Человек этот, снедаемый гневом и бессилием, заслуживал симпатии.
— А кто шестой герцог? — спросил юноша, желая отвлечь его от тягостных мыслей.
Последовало молчание. Наконец Агиус заговорил, не поднимая глаз на Алана:
— Конрад, герцог Вейландский, известный, как Конрад Черный. Сабела говорит, что он поддерживает ее, но пока я не вижу здесь его войск.
— А маркграфы?
Агиус успокоился. Он приподнял подбородок, безупречно выбритый утром, как и следовало доброму служителю Господа, и глубоко вдохнул, будто хотел укрепить себя.
— Главный из них Гельмут Виллам. Вторая, почти столь же сильная Джудит, маркграфиня Ольсатии и Австры. И еще Веринхар, маркграф Вестфолла.
— Вы сказали, их четверо.
Лицо Агиуса вновь омрачилось. Алан вдруг понял, что это связано с его любимым братом.
— Маркграф Истфолла и оба его сына три года назад погибли в битве с куманами.
— Это… та битва, в которой погиб ваш брат?
Агиус не ответил, но по его глазам Алан понял, что угадал.
Какое-то время они шли молча. Епископ и клирики все еще пели, очевидно, восточный гимн состоял из множества строк. Он боялся о чем-либо спрашивать Агиуса, в том было столько боли, что тяжело было на него смотреть. Но переводить слова гимна он начал сам, отрывистым и срывающимся шепотом:
Дети Нисибии, поступайте, как ваша мать,
Вложившая Тело внутрь себя,
И стало оно ей Оградой.
Вложите же Его в себя
И обретете ограду для жизни своей.
Слава Тебе,
Чей выбор столь мудр.
Когда клирики закончили гимн, епископ придержала своего мула, и процессия остановилась. Антония спешилась.
Город Отун стоял на возвышенности близ Роуна. Хижины бедноты находились вне укреплений, но были так же пусты, как и деревни, что встречались им раньше. Лишь кое-где можно было услышать лай брошенной собаки… Антония со свитой были на расстоянии полета стрелы от города, но из ворот навстречу им вышла другая процессия. Впереди нее несли два флага, и Алан успел разглядеть, что на них было изображено: на одном, как и на флаге города Майни, принадлежащего Антонии, изображена башня, только серого цвета и с черным вороном наверху. На другом, сверкавшем золотом так, что отражались солнечные лучи, изображена белая лань.
Агиус приблизился к епископу Антонии. Лицо его побледнело. На лице Антонии, как всегда, сияла широкая улыбка. Она поджидала людей, вышедших из города, чтобы приветствовать ее, согласно этикету.
Как полагалось дочери одного короля и жене другого, Констанция имела весьма внушительную свиту. Клирики ее были облачены в долгие льняные ризы, окрашенные в пурпурный цвет, и каждый держал в руке по книге. Плечи каждого укрывал вышитый льняной шарф. Алан никогда не видел столько книг в одном месте. Следом шли монахини с кадильницами, в которых курился ладан. В такт, медленно покачиваясь, женщины пели: «Кирие элейсон. Господи, помилуй».
Как и Антония, епископ Отуна ехала на белом муле в середине процессии. Кроме митры и богатых епископских облачений на ее шее лежало тяжелое золотое ожерелье, как и у всех из королевского рода. Она была молода, моложе Агиуса, но печальное выражение лица придавало вид твердости и мудрости и делало ее раза в два старше. Когда она, спешившись, пошла в сторону Антонии с руками, распростертыми для объятия, как и полагалось при встрече с равной ей сестрой по церкви, Алан увидел, что она бледна высока и стройна. Как и ее старшая сестра Сабела, разве что с более изящными манерами и легкой походкой. Теперь стало понятно, почему ее зовут белой ланью.
Констанция взяла Антонию за руки, и торжественное пение прекратилось. Воцарилось молчание, прерванное ее словами.
