Мышонок в пути. Позволят боги, и в скором времени он прибудет во Флору, а тогда и мудрствовать будет ни к чему. Леон, если ему известно хоть что-нибудь из того, что интересует Карла, расскажет обо всем сам. Поэтому, отбросив мысли о Мышонке как преждевременные, Карл вернулся к прерванным рассуждениям.
Итак, за кем же охотились ночные убийцы?
Карл опустил взгляд, предоставив Голубую Странницу самой себе, и стал подниматься по лестнице во дворец.
«Я или Дебора? Дебора или я? Кто из нас был мишенью?»
Впрочем, отнюдь не второстепенным был и вопрос: почему именно теперь? Потому ли, что наконец позволили обстоятельства, или потому, что ждать более стало нельзя? А что, если и то и другое вместе? Ведь не только же Карлу приходится иметь дело с совпадениями. Кости Судьбы брошены, и какие из этого проистекут следствия, знать никому пока не дано.
2
В маленьком холле второго этажа, едва освещенном несколькими свечами, навстречу Карлу встал из кресла Марк. Кресло лейтенанта было вплотную придвинуто к высоким дверям, ведущим во внутренние покои, и было очевидно, что место для ночного пикета выбрано им неслучайно. Во всех смыслах.
– Доброй ночи, милорд, – сдержанно поклонился Марк. Прошедший день, по-видимому, дался ему нелегко. Мужественным и верным людям особенно трудно переживать подозрения в неверности и слабости духа.
– Доброй ночи, капитан, – улыбнулся Карл, знавший уже, что именно тревожит этого славного человека, и не желавший его мучить неизвестностью.
– Прошу прощения, милорд?
– А что вас удивляет, Марк? Или быть моим капитаном менее почетно, чем лейтенантом герцога Семиона?
– Что вы, милорд! – Марк был очевидным образом раздосадован вопросом Карла. – Разве в этом дело!
– А в чем же тогда?
– Прошлой ночью меня не оказалось во дворце, как раз тогда, когда я обязан был там быть, – объяснил Марк твердым голосом. – Я…
– Я знаю, Марк, – остановил его Карл. – И не стал бы вас винить, даже если бы вас вовсе здесь не было. Однако вы здесь все-таки были и, как я знаю, мужественно сражались в парке и в приемном зале.
– Вы знаете?
– Разумеется, – кивнул Карл.
Разумеется, он знал. Разве можно утаить хоть что-нибудь в феодальном владении? Можно, конечно, но очень хлопотно. Для этого надо предпринимать особые усилия, которых Марк предпринять не мог, просто потому что само владение все еще оставалось для него неведомой землей.
– Вы ее любите? – спросил Карл, решив окончательно закрыть эту тему.
– Да, – сразу же ответил Марк, но в его голосе не было радости. В нем звучала печаль.
«Как выразить печаль цветом?» – неожиданно для себя подумал Карл. Задача показалась ему интересной. Об этом стоило подумать, но не сейчас, разумеется, а когда-нибудь потом. Потом. Вот только когда? А женщина, о которой успели рассказать Карлу гвардейцы герцога Корсаги, билась прошлой ночью плечом к плечу с Марком. По-видимому, нападение застало их в парке…
– Вы давно вместе? – спросил он Марка.
– Двадцать лет.
– Почему же вы на ней не женитесь, Марк?
– Она не хочет за меня выходить, милорд, вот в чем дело. Никак и ни за что.
– Как она сюда добралась? – Впрочем, ответ Карл уже знал, вернее, догадывался, каким он может быть.
– На своих… двоих. – На последнем слове новоиспеченный капитан явно запнулся.
– Она лиса?
– Вы?..
– Просто догадался, – успокоил Марка Карл. – Вспомнил ваш рассказ, сопоставил с тем, что видел и слышал сам, и предположил, что ваш рассказ был не совсем… ну, скажем так, не совсем точен.
