— Вы меня и в этом обвиняете? — теперь Гвоздю стало по-настоящему смешно.
— Я вас ни в чем не обвиняю, для этого существует таариг… и господин Хожмур. Но поймите, падение Узла, ваше появление здесь, то, что случилось с Матиль, — всё это, скорее всего, связано.
— В единый Узел.
— Да. Если хотите — да! Вы знаете об этом больше, чем я. Хорошо, ничего не рассказывайте мне, но хотя бы разберитесь в этом сами — и сделайте что-нибудь!
— Сидя в холодной?
— Если вам понадобится помощь… но сперва вам придется предъявить мне убедительные доказательства того, что вы знаете, как заставить Узел исчезнуть. — Врачеватель поднялся с табурета и собрался было уходить.
Кайнор кашлянул:
— Господин Туллэк…
— Да?
— Вы ведь, кажется, тоже не чародей и не ученый, верно? Тогда откуда вы столько знаете об Узлах?
Пухленький человечек улыбнулся так, что Кайнор пожалел о своем вопросе.
— Я был за Хребтом, господин жонглер. Участвовал в двух захребетных походах. И видел многое, а слышал еще больше — такого, о чем здесь, в Иншгурре и Трюньиле, попросту предпочитают забыть. Или не знают. Мы считаем, что мир заканчивается там, где заканчиваются границы нашего королевства и Трюньила. Те, кто побывал за Хребтом, понимают: мир намного больше, чем мы себе представляли. Он больше даже, чем весь Ллаургин, включая захребетный Тайнангин и запеленутые земли. И намного сложнее. А порой — намного страшнее, чем мы себе можем представить. — Врачеватель покачал головой, что-то припоминая. — Но когда понимаешь это, постепенно начинаешь понимать и то, что, где бы ты ни жил, любовь, дружба, честь, верность везде одинаковы. И еще — начинаешь ценить покой. Мир, господин жонглер, — произнес он тихо, — в конце концов, всего лишь то, что мы носим в самих себе. Я хочу умереть спокойно — умереть и знать, что родным мне людям не будет угрожать ничто, кроме обычных житейских невзгод. Я видел графов и простолюдинов, готовых собственноручно убить человека за горсть монет, за славу, за власть. Но нам, тем, кто живет в тихих деревеньках вроде Трех Сосен, дороже покой — и за него мы, господин жонглер, тоже готовы бороться всеми способами.
— И вы бы убили ради того, чтобы сохранить этот покой?
— Я убивал, господин жонглер, — сухо промолвил врачеватель и вышел из камеры, знаком приказав стражнику забрать табурет и запереть дверь. Факел, правда, они оставили — но нужен ли он был Кайнору? Размышлять об услышанном от господина Туллэка он предпочел в темноте или хотя бы с закрытыми глазами. Если бы еще не мешал этот стук во дворе, но тут уж Гвоздь ничего не мог поделать.
Разумеется, врачевателя послал таариг… ну, скажем так, он пришел сюда с ведома «ихней справедливости». Хоть не исключено, что преследовал собственные цели, однако в первую очередь должен был выспросить у Кайнора то, о чем не удалось узнать господину Нагиру.
То, о чем сам Кайнор не имеет ни малейшего представления.
Он лег на койку и уставился в неровный, покрытый трещинами и паутиной потолок — как будто там мог быть начертан способ спасения. Неожиданно и, казалось, совсем не к месту всплыло воспоминание о другом потолке (с которого сыпались пыль и мелкие клочки паутины, словно там что-то двигалось и эти падающие пылинки отмечали невидимое движение) — воспоминание прокралось в сознание Кайиора и почти целиком завладело им. Вместо того чтобы ломать голову над способом выбраться сперва из холодной, а потом из Трех Сосен, Гвоздь пытался сообразить, откуда взялось это воспоминание.
Как и в прошлый раз, его отвлекли — теперь в камеру явился Борк-Шрам. Без долгих приветствий и вопросов «как жизнь?» уселся на койке рядом с Кайнором и проворчал:
— Плохи твои дела, Гвоздь.
— Знаю, — бросил тот. — Что посоветуешь?
— А что тут советовать? — Борк-Шрам потер руки, словно они были частью его трактирчика, которую следовало держать в постоянной чистоте. — Жалко Матиль. Сам решай, рассказывать про нее или нет. Если расскажешь, думаю, таариг оставит тебя в покое. Я твои слова поддержу, господин Туллэк — тоже.
— Но если я промолчу, промолчите и вы, — сказал Кайнор.
— Промолчим. — Гвоздь не сомневался, что Борк-Шрам переговорил с врачевателем. — Ты чужак, Гвоздь. Хороший мужик, толковый артист, душа у тебя… всё у тебя в порядке с душой, не мелкая. Но ты — чужак, а Матиль из Трех Сосен. И главное, никто толком не сможет доказать, кто из вас виноват в том, что появился этот Узел. Поэтому…
— Отсюда можно сбежать? — спросил у него Кайнор. Ведь зачем-то же Борк-Шрам пришел сюда, не только чтобы успокоить свою совесть.
