Власть — тяжкая ноша, и будущий сюзерен должен обладать определенными качествами. Главнейшее из них — способность принести здоровое потомство. Династия остается сильной тогда, когда у короля здоровые дети. Наверное, ты слышал о Королевском Странствии?
Алан кивнул.
— Когда наследник достигает совершеннолетия, он отправляется в путешествие по своим владениям, чтобы видеть состояние королевства. Владычица с небес наблюдает за паломничеством, и, если дарует милость претенденту, он обзаводится потомком — наследник-женщина рожает, а мужчина оплодотворяет женщину. Так все убеждаются, что соискатель престола плодовит и достоин трона.
— А не может мужчина солгать о своем наследнике? Кто определит, от него ли беременна женщина?
— И он, и она должны принести перед епископом клятву именем Единых, что ребенок — от них. И ребенок должен родиться здоровым, чтобы все знали, что рождение его не связано с грехом.
— А что случилось с госпожой Сабелой?
— Она отправилась в странствие и не родила ребенка.
— А король Генрих справился с задачей?
— О да. Но довольно странным образом. Правда, это больше похоже на сказку.
— Тогда почему она восстала? Как она докажет, что она настоящая королева?
— Много лет спустя госпожа вышла замуж и родила наследницу, доказав тем самым свои права. После рождения Таллии Сабела потребовала, чтобы Генрих уступил ей дорогу. Конечно, тот отказался выполнить требование.
Хотя Агиус и говорил о вельможах и королях, Алан знал, что и у них в Осне одна семья затеяла тяжкий и долгий спор о правах наследования, прекращенный (после одного «случайного» убийства) благодаря вмешательству диаконисы, заставившей всех участников спора простоять на коленях пять дней и пять ночей в алтаре храма, а она читала Святое Слово.
— Так она права, брат Агиус?
— Я не ввязываюсь в мирские дела, Алан, и тебе не советую. — Он вдруг поднялся с колен, обернулся, и… Алан услышал стук входной двери. Епископ Антония, в белой сутане, украшенной золотым шитьем, шла по помосту в их сторону. Алана захлестнула странная теплота, когда он увидел необычайно доброе лицо епископа. Она напомнила ему пожилую диаконису в их деревенском храме, добрую Мирию. Со всеми оснийскими детьми она обращалась как со своими внучатами, и решения ее были тверды, но милосердны и правдивы.
— Брат Агиус! Так и знала, что увижу тебя здесь, за твоими подвигами.
— Я, недостойный, прилагаю все усилия и готов отдать всю свою немощную плоть, дабы служить Господу, ваше преосвященство.
Она не ответила. Алан опустил глаза, стараясь оказаться незамеченным, но почувствовал на себе ее пристальный взгляд. Переведя взгляд, она обратилась к Агиусу:
— Я слышала от господина графа о древних даррийских развалинах, что находятся поблизости. Будешь сопровождать меня туда завтра.
— Служу вашему преосвященству.
— Неужели, брат Агиус? Я слышала странные вещи о тебе. Слышала, ты публично исповедал, что твоя вера во Владычицу велика, и боюсь, ты частенько пренебрегаешь молитвой Господу, Отцу всех живущих. Но… — Она вновь посмотрела на Алана. Тот быстро склонил голову. — Мы поговорим об этом в другой раз.
Агиус сложил руки на груди, все пальцы были сплетены вокруг большого на левой руке в знак подчинения воле старейшего.
Епископ прошла к алтарю, преклонила колени, прочла молитву, сотворила рукой знамение Круга Единства и вышла из церкви.
— Можешь идти, — обратился Агиус к Алану. — Встретишь меня завтра, после утренней службы. Хочу, чтобы ты сопровождал меня.
— Я? — пискнул Алан.
Вместо ответа Агиус дважды поклонился и простерся перед ликом святого Лаврентиуса.
