— Вот, это все, — Мэрилин отбросила карандаш. — У меня даже пальцы свело.
Уиллис с любопытством взглянул на список.
— Ну и что скажешь? Где-то около шестидесяти.
— Я думал, будет сто шестьдесят.
Он подошел к ней и поцеловал в макушку.
— Спасибо.
— De nada, — ответила она.
— Мне надо вернуться на работу. Я позвоню тебе попозже, и мы решим, что будем делать вечером, хорошо? у нас будет компания. Тебя собираются охранять.
— О, потрясающе, — сказала она, закатывая глаза.
Он направился к двери.
— Хэл! — тихо окликнула она.
— Да?
— Ты действительно думаешь, что кто-то мог на меня обидеться?
— Не исключено. — Он взглянул на нее и спросил: — В чем дело?
— Да ни в чем, — пожала она плечами.
Он подошел к ней поближе.
— Ты знаешь, кто бы это мог быть?
— Нет. То есть я хочу сказать, что это может быть кто угодно? Ну, например, пятно на блузке, так?
— Или что-нибудь посерьезнее.
Он внимательно смотрел на нее.
Их глаза встретились.
— Хэл, — сказала она. — Предположим... предположим, очень давно я сделала что-то такое... может быть, кто-то узнал об этом и... и пытается отомстить.
— Что ты сделала? — нетерпеливо спросил он.
— Я же сказала «предположим».
— Хорошо, предположим, что ты что-то такое сделала. Например?
— Ну, например, если... если кто-нибудь узнал бы об этом, то возможно... возможно, он мог бы прикончить меня. Или моих друзей. Может быть, это что-то вроде предупреждения, понимаешь? Им нужна я, понимаешь?
— Но кто, Мэрилин? Кто собирается прикончить тебя?
— Я знала очень много плохих людей, Хэл.
— Ты говоришь о сутенерах? Думаешь, за тобой гоняется Сиарт? За то, что ты сбежала от него в Хьюстоне?
— Нет, нет, он отпустил меня с миром. Я же говорила тебе.
— А кто тогда? Этот бродяга из Лос-Анджелеса? Так это было сто лет назад...
— Нет, не он. Но... но, возможно, кто-нибудь из Буэнос-Айреса.
— Идальго? Тот, который выкупил тебя из мексиканской тюрьмы?
— Нет, и не он тоже. Но возможно... может быть, кто-то в Буэнос-Айресе считает, что я...
— Мэрилин, что ты сделала?
— Ничего. Я только говорю, что, может быть, кто-то там считает, что я что-то сделала...
— Кто именно? И почему он должен так считать?
— Ну, людям приходят в голову самые разные фантазии.
— Каким людям?
— Ну людям, вообще. Ведь в жизни встречаешь множество людей. У Идальго была масса друзей.
— Идальго тебя отпустил. Он дал тебе паспорт и отпустил. Почему же кто-то из его друзей...
— Ну ведь приходят же людям в голову разные фантазии?
— Какие фантазии?
— Ты же знаешь, что за народ испанцы.
— Нет. Я не знаю, что они за народ. Расскажи мне.
— Они просто помешаны на своей мужественности. Братья по крови. Месть. Ну и прочая такая ерунда.
— Месть? За что?
— За то, что они кого-то в чем-то подозревают.
— Мэрилин, скажи мне, ради Бога, что ты сделала?
Она долго молчала.
— Я тебя потеряю, — наконец произнесла она.
— Нет, скажи мне.
— Я тебя потеряю. Я это знаю.
— Черт возьми, но если кто-то охотится за тобой...
— Идальго не отдавал мне мой паспорт, — сказала Мэрилин. — Я сама взяла его.
— Ты...
— Я его выкрала.
— И это все? — с облегчением произнес Уиллис. — Ах ты лапочка моя...
— Нет, это не все.
Он сел рядом с ней.
— Хорошо, — сказал он. — Я хочу знать все.
Идальго был человек состоятельный, весьма честолюбивый сутенер с большой клиентурой, которую обслуживала довольно немногочисленная группа девушек. Он родился в Каракасе, но уже много лет жил в Буэнос-Айресе и вел себя как настоящий параноик, как и все, кому есть что терять. Даже понимая, что Мэрилин находится в полном его подчинении, он не спускал с нее глаз, опасаясь, Что она сбежит или же пойдет в американское посольство. Она бы могла сделать и то, и другое, но прекрасно понимала свое нынешнее положение. Американка Мэри Энн Холлис была потеряна для американских и мексиканских властей, деньги перешли из рук в руки, все бумаги уничтожены, а она фактически продана Идальго.
Однако Мэрилин думала, что если она его ослушается, то их договор будет расторгнут и ее снова отошлют в «Ла Форталеса». Идальго с самого начала намекал на это, сразу же заявив, что ее паспорт хранится у него, так что, если она пойдет в американское посольство за новым на том основании, что старый украден или потерян, сразу же выяснится, что она преступница, выпущенная на поруки и находящаяся под надзором некоего Альберто Идальго, человека весьма влиятельного в Аргентине.
