– Спар, я не знаю ни одной истории.
Лица квадратных созданий помрачнели.
– Нам, горовикам, нужна история, – нетерпеливо воскликнул самый юный из них. – Это какой-то скверный подарок! Почему они не хотят рассказывать? Я ждал столько лет! Расскажите мне об этом, – потребовал он, опуская ладони в озеро. – Вода говорит о медведях, которые живут там, наверху. Но водяные слова закрыты. Она прошла недалекий путь.
Каспар не понимал, что бы это могло значить.
– Наверное, это моя история, – предположил Нейт, бросая тревожный взгляд на белые кости в озере. – Я могу рассказать про медведей.
Каспар слегка расслабился, когда беспокойный горовик сел на свое место, урча и пыхтя.
– Тогда говори. И начинай с самого начала. Иначе нельзя. Нейт подтолкнул свою сестренку поближе к Урсуле.
– Эта история начинается с волков. – Голос его стал глубоким и звучным, и Каспар, слышавший многих превосходных рассказчиков, понял, что юный овиссиец неплохо владеет этим искусством. – И раз уж вы просите начинать с начала, вам придется выслушать еще одну историю.
Горовики согласно закивали.
– Мы в Овиссии из рода в род выпасали овечьи стада. Но потом с севера пришли волки. Они спустились с торра-альтанских гор и принялись охотиться на наших овец.
– При чем же тут медведи? – перебил Папоротник. Каспар легонько пнул его в бок.
– Сиди спокойно и не мешай. Мы должны понравиться этим созданиям… Хотя бы попробовать. – Голос его дрогнул.
– Потом овцы кончились, – продолжал Нейт. – И звери переключились на нас. Они убивали беззащитных детей и женщин, приходя в деревни. Когда волки явились к нам в долину, я спрятался на дереве, как последний трус, и видел, как они рвут моих односельчан на куски. В панике кто-то подпалил соломенную крышу, и вскоре деревня уже полыхала, как огромный погребальный костер. К утру волки ушли, и я побежал домой и нашел в живых из всей семьи только сестренку. Глаза ее были совсем белыми, она смотрела в одну точку и все повторяла, что видела волка с человеческим лицом.
Неожиданно вмешалась Лана и перехватила нить повествования:
– Мама меня спрятала в печку, где мы пекли хлеб. Печка еще не остыла, и я чуть не задохнулась там, но задвинула заслонку и сидела тихо-тихо. Там была щелочка, и я сквозь нее видела все, все. – Девочка сильно задрожала, по лицу ее текли слезы. – Я слышала, как мама кричит, а потом вдруг стало тихо. Только остались шаги… Такие мягкие, тяжелые шаги по всему дому. Я поглядела сквозь щелочку и увидела, что это большой-пребольшой волк. Серый, с черной гривой, оскаленный, он стоял как раз напротив печки и принюхивался. Я видела его лицо, совсем без глаз, но такое, как у человека, ужасное, ужасное… Я… я его видела совсем близко. А мама…
Тут голос девочки прервался, она зашлась рыданиями.
Нейт потянул ее из объятий Урсулы и крепко притиснул к груди. Плечи Ланы часто вздрагивали. Горовики опустили ладони в воду и важно закивали.
– Да, да, это правда. О нем рассказывает вода. Каспар дернулся всем телом, но не посмел прервать рассказ.
Нейт потер повлажневшие глаза.
– Вот так получилось, что мы ушли из деревни. Нам больше было негде жить. А на дороге нам повстречались солдаты, люди барона Годафрида. Когда я объяснил, что мы пострадали от волков, они сказали, что для меня есть работа – убивать этих тварей. Если уж торра-альтанцы не могут с ними справиться, то мы должны пойти в их горы и сделать за них эту работу – это были их слова, и я тут же согласился. Нам было не на что жить, а за волков хорошо платили. Кроме того, я горел жаждой мести, как и многие другие люди в нашем отряде. Нас таких было немало. Волки причинили горе множеству народа.
