Кое-кто из них отправлялся к холмам пасти
стада; других похитили ночью из самого города - одного так и вовсе
утащили из дома, пока жена и двое сыновей спали. Стражу удвоили, рабы
стали насыпать вокруг города вал. И все равно люди продолжали бесследно
исчезать. Беспокоило то, что похитители за все время ни разу не попались
на глаза.
Это Квизиб предположил, что враг, быть может, проникает в гороод с
моря. Смертоносец-Повелитель сейчас же распорядился, чтобы стража
патрулировала линию берега. Узнав о последней дерзкой вылазке врага,
Смертоносец Повелитель выслал сотни шаров прочесать территорию по всей
протяженности Серых Гор. Но лишь следопыту Тубину удалось, работая в
одиночку, отыскать тело одного из стражников, присыпанного землей в
неглубокой яме, где-то в миле от города. Обе руки в локтях, и обе ноги в
коленях у стражника были отсечены. Это было единственное тело, которое
удалось найти.
Тут Смертоносец-Повелитель пришел в ярость, и поклялся отомстить
(видно, произошло уж действительно нечто из ряда вон выходящее: у
пауков, в отличие от людей, сдержанность превыше всего; не прибегать к
сильным эмоциям у них - дело чести). Касиб созвал всех советников, среди
которых Квизиб считался самым умудренным и почитаемым, и заявил, что
собирается отыскать врага и уничтожить его. Большинство пауков, тоже
глубоко негодуя, согласились с тем, что враг должен быть наказан любой
ценой. Лишь Квизиб и Амалек (старый военачальник) призвали к
осторожности. Квизиб чувствовал, что враг, столь искусный в деле
маскировки, более опасен, чем думает Смертоносец-Повелитель. Но Касиб
был так разгневан, что не прислушался к их совету.
Поскольку все сошлись на том, что враг, должно быть, скрывается в
Серых Горах, а сам Касиб всегда держал мысль прибрать к себе все
северные земли, Амалеку было приказано собрать войско из тысяч пауков и
двуногих воинов. Войско собралось на равнине около Сибиллы, и двинулось
на север, в Долину Большого Озера. Людская рать шла маршем вдоль
прибрежной равнины, в то время как полчища бойцов пауков взбирались на
кручи и прочесывали лощину за лощиной. (Найл мог себе представить не
знающих устали "бойцов", переваливающих через высоты, словно через
какие-нибудь пологие холмики). Через четыре дня войско воссоединилось на
берегах Большого Озера, и стало готовиться к восхождению на Серые Горы.
Людским полкам под началом Амалека надлежало двинуться вверх по
западной прибрежной полосе; "бойцам" предстояло все так же прочесывать
долины и горы; смерто-носцы, возглавляемые самим Касибом Воителем,
должны были выступить на восток к речной пойме, открывающей доступ к
пустыням Кенда.
За день до того, как войскам Касиба надлежало двинуться на север,
воздух был душным и влажным, совершенно без ветра. Но к исходу дня
солнце затянула громадная черная туча, а с юго-востока резко подул
холодный ветер. С наступлением сумерек разыгралась настоящая буря, а
ливень грянул такой, что парусиновые палатки пехотинцев прибивало к
земле. Касиб отдал войску приказ укрыться под южным склоном большого
утеса, нависающего будто карниз, так что можно было найти прибежище от
ветра. Сам Касиб со своими советниками и военачальниками переправился
через реку по шаткому временному мостику, который ухитрились соорудить
люди, и выбрался на северную сторону долины. Ветер теперь стоял такой,
что приходилось цепляться друг за друга, чтобы не сдуло - начальники
укрылись в загадочном городе, высеченном в цельной скале. Глядя наружу
из пустующего дворца, они увидели, как мост смело бушующее течение.
Смертоносец-Повелитель сохранял спокойствие, убежденный, что буря вскоре
отбушует и уляжется. Однако к полуночи ветер сделался просто
несусветным.
Перед рассветом послышался звук, которого так боялся Квизиб, шестым
чувством чуявший, что идет беда: грозный рокот водяных валов,
означающий, что озеро вышло из берегов. Квизиб уже "зашорил" ум от
страданий, что испытывали сейчас под дождем сородичи. Теперь же его жгла
их мука; поток, срывая, бил пауков о скалу. Минута, и все кончено: вода
своим напором вылизала долину дочиста, ни следа не оставив от некогда
могучего войска.