Алан подтолкнул Лэклинга: «Пошли!» — боясь побеспокоить священника, глаза которого были закрыты, а с его губ срывались едва слышные слова молитвы. Дурачок радостно последовал за Аланом. На улице Алан зажмурился: солнце, выйдя из-за облаков, светило так ярко, что ослепило его.
3
Несколько человек шли по одинокой лесной тропинке, ведшей к развалинам: епископ Антония и двое ее клириков, брат Агиус, Алан и, конечно же, Лэклинг, должно быть считавший себя его верной собачонкой. К удивлению Алана, епископ не ехала верхом на своем муле, но шла пешком вместе со всеми, как простая паломница.
— Ты, мальчик, — сказала она, указывая на Алана, — пойдешь рядом со мной. Я видела тебя вчера в церкви вместе с братом Агиусом.
Алан повиновался и догнал ее.
— Да, ваше преосвященство.
— Ты его родственник?
Смущенный тем, что его сравнили с человеком столь благородного происхождения, Алан поспешил выпалить свое «нет». Но, испугавшись, что это сочтут за грубость, продолжил:
— Я сирота, ваше преосвященство. Меня воспитывали в деревне Осна.
— Свободнорожденный?
— Да, ваше преосвященство. Так, по крайней мере, говорил отец. Он, тетя, двоюродные сестры, все их предки были свободными со времен императора Тайлефера. В нашей семье нет холопской крови!
— Но сам-то ты приемыш.
Она говорила столь добрым голосом, что, хотя Алана и пугало внимание к его скромной персоне самого епископа, он не мог не отвечать. Не говоря о том, что возраст этой женщины требовал с его стороны уважительного обращения. Антония все больше и больше напоминала ему деревенскую диаконису Мирию, к которой все ходили на исповедь, зная, что наложенная епитимья будет справедливой, но не слишком тяжелой. Допрос продолжался. Он покраснел, но кивнул, польщенный ее интересом:
— Отец мой — купец из деревни Осна.
— Твой приемный отец, ты хочешь сказать?
Он заколебался. Незаконнорожденный сын потаскухи… Но отец любил его мать… Кто скажет, что он не был настоящим отцом? С другой стороны, кто это может знать? Сам-то Генрих этих разговоров избегал.
Видя, что он не отвечает, епископ продолжила:
— Я слышала от здешних простолюдинов, что черные графские собаки — порождение беса и что только человек от кровей их древних хозяев или нашего доброго графа может ими повелевать, не опасаясь за собственную жизнь. А вчера я видела, что они повинуются тебе так же, как и Лавастину.
Алану надоели эти расспросы.
— Собаки всегда повинуются тем, кто обращается с ними твердо и без страха, ваше преосвященство. Ничего более.
— А пленного эйкийца ты не боишься?
— Нет, ваше преосвященство. Он же в цепях.
Идущий впереди Агиус обернулся и бросил на него настороженный взгляд. Алан заставил себя замолчать. Он вдруг почувствовал, что брат Агиус не хочет, чтобы он говорил о пленнике с епископом. Честолюбивый священник, очевидно, имел свои планы и тайны. И милость Владычицы улыбнулась Алану — епископ не стала расспрашивать о варварском вожде.
— Ты воспитанный мальчик, как я вижу. Не то что деревенские.
— Я старательно учусь, ваше преосвященство. Брат Агиус добр настолько, что учит меня читать. А счету я обучился у тетушки, которая управляется с большим хозяйством.
— Должно быть, благочестивая женщина.
Алан не мог не улыбнуться.
— Да, ваше преосвященство. Тетушка Бела достойная женщина, она мать пятерых детей и бабушка пятерых внуков.