– Да нет, милорд, – усмехнулся в ответ Марк. – В том-то и дело, что я вам верно все рассказал. Не сказал я вам только то, что, когда отдышался да портки отстирал… В общем, пошел я назавтра по кровавому следу, там, в лесу, его еще хорошо было видно, ну и нашел ее. Она ведь хоть и оборотень, но досталось ей – будь здоров. Я же вилами ее, да прямо в грудь. Ну что сказать? Жалко мне ее стало…
Марк замолчал. Молчал и Карл, в который раз дивясь тому, какими причудливыми могут быть рисунки человеческих судеб.
– Скажите, Марк, – нарушил молчание Карл, – а почему вы притворяетесь ношеным сапогом?
– Привык, – пожал плечами Марк. – Казарма, знаете ли, не лучшее место для диспутов о природе вещей.
– Понимаю, – кивнул Карл. – Но вы, Марк, теперь не в казарме. С этого дня вы капитан и дворянин. Я позабочусь, чтобы соответствующие патенты были оформлены как можно быстрее.
– Благодарю вас, милорд, – снова поклонился Марк.
– Не за что, – улыбнулся Карл. – Я же вас на службу взял, а моя служба, как вы, вероятно, успели убедиться, кровью пахнет.
– Да, – улыбнулся в ответ Марк. – С вами не скучно.
– Вот и славно. – Карл уже направился было к дверям, но остановился. – Передайте вашей даме, Марк, что я приглашаю ее поселиться во дворце и быть моей гостьей везде и всегда, где и когда будем находиться мы с вами.
3
Ну вот, невесело усмехнулся Карл, закрывая за собой дверь, как много людей, оказывается, знали, куда мы направляемся. Знала лиса, знал и старый Медведь, который вовсе не медведь. Возможно, знал кто-то еще, ведь о том, что мы уезжаем во Флору, я сказал и колдуньям, и…
На самом деле узнать, куда они уплыли, было не так уж и сложно. Когг-то был из Во, да и флорианские капитаны давно разыскивали Карла во всех портах, куда заходили их корабли. А при желании можно было применить и что-то из инструментов магии, вроде его собственной способности смотреть сквозь Тьму.
Карл завернул за угол и издалека увидел служанку, спавшую, скорчившись, на полу у дверей его спальни. Сбежать она, видимо, не осмелилась, но ее поза и беспокойный сон на полу могли означать только то, что охрану своего человека принял на себя адат. Так оно и оказалось. Тихонько отворив дверь в спальню, Карл сразу же встретился взглядом с внимательными глазами огромного зверя, неподвижно лежавшего на ковре у кровати, вытянув перед собой мощные передние лапы.
Доброй ночи, поклонился Карл.
Доброй ночи, боец. Агатовые глаза зверя были удивительно выразительны.
Она еще не просыпалась?
Нет.
С ней все в порядке?
Да.
Ну, пусть спит, кивнул Карл и, не подходя к Деборе, так же бесшумно, как вошел, вернулся в коридор. Он постоял пару секунд рядом с что-то невнятно бормочущей во сне служанкой, раздумывая над тем, что ему делать дальше, и решил, что ночь – замечательное время для работы, если, конечно, считать, что поиск истины есть полноценный труд. Карл усмехнулся вычурности своей мысли и решил, что продолжать стоять в коридоре ему незачем, потому что во дворце есть немало гораздо более удобных мест, где можно в тишине и комфорте посидеть и подумать о том, что занимало сейчас его мысли, И уж если решение было принято, то идти ему конечно же следовало в свой собственный кабинет, который, в сущности, для того и создавался, чтобы он в нем работал. Так и вышло, что часа за два до рассвета он вновь оказался в своем старом кабинете и сел за стол, за которым вот так, как сейчас, не сидел уже много лет. Единственная зажженная свеча, принесенная им с собой, была отнюдь не обязательна. Она была лишь данью привычке, предполагавшей, что ночью в комнате должен гореть огонь… и отражаться в синих, как южное небо перед закатом, глазах Стефании.
