Понимая, что конец близок, Джарва спросил его:
— Змея, скажи мне только одно: почему ты решил умереть здесь, с нами? У нас нет выбора, а ты мог свободно уйти с моими детьми. Неужели смерть от их рук, — он показал на приближающихся демонов, — не кажется тебе чудовищной?
С улыбкой, которую правитель Империи Лугов не мог расценить иначе, как насмешливую, змеиный жрец ответил:
— Нет, господин. Смерть — это свобода, и скоро ты сам это узнаешь. Но нам, тем, кто служит в чертогах Изумрудной Королевы, это известно давно.
Глаза Джарвы сузились. Значит, древние легенды не лгали! Это существо — в самом деле одно из тех, кого породила Божественная Мать! И тут же он понял, что его народ был подло обманут, и этот жрец — такой же враг, как и те, кто стремится пожрать его душу. В ша-шахане вскипела ярость. Со стоном отчаяния он взмахнул сыновьим мечом и одним ударом снес голову с плеч пантатианина.
Но демоны уже смяли воинов арьергарда, и Джарва мог уделить лишь мгновение мыслям о судьбе, которая ждет сына и его юных соратников там, на далекой планете, под чужим солнцем. Поворачиваясь, чтобы встретить противника, владыка Девяти океанов вознес молчаливую молитву своим предкам, Всадникам Небесного Орида, попросив их присмотреть за детьми Сааура и охранить их.
Одна фигура возвышалась над остальными, и меньшие демоны перед ней расступались. Вдвое выше самого высокого сааура, не меньше двадцати пяти футов высотой, эта тварь целенаправленными скачками устремилась прямо к ша-шахану. Могущественный демон, телом похожий на сааура с широкими плечами и узкой талией — но за спиной у него вздымались огромные крылья, сделанные, казалось, из обрезков черной кожи, а его голова… Треугольная, как у лошади, она была покрыта тонкой шкурой, словно натянутой прямо на череп. Близко посаженные клыки, глаза, похожие на черные ямы, полные багряных углей… Пламенное кольцо плясало вокруг головы демона, а от его хохота кровь в жилах Джарвы застыла.
Воины кинулись вперед, чтобы защитить своего ша-шахана, но демон раскидал их как кукол. Он наносил удары, разрывая плоть с такой же легкостью, с какой сааур ломает хлеб. Джарва стоял наготове, зная, что каждое выигранное перед смертью мгновение — это надежда на спасение для еще одного из его детей.
Когда демон навис над Джарвой подобно воину, стоящему перед подростком, ша-шахан мечом сына полоснул его по вытянутой руке, вложив в этот удар все свои силы. Демон взвыл от боли, но тут же, не обращая на рану внимания, схватил жертву поперек туловища, и черные когти величиной с кинжал пронзили доспехи и плоть.
Демон поднес правителя Сааура к морде и держал его так, пока свет в глазах Джарвы не начал меркнуть. Тогда демон расхохотался и произнес:
— Глупый смертный, теперь ты — правитель небытия. Твоя душа принадлежит мне, зверюшка! Ты будешь умирать медленно — и даже после того как я сожру тебя, твои страдания послужат мне развлечением!
Впервые в жизни Джарва, ша-шахан Семи Народов, правитель Империи Лугов, владыка Девяти океанов, познал страх. И пока его разум кричал, тело обмякло. Воспарив над собственной плотью, он почувствовал, как его дух устремился к Небесному Ориду, но неведомая сила удержала его и он не смог отлететь. Джарва ощущал, как демон пожирает его тело, а в разуме духа звучали слова: Я
— Тугор, Первый Служитель Великого Маарга, Правитель Пятого Круга, а ты — моя игрушка.
Джарва кричал, хотя был лишен голоса, и боролся, хотя у него не было тела. Но магические цепи, сковавшие его дух, были столь же прочны, как прочны для существа из плоти оковы железные. Причитающие голоса других духов сказали ему, что его соратники разделили участь вождя. Собрав остатки воли, Джарва направил свои чувства к далекому провалу и увидел, как уходит последний из его детей. И, насладившись, насколько это было возможно, зрелищем внезапно растаявшего в ночи провала, тень Джарвы пожелала своему сыну и своему народу избежать коварства змей и обрести надежное пристанище в том далеком мире, который пантатиане называли Мидкемией.
Глава 1. ВЫЗОВ
Труба пропела.