— Приветствуем достойную сестру и рады видеть ее в нашем городе, — заговорила Констанция высоким и глубоким голосом, без тени улыбки на лице. — Удивительно, впрочем, видеть тебя здесь, так далеко от города Майни и алтаря, которым тебе дано владеть.
— Мы также рады тебе, сестра, — отвечала Антония куда более приветливо, — и пришли к тебе с миром во имя Господа и Владычицы.
— Но ты здесь не одна. — Констанция смотрела на дорогу, откуда пришла Антония.
Дорога была пуста: войско Сабелы расположилось лагерем в нескольких часах пути отсюда, на землях герцога Варингийского. Само по себе это было странно: все же герцогством Аркония владели Беренгар и Сабела. Но епископ несла двоякие обязанности. С одной стороны, она соблюдала духовные нужды паствы и наблюдала за алтарем в кафедральном соборе города. Но не должна была чураться и мирских дел, особенно если назначением своим была обязана воле короля или кого-нибудь из великих лордов. Епископ города Отуна, окормлявшая население одного из центральных герцогств королевства Арконии, имела немалый вес и в делах управления лордов, тем более что лояльность подданных Беренгара с Сабелой к своим сюзеренам была не столь сильна, сколь их симпатия к молодой Констанции.
— Я боюсь, что раздор погубит королевский дом, — произнесла Антония, страдая от того, что ей приходится сообщать плохие вести. — Сюда я пришла как примиритель. Прошу тебя пойти со мной и обсудить все с Сабелой и Родульфом.
— Странно мне слышать об этом, — Констанция делала вид, что услышанное для нее не новость, — но я не могу доверять Сабеле. Ты знаешь почему. Тем более не могу оставлять свою паству, — она указала рукой на город, будто дремавший в свете полуденного солнца, — без присмотра и защиты.
Все это время Агиус скрывался за спинами клириков Антонии. Теперь он выступил вперед. Его оборванная черная ряса странно смотрелась рядом с золочеными одеждами его бывшей невесты.
Лицо Констанции просветлело, но ненадолго.
— Агиус! Ты удивляешь меня. — Она выпустила руки Антонии из своих и по-братски обняла Агиуса. — Не ожидала увидеть тебя в такой компании.
В голосе Констанции звучало недовольство, но если Антония и заметила его, то не подала виду. Она смотрела на них, как старшая родственница на двух своих воссоединившихся детей.
— Я там, где должен быть, — сказал Агиус. Его радость видеть Констанцию омрачал страх перед тем, что будет дальше. — Следую по путям, что указует Владычица.
— И указует Она на лагерь Сабелы? — Если в голосе епископа отунского и был сарказм, то Алан его не уловил.
— Сюда меня привели мирские дела, ваше преосвященство.
— Я слышала, ты отошел от мирских дел, брат Агиус, когда отказался жениться и надел вместо этого черные ризы.
Он горько улыбнулся:
— Мир не отпускает меня, ваше преосвященство. Увы.
— Чем дальше ты от мира, тем труднее борьба. — Констанция сложила руки и склонила голову в знак принятия воли Владычицы. Затем подняла глаза и посмотрела прямо в лицо Агиуса. — Но Господь в доброте своей наделил людей свободой не меньшей, чем та, которой обладают ангелы. Солнце, Луна и звезды могут двигаться только по путям, которые им указаны. Люди же, подобно ангелам, свободны в выборе. Хвалу или порицания человек заслуживает, все зависит только от него. Как вы думаете, госпожа Антония?
Последняя фраза как удар копьем, которое глубоко входит в рану и не может быть вытащено без боли. Но епископ Антония обладала выдержкой. Она только кивнула:
— Все так, как говорит ваше преосвященство. Господь и Владычица судят о том, что мы сделали и чего сделать не пожелали.
Агиус не ответил. Констанция восприняла это молчание как согласие.
— Ну а теперь, когда мы вас встретили, вместе можем отправиться в город, где мои люди готовят пир для достойных гостей, которые, конечно, оценят превосходное отунское вино.