Карл достал трубку, неторопливо набил ее табаком, прикурил от свечи, но, совершая все эти простые действия, он все время, не отрываясь, смотрел в ее глаза. Однако думал Карл не о Стефании. О ней он печалился, хотя годы и новая любовь ослабили остроту чувства, которое едва не свело его с ума тридцать лет назад. Теперь, когда Карл смотрел в эти глаза, лишь светлая печаль томила его душу, но только так, как если бы птица легко коснулась сердца крылом. Так и сидел он за тяжелым письменным столом, глядя в глаза женщине, любовь к которой все еще жила в его сердце, но в то же самое время он продолжал думать о том, что было насущно для него сейчас, что так или иначе занимало его мысли едва ли не с того самого мгновения, когда прошлой ночью он вскочил с кровати, разбуженный предчувствием боя.
«Ты знаешь, кто это был?» – спросила его Дебора.
«Кто угодно», – ответил он ей.
Мог ли этим кем-то быть Людвиг Вольх, прозванный Герном, что по-гаросски означает – «удача»?
Мог. Что бы Карл ни говорил Деборе, в душе он должен был признать, что Людвиг Удача являлся вполне приемлемым кандидатом на роль злодея. Человек с таким образом мысли и таким жестоким сердцем, какое билось в груди господаря Людвига, мог это сделать, если, конечно, это было в его силах. Однако именно в том, обладал или нет брат Деборы потребным для такого непростого дела могуществом, Карл все-таки сомневался. То, что Людвиг сделал с Деборой, вернее, то, что он предполагал получить, насилуя собственную сестру, скорее указывало на то, что нынешний владыка Нового Города профан во всем, что связано с магией вообще и с темной магией в частности. Во всяком случае, таким он был восемь лет назад. И хотя, имея склонность к подобного рода материям, он мог за прошедшие годы значительно продвинуться в постижении запретного знания, все-таки Клавдия и Даниил казались Карлу куда более опасными людьми, оба вместе или каждый в отдельности. Однако про Мастера Филолога Карл практически ничего не знал. Он не мог даже предположить пока, что, собственно, послужило причиной той лютой ненависти, которую Карл прочел однажды в глазах старика.
«Если это тот самый меч, то, стало быть, и человек тот же самый», – сказал Даниил, находясь на когте Нестора Грига.
«И что, собственно, это должно означать? – усмехнулся про себя Карл. – По-видимому, лишь то, что он знает обо мне что-то еще, кроме того, что я ношу меч маршала Гавриеля».
Впрочем, эта фраза могла также означать, что Даниила интересовал не меч, а человек.
«Любопытно, – решил Карл, – но в любом случае до приезда Мышонка продвинуться дальше по этой тропе я не смогу».
Значит, Клавдия.
Он встал и подошел ко второму столу, стоявшему в глубине кабинета. Кожаный мешок с набросками и рисунками, сделанными им в Сдоме, все еще лежал там, где его положил сам Карл, придя в свой кабинет впервые после возвращения. Он взял мешок, быстро расшнуровал и стал выкладывать на стол его содержимое. Те рисунки, которые Карл искал, нашлись сразу, и, вернувшись к письменному столу, он стал рассматривать их один за другим. Однако чем дольше он их изучал, тем яснее ему становилось, что эти рисунки, сделанные всего лишь за несколько дней, проведенных в Семи Островах, в лучшем случае только фрагмент того полотна, которое он теперь мучительно пытался воссоздать в своем воображении. Отдельные слова… бессмысленные на первый взгляд линии…
«Чем же ты дополнишь ущербное до целого?» – спросил он себя, но, уже задавая вопрос, знал на него ответ.
Он снова встал, прошелся пару раз по темной комнате, как бы испытывая себя, проверяя правильность своего решения, и наконец уверившись, что это именно художественное чувство властно зовет его вернуться в южное крыло, забрал со стола рисунки и свечу и отправился на вторую за этот длинный день встречу со своим прошлым.