— Всё, что я могу, это уговорить таарига подождать. И с людьми я побалакал, с некоторыми… Но Хожмур… у них с господином Туллэком давняя вражда, а страх пробивает в человеческой душе такие бреши, которые не заткнуть ничем.
— Кроме крови.
— Я очень надеюсь, что до этого не дойдет, — сказал трактирщик, вставая. — И если ты всё-таки решишь… насчет Матиль…
— Я уже всё решил, — ответил ему Гвоздь. — Иди. Успокой господина Туллэка, ему не придется свидетельствовать о том, о чем он предпочитает молчать. Я… как-нибудь выкручусь.
Борк-Шрам занес руку, словно собрался похлопать его по плечу, но в последний момент передумал и коснулся пальцами своей шеи, точнее, шрама на ней. Странно так посмотрел на Гвоздя и вышел вон.
— Шут, — сказал Кайнор в пустое пространство камеры. — Ш-шут. Шут.
Ему пришлось сцепить пальцы в замок, чтобы не дрожали. Для жонглера нет ничего хуже, чем дрожащие пальцы.
Во внутреннем дворике тааригового дома гавкнул, а потом радостно заскулил пес. Непонятный, «столярный» стук наконец-то прекратился.
— А ты вправду артист? — спросили в окошко камеры.
— Вправду. — Гвоздь снова стал на койку и выглянул наружу. — Ты как сюда попала, конопатая?
— А у меня знакомые всюду, понял!.. Слушай, тебе сильно досталось?
— Ты это о чем, мелюзга? Если про холодную, так я, знаешь, доволен: сижу в тепле, накормлен, напоен.
— Дурак!.. Ой, прости! Я хотела сказать, что… ну, так получилось, я не нарочно. Я же не собиралась ничего такого про тебя говорить, что ты батю убил. Я знаю, он сам утоп. Я б и не сказала, только… Смеяться не будешь?
— Буду, — пообещал Кайнор.
— Ну и смейся себе на здоровье! А мне тогда смешно совсем не было! Мне… в меня как будто забрался кто-то, понимаешь. Живой… и как бы неживой — и такой, и такой, но один… забрался и делал так, чтобы я ходила и говорила, как он хочет. Вот я и говорила… А потом, в трактире, он исчез.
— Я знаю, конопатая, — улыбнулся ей Кайнор и, видит Цапля Разящая, впервые за весь долгий сегодняшний день улыбнулся искренне! — Он больше не вернется, не бойся.
— А ты откуда знаешь, что не вернется?
«Он — кто бы он ни был — сделал то, чего добивался, вот и всё».
Но девчонке Гвоздь сказал другое:
— Ты же слышала, что время замедлилось? — Она с серьезным видом кивнула. — Ну вот, и этот твой «он» просто не может теперь попасть в Три Сосны.
— Но время же когда-то… размедлится?
— Его это так напугает, что он больше не помыслит сюда вернуться. Веришь?
— Честно? Не очень.
— Ну, как хочешь, — с напускным безразличием отмахнулся Гвоздь. — Потом сама убедишься. А теперь давай-ка беги домой, а то я устал и хочу спать.
— Держи. — Она просунула ему через окно помятый хлебец. — Знаю я, как здесь кормят. А ты вон какой тощий.
— Спасибо. Ну, беги теперь.
Он сидел на койке и лениво жевал горбушку, когда на лестнице снова раздались шаги.
— Эй, скажи им там, что на сегодня прием закончен! — крикнул стражнику Гвоздь. — Пусть приходят завтра, я устал. Нельзя же так, в самом деле…
Дверь, однако, лязгнула о стену — и внутрь ввалились три дебелых молодца в стражницких плащах. Позади маячил господин Хожмур, отблески факелов и тени ложились на его лицо и делали похожим на лик идола из храмовенки: то ли Муравей, то ли Крот…
— Вяжите его! — рявкнул жрец, свирепо топорща бороду. — «Завтра», ха! Не будет тебе, зандробово отродье, никакого завтра!
И Гвоздь как-то сразу поверил: действительно, не будет.
* * *
Они оставили убитых махсраев прямо посреди коридора и отправились дальше. Теперь Иссканр пренебрег советами чародея и держал обнаженный клинок в правой руке так, на всякий случай. В другой раз может не повезти.