— Какая может быть влиятельность? — удивлялась она. — Вы же сутенер.
— Да, ответил он, — возможно это и так, однако мексиканские власти сочли возможным отдать тебя под мой надзор до конца тюремного срока. И, как тебе прекрасно известно, ты сможешь делать, что хочешь, идти, куда захочешь, как только закончится твой срок. Но, Мариуча, дорогая моя, — и все это ласковым и вкрадчивым тоном, — ты отсидела только четыре месяца, так что тебе предстоит отработать еще пять лет и восемь месяцев до того, как начальство решит, что твой долг выплачен сполна и сообщит об этом в ваше Министерство внутренних дел. А пока, Мариуча, ты не являешься свободной женщиной. И должна все время помнить об этом.
В «конюшне» Идальго было еще шесть проституток, высокооплачиваемых «лошадок», как их называли, такса которых составляла сто долларов за час и выше. Большинство из них так же, как и Мэрилин, были выкуплены из тюрем, некоторые — вроде пышнотелой блондинки из Мюнхена — проданы в белое рабство еще родителями. Все эти девушки, которых Идальго называл «девчушки», понимали, что полностью принадлежат ему, что и жизни, и судьбы их находятся в его руках. Если кто-то из девушек жаловался на то, что подвергается унижениям, ей тут же напоминали, что она не является свободной бабочкой.
— Я не пойду, — сказала Мэрилин.
— Нет, пойдешь, — ответил Идальго.
— Я не ваша собственность.
— Это точно. Ты не моя собственность. Ты — собственность мексиканской тюрьмы, а я лишь законно назначенный надзиратель. Но, Мариуча, должен тебя предупредить, если не будешь подчиняться, то я в два счета отделаюсь от тебя.
— Вы этого не сделаете, — сказала она. — Вы слишком хорошо им заплатили.
— Я просто сочту это не вполне удавшейся сделкой, — пожал плечами Идальго. — И скажу твоему начальству, что ты неисправима.
— Вы сутенер. Они вам не поверят.
— Да, вот тебе-то они наверняка поверят, — усмехнулся Идальго. — Женщине, получившей срок за торговлю наркотиками.
— Я не торговала наркотиками!
— Дешевой шлюхе!
— Я не дешевая шлюха, — Мэрилин заплакала.
Он обнял ее.
— Ну, ну, малышка, ну зачем нам ссориться? Неужели ты думаешь, что мне приятно угрожать тебе?
— Да, — сквозь рыдания проговорила она.
— Нет, нет, малышка. Не надо плакать, хорошо? А теперь ступай. Иди к тому господину и сделай все, что он попросит. Он будет хорошо с тобой обращаться, Мариуча, я тебе обещаю.
— Нет, — плакала она. — Я убегу. Вы меня никогда не найдете. Я убегу в Санта Крус, я...
— Но ведь у тебя нет паспорта, — тихо сказал он.
— Мне не нужен паспорт здесь, в Аргентине. Я говорю по-испански, и все решат, что...
— Да, да, с твоими светлыми волосами тебя уж, конечно, примут за аргентинку.
— Я покрашу волосы в черный цвет.
— А глаза? Ты их тоже покрасишь в черный цвет? Ах Мариуча, Мариуча, полиция сразу же поймет, что ты — американка. И попросит предъявить паспорт.
— Ну и пусть. Вы не можете держать меня здесь.
— А знаешь, что случится с тобой, если ты сбежишь? Ну, предположим, тебе удастся убежать в другой город. Пусть даже — хотя это маловероятно — удастся перейти границу, и ты окажешься в Чили или Боливии. Или Парагвае, пусть так. И знаешь, что с тобой будет дальше? С женщиной без всяких средств к существованию? С женщиной без паспорта? Ты станешь обычной уличной шлюхой, пристающей к туристам. Ты этого хочешь?
— Да.
— Ах, Мариуча, Мариуча.
— Я не ваша вещь.
Однако она знала, что это не так.
У нее никогда не было своих денег. Она ездила на такси к клиентам и обратно, однако платил Идальго. Она обычно ела вместе с другими девушками в небольшом ресторанчике неподалеку от их дома, но расплачивалась за еду деньгами, которые ей давал Идальго. Идальго покупал ей одежду, белье, которое ему казалось изящным, однако оно было лишь просто соблазнительным. Если ей хотелось пойти в кино, Идальго давал ей деньги на билет и часто требовал сдачу. Если она начинала упрямится или возражать, он заставлял ее идти к клиентам, которые были ей противнее других, чтобы показать ее место.
— Но почему тебе это не нравится? — спрашивал он ее. — Я знаю, что произошло в «Ла Форталеса», думаешь, мне неизвестно, что они там с тобой делали?
— Я боюсь, — говорила она.