Дождь и ветер к рассвету прекратились, долина же вся как есть
превратилась в бурую реку, бегущую к морю. Смертоносец-Повелитель и
немногие уцелевшие были вынуждены провести еще день и ночь в пустующем
городе, пока вода не опустилась настолько, что появилась возможность
выбраться. Солнце теперь ярилось над влажно поблескивающей слякотью.
Положение было опасное, и Смертоносец-Повелитель это понимал. У
пауков, в отличие от людей, воображение развито слабо, поэтому они не
склонны преувеличивать свои проблемы от одного лишь раздумья над ними.
Одновременно с тем Касибу было ясно, что он потерял практически все свое
войско и, если двуногая челядь прознает это и решит восстать, то паукам
конец. Однако не осталось и свидетелей, кто мог бы донести злополучные
сведения до людских ушей. А потому Касиб Воитель решил возвратиться в
город пауков, сделав вид, что одержал на севере великую победу, а о беде
умолчать. После этого еще несколько месяцев тела людей и пауков
прибивало волнами прилива к берегу; их тотчас вылавливали и сжигали
артели рабов, чтобы молва о провале не расходилась среди людей.
Хитрость сработала. Люди так и не узнали о том, что произошло в
Долине Мертвых, и Смертоносец-Повелитель продолжал править как ни в чем
не бывало, будто у него по прежнему несметное войско.
А неизвестный враг с севера продолжал дерзкими набегами тревожить
владения Смертоносца-Повелителя, убивая пастухов, похищая караульщиков,
даже пригвоздив стрелами одного смертоносца. Никто врага так и не видел,
он словно обладал даром быть невидимым. Вот почему
Смертоносец-Повелитель решил внять совету своего мудреца Квизиба
Мудрого, и воздвигнуть в Долине Мертвых огромную стену, такую, чтобы не
перелез никто. На строительство ушло полвека и двадцать тысяч жизней
рабов (во времена Грииба, преемника Касиба, это привело к восстанию,
унесшему тысячи жизней пауков и их слуг). Квизиб сошел в царство
неживых, когда строительство было еще на половине. Но вместе с тем
прекратились и набеги, и паучьих правителей с той поры оставили в покое.
Голос Квизиба стал тише. Присутствующие все как один находились под
глубоким впечатлением от образов воскрешенных мумий. Трагедия
передавалась настолько явственно, будто явившиеся к Квизибу в самом деле
присутствовали при том, как озеро вышло из берегов, унеся в считанные
секунды несметное количество жизней. Незабываемой казалась теперь
картина утра пришедшего на следующий день после трагедии: пустошь залита
темно-бурой слякотью с лужами стоячей воды (ум Квизиба передал картину в
точности такой, какой видел ее сам, и Найл подивился поистине
фотографической точности паучьего зрения). Словно очнувшись, Найл с
новой силой ощутил душную тесноту. Тем не менее, все это отступало на
второй план перед важностью только что услышанного.
Найл благодарно поклонился, смущенный тем, что шевельнуться можно
едва-едва.
- Благодарю тебя, мудрец. Эх, если б только можно было изложить твои
воспоминания на бумаге! Квизиб, очевидно, слегка растерялся.
- Ты имеешь в виду закорючки, означающие речь?
- Да.
- Но зачем это? Никакой речи нам не надо. Мы и без того друг друга
слышим.
- Это понятно. Но именно из-за вашего способа общения вы не ведете
летописей. Ни один паук в этом городе не знает ни о том, как строилась
Большая стена, ни о том, какая трагедия постигла войско Касиба Воителя в
Долине Мертвых. Неужели все это достойно забвения?
- Почему же. Память о том живет. Она в моем мозгу. Во мне для того и
поддерживают жизнь.
- А сам ты хочешь, чтобы в тебе ее поддерживали?
- Нет. - В односложном ответе чувствовалась неимоверная грусть. - Я
как избавления жду того дня, когда меня, наконец, оставят в царстве
небытия.
Найл не в силах был сдержать любопытство:
- А каково это - не быть?
- К сожалению, не могу припомнить. Едва я вхожу в этот мир, как
память о том, ином царстве пропадает, будто зыбкий сон после
пробуждения. Но уже по неохоте вступать в этот мир можно судить, что в
том царстве, должно быть, поистине прелестно.