Парень уныло смотрел в сторону и прервался, чтобы тяжело вздохнуть.
– Но волков нам попадалось мало. Я переходил из одного отряда в другой и так добрался до восточных предгорий. Там люди уже не говорили ничего о волках, как будто забыв про них; и людей барона Годафрида среди нас уже не было, только разные отщепенцы вроде меня. Я бы счел, что мне не повезло, если бы не зарабатывал хорошие деньги.
Нейт похлопал по тугому кошельку на поясе.
– Но мы уже не охотились на волков: нас посылали на медведей. Полагалось ловить по медведю в неделю. Мы заманивали их в ловушки, а потом переправляли через горы, к медвежатникам. – Он кивнул в сторону Урсулы. – Это была тяжелая работа, и она очень отвлекала от волков, но деньги платили хорошие. Ну и… В общем, вот и вся история, – неожиданно оборвал он рассказ. – Больше мне нечего сказать про медведей.
Выразительные лица горовиков были как у детишек, которым в праздничный вечер позволили подольше оставаться У огня в компании взрослых. Они казались довольными, пока Нейт говорил, – но теперь на всех лицах написалось разочарование.
– Разве же это история? Это всего лишь коротенький случай! – Один из горовиков встал и бросил в озеро огромный камень, как обиженный ребенок, швыряющий игрушку. Каменные великаны, уже перебравшиеся с острова на берег, недовольно зароптали.
– Ну вот, мы принесли им подарки, и какова благодарность…
Урсула неожиданно поднялась на ноги, поглядывая на Каспара, словно ожидая его одобрения.
– Я могу рассказать… Я много об этом знаю, потому что медведи мне как родичи. Такие, как Нейт, ловили медведей и переправляли их через горы, а я, понимаете, как раз поджидала там. Ну, я забирала этих медведей и, понимаете, уводила их дальше. – Девушка нервно стискивала руки. – Дальше, к морю, а потом их сажали на корабли и увозили, ну, то есть далеко за море. Я это видела.
Она запиналась и с трудом подбирала слова. В отличие от Нейта, у Урсулы не было таланта рассказчика.
– Море, великое, безбрежное море, – загудели горовики. – О, как прекрасно прикоснуться к величию, безбрежности, вечности воды. Широкие, глубокие воды, воды без конца и начала!
Многие из них снова опустили неуклюжие руки в клубящееся озеро и пили воду с ладоней. Прежде чем снова взглянуть на Урсулу, странные создания дружно вздохнули.
Один наставил на девушку обвиняющий палец.
– Но ты маленькое существо; как бы ты могла приказывать медведю? Нам нужны истории, а не выдумки.
– Это не выдумка! Но я сама не знаю, как у меня это получается. Я совсем никто, даже имени у меня нет, только прозвище – Урсула, это из-за того, что я вожусь с медведями. Но в сердце своем я знаю, что это не настоящее имя.
Горовики выражали живейший интерес и ловили каждое слово девушки. Каспар был в этом с ними солидарен – более интересной истории он давно не слышал.
– Меня нашли на восточном побережье Ориаксии.
Это утверждение вызвало общее оживление. Урсула больше не обращала на слушателей внимания, и речь ее потекла более ровно по мере того, как девушка сама увлекалась своим рассказом.
– Ориаксия – самая восточная земля, какую только знают в Кабаллане. Что за ней, неизвестно никому в мире. На том побережье всегда дуют ветры и гонят большие волны, которые лижут пустынные берега. В бурные дни волны поднимаются выше, чем на сорок футов, гонимые штормовыми ветрами неведомых далей. Первое мое воспоминание – это лицо женщины, наверное, очень-очень старой. Она махала рукой кому-то на прощание и плакала, и слезы падали мне прямо на лицо, и я помню их вкус, когда они скатывались мне на губы. Потом я помню высокое небо, добела выгоревшее от жары. И дни, бесконечные дни… В те дни я забыла все, что было до того, и знала только о знаках на моей руке.
