Я ценю преданных мне людей и уважаю в других это же качество.
– В таком случае вы, ваше величество, понимаете, почему я прошу гарантировать безопасность моим людям.
– Даю вам, мадемуазель, свое царское слово, что они будут в полной безопасности. Вы сможете общаться с ними, если пожелаете.
Жизнь научила Адриану не доверять словам монархов. Но она знала: уж коли случилось оказаться в пещере с тигром, то ничего не остается, как попытаться сделать все возможное, чтобы остаться в живых. И она вступила в диалог.
– Это очень любезно с вашей стороны, ваше величество. – Адриана присела в реверансе.
– Я бы хотел, чтобы на корабле, – сказал он, – вы называли меня капитаном.
– Благодарю вас за приглашение, капитан.
Она повернулась к кораблю и увидела их. Джинны старались держаться незаметно, не обнаруживать свой облик, но для нее они не могли остаться незамеченными. У царя их было по меньшей мере трое, один – неизвестного ей вида. Безмолвно она призвала своих джиннов и удвоила эфирную охрану.
После того как они завершили свое головокружительное восхождение и оказались в огромной плетеной корзине, царь совершенно преобразился – он стал похож на мальчишку, хвастающегося перед друзьями своими новыми игрушками. Он оживленно бегал из стороны в сторону, показывая и объясняя, что за хитроумная штука его корабль. Несмотря на терзавшее ее беспокойство, Адриана очень быстро поддалась возбужденной увлеченности царя.
– А это что такое? – спросила она, вступив в рулевую рубку и указывая на конструкцию, похожую на парковый павильон в миниатюре. Стол с картой несколькими рядами вкруговую обвивали медные диски, на которых были выбиты буквы, на первый взгляд Адриане показалось – греческие.
– Ах это! – воскликнул царь, и вновь загадочная улыбка озарила его лицо. – Догадайтесь!
Адриана принялась изучать странную конструкцию. Похоже было, что каждый диск отличался от другого, у каждого были часы и три вида шкалы различной градуировки. За исключением арабских цифр, во всем остальном конструкция походила на приборы, которыми широко пользовались во всем мире.
– Думаю, часы являются holorogium aetherium и служат для определения долготы.
– Браво, мадемуазель.
Креси многозначительно кашлянула, царь вздернул бровь:
– Мадемуазель?
– Капитан, боюсь, что я мало понимаю в научных штуках, – сказала она самым что ни на есть елейным голосом. – Не могли бы вы подробнее объяснить мне, что же это такое.
– Да, да, конечно! – воскликнул царь и как-то странно сдвинул плечи.
Адриана удивилась, как такой высокий человек умудряется совершать такие движения плечами, отчего кажется, будто он пытается спрятаться от мира вглубь себя, словно инстинктивное отвращение к этому миру заставляет его так трансформировать свое тело. Одновременно неистово свирепый и застенчивый. Странный человек этот царь, предпочитающий, чтобы его называли капитаном.
– В детали особенно вдаваться не буду, – продолжал царь, – но суть состоит в том, что без точных часов невозможно определить долготу. И вот ведь беда, все существующие на сей день часы не способны из-за качки на корабле показывать точное время. И вот вы видите перед собой часы, чей механизм работает далеко отсюда, у меня дома в Санкт-Петербурге. Теперь вы понимаете, в чем тут хитрость состоит?
– О! Да они работают, как эфирные самописцы, только пересылают не сообщения, а точное время.
– Совершенно верно.
Адриана показала рукой на другие шкалы:
– А эти показывают, очевидно, направление и скорость ветра, а также и силу притяжения?
– Да! – громко воскликнул царь. – Мне достаточно бросить один-единственный взгляд на этот прибор, и я знаю погоду в любой части света! Мадемуазель, должен заметить, что моя дражайшая Василиса вас очень высоко ценит. И вы ни в коей мере не будете разочарованы. Мне не терпится увидеть выражение вашего лица, когда мы прибудем в Санкт-Петербург, и я покажу специально для вас оборудованную лабораторию.
– Я тоже очень хочу увидеть эту лабораторию, капитан, но прежде мы должны договориться о дальнейшей судьбе сопровождающих меня людей.
– Уже все решено, – ответил царь. – Каждый из них присягнет на верность мне и вам. Такой же присяги на верность мне я жду и от вас троих. – Глаза его сделались жестокими. – Я не терплю изменников. И не знаю к ним пощады.
Адриана украдкой взглянула на Эркюля, он едва заметно кивнул.
