«Действительно, сей торговец мехами — незаурядная личность! — снова подумал Жюльен. — Он еще ни разу не затрагивал в разговоре проблем, связанных с торговлей, но вопросы, касающиеся науки, никогда не застают его врасплох. Для русского довольно странно!»
— Боже ж мой, — лукаво улыбнулся Федор, — это все так просто! В вашей школе Тюрго обучают не только банальным законам коммерции, действующим в сферах производства, хранения и обмена продуктов, но и более общим вещам, относящимся к условиям производства, его развитию, эксплуатации недр и так далее. Я же, будучи русским, с особой старательностью изучал предметы, имевшие отношение к моей стране. Это приносило мне и пользу, и моральное удовлетворение.
— Неплохой ответ, правда, Жак? — тихо промолвил Жюльен. — Этот торговец лосиными, оленьими, куньими, беличьими шкурами, как говорится, любого заткнет за пояс своими познаниями.
Подъехав к станции, путники вдоволь напились чаю и, сменив лошадей, двинулись дальше, но ехали они теперь не так быстро, как до сей поры.
Станционный смотритель дал им в проводники конного якута — Шолема, которому вменялось в обязанность скакать перед санями и проверять дорогу. Такая предосторожность обусловливалась тем, что путешественникам предстояло переправиться по льду сначала через реку Амгу, а потом и через Алдан, ширина которого — полторы тысячи метров. С провожатым же опасность попасть на мертвый лед и затем рухнуть в бездну сводилась к минимуму.
Якут был рослым, примерно в метр восемьдесят сантиметров, человеком. Правильный овал, прямой нос, не слишком выступающие скулы и не такие уж узкие глаза делали его лицо красивым, особенно по контрасту с плоскими курносыми физиономиями бурятов и тунгусов. В общем, он являлся достойным представителем сильной, здоровой расы, к которой весьма подходит такое понятие, как «железные люди».
Благодаря опыту и вниманию проводника переправа через обе реки прошла без приключений. Якут провел в седле сутки, не обращая никакого внимания на мороз, пробиравший трех европейцев до костей, и, закончив свою миссию, решил сразу же вернуться к себе на станцию, но Жюльен предложил ему сопровождать их и дальше.
— Хорошо, — кратко ответил проводник, — я остаюсь с вами.
Стопка водки, пакет табака да пригоршня мелких монет — и лицо его озарила улыбка. Вежливо поблагодарив, он набил свою трубку и снова взобрался на коня:
— Это хорошо, Шолем доволен.
Ямщики припустили лошадей быстрой рысью. Дорога пролегала вдоль правого притока Алдана — реки Хандыга, стекавшей с Верхоянского хребта и имевшей сравнительно небольшую протяженность — какие-то сто шестьдесят километров, в то время как ширина ее была весьма внушительна.
Шолем сказал, что уже видит снежные вершины гор, хотя те находились на расстоянии более семидесяти километров. Но Жак, как ни всматривался, не мог их различить и предположил, что это мистификация.
— Шолем их видит, — бесстрастно произнес якут.
— Меня не удивляет подобное, — вмешался в забавлявший его спор Жюльен. — Поразительная острота зрения этого народа даже привела в замешательство адмирала Врангеля, отметившего сей феномен в своих путевых заметках. Однажды якут заявил ему, что был свидетелем того, как «большая бледная звезда проглотила несколько маленьких, а потом их выплюнула». Как оказалось, речь шла о затмении спутников Юпитера, которое этот человек различил невооруженным глазом!
— Ладно-ладно, — проворчал Жак. — Надеюсь, что наш проводник будет все же смотреть себе под ноги, а не разглядывать небо!
Совет был — увы! — не лишним. На расстоянии сорока километров от истока Хандыга делает резкую петлю и образует как бы подкову, опоясанную дорогой. И тут проводник, сбившись с пути, то ли выехал нечаянно на лед, поскольку и дорога, и русло реки были скрыты одинаково плотным снежным покровом, то ли понадеялся, что лед достаточно прочен, но только внезапно раздался оглушительный треск, лошади встали на дыбы и громко заржали. Льдина длиной в сотню метров и шириной в пятьдесят неожиданно, словно оторвавшаяся крышка люка, обрушилась вниз, и санный поезд скрылся в проеме от взора стороннего наблюдателя, если бы таковой оказался вдруг в этот миг на прибрежье.