Может быть, со времени его отъезда их стало больше. Вместе с присланным тетей одеялом пришло письмо от Стэнси, она ждала ребенка. Родился ли тот? Выжил ли? Здоров или нет? Как перенесла роды Стэнси? Неожиданная тоска по дому захлестнула так, что Алан чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Он не ожидал, что расставание с ними продлится так долго. На Святой Неделе Генрих отправится в плавание, как и каждый год. Кто будет чинить его лодку? Кто смолил ее последней осенью? Никто не делал этого лучше Алана. Он надеялся, что Юлиан помогает отцу не меньше, чем ухаживает за деревенскими девицами. А как ребенок, которого он видел перед отъездом в монастырь? Наверное, вырос, если пережил эту зиму. Конечно же, пережил, он был здоровый младенец, о нем заботилась тетушка Бела.
Какое-то время они шли молча. Подойдя к опушке леса, остановились на поляне, чтобы издали разглядеть руины. Темнели неестественные камни на фоне весеннего луга, в белых и желтых цветах. Широкий поток журчал с другой стороны поляны. Алан не видел его в канун летнего равноденствия, но теперь ручей переливался на весеннем солнце, исчезая в глубине леса.
— Говорят, что и у императора Тайлефера была стая черных псов, — вдруг сказала епископ Антония. Она смотрела на развалины, скорее разговаривая сама с собой. — Но об императоре Тайлефере говорят столько, что никто не знает, где правда, а где легенды, сложенные придворными певцами и поэтами для нашего развлечения. — Затем, как сова, неожиданно падающая с небес на замеченную в траве мышь, она обратилась к Агиусу: — Но разве это не правда, достопочтенный брат?
— Как скажете, ваше преосвященство.
— У вас всегда были иные взгляды на правду. Более суровые.
Странно, Агиус выглядел пристыженным.
— Я следую Святому Слову, насколько могу, ваше преосвященство, но и я несовершенен, и посему грешник. Только неисповедимая любовь Творца может искупить мои грехи.
— О да. Так что же, спустимся вниз?
Епископ мягко улыбнулась, но Алану показалось, что и она, и Агиус, говорят о чем-то совсем другом. Они пересекли поляну и увидели вход в крепость там, где сохранилась часть ворот. Входя в пределы древнего города, Алан поразился тому, насколько виденное сейчас было непохожим на то, что он ощущал той ночью. Казалось, никогда не было никаких чар, никакого магического отблеска от камней, ничего сверхъестественного. Тени, отбрасываемые зданиями, были естественны, трава пробивалась на дороге сквозь полуразрушенное мощение. Когда-то здесь стояли величественные здания. Теперь все напоминало кладбище, жалкие следы былого величия ушедших и забытых времен. Он проследовал за Антонией в самый центр города. Иногда она останавливалась, рассматривая резьбу на стенах: двойная спираль, сокол, крылья которого украшал орнамент, женщина в платье из перьев и с черепом вместо головы.
Священники перешептывались между собой, видя следы строителей-язычников. Лэклинг ушиб ногу о торчавший из земли камень и заплакал.
— Тише, маленький, тише, — сказала епископ, гладя его по голове, хоть Лэклинг и был чумаз настолько, насколько мог быть чумазым конюх.
Агиус стоял, скрестив руки на груди и не отрывая взгляда от алтарного здания.
— Ладно, хватит, — сказала Антония Лэклингу. Как только утихла боль, он успокоился, подбежал к Алану и обхватил руками его колени. Они подошли ближе к храму. Клирики остановились в нерешительности, но Антония без колебаний прошла дальше. Алан последовал за ней. Лэклинг не пошел с ними.
— Ты уже был здесь, — не оборачиваясь, сказала Алану епископ. Она осматривала алтарный камень. — Так мне сказали кастелянша и граф Лавастин. Это же утверждает холопка Вида, которую выдадут за молодого солдата. Девушка говорила мне, что видела тогда черных псов, несшихся по небу, и что ты не видел их. Она добавила, что, когда заметила тебя, ты смотрел в сторону этого храма и разговаривал с пустотой. У тебя было какое-то видение?