– Вы очень великодушны, капитан, – сказала она. – И я уверена, что вы не пожалеете о проявленной вами доброте.
– А вы, шевалье? – обратился царь к Эркюлю. – Надеюсь, я не ошибаюсь относительно вашего положения и звания.
Эркюль улыбнулся с едва заметной робостью:
– Думаю, что нет, я капитан этого небольшого отряда. Но мадемуазель Карева доложила вам совершенно верно – сердцем солдаты преданы мадемуазель де Моншеврой.
– Вот как? А как же герцог Лоррейнский?
Эркюль пожал плечами:
– Я уверен, что солдаты сохранили к нему свое расположение – если он, конечно, жив, – но я знаю, что они неизмеримо больше преданы мадемуазель.
– Должен сообщить вам, что герцог жив, – сказал царь. – Мои войска преследовали лишь одну цель – не позволить ему соединиться с силами Праги. Сейчас ситуация немного изменилась. Хотя боюсь, что те, с кем вам пришлось разделить печальную судьбу, об этом не знают. Я постарался сохранить эту новость в тайне, чтобы она не попала в руки шпионам и они не разрушили мои планы.
– Мне это не совсем понятно, – сказал Эркюль.
– Взятие Праги началось два дня назад. И сегодня город уже наш. И теперь герцогу не к кому идти на помощь. Мне жаль, мне действительно жаль тех, кто погиб на этом пути.
– Да, теперь все понятно, – произнес Эркюль, стараясь не выказать никаких чувств. Адриана помнила огненный дождь, обрушившийся на них. – А где сейчас герцог?
– Герцог – наш гость, и он на одном из наших кораблей.
– Ах так, значит, он в полном здравии и находится рядом. И это ставит передо мной неразрешимую задачу, капитан, – сказал Эркюль.
– Полагаю, вы дали ему клятву верности?
– Да, капитан.
– Ну, в таком случае эта задача легко решается, и за ужином я вам все объясню. Это даже очень хорошо, что вы так верны прежде данным клятвам.
– Это точно, мне тяжело нарушать данные клятвы, – сказал Эркюль, и Адриана испытала глубокое облегчение.
– О, я надеюсь, – вмешалась в разговор Адриана, – у вас на корабле еще много всяких чудесных вещей, и вы не станете их утаивать и покажете нам.
– Конечно, покажу, – улыбнулся царь.
Еда за ужином была вкусной, но никаких диковинных блюд им не подавали. Разрезая мясо, царь пользовался ножом и вилкой, и в этом смысле он был более цивилизован, нежели Людовик XIV.
– Что это за вино? – спросила Креси.
– Чудесное, не правда ли? – воскликнул царь. – Это мое любимое вино… Токайское, отличное венгерское вино. Говорят, они используют для его приготовления изюм.
– Действительно, вино отменное, – согласилась Креси.
– Последние три года его почти не производят. Все это время стоит какая-то ужасная погода, она погубила виноградники, и нет, совершенно нет никакого урожая. Но, к счастью, запасы токайского пополнялись все последние сто лет, поэтому мы и имеем удовольствие им наслаждаться.
Царская каюта в еще большей степени упрочила мнение, которое начало складываться у Адрианы о русском царе. Убранство каюты было самое простое, в голландском стиле, и помещение действительно походило на каюту капитана, а не на царский кабинет. У Людовика XIV все непременно было бы в золоте и искусных завитушках, но Людовик, несмотря на всю великую силу, которой обладал, никогда не чувствовал себя вполне королем и все время старался убедить в этом прежде всего себя, а заодно и всех остальных. Казалось, что русский царь не нуждался во внешнем утверждении своего могущества. Он позволил себе лишь единственную экстравагантность – стеклянную дверь, она давала ему прекрасный обзор пространств земли, над которой он парил на своем корабле.
Эркюль кашлянул:
– Прошу прощения, капитан, если вы сочтете уместным, я бы хотел вернуться к разговору о герцоге.
– Разумеется, я же обещал вернуться к нему за ужином. А мы ведь ужинаем, не правда ли? – Он припал к своему бокалу, осушив добрую его половину, затем отставил бокал и оперся подбородком на сложенные замком руки. – Вы должны понять одну вещь, я не намерен превращать Богемию в колонию России. Я хочу сделать ее частью Российской империи, буфером между Россией и Турцией, и, возможно, со временем именно Богемия протянет руку помощи Вене, чтобы вновь вернуть ее в лоно христианского мира. Но я не собираюсь назначать своего правителя в Богемии. И я не могу признать претензий Карла Шестого на так называемую Священную Римскую Империю, равно как и на трон Богемии. Но все же кто-то должен править в Богемии, править на законном основании и не ограничиваться узкими интересами, а смотреть на мир широко.