— Я никому не позволю сделать тебе плохо, и ты это знаешь. Но те типы в «Ла Форталеса» были животные, а это джентльмены, которые...
— О да.
— Нет, это действительно так. И они спрашивают именно тебя.
— Пошлите им кого-нибудь другого.
— Нет, нет, я не могу этого сделать.
— Пожалуйста, Альберто, если ты меня любишь...
— Да, люблю, Мариуча, и ты это прекрасно знаешь.
— Тогда пошли кого-нибудь другого. Ну, пожалуйста, Альберто, прошу тебя, дорогой, сделай это для меня.
— Ты выводишь меня из терпения, — злился он. — Ты должна быть там в четыре, а сейчас уже половина четвертого. Быстро отправляйся и делай все, что тебе прикажут, и делай как следует — или же, я тебе обещаю ты раскаешься в своей грубости.
— Когда-нибудь, — говорила она ему, — я тебя обману.
Однако она так и не сделала этого.
А железная хватка становилась все жестче.
— Мариуча, а что теперь? Почему ты опять не желаешь идти? Я тебя не понимаю, иногда мне кажется, что ты просто поглупела. Сейчас-то в чем дело?
— Папа, — она стала называть его «Папой», как и все остальные девушки. — Я не поеду. Отправь меня обратно в тюрьму, хорошо? Позвони, кому надо, скажи, чтобы они приехали и забрали меня.
— Я сейчас же позвоню в мексиканское посольство, — сказал он, подходя к телефону. — Как хочешь. Но может быть, ты все-таки объяснишь мне...
— Да, — говорила она, — объясню. Если ты собираешься послать меня к этим мерзавцам, то я уж лучше отправлюсь обратно в тюрьму. И я не шучу, давай звони.
— Кого это ты так называешь? — спросил Идальго.
— Я говорю об этом типе, к которому на прошлой неделе ходила Арабелла и к которому ты посылаешь меня сейчас. Я говорю о подонке, который...
— Но он джентльмен.
— О да. Арабелла рассказала мне, что он за джентльмен.
— Он происходит из очень хорошей семьи.
— Может быть, именно поэтому ему нравится гадить людям прямо на лицо.
— Мне не нравится, когда ты употребляешь грубые слова, — поморщился Идальго.
— А мне не нравится...
— Прости, Мариуча, однако в глубине души мне кажется, что ты действительно соскучилась по «Ла Форталеса». Я позвоню. Прямо сейчас.
— Отлично. Давай.
— Позвоню.
— Потому что тебе наплевать, Папа. Тебе совершенно наплевать на наши чувства.
— Ну что ты, я очень люблю тебя, Мариуча. Я очень люблю всех своих девчушек. Ну, пожалуйста. С меня хватит. Больше не желаю ничего слушать. Все. Точка. — Он подошел к телефону и снял трубку.
— Ну почему бы тебе не послать Констанцию? — спросила она, имея в виду девушку из Мюнхена. — Ей все равно, что делать.
— Да, она не является такой неблагодарной тварью, как ты. И, возможно, я ее и пошлю, но только после того, как ты отсюда уберешься. Я позвоню, чтобы они приехали и забрали тебя. Может быть, хочешь взять с собой какие-нибудь личные вещи? Ты же знаешь, каково там, в тюрьме. Можешь взять с собой все, что тебе там пригодится. Мне не будет жаль всех этих многочисленных подарков, которыми я осыпал тебя.
— Папа, ну пожалуйста, — сказала она. — Ну пожалуйста, не посылай меня к этому человеку. Папа, умоляю тебя.
— Я тебя к нему не посылаю. Я посылаю тебя обратно в тюрьму, — и он стал набирать номер.
— Ну пожалуйста, — повторяла она, — пожалуйста.
Он силой бросил трубку на рычаг.
— Будет ли когда-нибудь этому конец? — заорал он. — Или я вечно должен все это выслушивать?
— Я...
Она покачала головой.
— Да, в чем дело?
— Ничего, — ответила она. — Дай мне адрес.
— Тебе понадобятся деньги на такси, — сказал он.
— Да, — она отвернулась, поскольку не хотела, чтобы он увидел ее слезы.
На пятом году ее пребывания у Идальго, несмотря на все меры предосторожности, она забеременела от одного из его «джентльменов». Идальго великодушно предложил заплатить за аборт, однако не сказал ей о своей договоренности с доктором, который произвел операцию в мрачной комнате, во внутреннем помещении какой-то скобяной лавки, в одном из самых подозрительных районов города. Во время операции Мэрилин потеряла сознание. Когда же через несколько часов она пришла в себя, у нее было сильнейшее кровотечение. Тогда Идальго и сказал ей, что доктор — он по-прежнему называл того коновала «доктором» — заодно удалил ей и матку.
Она бросилась с кулаками на Идальго и на того мясника, затем кинулась в ванну, и ее вырвало в грязный унитаз, где еще плавали остатки эмбриона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30