Каспар пораженно смотрел на девушку, не отводя глаз. Урсула продолжала:
– Мне сказали, что меня нашли на пустынном берегу Ориаксии, там, где пустыня обрывается в великое море. Человек, подобравший меня, принес найденыша в свою добрую и любящую семью и воспитал как своего ребенка. У меня были родители, братья и сестры, и я любила их всех. Мы часто играли на побережье, и я лепила из песка медведей, больших, выше своего роста – как будто посылала весть небесам, потому что таких животных я совсем не помнила.
Девушка рассеянно начала рисовать медвежью фигурку на скале, царапая осколком камня.
– Я жила в семье добытчиков жемчуга. На побережье многие этим зарабатывали. Весной и летом мы добывали жемчуг, а осенью все вместе отправлялись в дальний путь, за многие сотни миль – в глубь материка, к оазису, где каждый год проводились большие ярмарки. Наша семья считалась обеспеченной, хотя чтобы купить одного чистокровного коня ориаксинской породы, понадобилось бы не менее тысячи наших жемчужин. – Урсула пренебрежительно кивнула в сторону Огнебоя. – Каждый год на этих ярмарках мы хорошо зарабатывали, и я была очень счастлива. Я любила танцевать и знала много танцев. И однажды на ярмарке мы встретили человека, устраивавшего медвежьи танцы. Я еще никогда не видела такого зверя, как медведь, но сразу же побежала к нему и принялась танцевать с ним вместе, и он играл со мной, я смеялась и возилась с ним, как с большой собакой. Он слушался меня, а я радовалась. Это видел еще один человек, который приехал на ярмарку торговать лошадьми и рабами. Он обещал моему отцу целый табун чистокровных коней в обмен на меня. Но отец прижал меня к груди и отвечал, что я – его родная девочка, и он не продаст меня. Голос Урсулы дрогнул на этих словах.
– А потом мы поехали домой. Прошло три года… Морские течения переменились, они стали холодными, и многие ловцы жемчуга покидали свои дома и уезжали на юг, ловить устриц. С каждым годом море приносило отцу все меньше и меньше заработка. Мама часто плакала, сетуя, что невозможно прокормить шесть ртов. Потом пришла осень, и мы снова поехали на ярмарку, хотя и знали, как мало денег нам это принесет. Это был долгий путь, и я была очень счастлива, потому что любила странствовать. Мы все время играли и танцевали с братьями и сестрами, и нам было очень хорошо. Отец носил меня на плечах, изображая лошадь, а иногда валял меня в песке, играя в пустынного демона, и я очень смеялась. В тот раз он очень мало выручил за свой жемчуг, но все равно купил мне подарок, маленькую куколку.
Урсула сунула руку в карман и извлекла наружу старую-престарую игрушку. Тряпичная куколка совсем облезла и истрепалась, у нее оторвалась одна рука. Девушка долго смотрела на нее, и по щекам ее катились слезы.
– А потом отец взял меня за руку и сказал маме, что поведет меня смотреть медведей. Я была так рада! Но отец сказал неправду, – ровным голосом продолжала она. – Вместо этого он привел меня к работорговцу. Отец не сказал мне ни слова, престо поставил перед тем человеком и ударил с ним по рукам. А потом ушел, забрав с собой пятнадцать чистокровных лошадей. – Урсула яростно сверкнула глазами на Огнебоя и указала пальцем: – Да, я стоила в пятнадцать раз больше, чем этот конь.
Работорговец увез меня далеко-далеко на спине верблюда. Из того путешествия я мало что запомнила, потому что все время плакала. – Она низко наклонила голову. – Но я ведь и не была настоящей, родной дочкой своего отца, так что, наверное, он был по-своему прав, когда продал меня, чтобы прокормить своих детей. Его можно понять, верно? – Урсула тихо всхлипнула. – Кто угодно сделал бы точно так же. Кто угодно в первую очередь заботился бы о родных.
