— Во всяком случае, я стала работать только на себя, пробыла в Буэнос-Айресе еще четыре года, откладывая каждое песо, и вернулась сюда с приличной суммой.
— Ты говорила мне, с двумя миллионами.
— Где-то так.
— Если разделить на четыре, получается пятьсот тысяч долларов в год.
— В Буэнос-Айресе полно богачей. Я брала по три сотни за раз. Умножь это на четыре-пять раз за ночь — получаются неплохие деньги.
Уиллис кивнул. Если она зарабатывала пятьсот в год при средней выручке в триста за визит, значит, она спала с более чем с полутора тысячами мужчин в год. Примерно тридцать — тридцать пять в неделю. Она же сказала — пять раз за ночь, и так — каждую неделю. И все четыре года.
— Думаешь о порче товара? — она будто читала его мысли.
Уиллис промолчал.
— Послушай, но то же самое делала девушка из «Отсюда — в вечность». Помнишь эту книгу? Девушка с Гавайских островов?
— Я не читал, — ответил Уиллис.
— И фильм не смотрел?
— Нет.
— Ну... — Мэрилин пожала плечами и опустила глаза. — Она занималась именно этим.
«Полторы тысячи мужчин», — думал он. Прибавь еще год, когда она работала на Идальго, получится восемь-девять тысяч. Мэрилин Холлис перебывала в постели, считай, со всем мужским населением целого городка. Если только мужского. А может, среди ее клиентов были и женщины? Полицейские псы? Арабские скакуны? О Боже!
Он покачал головой.
— Значит, теперь ты уйдешь, — сказала она.
Он ответил не сразу. Затем спросил:
— И никто из них ничего об этом не знал?
— Если ты имеешь в виду?..
— Я имею в виду МакКеннона, Холландера и Райли.
— Никто из них ни о чем не знал, — тихо произнесла она.
— А Эндикотт? Ты ему не рассказывала?
— Ты — единственный, кому я рассказала.
— Ну и повезло же мне, — горько усмехнулся он.
Наступило молчание.
Она не сводила с него глаз.
— И что ты собираешься рассказать своему напарнику? — наконец спросила она.
— Разумеется, не это.
— Нет, я про бутылку... что я брала в руки бутылку.
— Я скажу ему все то, что ты сказала мне.
Казалось, он долго находился в нерешительности. Затем сказал: «Да», — и прижал ее к себе.
В комнате для допросов с Мейером и Хейзом сидел человек в наручниках. Это был весьма почтенного вида господин лет пятидесяти в спортивной коричневой куртке, бежевых брюках, кремовой спортивной рубашке, коричневых носках и коричневых мокасинах. Волосы на висках и усы начали седеть. На столе лежал «смит-и-вессон» 38 калибра.
— Я зачитал вам ваши права, — говорил Мейер, — и сообщил, что, если хотите, можете пригласить своего адвоката, а также сказал вам, что вы можете отказаться отвечать на вопросы, или можете прекратить отвечать на них в любой момент...
— Мне не нужен адвокат, — сказал задержанный. — И я отвечу на все ваши вопросы.
— Вы также знаете, что здесь на столе работает магнитофон и все, что вы скажете, записывается на пленку и...
— Да, я понимаю.
— И вы готовы ответить на вопросы, которые мы с детективом Хейзом зададим вам?
— Я же сказал, да.
— Вы хорошо поняли, что имеете право на адвоката, если...
— Я понял. Мне не нужен адвокат.
Мейер взглянул на Хейза. Тот кивнул.
— Назовите, пожалуйста, свое полное имя.
— Дженнингз. Питер Дженнингз.
— Скажите, пожалуйста, по буквам.
— Дженнингз. Д-Ж-Е-Н-Н-И-Н-Г-З.
— Питер Дженнингз, правильно? Второго имени нет?
— Нет, второго имени нет.
— Ваш адрес, мистер Дженнингз?
— Саус Ноултон-Драйв, 5318.
— Номер квартиры?
— 3-С.
— Сколько вам лет, мистер Дженнингз?
— Пятьдесят девять.
— Вы выглядите моложе, — улыбнулся Мейер.
Дженнингз кивнул. Мейер подумал, что он наверняка слышал эти слова много раз.
— Это ваше оружие? — спросил Мейер. — Я говорю о револьвере тридцать восьмого калибра «смит-и-вессон», модель тридцать вторая, известная под названием «Терьер двойного действия».
— Да, это мой револьвер.
— У вас имеется разрешение на него?
— Имеется.
— Для ношения или без выноса из дома?
— Для ношения. Я работаю в алмазном бизнесе.
— Был ли этот револьвер при вас... я снова говорю о револьвере «смит-и-вессон» тридцать второй модели, когда полиция вас арестовала?
— Да.
— И это произошло в три сорок пять сегодня днем?
— Я не смотрел на часы.
— Время, указанное в отчете об аресте...