…Впервые с махсраями он столкнулся в Сна-Тонре, во время падения Узла. Подтвердились еще одни байки, в которые Иссканр до того времени не верил: о Внешних Пустотах и о том, что попавшая в Узел местность теми или иными «слоями реальности» сопрягается с Пустотами, которые в действительности не такие уж пустые, а наоборот, обильно населены тварями, одна другой отвратительнее и смертоноснее. При падении Узла на ту или иную часть Ллаургина Отсеченного твари имели возможность прорваться в Тха — и пользовались ею на всю катушку. Те, кто пребывал воплощенным в физическое тело или находился, как это называли чародеи, в «пограничном состоянии», — те начинали убивать всё живое, ну а те, кто был на момент прорыва полностью развоплощен, первым делом искали себе подходящую телесную оболочку.
Обитателей Внешних Пустот называли по-разному; как правило, демонами или зандробами. Ну а чтобы как-то отличать развоплощенных от прочих, первых называли зандробами ночными. (Считалось, что под покровом темноты бестелесные чудища и творят большую часть своих мерзостей.)
Признаться, убийство было не единственным любимым занятием зандробов. Не менее привлекательным они считали плотские утехи — и при возможности предавались им с неистовством, которому позавидовал бы иной герой-любовник. Обычно люди, которыми овладевали зандробы, вскоре умирали, не перенеся психических и телесных увечий, да и случалось такое редко, ведь Узлы, как правило, падали на необитаемые земли. Но были известны случаи появления родившихся от зандробов детей… точнее, детёнышей, ибо больше всего младенцы походили на животных, да и вели себя соответственно. Их истребляли… или (подозревал Иссканр) говорили, что истребляли, а на самом деле такие полулюди-полудемоны отправлялись в подвалы чародейских башен, откуда уже никогда не выходили.
Наверное, после сна-тонрских событий чародеи в который раз обогатили свои подвалы — само собой, сперва отстроив их заново, ибо вся северная часть города оказалась разрушенной, даже несколько мостов обвалилось. Ну а обычные горожане, обслуживавшие кварталы чародеев, еще долго зализывали раны, хотя, конечно, сами чародеи помогали им, чем могли.
По сути, только благодаря их быстрому вмешательству удалось истребить всех зандробов, прорвавшихся в Северный Сна-Тонр. И если бы не Держатели, которые Узел «развязали», хотя сами при этом рухнули, чудовищ в городе было бы намного больше и возможно, королевство вообще лишилось бы Сна-Тонра, а граница Вольных Земель оказалась значительно южнее нынешней.
Ничего этого не случилось — и хвала зверобогам!
…Оставив позади рыночную площадь, где на ночных прилавках стонали раненые и с земли разглядывали небеса убитые, Иссканр бежал к дому Танайи, когда наткнулся на свору махсраев. Ему повезло: они успели заплевать своей ядовитой слюной наивного прохожего, который увлекся художественным пощелкиванием и теперь был расклеван вдоль и поперек. Но стоило Иссканру вбежать в этот переулок, как все пять тварей одновременно оторвались от пиршества и повернули к парню клювастые, вымазанные в крови образины. Это у грифов шея лысая, чтобы не пачкаться, а у махсраев на голове длинные космы волос; и снова Иссканру повезло. Космы разметались по лицам тварей, и пока махсраи торопливо, словно крысы, «умывались», он успел швырнуть в одного кинжал (противником меньше!..) и обнажить меч. Хвала Сатьякалу, Иссканр догадался не поворачиваться к зандробам спиной и не искать спасения в бегстве — ибо в таком случае получил бы порцию яда прямо промеж лопаток.
Но четыре махсрая — это всё равно очень много для одного запыхавшегося и изрядно уставшего воина.
Спроси потом кто-нибудь, каким образом ему удалось выжить — Иссканр бы только пожал плечами. Тогда же, в переулке, он попросту отбросил все мысли, как откладывают, войдя в комнату, теплый плащ. Годы вышибалой в борделе и несколько ходок с караваном придали его телу способность «размышлять» в подобных ситуациях самостоятельно — и действовать, не тратя времени на сомнения.
Ложное движение влево, молниеносная пробежка в противоположную сторону (воздух рассекают сгустки ядовитой слюны — мимо, пока мимо!..), удар, еще — второй оказался чуть смазанным, махсрай цепляется тебе в плечо, когти рвут шерсть куртки, повернуться, подставить тварь под плевки его же собратьев… брызги на руке — Дракон Огненосный, как же больно! — потом, об этом — потом; стряхнуть с себя полудохлого махсрая, свободной рукой прикрыться от очередного плевка (больно!.. потом!!!) — взмах клинком — попал! — добить! — присесть, выпад, выдернуть клинок… всё!
Гостиница ступениатов, при которой живет Танайя, уже рядом, уже… вот она, ворота открыты, входи, но осторожно, кто знает, какие твари…
Он зашипел от боли и лишь в последний момент остановил руку с занесенным для удара мечом — когда понял, что перед ним не очередные порождения Внешних Пустот, а всего лишь госпожа Бриноклар, управительница ступениатской гостиницы, за руку же Иссканра держит один из ее «засовов», как она любит называть парней из охраны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89