- И что, тебе хочется остаться там навсегда?
- Даже очень, но я обещал пребывать в живых, чтобы моя память никогда
не затерялась.
- А вот если б твою память передать на письме, тебя бы можно было
освободить от обещания,
- Такое невозможно, - твердо, с убеждением сказал Квизиб.
- Действительно, всю тонкость и богатство твоих ощущений передать
трудно. Но можно было бы запечатлеть все сколь-нибудь существенные
события.- Чувствуя, что Квизиб собирается возразить, он торопливо
продолжал: - Ты послушай. Было время, когда у людей не было
письменности. Но у них была речь, и менестрели со сказителями, излагая
на свой лад истории великих дел, передавали их из поколения в поколение,
не давая памяти угаснуть. Затем была изобретена письменность, и
появилась возможность вести летописи. Отныне человек знал свою историю.
История человеческой цивилизации целиком хранится теперь в архивах Белой
башни.
Квизиб был явно под впечатлением.
- Наверное, это неимоверное множество слов.
- Да. Каждая страница содержит множество слов. А каждая библиотека
содержит множество книг. - Для большей ясности Найл сопровождал слова
мысленными образами.
Квизиб, казалось, был потрясен.
- Да это же поистине труд вечности. Найл, непривычный к выражению
абстрактных понятий, ощутил в душе нарастающее отчаяние.
- Ты не понимаешь. Вам, паукам, такая идея не по нраву, потому что на
первый взгляд кажется скучной. Вы живете настоящим, и считаете его таким
интересным, что до прошлого вам и дела нет. А это своего рода лень.- По
паучьим понятиям, Найл говорил ужасающе грубо, но так спешил
высказаться, что было не до этикета. - Люди тоже ленивы, но всегда есть
некоторые исключения. Поэтому среди них отыскивались немногие, кто вел
летописи, составлял атласы звездного неба, изучал законы геометрии - вся
та работа, что у большинства считается скукой. Вот так, постепенно, люди
построили огромные города и освоили планету, занимаясь тем, что у вас
считается скукой. Лишь упорно делая то, что считается рутиной, люди
перестают быть рабами и осваивают роль хозяев. - Говоря, он с отчаянием
чувствовал, что слова не доходят, и ни один паук не в силах понять, о
чем он. А закончив, с изумлением осознал, что пауки слушают буквально
затаив дыхание, и лишь тут понял, что страстная убежденность в голосе
невольно заставила их прислушиваться к его словам, словно к некоему
божественному откровению.
Воцарившаяся следом тишина дала понять, что они усвоили сказанное и
сосредоточенно размышляют над его значением. Наконец Квизиб сказал:
- Переложить мои воспоминания на человеческий язык ох как непросто.
- Не спорю. Но это легче, чем ты думаешь. В Белой башне есть
устройство, способное читать ум. Оно могло бы хранить содержимое твоей
памяти, и память никогда бы не затерялась.
- Смертоносец-Повелитель никогда бы этого не допустил.
- А его позволения и не требуется. Я правитель этого города. - Было
как-то неловко заявлять об этом вслух, но чувствовалось, что выбора нет.
- Мне решать, как быть.
Квизиб как бы перевел изумленный взор на Асмака.
- Это правда?
- Да, господин. Он посланец богини, а следовательно, правитель этого
города.
- И его воля превыше воли Смертоносца-Повелителя?
- Да, господин.
Квизиб справился со своим замешательством; иначе было бы бестактно. К
Найлу он обратился с нарочитой почтительностью, как к властительному
вельможе:
- Прошу простить, повелитель. Я не знал, кто вы. Найл мысленно
отозвался: дескать, ни к чему. Но в голосе Квизиба по-прежнему
чувствовалось беспокойство.
- Я торжественно присягнул не уходить в небытие...
- Властью, вверенной мне богиней, - перебил Найл, - я могу освободить
тебя от твоего обета.
Квизиб раздумывал в тишине. Когда снова заговорил, стало ясно, что он
пришел к решению.
- Тогда, видно, тебе по силам снять с меня обет молчания о разговоре,
что был у Мадига с Касибом Воителем.
- Так ты что, знал тайну? - удивленно спросил Найл.
- Смертоносец-Повелитель наконец разгласил ее в ночь великой бури,
когда мы с ним дожидались рассвета в Долине Мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28