Каспар был потрясен ее способностью к прощению. На месте Урсулы он, наверное, сошел бы с ума от гнева и горя.
Остальную часть своей истории Урсуле было необязательно рассказывать – о горечи рабства за нее говорили рубцы от бичей на руках и плечах.
– Я служила своему господину и помогала ему красть медведей. Но не переставала чувствовать, что работаю убийцей. И тут пришел этот великий чародей и спас меня. – Девушка придвинулась поближе к Каспару, преданно глядя ему в лицо. – Он забрал меня с собою, и теперь он – мой господин.
Сердце Каспара разрывалось от боли за нее. Горовики тоже сочувствовали Урсуле – они роняли слезы, тяжело вздыхали и бормотали, что никогда еще не слышали такой хорошей истории. Никогда, никогда… Под это бормотание горовики один за другим начали отходить ко сну.
Пленники сидели, тревожно глядя на серокожие создания, спавшие в неестественных позах, cjiobho большие уродливые куклы. Каменные великаны вошли в воду и теперь созерцали своих малорослых собратьев, вполголоса приговаривая, какие они хорошенькие, когда спят – других таких очаровательных малышей никогда на свете не было, и разве же это не умилительная картина? Великаны-горовики растроганно вздыхали и хлопали друг друга по плечам, донельзя довольные собой.
Каспар, зверски голодный и промерзший до костей, пребывал в полном замешательстве. Он сидел между Трогом и Папоротником, пытаясь согреться, и переводил подозрительный взгляд с Нейта на горовиков.
– Почему бы вам тоже не рассказать свою историю? – наконец вопросил он причитающих великанов.
Серый горовик, казавшийся вылепленным из какой-то рыхлой породы, поразился вопросу.
– Свою историю? Нам? Но тут нечего рассказывать! Мы просто есть. Мы всегда были в этих пещерах, с самого начала сотворения гор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Лица квадратных созданий помрачнели.
– Нам, горовикам, нужна история, – нетерпеливо воскликнул самый юный из них. – Это какой-то скверный подарок! Почему они не хотят рассказывать? Я ждал столько лет! Расскажите мне об этом, – потребовал он, опуская ладони в озеро. – Вода говорит о медведях, которые живут там, наверху. Но водяные слова закрыты. Она прошла недалекий путь.
Каспар не понимал, что бы это могло значить.
– Наверное, это моя история, – предположил Нейт, бросая тревожный взгляд на белые кости в озере. – Я могу рассказать про медведей.
Каспар слегка расслабился, когда беспокойный горовик сел на свое место, урча и пыхтя.
– Тогда говори. И начинай с самого начала. Иначе нельзя. Нейт подтолкнул свою сестренку поближе к Урсуле.
– Эта история начинается с волков. – Голос его стал глубоким и звучным, и Каспар, слышавший многих превосходных рассказчиков, понял, что юный овиссиец неплохо владеет этим искусством. – И раз уж вы просите начинать с начала, вам придется выслушать еще одну историю.
Горовики согласно закивали.
– Мы в Овиссии из рода в род выпасали овечьи стада. Но потом с севера пришли волки. Они спустились с торра-альтанских гор и принялись охотиться на наших овец.
– При чем же тут медведи? – перебил Папоротник. Каспар легонько пнул его в бок.
– Сиди спокойно и не мешай. Мы должны понравиться этим созданиям… Хотя бы попробовать. – Голос его дрогнул.
– Потом овцы кончились, – продолжал Нейт. – И звери переключились на нас. Они убивали беззащитных детей и женщин, приходя в деревни. Когда волки явились к нам в долину, я спрятался на дереве, как последний трус, и видел, как они рвут моих односельчан на куски. В панике кто-то подпалил соломенную крышу, и вскоре деревня уже полыхала, как огромный погребальный костер. К утру волки ушли, и я побежал домой и нашел в живых из всей семьи только сестренку. Глаза ее были совсем белыми, она смотрела в одну точку и все повторяла, что видела волка с человеческим лицом.