4
Итак, сказал он себе, всматриваясь в портрет Галины, это была наша первая встреча – не так ли?
Возможно, ответили лживые глаза женщины.
– Возможно, – вслух повторил за ней Карл. – Возможно все, но не все случается, – ведь так?
Он положил рисунок на крышку ящика и пошел вдоль сундуков, больших плетеных корзин и ящиков, сколоченных из разномастных досок, открывая крышки и вываливая содержимое прямо на пыльный пол. То, что он искал, нашлось только в пятой или шестой корзине. Три выцветших холщовых мешка, завязанных простой веревкой, лежали один на другом. «Арфа», «бык», «голос»… Так он их обозначил, отправляясь на свою первую войну. «Арфа». Карл попытался развязать веревку, но сделать это оказалось сложно, и в конце концов он просто срезал узел лезвием Синистры. В мешке и в самом деле лежала маленькая золоченая арфа, играть на которой он так и не научился. А еще там были старый походный мольберт и масса всякой всячины, но на самом дне мешка неожиданно обнаружились и его дощечки. Карл только теперь вспомнил, что хотя бы часть из них уцелела, и действительно их оказалось совсем немало, тонких липовых дощечек с зеленоватой грунтовкой и его юношескими рисунками углем. Перебрав их одну за другой, он достаточно быстро нашел портрет обнаженной Сабины Альбы, который когда-то столь решительно изменил его жизнь.
Альба?
Карл отложил дощечку с рисунком и стал перебирать прочие вещи, находившиеся в том же мешке, и во втором, помеченном буквой «бык», и в третьем… Он полагал, и не без оснований, что, если уж уцелели эти кроки, должны были сохраниться и другие рисунки. И он их действительно нашел, ведь в свое время он рисовал Сабину много и часто, однако все это было не то, а то, что ему сейчас было необходимо, скорее всего, находилось в одном из кожаных тубусов, как поленья сложенных в картографическом кабинете. Исследование прошлого оказывалось на поверку чрезвычайно хлопотным делом, но, и то сказать, порядка в его вещах не было никогда, а ведь они успели побывать и в чужих руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Итак, за кем же охотились ночные убийцы?
Карл опустил взгляд, предоставив Голубую Странницу самой себе, и стал подниматься по лестнице во дворец.
«Я или Дебора? Дебора или я? Кто из нас был мишенью?»
Впрочем, отнюдь не второстепенным был и вопрос: почему именно теперь? Потому ли, что наконец позволили обстоятельства, или потому, что ждать более стало нельзя? А что, если и то и другое вместе? Ведь не только же Карлу приходится иметь дело с совпадениями. Кости Судьбы брошены, и какие из этого проистекут следствия, знать никому пока не дано.
2
В маленьком холле второго этажа, едва освещенном несколькими свечами, навстречу Карлу встал из кресла Марк. Кресло лейтенанта было вплотную придвинуто к высоким дверям, ведущим во внутренние покои, и было очевидно, что место для ночного пикета выбрано им неслучайно. Во всех смыслах.
– Доброй ночи, милорд, – сдержанно поклонился Марк. Прошедший день, по-видимому, дался ему нелегко. Мужественным и верным людям особенно трудно переживать подозрения в неверности и слабости духа.
– Доброй ночи, капитан, – улыбнулся Карл, знавший уже, что именно тревожит этого славного человека, и не желавший его мучить неизвестностью.
– Прошу прощения, милорд?
– А что вас удивляет, Марк? Или быть моим капитаном менее почетно, чем лейтенантом герцога Семиона?
– Что вы, милорд! – Марк был очевидным образом раздосадован вопросом Карла. – Разве в этом дело!
– А в чем же тогда?
– Прошлой ночью меня не оказалось во дворце, как раз тогда, когда я обязан был там быть, – объяснил Марк твердым голосом. – Я…
– Я знаю, Марк, – остановил его Карл. – И не стал бы вас винить, даже если бы вас вовсе здесь не было. Однако вы здесь все-таки были и, как я знаю, мужественно сражались в парке и в приемном зале.