— Если там говорится три сорок пять, значит, так оно и есть.
— И вас арестовали в кинотеатре «Твин Плаза».
— Да.
— По адресу Най гебридж-роуд, 3748?
— Я не знаю точного адреса.
— Там находится два кинотеатра — «Твин Плаза-I» и «Твин Плаза-2». Я правильно описываю то место, где вас арестовали?
— Да.
— И вы были в кинотеатре, который называется «Твин Плаза-I». Это так?
— Да.
— Вы держали в руке револьвер «смит-и-вессон» тридцать второй модели, когда вас арестовали?
— Да, держал.
— И недавно сделали выстрелы из этого оружия?
— Да.
— Сколько выстрелов вы сделали?
— Четыре.
— Вы стреляли в кого-нибудь?
— Да, в женщину.
— Вы знаете ее имя?
— Нет.
— А вы знаете, мистер Дженнингз, что женщина, сидевшая прямо за вами, получила четыре ранения — в голову и грудь?
— Да, знаю. Ведь это я в нее стрелял.
— Вы стреляли в женщину, сидевшую позади вас, это так?
— Да.
— Вы знаете, что эта женщина умерла по дороге в больницу?
— Не знал, но я рад этому, — ответил Дженнингз.
Мейер снова взглянул на Хейза. Магнитофонная лента тихо шуршала.
— Мистер Дженнингз, — теперь вопросы задавал Хейз. — Не могли бы вы сказать нам, почему вы в нее стреляли?
— Она разговаривала, — сказал Дженнингз.
— Не понял?
— Весь сеанс, с начала до конца.
— Разговаривала?
— Разговаривала.
— Не понял?
— Во время фильма она непрерывно болтала. Называла действующих лиц: «Ой, посмотри, это муж!», «Ой, посмотри, ее приятель!», «Ого, вот это зверюга!», «Ух ты, оба здесь!» Она объясняла, где что происходит: «Это ферма», «Это джунгли», «Это врачебный кабинет». Она все время пыталась угадать события. «Наверняка она с ним спит», «Уверена, муж все узнает». В одной сцене, когда доктор говорит героине, что у нее сифилис, эта женщина позади меня спросила: «Что у нее?» Я обернулся и сказал: «Мадам, у нее сифилис!» А она мне: «Вас никто не спрашивает, я разговариваю с мужем». Я снова стал смотреть фильм, вернее, пытался сделать это. Эта женщина сказала: «Что бы у нее там ни было, она наверняка получила это от мужа». Я сдерживался все время, все то время, пока она беспрестанно болтала позади меня. Затем, когда фильм кончался, я уже больше не мог этого вынести. Там есть одна печальная сцена на кладбище. Мэрил Стрип прочитала очень красивые стихи, потом прошла к краю кладбища и стала смотреть вдаль; все начинают ей сопереживать, и тут эта баба произносит: «Девушка, которая с мужем, богатенькая», я обернулся и сказал: «Мадам, если вам так нравится разговаривать, почему вы не остались дома у телевизора?» А она ответила: «По-моему, я сказала вам, чтобы вы не лезли, когда вас не спрашивают, это не ваше дело». Я говорю: «Это мое дело. Я заплатил за билет». А она мне: «Тогда сидите и молчите». Вот тут-то я в нее и выстрелил.
Хейз взглянул на Мейера.
— Я сожалею только об одном, — закончил Дженнингз. — Что слишком долго терпел. Тогда я бы смог спокойно посмотреть фильм.
Мейер несколько сомневался, удастся ли ему доказать, что убийство было оправданным.
Когда Карелла пришел в лабораторию, капитан Сэмюэль Айзик Гроссман сидел, согнувшись над микроскопом. Было где-то около пяти. Дни становились длиннее. Небо по ту сторону большого окна лишь начинало подергиваться легкой дымкой приближающихся сумерек. Окна напротив отражали яркие лучи склоняющегося к горизонту солнца. Гроссман был полностью поглощен своим занятием. Стройный, худощавый человек, который смотрелся бы гораздо естественнее на какой-нибудь ферме в Новой Англии, чем в стерильной безликой обстановке лаборатории, сидел на высоком табурете и время от времени крутил рукоятку микроскопа, не отрывая глаза от окуляра. Карелла ждал.
— Я знаю, что здесь кто-то есть. — Гроссман повернулся, не слезая с табурета, и спустил очки со лба на переносицу. — Привет, привет, давненько не виделись. — Он слез с табурета и прошел к Карелле. Они пожали друг другу руки.
— Слышал последний анекдот про уролога? — спросил Гроссман.
— Нет, расскажи, — заранее улыбаясь, попросил Карелла.
— Уролог задает вопрос: «На что жалуетесь?» «Не могу пописать», — отвечает больной. «А сколько вам лет?» — интересуется врач. «Девяносто два». Тогда уролог говорит: «Так вы уже достаточно написали».