Неожиданно вмешалась Лана и перехватила нить повествования:
– Мама меня спрятала в печку, где мы пекли хлеб. Печка еще не остыла, и я чуть не задохнулась там, но задвинула заслонку и сидела тихо-тихо. Там была щелочка, и я сквозь нее видела все, все. – Девочка сильно задрожала, по лицу ее текли слезы. – Я слышала, как мама кричит, а потом вдруг стало тихо. Только остались шаги… Такие мягкие, тяжелые шаги по всему дому. Я поглядела сквозь щелочку и увидела, что это большой-пребольшой волк. Серый, с черной гривой, оскаленный, он стоял как раз напротив печки и принюхивался. Я видела его лицо, совсем без глаз, но такое, как у человека, ужасное, ужасное… Я… я его видела совсем близко. А мама…
Тут голос девочки прервался, она зашлась рыданиями.
Нейт потянул ее из объятий Урсулы и крепко притиснул к груди. Плечи Ланы часто вздрагивали. Горовики опустили ладони в воду и важно закивали.
– Да, да, это правда. О нем рассказывает вода. Каспар дернулся всем телом, но не посмел прервать рассказ.
Нейт потер повлажневшие глаза.
– Вот так получилось, что мы ушли из деревни. Нам больше было негде жить. А на дороге нам повстречались солдаты, люди барона Годафрида. Когда я объяснил, что мы пострадали от волков, они сказали, что для меня есть работа – убивать этих тварей. Если уж торра-альтанцы не могут с ними справиться, то мы должны пойти в их горы и сделать за них эту работу – это были их слова, и я тут же согласился. Нам было не на что жить, а за волков хорошо платили. Кроме того, я горел жаждой мести, как и многие другие люди в нашем отряде. Нас таких было немало. Волки причинили горе множеству народа.
Парень уныло смотрел в сторону и прервался, чтобы тяжело вздохнуть.
– Но волков нам попадалось мало. Я переходил из одного отряда в другой и так добрался до восточных предгорий. Там люди уже не говорили ничего о волках, как будто забыв про них; и людей барона Годафрида среди нас уже не было, только разные отщепенцы вроде меня. Я бы счел, что мне не повезло, если бы не зарабатывал хорошие деньги.
Нейт похлопал по тугому кошельку на поясе.
– Но мы уже не охотились на волков: нас посылали на медведей. Полагалось ловить по медведю в неделю. Мы заманивали их в ловушки, а потом переправляли через горы, к медвежатникам. – Он кивнул в сторону Урсулы. – Это была тяжелая работа, и она очень отвлекала от волков, но деньги платили хорошие. Ну и… В общем, вот и вся история, – неожиданно оборвал он рассказ. – Больше мне нечего сказать про медведей.
Выразительные лица горовиков были как у детишек, которым в праздничный вечер позволили подольше оставаться У огня в компании взрослых. Они казались довольными, пока Нейт говорил, – но теперь на всех лицах написалось разочарование.
– Разве же это история? Это всего лишь коротенький случай! – Один из горовиков встал и бросил в озеро огромный камень, как обиженный ребенок, швыряющий игрушку. Каменные великаны, уже перебравшиеся с острова на берег, недовольно зароптали.
– Ну вот, мы принесли им подарки, и какова благодарность…
Урсула неожиданно поднялась на ноги, поглядывая на Каспара, словно ожидая его одобрения.
– Я могу рассказать… Я много об этом знаю, потому что медведи мне как родичи. Такие, как Нейт, ловили медведей и переправляли их через горы, а я, понимаете, как раз поджидала там. Ну, я забирала этих медведей и, понимаете, уводила их дальше. – Девушка нервно стискивала руки. – Дальше, к морю, а потом их сажали на корабли и увозили, ну, то есть далеко за море. Я это видела.