– Вы знаете?
– Разумеется, – кивнул Карл.
Разумеется, он знал. Разве можно утаить хоть что-нибудь в феодальном владении? Можно, конечно, но очень хлопотно. Для этого надо предпринимать особые усилия, которых Марк предпринять не мог, просто потому что само владение все еще оставалось для него неведомой землей.
– Вы ее любите? – спросил Карл, решив окончательно закрыть эту тему.
– Да, – сразу же ответил Марк, но в его голосе не было радости. В нем звучала печаль.
«Как выразить печаль цветом?» – неожиданно для себя подумал Карл. Задача показалась ему интересной. Об этом стоило подумать, но не сейчас, разумеется, а когда-нибудь потом. Потом. Вот только когда? А женщина, о которой успели рассказать Карлу гвардейцы герцога Корсаги, билась прошлой ночью плечом к плечу с Марком. По-видимому, нападение застало их в парке…
– Вы давно вместе? – спросил он Марка.
– Двадцать лет.
– Почему же вы на ней не женитесь, Марк?
– Она не хочет за меня выходить, милорд, вот в чем дело. Никак и ни за что.
– Как она сюда добралась? – Впрочем, ответ Карл уже знал, вернее, догадывался, каким он может быть.
– На своих… двоих. – На последнем слове новоиспеченный капитан явно запнулся.
– Она лиса?
– Вы?..
– Просто догадался, – успокоил Марка Карл. – Вспомнил ваш рассказ, сопоставил с тем, что видел и слышал сам, и предположил, что ваш рассказ был не совсем… ну, скажем так, не совсем точен.
– Да нет, милорд, – усмехнулся в ответ Марк. – В том-то и дело, что я вам верно все рассказал. Не сказал я вам только то, что, когда отдышался да портки отстирал… В общем, пошел я назавтра по кровавому следу, там, в лесу, его еще хорошо было видно, ну и нашел ее. Она ведь хоть и оборотень, но досталось ей – будь здоров. Я же вилами ее, да прямо в грудь. Ну что сказать? Жалко мне ее стало…
Марк замолчал. Молчал и Карл, в который раз дивясь тому, какими причудливыми могут быть рисунки человеческих судеб.
– Скажите, Марк, – нарушил молчание Карл, – а почему вы притворяетесь ношеным сапогом?
– Привык, – пожал плечами Марк. – Казарма, знаете ли, не лучшее место для диспутов о природе вещей.
– Понимаю, – кивнул Карл. – Но вы, Марк, теперь не в казарме. С этого дня вы капитан и дворянин. Я позабочусь, чтобы соответствующие патенты были оформлены как можно быстрее.
– Благодарю вас, милорд, – снова поклонился Марк.
– Не за что, – улыбнулся Карл. – Я же вас на службу взял, а моя служба, как вы, вероятно, успели убедиться, кровью пахнет.
– Да, – улыбнулся в ответ Марк. – С вами не скучно.
– Вот и славно. – Карл уже направился было к дверям, но остановился. – Передайте вашей даме, Марк, что я приглашаю ее поселиться во дворце и быть моей гостьей везде и всегда, где и когда будем находиться мы с вами.
3
Ну вот, невесело усмехнулся Карл, закрывая за собой дверь, как много людей, оказывается, знали, куда мы направляемся. Знала лиса, знал и старый Медведь, который вовсе не медведь. Возможно, знал кто-то еще, ведь о том, что мы уезжаем во Флору, я сказал и колдуньям, и…
На самом деле узнать, куда они уплыли, было не так уж и сложно. Когг-то был из Во, да и флорианские капитаны давно разыскивали Карла во всех портах, куда заходили их корабли. А при желании можно было применить и что-то из инструментов магии, вроде его собственной способности смотреть сквозь Тьму.