Карелла рассмеялся.
— И еще про уролога, — продолжал Гроссман. — Уролог встречает пациента: «На что жалуетесь?» «Доктор, я лишился члена в автомобильной катастрофе». «Ничего страшного, мы сделаем вам трансплантацию». «Я и не знал, что вы можете такое», — удивляется мужчина. «Я вам принесу несколько образцов». Уролог приносит один образец. «Слишком короткий», — недоволен пациент. Другой... Мужчина смотрит на него и говорит: «Я надеялся получить что-нибудь повнушительнее». Уролог уходит и возвращается с огромным членом. «Ну вот это уже похоже на то, что мне нужно, — говорит мужчина, — а нельзя ли получить его в белом исполнении?»
— Это надо рассказать Арти, — расхохотался Карелла.
— Обожаю шутки про уролога, — сказал Гроссман. — Так что привело тебя сюда?
— Я звонил вчера.
— Мне не передавали. А в чем дело?
— Как можно получить никотин из сигарет?
Гроссман с недоумением взглянул на него.
— Мы ведем дело по отравлению никотином, — объяснил Карелла. — Возможно, даже два отравления.
— В наше время это редкость, — покачал головой Гроссман. — Отравление никотином.
— Поэтому-то я и хочу узнать, как можно получить никотин. Полагаю, что нашему убийце была известна технология выделения никотина из препаратов от вредителей.
— Значит, хочешь узнать, каким образом можно получить никотин из сигарет. То есть как выделить чистый никотин?
— Из сигарет или трубочного табака.
— Гм, — хмыкнул Гроссман.
— Это возможно?
— Разумеется.
— И как это сделать?
— Ты знаешь, как делается виски?
— Нет. Мой отец делает вино.
— Ферментация. Очень похоже, только без сигар. Мы говорим о перегонке.
— И что это?
— У тебя есть в распоряжении час?
— Это очень сложно?
— Для меня — не очень. Но для тебя... — Гроссман пожал плечами.
— И что для этого нужно?
— Ты считаешь, что у твоего отравителя нет лабораторного оборудования? Скорее всего нет. Иначе можно было бы провести титрирование.
— Это как?
— Надо иметь родственника в Джорджии, умеющего гнать самогонку.
— К сожалению, таких связей у меня нет.
— Тогда придется соорудить собственный перегонный аппарат.
— И как его делают?
— Ты ничего не знаешь о перегонке?
— Абсолютно.
— Потрясающе. Мне прислали двоечника. Ладно. Перегонка — это перемещение жидкого или твердого вещества в его газообразном состоянии в другое место, где оно снова становится жидким или твердым.
— Зачем?
— Для очистки.
— Что значит — в другое место? В Нью-Джерси? Канзас?
— Ха-ха, они действительно прислали двоечника и тупицу, — печально проговорил Гроссман. — Слушай внимательно.
— Я слушаю очень внимательно.
— Самогон делается путем перегонки забродившей кашицы из ржи, ячменя, пшеницы, кукурузы — за что платишь, то и получаешь. Эта смесь нагревается, выпаривается, затем пар конденсируется. Потом пар снова конденсируется, получается жидкость. И мы имеем самогон.
— А как насчет этой отравы?
— То же самое. Возьми табак в любом виде. Делаешь этакое «пюре» из примерно двенадцати сигар. В обычной сигаре содержится от пятнадцати до сорока миллиграммов никотина. Это не значит, что если выкуришь сигару, то тут же отбросишь коньки, хотя смертельной дозой является примерно сорок миллиграммов. Правда, если эту сигару разжевать и съесть, то будет очень плохо. А если выделить из сигары алкалоид...
— Так, давай с самого начала, — сказал Карелла.
— Хорошо, пойдем шаг за шагом. Этап первый: измельчаешь дюжину сигар, или две дюжины, или сотню, сколько надо. Этап второй: нагреваешь эту смесь. Нагревать надо при обычном давлении, никотин кипит, не разлагаясь, при ста двадцати пяти градусах.
— Это так важно?
— Нет, просто для сведения. Этап третий: пар выводится через трубочку. Ведь тебе же приходилось видеть самогонные аппараты? Все эти трубочки и змеевики? Так вот, трубочки нужны, чтобы отвести пар, а змеевики — для того, чтобы его конденсировать. Это и есть четвертый этап — конденсация.
— И как это делается?
— Естественный процесс. Конденсация происходит по мере охлаждения. Значит, теперь у нас есть бесцветная жидкость, алкалоид, более или менее токсичный никотин, который нам и нужен.
— Что значит более или менее?
— Более или менее чистый. Этап пятый: берешь эту жидкость и снова ее перегоняешь. Этап шестой: перегоняешь ее еще раз. И делаешь это до тех пор, пока не получишь чистый алкалоид. Оп-ля! Капаешь его в чей-нибудь стакан, и человек падает замертво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30