«И чтобы был податлив и послушен», – подумала Адриана. Наконец-то она увидела в царе царя.
– И вы прочите на эту роль Френсиса Стефена? – вдруг спросил Эркюль.
– Не совсем. У Карла Шестого есть дочь, которая претендует на Богемию, но не на «империю», и эта претензия совершенно безопасна. Она еще совсем юна, и я думаю, что для нее лучше всего выйти замуж за человека опытного в государственных делах и который мог бы стать регентом до ее совершеннолетия.
– А-а-а… – протянул Эркюль и вдруг широко улыбнулся, и Адриана вспомнила, что именно это и было целью герцога.
– А герцог кажется человеком сговорчивым и ответственным, – добавил царь. – И если все пойдет хорошо, вы можете вновь поступить к нему на службу, если у вас на то будет желание.
Эркюль заколебался:
– Я подумаю об этом, капитан.
– Вот и хорошо. Конечно, я был бы рад, если бы вы состояли на службе у меня, как и мадемуазель. – Он развернулся и значительно посмотрел в сторону Адрианы.
На мгновение Адрианой овладел страх, так хорошо ей знакомый, страх сделать неверный выбор, после которого ничего нельзя будет исправить. Она уже приняла решение в тот самый момент, когда увидела воздушный корабль, а возможно, и раньше когда Карева упомянула о полноправном членстве в академии. Но сейчас нет смысла показывать, с какой страстью она принимает предложение русского царя.
– Что касается меня, то я никогда не давала клятв верности герцогу Лоррейнскому, равно как и никому другому, будь то государство или правительство. Всегда моим единственным желанием было посвятить себя всецело науке. – Адриана опустила глаза. – Если вы позволите, то я дам вам свой ответ завтра утром.
– Боюсь, что я не могу вам этого позволить, – ответил царь. – Очень скоро мы должны сняться с якоря, если можно так выразиться, где-то через час. Вот этот час я вам и даю, вы наедине можете все обсудить.
– Ваша общество, капитан, доставляет нам высочайшее наслаждение, но я не могу не поблагодарить вас за ваше великодушное желание оставить нас и даровать нам свободу для принятия решения.
– Это все пустяки, – ответил царь. – У меня дела, нужно проверить готовность к отправке. Увидимся через час.
Он встал, коротко кивнул и вышел.
– Ну что? – спросил Эркюль, когда царь покинул каюту.
– Подожди, – остановила его Адриана, обошла каюту, сопровождаемая своим джинном, и проверила, нет ли здесь лишних ушей, человеческих ли, джиннов ли, которые могли бы их подслушать. – Ну вот, теперь можно говорить.
– Что-то уж слишком щедрое предложение, – начала разговор Креси.
– Щедрое, но вполне искреннее.
На лице Эркюля появилось скептическое выражение:
– Этот человек прибыл в Голландию и под предлогом оказания помощи в восстановлении дамб утвердил в стране свое господство. Много обещать – это не значит столько же давать.
– А он действительно помог Голландии восстановить дамбы? – спросила Адриана.
– Говорят, да.
– Ну что ж, хотя бы наполовину мы можем доверять ему. В любом случае разве у нас есть какой-нибудь выбор? Откажись я от его предложения, он заставит меня служить ему принудительно. Есть возможность хотя бы сохранить иллюзию, что мы по доброй воле принимаем его предложение.
– Иллюзии опасны, – заметила Креси.
– Это очень хорошо известно нам обеим, – парировала Адриана. – Эркюль, это же твои слова, что Священный Рим пал и варвар ведет войну за право стать новым Карлом Великим? Но этот царь совершенно не похож на варвара и не придает значения условностям старого мира, он ясно видит, кто представляет собой истинную силу и власть, и вместе тем высоко ценит науку. Разве не ты мне говорил, что мы можем высоко взлететь, служа такому человеку?
Эркюль язвительно усмехнулся:
– Я знаю, что все эти слова принадлежат мне, но весьма удивлен тем, что ты их повторяешь.
Адриана улыбнулась еще обворожительнее:
– Это говорит о том, какое сильное влияние ты на меня, дорогой Эркюль, оказываешь. – Она перевела взгляд на Креси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– В таком случае вы, ваше величество, понимаете, почему я прошу гарантировать безопасность моим людям.