Эрик вытер руки о фартук. С утра, закончив отложенные со вчерашнего дня дела, он почти ничего и не делал, только поддерживал огонь, чтобы не пришлось заново разогревать остывший горн, если бы вдруг появилась другая работа. Маловероятно, конечно, ведь горожане и после приезда барона продолжали бы толпиться на площади. Но лошади — странные существа и теряют подковы, когда им вздумается, а повозки ломаются в самый неподходящий момент. Во всяком случае, из пятилетнего опыта работы в кузнице Эрик сделал именно такой вывод. Он поглядел туда, где, любовно обняв винный кувшин, валялся спящий Тиндаль. Он начал пить сразу после завтрака — «пропущу чуток за здоровье барона» — и свалился с час назад, как раз когда Эрик заканчивал делать то, что должен был сделать Тиндаль. К счастью, парнишка, не по возрасту сильный, за пять лет успел набраться опыта и теперь умел почти все — а это с лихвой возмещало недостатки кузнеца.
Только Эрик принялся присыпать угли золой, как услышал из кухни голос матери. Впрочем, ее требование поторопиться Эрик пропустил мимо ушей: времени было сколько угодно. Барон даже еще не достиг окраины города. Труба возвестила лишь его приближение, а отнюдь не прибытие.
Эрик редко интересовался собственной внешностью, но сегодня он знал, что на него будут пялиться все, и понимал, что должен постараться выглядеть прилично. С этой мыслью он не торопясь снял фартук, аккуратно повесил его на колышек в стене, затем опустил руки в кадку с водой и стал бешено тереть их. Смыв почти всю сажу и грязь, он плеснул воды на лицо, а потом, вытащив из кучи ветоши, используемой для полировки стали, большую чистую тряпку, вытерся насухо, стирая то, что не смыла вода.
В пляшущем зеркале воды он рассмотрел свое изломанное отражение: темно-синие глаза под густыми бровями, высокий лоб, длинные, до плеч, светлые волосы, зачесанные назад. Сегодня уже никто не сможет усомниться в том, что он является сыном своего отца. Нос ему достался от матери, зато нижняя челюсть и крупные зубы — вылитые отцовские. Только его отец был стройным, а вот об Эрике этого нельзя было сказать. И хотя он унаследовал от родителя тонкую талию, свои литые плечи Эрик получил от деда по материнской линии, а его руки, сильные от природы, стали еще крепче от работы в кузнице, где он трудился с десяти лет. Ими он мог гнуть стальные полосы и колоть орехи. И ноги у него были не менее сильные, поскольку ему приходилось поддерживать лошадей, пока кузнец подковывал их, а когда требовалось заменить сломанное колесо, Эрик поднимал телегу и удерживал ее на весу.
Проведя ладонью по подбородку, Эрик почувствовал щетину. Как все мужчины со светлыми волосами, он брился не чаще двух раз в неделю, но сегодня — особый день, и мать, конечно же, потребует, чтобы он выглядел как можно приличнее. Стараясь не разбудить кузнеца, он прокрался к своему тюфяку за кузнечным горном и взял бритву и зеркало. Бритье с холодной водой нельзя назвать удовольствием, но если мать разозлится, это еще хуже. Эрик смочил подбородок и начал скрести его бритвой. Закончив, он еще раз взглянул на свое отражение в мерцающей воде.
Ни одна женщина не назвала бы Эрика красивым: от вытянутого подбородка и впалых щек до широкого лба черты его были крупными, почти грубыми; зато он обладал открытым, честным взглядом, который мужчина счел бы внушающим доверие, а женщина — восхитительным; правда, сначала ей нужно было бы привыкнуть к почти бандитской наружности этого юноши. В свои пятнадцать лет Эрик уже не уступал ростом взрослому мужчине, а силой мог бы потягаться с самим кузнецом; никто из сверстников не мог побороть его, и мало находилось желающих повторить попытку. Когда Эрик помогал матери накрывать стол, его руки казались неуклюжими, но в кузнице они становились ловкими и уверенными.
Голос матери, требующей, чтобы он шел немедленно, разорвал тишину. Выходя из кузницы — маленького домика, стоящего почти впритык к задней стене конюшни, — Эрик раскатал рукава. Проходя мимо открытых ворот, он бросил взгляд на вверенных его попечению лошадей. Три лошади, принадлежащие проезжим, которые остановились у Тиндаля, спокойно продолжали жевать сено, а четвертая приветствовала Эрика радостным ржанием. Она повредила ногу, и Эрик ее лечил, а потом выгуливал и гонял рысцой, чтобы проверить, как она поправляется.
— Навещу тебя попозже, подружка, — с нежностью крикнул он лошади. Кобыла в ответ обиженно фыркнула.