Она запиналась и с трудом подбирала слова. В отличие от Нейта, у Урсулы не было таланта рассказчика.
– Море, великое, безбрежное море, – загудели горовики. – О, как прекрасно прикоснуться к величию, безбрежности, вечности воды. Широкие, глубокие воды, воды без конца и начала!
Многие из них снова опустили неуклюжие руки в клубящееся озеро и пили воду с ладоней. Прежде чем снова взглянуть на Урсулу, странные создания дружно вздохнули.
Один наставил на девушку обвиняющий палец.
– Но ты маленькое существо; как бы ты могла приказывать медведю? Нам нужны истории, а не выдумки.
– Это не выдумка! Но я сама не знаю, как у меня это получается. Я совсем никто, даже имени у меня нет, только прозвище – Урсула, это из-за того, что я вожусь с медведями. Но в сердце своем я знаю, что это не настоящее имя.
Горовики выражали живейший интерес и ловили каждое слово девушки. Каспар был в этом с ними солидарен – более интересной истории он давно не слышал.
– Меня нашли на восточном побережье Ориаксии.
Это утверждение вызвало общее оживление. Урсула больше не обращала на слушателей внимания, и речь ее потекла более ровно по мере того, как девушка сама увлекалась своим рассказом.
– Ориаксия – самая восточная земля, какую только знают в Кабаллане. Что за ней, неизвестно никому в мире. На том побережье всегда дуют ветры и гонят большие волны, которые лижут пустынные берега. В бурные дни волны поднимаются выше, чем на сорок футов, гонимые штормовыми ветрами неведомых далей. Первое мое воспоминание – это лицо женщины, наверное, очень-очень старой. Она махала рукой кому-то на прощание и плакала, и слезы падали мне прямо на лицо, и я помню их вкус, когда они скатывались мне на губы. Потом я помню высокое небо, добела выгоревшее от жары. И дни, бесконечные дни… В те дни я забыла все, что было до того, и знала только о знаках на моей руке.
Каспар пораженно смотрел на девушку, не отводя глаз. Урсула продолжала:
– Мне сказали, что меня нашли на пустынном берегу Ориаксии, там, где пустыня обрывается в великое море. Человек, подобравший меня, принес найденыша в свою добрую и любящую семью и воспитал как своего ребенка. У меня были родители, братья и сестры, и я любила их всех. Мы часто играли на побережье, и я лепила из песка медведей, больших, выше своего роста – как будто посылала весть небесам, потому что таких животных я совсем не помнила.
Девушка рассеянно начала рисовать медвежью фигурку на скале, царапая осколком камня.
– Я жила в семье добытчиков жемчуга. На побережье многие этим зарабатывали. Весной и летом мы добывали жемчуг, а осенью все вместе отправлялись в дальний путь, за многие сотни миль – в глубь материка, к оазису, где каждый год проводились большие ярмарки. Наша семья считалась обеспеченной, хотя чтобы купить одного чистокровного коня ориаксинской породы, понадобилось бы не менее тысячи наших жемчужин. – Урсула пренебрежительно кивнула в сторону Огнебоя. – Каждый год на этих ярмарках мы хорошо зарабатывали, и я была очень счастлива. Я любила танцевать и знала много танцев. И однажды на ярмарке мы встретили человека, устраивавшего медвежьи танцы. Я еще никогда не видела такого зверя, как медведь, но сразу же побежала к нему и принялась танцевать с ним вместе, и он играл со мной, я смеялась и возилась с ним, как с большой собакой. Он слушался меня, а я радовалась. Это видел еще один человек, который приехал на ярмарку торговать лошадьми и рабами. Он обещал моему отцу целый табун чистокровных коней в обмен на меня. Но отец прижал меня к груди и отвечал, что я – его родная девочка, и он не продаст меня. Голос Урсулы дрогнул на этих словах.
