Первым моим побуждением было лишить вас наследства, но я заглушил это желание и решил объявить вас своим единственным наследником. Ну, хорошо я сделал, отказавшись от первого побуждения, которое явно было злобным? Не буду объяснять мотивы, которые побуждают меня так действовать. Мое решение непоколебимо, хотя я вас совсем не знаю или знаю исключительно по письмам, посылаемым хорошо воспитанным молодым человеком старику, который может обернуться для него американским дядюшкой. Я долго на вас обижался. Это началось еще с того времени, когда вы закончили пресловутый юридический факультет — еще одна глупость Старого Света! — и искали место в жизни, как обычный Жером Патюро. Ваша умница-мать, моя сестра, оказала мне честь посоветоваться со мной по этому поводу. Справедливо или нет, но на меня в семье смотрели как на смышленого человека — из-за того, что, покинув страну в двадцатилетнем возрасте в одних сабо, я сумел, как нынче говорят, сколотить кругленький капитал. Я ответил ей, что хорошо бы отправить вас на фазенду Жаккари-Мирим, где моего племянника ждал бы хороший кованый сундучок размером с канонерку и где его встретили бы с распростертыми объятиями, прижав к сердцу, которому незнакома торговля чувствами. Ваша матушка колебалась, она боялась. Ее я не буду за это бранить: мнение матери диктуется ее любовью. Вы же, дорогой племянничек, явили пример малодушия, даже страха, и это было неприятно. Вы отказались от моей помощи с отчаянной энергией труса, вынужденного что-то объяснить в свое оправдание, и в качестве последнего мотива выдвинули свой ужас перед обычным морским путешествием протяженностью в двадцать три дня.
Я поклялся забыть вас, и это мне удалось без особого труда. Тем временем вы взяли за правило регулярно писать мне, делясь вашими прожектами и тем самым дозволяя мне разделять ваши надежды. Вам было двадцать пять лет, а посему предстояло, как и положено молодому человеку, воспитанному по буржуазной мерке, добиться скромной и бесполезной должности супрефекта и гордо представлять администрацию в таких городах, как Лодев или Понтиви .
Вы могли бы также, закончив изучение юриспруденции, рассчитывать на сомнительную честь добиться личного преуспевания в обществе. Например, вам не возбранялось надеяться по завершении образования на получение должности заместителя прокурора, что позволило бы работать в суде высшей инстанции города, носящего звучное имя Понтодмер или Брив-ла-Гайард . Но занимающие столь блестящие посты чинуши вынуждены нередко менять место обитания, что совершенно неприемлемо для вас, привыкшего к оседлому образу жизни. И вы предпочли галунам супрефекта и мантии заместителя прокурора место канцелярской крысы. Браво! Поздравляю вас с этим выбором: ведь не так просто быть всегда последовательным в реализации своих принципов! Возможно, вы заняли кресло ответственного служащего или даже заместителя начальника при зарплате в три тысячи пятьсот франков. И, вероятно, сибаритствуете в просторном кабинете, затянутом зеленым репсом, — это, кажется, последний крик моды официозной элегантности. Служащие, что пониже, вам, наверно, завидуют, коллеги уважают, а портье в ливрее низко кланяются. А что вам еще надо? Глупец!..»
— Ну, это уж слишком! — прервал чтение Жюльен, раскуривая сигару. — Впрочем, не будем придираться к словам. Твой дядюшка, видать, был истинным философом.
— Продолжай же, — произнес смиренно Жак, готовый еще и не то услышать.
— «Глупец! Ведь здесь я обеспечил бы вам жизнь, какой умеют наслаждаться только землевладельцы Нового Света.
Представляю себе улицу Дюрантен на Монмартре, где вы живете: душные, темные комнаты вплотную к четырем другим квартирам! Вы ходите из дома на работу и обратно с ритмичной последовательностью приступов хронического ревматизма. Вас душит галстук, костюм тесен, вы дрожите от холода, шлепая под зонтом по грязным лужам, или же — в иное время года — задыхаетесь, как астматик, в облаке ядовитой пыли. Вот и все пути-дороги вашей идиотской жизни, от которой только растет живот и выпадают волосы.
В общем, вы строго отмеряете и удовольствия и заботы, аппетит подчиняете заработку, сон — обязанностям, комфорт — приработку, знакомство — выгоде. Вы вынуждены помнить цену на яйца и просите служанку разогревать остатки вчерашнего ужина. В театр вы ходите два раза в месяц, а сигары курите дешевенькие. При этом вы должны улыбаться своему начальнику, хотя вам хотелось бы послать его к черту, пожимаете руку этому проходимцу только потому, что он вхож к министру, и кланяетесь помимо своей воли ничтожествам, занимающим по очереди должность заведующего отделом кадров.