Несмотря на свой возраст, Эрик умел обращаться с лошадьми едва ли не лучше всех в окрестностях Даркмура и заслужил репутацию чуть ли не чудотворца. Рана была серьезной, и другой хозяин просто усыпил бы лошадь, но Оуэн Грейлок, мечмастер барона, дорожил ею и решил рискнуть, надеясь, что Эрику удастся подлечить ее хотя бы настолько, что можно будет получить от нее жеребят. Юноша же поставил себе задачу выходить ее так, чтобы на ней снова можно было ездить.
У задней двери, ведущей на кухню постоялого двора «Шилохвость», Эрик увидел мать. Лицо ее выражало решимость. В юности Фрейда была хорошенькой, но тяжелая работа и тяготы жизни взяли свою дань. В неполные сорок лет она выглядела почти на шестьдесят. Ее пышные каштановые волосы уже совсем поседели, а зеленые глаза терялись в сетке морщин.
— Пошевеливайся, — велела она сыну.
— Да он еще не доехал, — возразил Эрик, не слишком успешно пытаясь скрыть раздражение.
— Это наша последняя возможность, — ответила она. — И если мы упустим ее, другой уже не представится. Он болен и вряд ли приедет сюда еще раз.
Эрик нахмурился, понимая, чту скрывается за этими словами, но мать больше ничего не сказала. Барон редко, если не считать особо торжественных случаев, удостаивал визитом отдаленные уголки своих владений. На сбор урожая он, как правило, навещал одну деревню и один город — из тех, где производили основу богатства Даркмура — лучшие в мире виноград и вина. Равенсбург был в этом смысле одним из наименее влиятельных городов, но Эрик был уверен, что в последние десять лет барон умышленно избегал появляться здесь, — и знал причину этого.
Глядя на мать, он вспомнил, как десять лет назад она провела, а вернее, протащила его сквозь толпу зевак, глазеющих на барона. Это было горькое воспоминание. Он вспомнил изумление и замешательство на лицах городских старшин, гильдейских мастеров, виноделов и виноградарей, когда мать потребовала, чтобы барон публично признал его своим сыном. День, который должен был стать веселым праздником в честь первой пробы нового урожая, поверг в смятение весь город, не говоря уже о маленьком Эрике.
После этого случая представители городских властей не однажды настоятельно просили Фрейду в будущем воздерживаться от подобных выходок — просьбы эти она вежливо выслушивала, но не более того.
— Хватит считать ворон, иди сюда, — сказала Фрейда. Она повернулась, и Эрик вслед за ней вошел в кухню.
Розалина улыбнулась ему, а он приветствовал ее дружеским кивком. Розалин была дочерью владельца постоялого двора. Они с Эриком были одногодки, росли вместе и относились друг к другу как верные и преданные друзья. Со временем Эрик начал осознавать, что девушка испытывает к нему более глубокое чувство, и не знал, как к этому отнестись. Он тоже любил ее, но по-братски, и никогда не думал о ней как о возможной жене — навязчивая идея его матери сделала невозможными любые разговоры на такие житейские темы, как брак, профессия или поездки. Среди своих сверстников Эрик был единственным, кто официально не учился какому-нибудь ремеслу. Он был подмастерьем у Тиндаля, но это никак не было оформлено, и, несмотря на все способности Эрика, ни в каком отделении гильдии об этом никто не подозревал — ни в Западной Столице, Крондоре, ни в королевской столице, Рил-ланоне. Что касается матери, то она приходила в бешенство при малейшем намеке, что надо бы заставить Тиндаля наконец исполнить свое часто повторяемое обещание отправить в гильдию стандартный запрос о разрешении взять такого-то себе в ученики. Если бы это было сделано вовремя, сейчас как раз бы закончился первый год его ученичества. А теперь, несмотря на то что Эрик знал кузнечное дело лучше тех, кто проучился на два или три года больше, формально ему пришлось бы начинать с нуля, да и то если мать позволит ему следующей весной оформить ученичество.
— Дай-ка я на тебя взгляну, — сказала Фрейда. Ее макушка была на уровне груди Эрика. Ухватив сына за подбородок, она повернула ему голову сначала в одну сторону, а потом в другую так, словно он был еще маленьким ребенком, а не почти взрослым мужчиной. Недовольно причмокнув, она сказала:
— Ты весь в саже.
— Мама, я же кузнец! — запротестовал он.
— Вымойся в кадке! — скомандовала она.
Эрик знал, что лучше не спорить. Его мать обладала железной волей и непоколебимой уверенностью в своей правоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66