– Даю вам, мадемуазель, свое царское слово, что они будут в полной безопасности. Вы сможете общаться с ними, если пожелаете.
Жизнь научила Адриану не доверять словам монархов. Но она знала: уж коли случилось оказаться в пещере с тигром, то ничего не остается, как попытаться сделать все возможное, чтобы остаться в живых. И она вступила в диалог.
– Это очень любезно с вашей стороны, ваше величество. – Адриана присела в реверансе.
– Я бы хотел, чтобы на корабле, – сказал он, – вы называли меня капитаном.
– Благодарю вас за приглашение, капитан.
Она повернулась к кораблю и увидела их. Джинны старались держаться незаметно, не обнаруживать свой облик, но для нее они не могли остаться незамеченными. У царя их было по меньшей мере трое, один – неизвестного ей вида. Безмолвно она призвала своих джиннов и удвоила эфирную охрану.
После того как они завершили свое головокружительное восхождение и оказались в огромной плетеной корзине, царь совершенно преобразился – он стал похож на мальчишку, хвастающегося перед друзьями своими новыми игрушками. Он оживленно бегал из стороны в сторону, показывая и объясняя, что за хитроумная штука его корабль. Несмотря на терзавшее ее беспокойство, Адриана очень быстро поддалась возбужденной увлеченности царя.
– А это что такое? – спросила она, вступив в рулевую рубку и указывая на конструкцию, похожую на парковый павильон в миниатюре. Стол с картой несколькими рядами вкруговую обвивали медные диски, на которых были выбиты буквы, на первый взгляд Адриане показалось – греческие.
– Ах это! – воскликнул царь, и вновь загадочная улыбка озарила его лицо. – Догадайтесь!
Адриана принялась изучать странную конструкцию. Похоже было, что каждый диск отличался от другого, у каждого были часы и три вида шкалы различной градуировки. За исключением арабских цифр, во всем остальном конструкция походила на приборы, которыми широко пользовались во всем мире.
– Думаю, часы являются holorogium aetherium и служат для определения долготы.
– Браво, мадемуазель.
Креси многозначительно кашлянула, царь вздернул бровь:
– Мадемуазель?
– Капитан, боюсь, что я мало понимаю в научных штуках, – сказала она самым что ни на есть елейным голосом. – Не могли бы вы подробнее объяснить мне, что же это такое.
– Да, да, конечно! – воскликнул царь и как-то странно сдвинул плечи.
Адриана удивилась, как такой высокий человек умудряется совершать такие движения плечами, отчего кажется, будто он пытается спрятаться от мира вглубь себя, словно инстинктивное отвращение к этому миру заставляет его так трансформировать свое тело. Одновременно неистово свирепый и застенчивый. Странный человек этот царь, предпочитающий, чтобы его называли капитаном.
– В детали особенно вдаваться не буду, – продолжал царь, – но суть состоит в том, что без точных часов невозможно определить долготу. И вот ведь беда, все существующие на сей день часы не способны из-за качки на корабле показывать точное время. И вот вы видите перед собой часы, чей механизм работает далеко отсюда, у меня дома в Санкт-Петербурге. Теперь вы понимаете, в чем тут хитрость состоит?
– О! Да они работают, как эфирные самописцы, только пересылают не сообщения, а точное время.
– Совершенно верно.
Адриана показала рукой на другие шкалы:
– А эти показывают, очевидно, направление и скорость ветра, а также и силу притяжения?
– Да! – громко воскликнул царь. – Мне достаточно бросить один-единственный взгляд на этот прибор, и я знаю погоду в любой части света! Мадемуазель, должен заметить, что моя дражайшая Василиса вас очень высоко ценит. И вы ни в коей мере не будете разочарованы. Мне не терпится увидеть выражение вашего лица, когда мы прибудем в Санкт-Петербург, и я покажу специально для вас оборудованную лабораторию.
– Я тоже очень хочу увидеть эту лабораторию, капитан, но прежде мы должны договориться о дальнейшей судьбе сопровождающих меня людей.
– Уже все решено, – ответил царь. – Каждый из них присягнет на верность мне и вам. Такой же присяги на верность мне я жду и от вас троих. – Глаза его сделались жестокими. – Я не терплю изменников. И не знаю к ним пощады.
Адриана украдкой взглянула на Эркюля, он едва заметно кивнул.