Карл завернул за угол и издалека увидел служанку, спавшую, скорчившись, на полу у дверей его спальни. Сбежать она, видимо, не осмелилась, но ее поза и беспокойный сон на полу могли означать только то, что охрану своего человека принял на себя адат. Так оно и оказалось. Тихонько отворив дверь в спальню, Карл сразу же встретился взглядом с внимательными глазами огромного зверя, неподвижно лежавшего на ковре у кровати, вытянув перед собой мощные передние лапы.
Доброй ночи, поклонился Карл.
Доброй ночи, боец. Агатовые глаза зверя были удивительно выразительны.
Она еще не просыпалась?
Нет.
С ней все в порядке?
Да.
Ну, пусть спит, кивнул Карл и, не подходя к Деборе, так же бесшумно, как вошел, вернулся в коридор. Он постоял пару секунд рядом с что-то невнятно бормочущей во сне служанкой, раздумывая над тем, что ему делать дальше, и решил, что ночь – замечательное время для работы, если, конечно, считать, что поиск истины есть полноценный труд. Карл усмехнулся вычурности своей мысли и решил, что продолжать стоять в коридоре ему незачем, потому что во дворце есть немало гораздо более удобных мест, где можно в тишине и комфорте посидеть и подумать о том, что занимало сейчас его мысли, И уж если решение было принято, то идти ему конечно же следовало в свой собственный кабинет, который, в сущности, для того и создавался, чтобы он в нем работал. Так и вышло, что часа за два до рассвета он вновь оказался в своем старом кабинете и сел за стол, за которым вот так, как сейчас, не сидел уже много лет. Единственная зажженная свеча, принесенная им с собой, была отнюдь не обязательна. Она была лишь данью привычке, предполагавшей, что ночью в комнате должен гореть огонь… и отражаться в синих, как южное небо перед закатом, глазах Стефании.
Карл достал трубку, неторопливо набил ее табаком, прикурил от свечи, но, совершая все эти простые действия, он все время, не отрываясь, смотрел в ее глаза. Однако думал Карл не о Стефании. О ней он печалился, хотя годы и новая любовь ослабили остроту чувства, которое едва не свело его с ума тридцать лет назад. Теперь, когда Карл смотрел в эти глаза, лишь светлая печаль томила его душу, но только так, как если бы птица легко коснулась сердца крылом. Так и сидел он за тяжелым письменным столом, глядя в глаза женщине, любовь к которой все еще жила в его сердце, но в то же самое время он продолжал думать о том, что было насущно для него сейчас, что так или иначе занимало его мысли едва ли не с того самого мгновения, когда прошлой ночью он вскочил с кровати, разбуженный предчувствием боя.
«Ты знаешь, кто это был?» – спросила его Дебора.
«Кто угодно», – ответил он ей.
Мог ли этим кем-то быть Людвиг Вольх, прозванный Герном, что по-гаросски означает – «удача»?
Мог. Что бы Карл ни говорил Деборе, в душе он должен был признать, что Людвиг Удача являлся вполне приемлемым кандидатом на роль злодея. Человек с таким образом мысли и таким жестоким сердцем, какое билось в груди господаря Людвига, мог это сделать, если, конечно, это было в его силах. Однако именно в том, обладал или нет брат Деборы потребным для такого непростого дела могуществом, Карл все-таки сомневался. То, что Людвиг сделал с Деборой, вернее, то, что он предполагал получить, насилуя собственную сестру, скорее указывало на то, что нынешний владыка Нового Города профан во всем, что связано с магией вообще и с темной магией в частности. Во всяком случае, таким он был восемь лет назад. И хотя, имея склонность к подобного рода материям, он мог за прошедшие годы значительно продвинуться в постижении запретного знания, все-таки Клавдия и Даниил казались Карлу куда более опасными людьми, оба вместе или каждый в отдельности. Однако про Мастера Филолога Карл практически ничего не знал. Он не мог даже предположить пока, что, собственно, послужило причиной той лютой ненависти, которую Карл прочел однажды в глазах старика.