Итак, распрощавшись с иллюзиями, свойственными каждому молодому человеку, вы проводите дни среди взяточников, крикунов, завистников, эгоистов и придурков, растрачивая то там, то здесь частицы своего сердца, — и так будет до тех пор, пока сами не станете таким же, как они. Это все не за горами, чернильная вы душа!
А здесь вам бы принадлежали пятьсот квадратных километров земли и жили бы вы на свежем воздухе, купаясь в солнечных лучах и полностью удовлетворяя свои потребности, фантазии, желания, капризы. Вашему образу жизни могли бы позавидовать монархи п президенты обоих земных полушарий!
Пожелаете бифштекс или просто котлету — прикажете забить быка: у меня их десять тысяч. А когда насытитесь, слуги выбросят остатки пиршества бродячим собакам или в реку на корм рыбам.
Вы любите охоту? Тогда ничто не помешает вам подстрелить ламу, страуса или… А вздумаете помчаться по степи — выбирайте любую из двух тысяч моих лошадей, например, возьмите скакуна, при виде которого потекут слюнки у ваших расд5уфыренных спортсменов или жокеев, разодетых, как попугаи.
Соскучились по концертам? Так усладите свой слух чарующей симфонией, исполняемой величайшим музыкантом — природой!
Захотели золота или драгоценностей, пожалуйста: земля наша имеет все, чтобы удовлетворить любые прихоти.
Придет вам в голову загадать невыполнимое — попробуйте испытать свои силы, и я верю — вы всего добьетесь.
Если же однажды нападет на вас ностальгия по Старому Свету, — человек ведь несовершенен! — то кто запретит вам провести несколько месяцев в Париже, тратя по десять тысяч франков в день и делая одного счастливым, а у другого вызывая злобу? Будут среди тех, кого встретите вы, и признательные вам за помощь, и неблагодарные, и откровенные завистники.
Такое путешествие помогло бы вам сравнить электрический свет с экваториальным солнцем, витрины Пале-Рояля — с драгоценными ларчиками феи цветов, рукотворные памятники — с готическими арками в девственном лесу.
Вы сможете оценить по достоинству очарование свободы, которую получите здесь, в то время как в Европе приходится ежесекундно натыкаться на преграды, воздвигаемые вашей цивилизацией — злобной и догматической.
Да, племянничек, я мечтаю одарить вас благополучием, защищенным от недобрых ветров окружающего мира.
Я решил было завещать свое кругленькое состояние государству. Но в последний момент во мне шевельнулись угрызения совести, причину которых мне трудно определить. Перед моими глазами возник тот уголок Турени , где родились мы, нежное, ласковое лицо моей бедной сестры, преждевременно ушедшей из жизни. Я представил себе и вас — сначала упитанным карапузиком, потом юношей, которого я рад был бы прижать к сердцу и назвать своим сыном. Одним словом, мне трудно было противиться голосу крови.
Поэтому, милый мой племянник, настоящим письмом я объявляю вас единственным своим наследником.
Вам — поля моей Жаккари-Мирим! Вам — мои леса, луга, пастбища, залежи золота и бриллиантов! Вам — мои табуны лошадей, стада коров, овец! Вам — мои плантации табака, кофе, какао, сахарного тростника! Вам — все мои запасы — дома и в магазине! Вам — серебряные слитки и бриллианты, хранящиеся в Имперском банке Рио-де-Жанейро! Одним словом, вам — все, чем я владею. И при этом я ставлю только одно условие: чтобы вы лично приехали сюда, на фазенду Жаккари-Мирим, в Бразилию, принять все это состояние. В противном случае наследником будет государство, а вы так и останетесь жалкой канцелярской крысой.
Я кончил, и счастливого вам путешествия, дорогой племянничек!
Ваш американский дядюшка Леонар ВУАЗЕН.
P. S. Вы получите это письмо, когда мой управляющий, славный малый, которого я вам рекомендую, похоронит меня в моих владениях, но достаточно далеко от дома, чтобы не смущать живых.
Могила — зрелище печальное. Приходите иногда меня навестить».