ГЛАВА 13
После падения в воду. — Смерть ямщика. — Самоотверженность Федора Ловатина. — Спасение оставшихся в живых. — Без саней и лошадей. — Вконец замерзшие французы. — Проводник-якут в роли лекаря. — Больной кентавр. — Лагерь на дне реки. — Печаль по усопшему. — Похороны в Заполярье. — Раздумье о дальнейшем. — Принятое Федором решение. — Полнейшее бескорыстие. — Любопытство французов. — Нераскрытое инкогнито . — Исповедь Федора. — Страсть к путешествиям по дальним странам.
Ударившись о придонные торосы, преградившие речным водам путь, гигантская ледовая пластина разломилась на две части, вставшие наклонно: одна — в сторону устья, другая — верховья. Развалившиеся при ударе сани с продовольствием, соскользнув в ближайшую торосовую яму, изувечили коренника. Вторые, с четырьмя ездоками, запрокинувшись назад, застряли в другой торосовой яме, наполненной водой.
Проводник, крепко держась в седле, летел вниз строго по вертикали, и лишь когда подпруги, не выдержав, лопнули, он грохнулся о лежавший между ямами крепкий, как гранит, сухой, не залитый водою лед. Свалившаяся на него лошадь придавила бедняге, несмотря на всю его ловкость, ногу.
Возница саней с продовольствием распростерся с раскроенным черепом возле коренника, который из-за переломов в области таза и задних ног никак не мог встать и только судорожно бил передними копытами по телу своего хозяина. Пристяжные, отброшенные одна вправо, другая влево, попали под льдину и тотчас были раздавлены.
Положение путешественников и их кучера было также весьма драматично. Сани с пассажирами и вещами, навалившись всей своей тяжестью на лошадей, столкнули их по наклонной плоскости ледового обломка в страшную бездну. И только чудо могло теперь спасти от неизбежной, казалось бы, гибели французов и их спутника, которые с головой погрузились в своих тяжелых меховых шубах в студеную воду.
Но вот из пучины вынырнула голова с мокрыми, прилипшими к вискам волосами. Человек, с широко открытыми от испуга глазами, резкими взмахами рук пытался удержаться на поверхности. Это был Федор Ловатин, если и не единственный спасшийся, то уж, во всяком случае, единственный, кто смог бы оказать помощь другим. Ухватившись за выглядывавшую из-под воды дугу, он быстрым движением плеч освободился от верхней одежды и, набрав в легкие воздуха, нырнул. Через несколько мгновений купец вновь появился в бурлящих водах, и уже не один: напрягаясь изо всех сил, он тащил за собой укутанного в шубу Жака, не подававшего никаких признаков жизни.
С энергией, удесятеренной опасностью, Федор лихорадочно искал, куда бы положить недвижное тело, перед тем как снова уйти под воду в поисках еще одного друга. Крик отчаяния вырвался из его уст, когда он понял, что с наклонной поверхности льдины Жак неизбежно свалится в пучину. «Нужно и другого спасти, но успею ли?.. А дуга на что? Вот он — выход из положения!»
Поддеть лопнувшую подпругу Жаку под плечи и подвесить его к дуге было для Федора делом секунды. «Во всяком случае, голова над водой, — подумал он. — Так что не задохнется».
Тяжело дыша, лязгая зубами от холода, смельчак дважды нырял в ледяную воду, но так и не сумел отвоевать у стихии ее вторую жертву.
— Будь что будет: или я сам там останусь, или спасу его! — пробормотал он с отчаянной решимостью и ушел под воду в третий раз. Такая самоотверженность не могла остаться без вознаграждения: отважному купцу удалось наконец вытащить из самой глубины возка тело Жюльена.
Быстро подплыв к дуге, к которой был подвешен вконец окоченевший, не подававший ни малейших признаков жизни Жак, он попытался удержаться на наклонной плоскости, чтобы, подтащив Жюльена к верхнему краю льдины, полностью извлечь его из воды, ибо дальнейшее пребывание в ней грозило французу неминуемой смертью. Однако все старания оказались напрасны: нога скользила беспомощно по гладкой, как зеркало, поверхности, и, не упрись он в скрытое водой тело лошади, сам бы слетел вниз.
Теряя силы, но не присутствие духа, Федор, отчаянно цепляясь ногтями за лед, заорал в безумной надежде, что хоть кто-то еще — один из ямщиков или проводник — уцелел:
— Ко мне! На помощь!
— Держись, батюшка, держись, я здесь! — услышал он вдруг в ответ и, подняв голову, увидел над собой второго, чудом спасшегося ямщика: тот стоял, держась за выступ тороса, упершегося своим верхним краем в обломок ледового панциря. Кучер попал при падении в неглубокую, к счастью, яму, и, хотя в ней и была вода, он смог все же, протиснувшись на четвереньках в узкую щель, выбраться наверх.