Алан почувствовал, как вошел брат Агиус и остановился за ним. Что следовало ответить? Епископу лгать нельзя! Но если признаться, не сочтут ли его безбожным колдуном? Быть незаконным сыном призрака эльфийского принца — куда менее завидная судьба, чем перспектива оказаться чуть ли не наследником графа Лавастина.
Алан приложил руку к груди, туда, где рядом с деревянным Кругом Единства была роза, всегда согревавшая его. Антония и Агиус ожидали от него чего-то, словно чувствовали скрытый у него под одеждой талисман. А он подумал вдруг, что быть сыном купца Генриха и тетушки Белы из Осны лучше и уж по крайней мере куда безопаснее, чем мечтать о невозможном.
Но лгать все равно не стоило.
— У меня были видения, ваше преосвященство, — ответил он неохотно, опуская руку, — но я в детстве был обещан церкви.
Может, и правда, все дело в этом?
— Это правда, — спокойно говорила Антония, — что многие из тех, кто принес обет служения Господу и Владычице, награждены видениями Их милости и благодати. Но в мире слишком много тьмы, несущей ложные видения и ложную веру. — Она вновь пронзила взглядом Агиуса. Тот кипел от злости. — Говорят, это алтарный храм? — Она протянула исхудавшую руку над мраморной поверхностью алтарного камня. — А ведь это могла быть Гробница Нашей Владычицы, не так ли? Видите, в центре следы огня. — Одним пальцем она стала выдавливать грязь из стока, пробитого в камне. Стоки эти образовывали орнамент, точно такой же, как на наружных стенах, только здесь спирали вели в углубление на белом камне. — Тяжко, наверное, если побуждения сердца идут вразрез с твоим поведением, с тем, как должен ты выглядеть перед ближними. Правда, достопочтенный брат Агиус? Если каждый из нас знает, что должно делать, и действует, как полагается, то по делам нашим Господь и Владычица узрят, что мы следуем Им с радостью и с открытым сердцем. Исповедовать ересь и в то же время скрывать ее от всех, кроме единомышленников… Мне это представляется худшим видом лицемерия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Алан кивнул.
— Когда наследник достигает совершеннолетия, он отправляется в путешествие по своим владениям, чтобы видеть состояние королевства. Владычица с небес наблюдает за паломничеством, и, если дарует милость претенденту, он обзаводится потомком — наследник-женщина рожает, а мужчина оплодотворяет женщину. Так все убеждаются, что соискатель престола плодовит и достоин трона.
— А не может мужчина солгать о своем наследнике? Кто определит, от него ли беременна женщина?
— И он, и она должны принести перед епископом клятву именем Единых, что ребенок — от них. И ребенок должен родиться здоровым, чтобы все знали, что рождение его не связано с грехом.
— А что случилось с госпожой Сабелой?
— Она отправилась в странствие и не родила ребенка.
— А король Генрих справился с задачей?
— О да. Но довольно странным образом. Правда, это больше похоже на сказку.
— Тогда почему она восстала? Как она докажет, что она настоящая королева?
— Много лет спустя госпожа вышла замуж и родила наследницу, доказав тем самым свои права. После рождения Таллии Сабела потребовала, чтобы Генрих уступил ей дорогу. Конечно, тот отказался выполнить требование.
Хотя Агиус и говорил о вельможах и королях, Алан знал, что и у них в Осне одна семья затеяла тяжкий и долгий спор о правах наследования, прекращенный (после одного «случайного» убийства) благодаря вмешательству диаконисы, заставившей всех участников спора простоять на коленях пять дней и пять ночей в алтаре храма, а она читала Святое Слово.
— Так она права, брат Агиус?