— Жак, — задумчиво сказал Жюльен, закончив чтение, — я только что признал, что ваш дядюшка — философ, теперь я бы добавил, что у него золотое сердце. За строками письма, в каждом слове — переливающаяся через край сентиментальность, желание нести тепло и ласку. Этого не скрыть даже изящной иронией. Буду откровенен с тобой, ты совершил большую глупость, отказавшись тогда навестить этого прекрасного человека. Что теперь ты думаешь делать?
— Если бы я знал! Меня охватывает ужас при одной мысли о том, чтобы подняться на корабль!
— Ты что, болен?
— Это хуже, чем обычная болезнь. Хуже всего на свете.
— Трусишь? Впрочем, не может этого быть, я видел тебя в драках. Ты сражался как лев. Уж я-то помню!
— А что бы ты сделал на моем месте?
— Проще простого! Побежал бы в транспортное агентство и заказал билет на первый же пароход, идущий в Бразилию. А там бы уж возложил цветы на могилу, что вдали от дома.
— Я знаю, что умру в пути.
— Фу-ты, мокрая курица!
— Ты не знаешь, что такое морская болезнь!
— А ты знаешь?
— Увы! Однажды, себе на беду, я решил совершить прекрасную водную прогулку из Гавра в Кан и по возвращении рассказать моим коллегам об этом путешествии. Но едва я ступил на сходни, со мной начало твориться нечто невероятное — как при холере или белой горячке. А когда пароход отправился в путь, стало совсем худо.
— Обычная морская болезнь!
— Наверное. Но такой силы, что и матросы и пассажиры, глядя на меня, испытывали не только сочувствие, но и отвращение. Не в силах подняться, истерзанный беспрерывными рвотными позывами, лежал я, словно грязное животное, в собственных нечистотах, уверенный в том, что конец мой близок.
— Потом к морю привыкаешь.
— Это так говорится. От Гавра до Кана не более трех часов, но, поскольку штормило, мы проплыли целых восемь. И с каждой минутой мучения мои становились все нестерпимее. Меня рвало кровью, я потерял сознание. Сам капитан, старый морской волк, говорил, что никогда не видел ничего подобного.
— Ну и ну!
— Я терпел эту качку восемь часов, возможно, выдержал бы и все двенадцать, но ведь от Бордо до Рио-де-Жанейро не двенадцать часов, а двадцать три дня! Уверен, что я окочурюсь по пути.
— А давно совершил ты ту прогулку?
— Лет двенадцать тому назад.
— Может быть, твой организм за это время перестроился? Такое случается. Многие, страдавшие в юности морской болезнью, в зрелом возрасте смеются и над килевой, и над бортовой качкой.
— Уверен, все будет, как и прежде. При одном лишь взгляде на деревянных коней карусели или на качели у меня начинает кружиться голова. Недавно я решил прокатиться на пароходике по Сене. Все повторилось, да так сильно, что пассажиры пришли в негодование, предполагая, что я хлебнул лишнего. Меня даже чуть не забрали в полицию за злоупотребление спиртными напитками в общественном месте. Морская болезнь — на Сене! А тут ведь надо Атлантический океан пересечь.
— Ну что же делать?
— Я не побоялся бы отправиться в Африку, к самому экватору, на Камчатку, куда угодно. Я силен как бык, моей выносливости, необычайной для типичной кацелярской крысы, любой бы мог позавидовать.
— Неужели?
— Да. Когда я начал полнеть, то решил заняться фехтованием и гимнастикой. И стал одним из лучших учеников Паса.
— Браво!
— Если бы я знал, как добраться до той фазенды, не подвергая себя отвратительному недугу, я бы ни минуты не колебался.
— Прекрасно! А если я подскажу тебе такой путь?
— То сразу же поеду.
— Ловлю на слове!
— Ну что ж, если пообещаешь не обрекать меня на морскую болезнь.
— Обещаю!
— Итак, что же ты надумал?
— Просить у официанта счет и бумагу с ручкой.
— А бумагу-то зачем?
— Чтобы ты смог написать на имяпрефекта округа Сены прошение об отставке.
— Ты всерьез?
— Я люблю пошутить, но не в таких делах!
— Ну что ж, сжигаю свои корабли!
— И тем самым спасаешь себя от морской болезни? — обыграл слова Жака Жюльен. — Чтобы осуществить задуманный мною план?
— Какой именно?
— А это пусть станет для тебя сюрпризом! — ответил Жюльен, а про себя подумал: «Ты называешь экватор и Камчатку, словно речь идет о прогулке в Аньер. Ну что ж, на Камчатке ты побываешь. И еще во многих других местах! Я буду не я, если не заставлю тебя добраться до Бразилии по суше!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89