Мгновенно поняв план Федора, он размотал длинный красный кушак и бросил один конец купцу. Крепкая ткань должна была выдержать тяжесть Жюльена.
— Поднимай! — крикнул Федор мужику. Тот, напрягшись что было мочи, подтащил тело француза к краю тороса.
— Так, теперь второго! — сказал Федор, привязывая к поясу обледеневшего и неподвижного, как бревно, Жака. — Ну, и меня!
Полуобнаженный, с полопавшейся от холода кожей на лице, с синими руками, Федор сразу покрылся твердой ледяной коркой. Но ничто не в силах было сломить его железную волю: не обращая внимания на свое состояние, он быстрым взглядом оценил обстановку.
Сани, приподнятые под углом в тридцать градусов, навалились всей тяжестью на задние ноги коренника, и тот, обезумев от боли, по-прежнему бил передними копытами по телу ямщика, превратившемуся в кровавое месиво.
Проводник, увидев Ловатина, воззвал о помощи. Федор спрыгнул со льдины и, упершись ногами в полоз саней, крепко схватил якута под мышки и осторожно вытащил его из-под лошади. Встав на придавленную стопу, спасенный проделал несколько неуверенных шагов, потом с сосредоточенностью хозяина, проверяющего свой инструмент, несколько раз согнул и разогнул ногу в колене и наконец возвестил с улыбкой, что переломов нет.
— Спасибо тебе, хозяин, — ласково произнес якут, — ты спас Шолему жизнь. Шолем отдаст тебе свою.
— И тебе на том спасибо! А теперь за дело, время не ждет. Мои друзья — они наглотались воды и окоченели от холода — находятся там, наверху, вместе с кучером. Мы должны их спасти. Вот только как?
— Прежде всего, останемся здесь: тут не так холодно, как на берегу.
— Да нам и не выбраться отсюда пока. Но не сидеть же сложа руки? У тебя есть топор?
— Вот он.
— Брось ямщику, пусть вырубит ступени во льду, пока мы будем отогревать двух друзей… Эй, приятель, — крикнул Федор ямщику. — Опусти осторожно к нам на кушаке господ и потом делай то, что скажет проводник… А ты, Шолем, прикончи лошадь, что молотит по телу бедняги-ямщика.
Проводник, достав нож, молниеносным ударом рассек обезумевшему от боли животному грудь и, глубоко засунув в рану руку, крепко сжал сердечную мышцу. Смерть наступила мгновенно.
Федор, раздев Жака, принялся энергично растирать его тело — сначала снегом, потом шерстяным кушаком, смоченным в спирте.
— Хозяин, ты совсем безо всего, — обратился к нему Шолем. — Надень-ка мою доху из оленьей шкуры.
— А ты?
— Ты же знаешь, ложе якута — снег. Якуту неведомо, что такое холод.
Торопливо натягивая на себя поданную ему шубу, Федор заметил с радостью, что лицо Жака немного порозовело.
— Ему, кажется, уже лучше, так что пойду займусь другим. Ты же тем временем постарайся привести Жака в чувство, а затем вытащи из саней меховые полости и водку, разбей ящик и, если сможешь, разведи из досок костер.
Подойдя к Жюльену, Федор ловко снял с него шубу и раздел бедного парижанина, неподвижного, как каменная статуя, догола. Потом сгреб со льда пригоршню снега и принялся со все возрастающей энергией растирать тело своего друга, ритмично нажимая на грудную клетку, чтобы стимулировать работу легких, как вдруг, спустя три-четыре минуты, послышавшийся сзади зевок заставил его обернуться. Раздался слабый, но такой знакомый голос.
— Где я, черт возьми? — произнес, очнувшись, Жак на хорошем французском, но с неуверенными интонациями только что вернувшегося с того света человека. — Я не могу пошевельнуть ни ногой, ни рукой. И вообще, уж не в бане ли я?
Если бы не серьезность положения, Федор, взглянув на пришедшего в себя Жака, громко расхохотался бы. Голова француза торчала из чрева приконченной якутом лошади: Шолем уложил вверенного его попечительству француза в тело животного, чтобы за счет еще сохранившегося под шкурой тепла отогреть обмороженного. Что и говорить, идея прекрасная — впихнуть несчастного в жаркое нутро коренника, обогревавшее куда лучше грелки и надежно защищавшее крепкой шкурой от любого ветра.
Нетрудно представить себе, сколь необычно выглядел недавний служащий парижской префектуры — сие подобие мифологического кентавра, человека и лошади одновременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89