«Если это тот самый меч, то, стало быть, и человек тот же самый», – сказал Даниил, находясь на когте Нестора Грига.
«И что, собственно, это должно означать? – усмехнулся про себя Карл. – По-видимому, лишь то, что он знает обо мне что-то еще, кроме того, что я ношу меч маршала Гавриеля».
Впрочем, эта фраза могла также означать, что Даниила интересовал не меч, а человек.
«Любопытно, – решил Карл, – но в любом случае до приезда Мышонка продвинуться дальше по этой тропе я не смогу».
Значит, Клавдия.
Он встал и подошел ко второму столу, стоявшему в глубине кабинета. Кожаный мешок с набросками и рисунками, сделанными им в Сдоме, все еще лежал там, где его положил сам Карл, придя в свой кабинет впервые после возвращения. Он взял мешок, быстро расшнуровал и стал выкладывать на стол его содержимое. Те рисунки, которые Карл искал, нашлись сразу, и, вернувшись к письменному столу, он стал рассматривать их один за другим. Однако чем дольше он их изучал, тем яснее ему становилось, что эти рисунки, сделанные всего лишь за несколько дней, проведенных в Семи Островах, в лучшем случае только фрагмент того полотна, которое он теперь мучительно пытался воссоздать в своем воображении. Отдельные слова… бессмысленные на первый взгляд линии…
«Чем же ты дополнишь ущербное до целого?» – спросил он себя, но, уже задавая вопрос, знал на него ответ.
Он снова встал, прошелся пару раз по темной комнате, как бы испытывая себя, проверяя правильность своего решения, и наконец уверившись, что это именно художественное чувство властно зовет его вернуться в южное крыло, забрал со стола рисунки и свечу и отправился на вторую за этот длинный день встречу со своим прошлым.
4
Итак, сказал он себе, всматриваясь в портрет Галины, это была наша первая встреча – не так ли?
Возможно, ответили лживые глаза женщины.
– Возможно, – вслух повторил за ней Карл. – Возможно все, но не все случается, – ведь так?
Он положил рисунок на крышку ящика и пошел вдоль сундуков, больших плетеных корзин и ящиков, сколоченных из разномастных досок, открывая крышки и вываливая содержимое прямо на пыльный пол. То, что он искал, нашлось только в пятой или шестой корзине. Три выцветших холщовых мешка, завязанных простой веревкой, лежали один на другом. «Арфа», «бык», «голос»… Так он их обозначил, отправляясь на свою первую войну. «Арфа». Карл попытался развязать веревку, но сделать это оказалось сложно, и в конце концов он просто срезал узел лезвием Синистры. В мешке и в самом деле лежала маленькая золоченая арфа, играть на которой он так и не научился. А еще там были старый походный мольберт и масса всякой всячины, но на самом дне мешка неожиданно обнаружились и его дощечки. Карл только теперь вспомнил, что хотя бы часть из них уцелела, и действительно их оказалось совсем немало, тонких липовых дощечек с зеленоватой грунтовкой и его юношескими рисунками углем. Перебрав их одну за другой, он достаточно быстро нашел портрет обнаженной Сабины Альбы, который когда-то столь решительно изменил его жизнь.
Альба?
Карл отложил дощечку с рисунком и стал перебирать прочие вещи, находившиеся в том же мешке, и во втором, помеченном буквой «бык», и в третьем… Он полагал, и не без оснований, что, если уж уцелели эти кроки, должны были сохраниться и другие рисунки. И он их действительно нашел, ведь в свое время он рисовал Сабину много и часто, однако все это было не то, а то, что ему сейчас было необходимо, скорее всего, находилось в одном из кожаных тубусов, как поленья сложенных в картографическом кабинете. Исследование прошлого оказывалось на поверку чрезвычайно хлопотным делом, но, и то сказать, порядка в его вещах не было никогда, а ведь они успели побывать и в чужих руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72