— Я не ввязываюсь в мирские дела, Алан, и тебе не советую. — Он вдруг поднялся с колен, обернулся, и… Алан услышал стук входной двери. Епископ Антония, в белой сутане, украшенной золотым шитьем, шла по помосту в их сторону. Алана захлестнула странная теплота, когда он увидел необычайно доброе лицо епископа. Она напомнила ему пожилую диаконису в их деревенском храме, добрую Мирию. Со всеми оснийскими детьми она обращалась как со своими внучатами, и решения ее были тверды, но милосердны и правдивы.
— Брат Агиус! Так и знала, что увижу тебя здесь, за твоими подвигами.
— Я, недостойный, прилагаю все усилия и готов отдать всю свою немощную плоть, дабы служить Господу, ваше преосвященство.
Она не ответила. Алан опустил глаза, стараясь оказаться незамеченным, но почувствовал на себе ее пристальный взгляд. Переведя взгляд, она обратилась к Агиусу:
— Я слышала от господина графа о древних даррийских развалинах, что находятся поблизости. Будешь сопровождать меня туда завтра.
— Служу вашему преосвященству.
— Неужели, брат Агиус? Я слышала странные вещи о тебе. Слышала, ты публично исповедал, что твоя вера во Владычицу велика, и боюсь, ты частенько пренебрегаешь молитвой Господу, Отцу всех живущих. Но… — Она вновь посмотрела на Алана. Тот быстро склонил голову. — Мы поговорим об этом в другой раз.
Агиус сложил руки на груди, все пальцы были сплетены вокруг большого на левой руке в знак подчинения воле старейшего.
Епископ прошла к алтарю, преклонила колени, прочла молитву, сотворила рукой знамение Круга Единства и вышла из церкви.
— Можешь идти, — обратился Агиус к Алану. — Встретишь меня завтра, после утренней службы. Хочу, чтобы ты сопровождал меня.
— Я? — пискнул Алан.
Вместо ответа Агиус дважды поклонился и простерся перед ликом святого Лаврентиуса.
Алан подтолкнул Лэклинга: «Пошли!» — боясь побеспокоить священника, глаза которого были закрыты, а с его губ срывались едва слышные слова молитвы. Дурачок радостно последовал за Аланом. На улице Алан зажмурился: солнце, выйдя из-за облаков, светило так ярко, что ослепило его.
3
Несколько человек шли по одинокой лесной тропинке, ведшей к развалинам: епископ Антония и двое ее клириков, брат Агиус, Алан и, конечно же, Лэклинг, должно быть считавший себя его верной собачонкой. К удивлению Алана, епископ не ехала верхом на своем муле, но шла пешком вместе со всеми, как простая паломница.
— Ты, мальчик, — сказала она, указывая на Алана, — пойдешь рядом со мной. Я видела тебя вчера в церкви вместе с братом Агиусом.
Алан повиновался и догнал ее.
— Да, ваше преосвященство.
— Ты его родственник?
Смущенный тем, что его сравнили с человеком столь благородного происхождения, Алан поспешил выпалить свое «нет». Но, испугавшись, что это сочтут за грубость, продолжил:
— Я сирота, ваше преосвященство. Меня воспитывали в деревне Осна.
— Свободнорожденный?
— Да, ваше преосвященство. Так, по крайней мере, говорил отец. Он, тетя, двоюродные сестры, все их предки были свободными со времен императора Тайлефера. В нашей семье нет холопской крови!
— Но сам-то ты приемыш.
Она говорила столь добрым голосом, что, хотя Алана и пугало внимание к его скромной персоне самого епископа, он не мог не отвечать. Не говоря о том, что возраст этой женщины требовал с его стороны уважительного обращения. Антония все больше и больше напоминала ему деревенскую диаконису Мирию, к которой все ходили на исповедь, зная, что наложенная епитимья будет справедливой, но не слишком тяжелой. Допрос продолжался. Он покраснел, но кивнул, польщенный ее интересом:
— Отец мой — купец из деревни Осна.
— Твой приемный отец, ты хочешь сказать?