– Вы очень великодушны, капитан, – сказала она. – И я уверена, что вы не пожалеете о проявленной вами доброте.
– А вы, шевалье? – обратился царь к Эркюлю. – Надеюсь, я не ошибаюсь относительно вашего положения и звания.
Эркюль улыбнулся с едва заметной робостью:
– Думаю, что нет, я капитан этого небольшого отряда. Но мадемуазель Карева доложила вам совершенно верно – сердцем солдаты преданы мадемуазель де Моншеврой.
– Вот как? А как же герцог Лоррейнский?
Эркюль пожал плечами:
– Я уверен, что солдаты сохранили к нему свое расположение – если он, конечно, жив, – но я знаю, что они неизмеримо больше преданы мадемуазель.
– Должен сообщить вам, что герцог жив, – сказал царь. – Мои войска преследовали лишь одну цель – не позволить ему соединиться с силами Праги. Сейчас ситуация немного изменилась. Хотя боюсь, что те, с кем вам пришлось разделить печальную судьбу, об этом не знают. Я постарался сохранить эту новость в тайне, чтобы она не попала в руки шпионам и они не разрушили мои планы.
– Мне это не совсем понятно, – сказал Эркюль.
– Взятие Праги началось два дня назад. И сегодня город уже наш. И теперь герцогу не к кому идти на помощь. Мне жаль, мне действительно жаль тех, кто погиб на этом пути.
– Да, теперь все понятно, – произнес Эркюль, стараясь не выказать никаких чувств. Адриана помнила огненный дождь, обрушившийся на них. – А где сейчас герцог?
– Герцог – наш гость, и он на одном из наших кораблей.
– Ах так, значит, он в полном здравии и находится рядом. И это ставит передо мной неразрешимую задачу, капитан, – сказал Эркюль.
– Полагаю, вы дали ему клятву верности?
– Да, капитан.
– Ну, в таком случае эта задача легко решается, и за ужином я вам все объясню. Это даже очень хорошо, что вы так верны прежде данным клятвам.
– Это точно, мне тяжело нарушать данные клятвы, – сказал Эркюль, и Адриана испытала глубокое облегчение.
– О, я надеюсь, – вмешалась в разговор Адриана, – у вас на корабле еще много всяких чудесных вещей, и вы не станете их утаивать и покажете нам.
– Конечно, покажу, – улыбнулся царь.
Еда за ужином была вкусной, но никаких диковинных блюд им не подавали. Разрезая мясо, царь пользовался ножом и вилкой, и в этом смысле он был более цивилизован, нежели Людовик XIV.
– Что это за вино? – спросила Креси.
– Чудесное, не правда ли? – воскликнул царь. – Это мое любимое вино… Токайское, отличное венгерское вино. Говорят, они используют для его приготовления изюм.
– Действительно, вино отменное, – согласилась Креси.
– Последние три года его почти не производят. Все это время стоит какая-то ужасная погода, она погубила виноградники, и нет, совершенно нет никакого урожая. Но, к счастью, запасы токайского пополнялись все последние сто лет, поэтому мы и имеем удовольствие им наслаждаться.
Царская каюта в еще большей степени упрочила мнение, которое начало складываться у Адрианы о русском царе. Убранство каюты было самое простое, в голландском стиле, и помещение действительно походило на каюту капитана, а не на царский кабинет. У Людовика XIV все непременно было бы в золоте и искусных завитушках, но Людовик, несмотря на всю великую силу, которой обладал, никогда не чувствовал себя вполне королем и все время старался убедить в этом прежде всего себя, а заодно и всех остальных. Казалось, что русский царь не нуждался во внешнем утверждении своего могущества. Он позволил себе лишь единственную экстравагантность – стеклянную дверь, она давала ему прекрасный обзор пространств земли, над которой он парил на своем корабле.
Эркюль кашлянул:
– Прошу прощения, капитан, если вы сочтете уместным, я бы хотел вернуться к разговору о герцоге.
– Разумеется, я же обещал вернуться к нему за ужином. А мы ведь ужинаем, не правда ли? – Он припал к своему бокалу, осушив добрую его половину, затем отставил бокал и оперся подбородком на сложенные замком руки. – Вы должны понять одну вещь, я не намерен превращать Богемию в колонию России. Я хочу сделать ее частью Российской империи, буфером между Россией и Турцией, и, возможно, со временем именно Богемия протянет руку помощи Вене, чтобы вновь вернуть ее в лоно христианского мира. Но я не собираюсь назначать своего правителя в Богемии. И я не могу признать претензий Карла Шестого на так называемую Священную Римскую Империю, равно как и на трон Богемии. Но все же кто-то должен править в Богемии, править на законном основании и не ограничиваться узкими интересами, а смотреть на мир широко.