– А потом мы поехали домой. Прошло три года… Морские течения переменились, они стали холодными, и многие ловцы жемчуга покидали свои дома и уезжали на юг, ловить устриц. С каждым годом море приносило отцу все меньше и меньше заработка. Мама часто плакала, сетуя, что невозможно прокормить шесть ртов. Потом пришла осень, и мы снова поехали на ярмарку, хотя и знали, как мало денег нам это принесет. Это был долгий путь, и я была очень счастлива, потому что любила странствовать. Мы все время играли и танцевали с братьями и сестрами, и нам было очень хорошо. Отец носил меня на плечах, изображая лошадь, а иногда валял меня в песке, играя в пустынного демона, и я очень смеялась. В тот раз он очень мало выручил за свой жемчуг, но все равно купил мне подарок, маленькую куколку.
Урсула сунула руку в карман и извлекла наружу старую-престарую игрушку. Тряпичная куколка совсем облезла и истрепалась, у нее оторвалась одна рука. Девушка долго смотрела на нее, и по щекам ее катились слезы.
– А потом отец взял меня за руку и сказал маме, что поведет меня смотреть медведей. Я была так рада! Но отец сказал неправду, – ровным голосом продолжала она. – Вместо этого он привел меня к работорговцу. Отец не сказал мне ни слова, престо поставил перед тем человеком и ударил с ним по рукам. А потом ушел, забрав с собой пятнадцать чистокровных лошадей. – Урсула яростно сверкнула глазами на Огнебоя и указала пальцем: – Да, я стоила в пятнадцать раз больше, чем этот конь.
Работорговец увез меня далеко-далеко на спине верблюда. Из того путешествия я мало что запомнила, потому что все время плакала. – Она низко наклонила голову. – Но я ведь и не была настоящей, родной дочкой своего отца, так что, наверное, он был по-своему прав, когда продал меня, чтобы прокормить своих детей. Его можно понять, верно? – Урсула тихо всхлипнула. – Кто угодно сделал бы точно так же. Кто угодно в первую очередь заботился бы о родных.
Каспар был потрясен ее способностью к прощению. На месте Урсулы он, наверное, сошел бы с ума от гнева и горя.
Остальную часть своей истории Урсуле было необязательно рассказывать – о горечи рабства за нее говорили рубцы от бичей на руках и плечах.
– Я служила своему господину и помогала ему красть медведей. Но не переставала чувствовать, что работаю убийцей. И тут пришел этот великий чародей и спас меня. – Девушка придвинулась поближе к Каспару, преданно глядя ему в лицо. – Он забрал меня с собою, и теперь он – мой господин.
Сердце Каспара разрывалось от боли за нее. Горовики тоже сочувствовали Урсуле – они роняли слезы, тяжело вздыхали и бормотали, что никогда еще не слышали такой хорошей истории. Никогда, никогда… Под это бормотание горовики один за другим начали отходить ко сну.
Пленники сидели, тревожно глядя на серокожие создания, спавшие в неестественных позах, cjiobho большие уродливые куклы. Каменные великаны вошли в воду и теперь созерцали своих малорослых собратьев, вполголоса приговаривая, какие они хорошенькие, когда спят – других таких очаровательных малышей никогда на свете не было, и разве же это не умилительная картина? Великаны-горовики растроганно вздыхали и хлопали друг друга по плечам, донельзя довольные собой.
Каспар, зверски голодный и промерзший до костей, пребывал в полном замешательстве. Он сидел между Трогом и Папоротником, пытаясь согреться, и переводил подозрительный взгляд с Нейта на горовиков.
– Почему бы вам тоже не рассказать свою историю? – наконец вопросил он причитающих великанов.
Серый горовик, казавшийся вылепленным из какой-то рыхлой породы, поразился вопросу.
– Свою историю? Нам? Но тут нечего рассказывать! Мы просто есть. Мы всегда были в этих пещерах, с самого начала сотворения гор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78