Он заколебался. Незаконнорожденный сын потаскухи… Но отец любил его мать… Кто скажет, что он не был настоящим отцом? С другой стороны, кто это может знать? Сам-то Генрих этих разговоров избегал.
Видя, что он не отвечает, епископ продолжила:
— Я слышала от здешних простолюдинов, что черные графские собаки — порождение беса и что только человек от кровей их древних хозяев или нашего доброго графа может ими повелевать, не опасаясь за собственную жизнь. А вчера я видела, что они повинуются тебе так же, как и Лавастину.
Алану надоели эти расспросы.
— Собаки всегда повинуются тем, кто обращается с ними твердо и без страха, ваше преосвященство. Ничего более.
— А пленного эйкийца ты не боишься?
— Нет, ваше преосвященство. Он же в цепях.
Идущий впереди Агиус обернулся и бросил на него настороженный взгляд. Алан заставил себя замолчать. Он вдруг почувствовал, что брат Агиус не хочет, чтобы он говорил о пленнике с епископом. Честолюбивый священник, очевидно, имел свои планы и тайны. И милость Владычицы улыбнулась Алану — епископ не стала расспрашивать о варварском вожде.
— Ты воспитанный мальчик, как я вижу. Не то что деревенские.
— Я старательно учусь, ваше преосвященство. Брат Агиус добр настолько, что учит меня читать. А счету я обучился у тетушки, которая управляется с большим хозяйством.
— Должно быть, благочестивая женщина.
Алан не мог не улыбнуться.
— Да, ваше преосвященство. Тетушка Бела достойная женщина, она мать пятерых детей и бабушка пятерых внуков.
Может быть, со времени его отъезда их стало больше. Вместе с присланным тетей одеялом пришло письмо от Стэнси, она ждала ребенка. Родился ли тот? Выжил ли? Здоров или нет? Как перенесла роды Стэнси? Неожиданная тоска по дому захлестнула так, что Алан чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Он не ожидал, что расставание с ними продлится так долго. На Святой Неделе Генрих отправится в плавание, как и каждый год. Кто будет чинить его лодку? Кто смолил ее последней осенью? Никто не делал этого лучше Алана. Он надеялся, что Юлиан помогает отцу не меньше, чем ухаживает за деревенскими девицами. А как ребенок, которого он видел перед отъездом в монастырь? Наверное, вырос, если пережил эту зиму. Конечно же, пережил, он был здоровый младенец, о нем заботилась тетушка Бела.
Какое-то время они шли молча. Подойдя к опушке леса, остановились на поляне, чтобы издали разглядеть руины. Темнели неестественные камни на фоне весеннего луга, в белых и желтых цветах. Широкий поток журчал с другой стороны поляны. Алан не видел его в канун летнего равноденствия, но теперь ручей переливался на весеннем солнце, исчезая в глубине леса.
— Говорят, что и у императора Тайлефера была стая черных псов, — вдруг сказала епископ Антония. Она смотрела на развалины, скорее разговаривая сама с собой. — Но об императоре Тайлефере говорят столько, что никто не знает, где правда, а где легенды, сложенные придворными певцами и поэтами для нашего развлечения. — Затем, как сова, неожиданно падающая с небес на замеченную в траве мышь, она обратилась к Агиусу: — Но разве это не правда, достопочтенный брат?
— Как скажете, ваше преосвященство.
— У вас всегда были иные взгляды на правду. Более суровые.
Странно, Агиус выглядел пристыженным.
— Я следую Святому Слову, насколько могу, ваше преосвященство, но и я несовершенен, и посему грешник. Только неисповедимая любовь Творца может искупить мои грехи.
— О да. Так что же, спустимся вниз?