«И чтобы был податлив и послушен», – подумала Адриана. Наконец-то она увидела в царе царя.
– И вы прочите на эту роль Френсиса Стефена? – вдруг спросил Эркюль.
– Не совсем. У Карла Шестого есть дочь, которая претендует на Богемию, но не на «империю», и эта претензия совершенно безопасна. Она еще совсем юна, и я думаю, что для нее лучше всего выйти замуж за человека опытного в государственных делах и который мог бы стать регентом до ее совершеннолетия.
– А-а-а… – протянул Эркюль и вдруг широко улыбнулся, и Адриана вспомнила, что именно это и было целью герцога.
– А герцог кажется человеком сговорчивым и ответственным, – добавил царь. – И если все пойдет хорошо, вы можете вновь поступить к нему на службу, если у вас на то будет желание.
Эркюль заколебался:
– Я подумаю об этом, капитан.
– Вот и хорошо. Конечно, я был бы рад, если бы вы состояли на службе у меня, как и мадемуазель. – Он развернулся и значительно посмотрел в сторону Адрианы.
На мгновение Адрианой овладел страх, так хорошо ей знакомый, страх сделать неверный выбор, после которого ничего нельзя будет исправить. Она уже приняла решение в тот самый момент, когда увидела воздушный корабль, а возможно, и раньше когда Карева упомянула о полноправном членстве в академии. Но сейчас нет смысла показывать, с какой страстью она принимает предложение русского царя.
– Что касается меня, то я никогда не давала клятв верности герцогу Лоррейнскому, равно как и никому другому, будь то государство или правительство. Всегда моим единственным желанием было посвятить себя всецело науке. – Адриана опустила глаза. – Если вы позволите, то я дам вам свой ответ завтра утром.
– Боюсь, что я не могу вам этого позволить, – ответил царь. – Очень скоро мы должны сняться с якоря, если можно так выразиться, где-то через час. Вот этот час я вам и даю, вы наедине можете все обсудить.
– Ваша общество, капитан, доставляет нам высочайшее наслаждение, но я не могу не поблагодарить вас за ваше великодушное желание оставить нас и даровать нам свободу для принятия решения.
– Это все пустяки, – ответил царь. – У меня дела, нужно проверить готовность к отправке. Увидимся через час.
Он встал, коротко кивнул и вышел.
– Ну что? – спросил Эркюль, когда царь покинул каюту.
– Подожди, – остановила его Адриана, обошла каюту, сопровождаемая своим джинном, и проверила, нет ли здесь лишних ушей, человеческих ли, джиннов ли, которые могли бы их подслушать. – Ну вот, теперь можно говорить.
– Что-то уж слишком щедрое предложение, – начала разговор Креси.
– Щедрое, но вполне искреннее.
На лице Эркюля появилось скептическое выражение:
– Этот человек прибыл в Голландию и под предлогом оказания помощи в восстановлении дамб утвердил в стране свое господство. Много обещать – это не значит столько же давать.
– А он действительно помог Голландии восстановить дамбы? – спросила Адриана.
– Говорят, да.
– Ну что ж, хотя бы наполовину мы можем доверять ему. В любом случае разве у нас есть какой-нибудь выбор? Откажись я от его предложения, он заставит меня служить ему принудительно. Есть возможность хотя бы сохранить иллюзию, что мы по доброй воле принимаем его предложение.
– Иллюзии опасны, – заметила Креси.
– Это очень хорошо известно нам обеим, – парировала Адриана. – Эркюль, это же твои слова, что Священный Рим пал и варвар ведет войну за право стать новым Карлом Великим? Но этот царь совершенно не похож на варвара и не придает значения условностям старого мира, он ясно видит, кто представляет собой истинную силу и власть, и вместе тем высоко ценит науку. Разве не ты мне говорил, что мы можем высоко взлететь, служа такому человеку?
Эркюль язвительно усмехнулся:
– Я знаю, что все эти слова принадлежат мне, но весьма удивлен тем, что ты их повторяешь.
Адриана улыбнулась еще обворожительнее:
– Это говорит о том, какое сильное влияние ты на меня, дорогой Эркюль, оказываешь. – Она перевела взгляд на Креси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67