Епископ мягко улыбнулась, но Алану показалось, что и она, и Агиус, говорят о чем-то совсем другом. Они пересекли поляну и увидели вход в крепость там, где сохранилась часть ворот. Входя в пределы древнего города, Алан поразился тому, насколько виденное сейчас было непохожим на то, что он ощущал той ночью. Казалось, никогда не было никаких чар, никакого магического отблеска от камней, ничего сверхъестественного. Тени, отбрасываемые зданиями, были естественны, трава пробивалась на дороге сквозь полуразрушенное мощение. Когда-то здесь стояли величественные здания. Теперь все напоминало кладбище, жалкие следы былого величия ушедших и забытых времен. Он проследовал за Антонией в самый центр города. Иногда она останавливалась, рассматривая резьбу на стенах: двойная спираль, сокол, крылья которого украшал орнамент, женщина в платье из перьев и с черепом вместо головы.
Священники перешептывались между собой, видя следы строителей-язычников. Лэклинг ушиб ногу о торчавший из земли камень и заплакал.
— Тише, маленький, тише, — сказала епископ, гладя его по голове, хоть Лэклинг и был чумаз настолько, насколько мог быть чумазым конюх.
Агиус стоял, скрестив руки на груди и не отрывая взгляда от алтарного здания.
— Ладно, хватит, — сказала Антония Лэклингу. Как только утихла боль, он успокоился, подбежал к Алану и обхватил руками его колени. Они подошли ближе к храму. Клирики остановились в нерешительности, но Антония без колебаний прошла дальше. Алан последовал за ней. Лэклинг не пошел с ними.
— Ты уже был здесь, — не оборачиваясь, сказала Алану епископ. Она осматривала алтарный камень. — Так мне сказали кастелянша и граф Лавастин. Это же утверждает холопка Вида, которую выдадут за молодого солдата. Девушка говорила мне, что видела тогда черных псов, несшихся по небу, и что ты не видел их. Она добавила, что, когда заметила тебя, ты смотрел в сторону этого храма и разговаривал с пустотой. У тебя было какое-то видение?
Алан почувствовал, как вошел брат Агиус и остановился за ним. Что следовало ответить? Епископу лгать нельзя! Но если признаться, не сочтут ли его безбожным колдуном? Быть незаконным сыном призрака эльфийского принца — куда менее завидная судьба, чем перспектива оказаться чуть ли не наследником графа Лавастина.
Алан приложил руку к груди, туда, где рядом с деревянным Кругом Единства была роза, всегда согревавшая его. Антония и Агиус ожидали от него чего-то, словно чувствовали скрытый у него под одеждой талисман. А он подумал вдруг, что быть сыном купца Генриха и тетушки Белы из Осны лучше и уж по крайней мере куда безопаснее, чем мечтать о невозможном.
Но лгать все равно не стоило.
— У меня были видения, ваше преосвященство, — ответил он неохотно, опуская руку, — но я в детстве был обещан церкви.
Может, и правда, все дело в этом?
— Это правда, — спокойно говорила Антония, — что многие из тех, кто принес обет служения Господу и Владычице, награждены видениями Их милости и благодати. Но в мире слишком много тьмы, несущей ложные видения и ложную веру. — Она вновь пронзила взглядом Агиуса. Тот кипел от злости. — Говорят, это алтарный храм? — Она протянула исхудавшую руку над мраморной поверхностью алтарного камня. — А ведь это могла быть Гробница Нашей Владычицы, не так ли? Видите, в центре следы огня. — Одним пальцем она стала выдавливать грязь из стока, пробитого в камне. Стоки эти образовывали орнамент, точно такой же, как на наружных стенах, только здесь спирали вели в углубление на белом камне. — Тяжко, наверное, если побуждения сердца идут вразрез с твоим поведением, с тем, как должен ты выглядеть перед ближними. Правда, достопочтенный брат Агиус? Если каждый из нас знает, что должно делать, и действует, как полагается, то по делам нашим Господь и Владычица узрят, что мы следуем Им с радостью и с открытым сердцем. Исповедовать ересь и в то же время скрывать ее от всех, кроме единомышленников… Мне это представляется худшим видом лицемерия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71