— Я хотел попросить, — быстро заговорил Агиус, — чтобы вы, ваше преосвященство, отправились с нами в лагерь принцессы Сабелы.
— Было бы глупо оказаться во власти Сабелы. Хотя я, конечно, не держу зла на свою старшую сестру.
— Я пообещаю, что вам не будет причинено никакого вреда, ваше преосвященство.
— И ты обещаешь мне, что я спокойно вернусь обратно?
— Я лично отведу вас в город, ваше преосвященство.
Она была испугана, хоть тщательно скрывала это.
— Тогда я согласна принять приглашение. Мир лучше войны, как учит блаженный Дайсан.
— Тогда я отправлюсь с вами во дворец, — поспешил добавить Агиус, — где вы соберете все необходимое для визита в лагерь.
— Нет нужды. — Она пожала плечами и знаком приказала слугам подвести мула. — Меня хранит вера в Господа, как и всех, кто отдал свои жизни Ему на служение. Я обязана оправдать доверие, оказанное мне братом.
— Тогда надо идти.
Все же, пока обе женщины садились на своих мулов, Агиус колебался. Он шагнул вперед и вместо слуги взял поводья мула Констанции.
— Но разве не учил блаженный Дайсан, что отвергающий предложенное чаще оказывается в нужде? Полдень уже миновал, и, выехав сейчас, мы весь день будем идти голодные.
Реакцию епископа Констанции на эти слова нетрудно было угадать даже Алану: она была только рада предложить гостеприимство. Алану сразу вспомнились слова тетушки Белы: «Владычица любит тех, кто щедр на хлеб и соль». Та была так известна своим хлебосольством, что менее богатые жители Осны часто отсылали к ней нищих, просивших милостыню, и она не отказывала никому. Могла ли епископ богатого города поступить иначе?
— Тогда, конечно, мы вернемся во дворец и там пообедаем, — с явным удовольствием сказала Констанция.
Агиус повел ее мула в сторону Отуна, города самого большого из всех, что Алан видел раньше. Каменные стены и собор, множество домов, так близко прижимавшихся друг к другу, что непонятно было, как жители города ходят по улицам и не сталкиваются друг с другом. Они быстро миновали ворота и пошли по широкому проспекту, застроенному деревянными домами совершенно иного стиля, чем в Осне. Частокол, окружавший епископскую резиденцию, был из бревен высотой в три человеческих роста, и Алан затаил дыхание, когда они приблизились к нему.
Во дворце его усадили недалеко от огромного камина и дали вкусного белого мягкого как облако хлеба, совсем не похожего на тяжелые буханки с толстой коркой, которые он называл хлебом раньше. Можно было есть сколько угодно вкуснейшего сыра, какого он никогда не пробовал, свежей дичи и рыбы — привычной и ежедневной еды епископа и ее окружения. Не обидели и Ярость с Тоской, отдав им множество не обглоданных до конца костей. Бедный Лэклинг за всю жизнь не съел столько мяса, сколько досталось этим двоим за один час. Жутко было сидеть и наслаждаться яствами рядом с убийцами бедного Лэклинга.
Но Алан не мог удержаться. Даже прислуживая за столом Лавастина в тот день, когда его навещала Сабела, он не видел трапезы более изысканной. Хотя чему удивляться? Констанция — королевская сестра. Стены, увешанные роскошными гобеленами, великолепные одежды клириков, суетящиеся слуги — все это напомнило ему о жалкой и ничтожной жизни в Осне. Тетушка Бела и отец Генрих, конечно, достойные и уважаемые люди. Их дети могли ими гордиться. Но сидя в огромном пиршественном зале, даже в самом дальнем углу, у камина, нетрудно было понять, что графская служба куда выгоднее их судьбы.
Он не знал, о чем говорили главные лица. Он съел так много, что живот заболел от непривычной еды. И путь в лагерь Сабелы показался вечностью, а каждый шаг мукой. Два епископа ехали рядом на мулах. Агиус, в образе простого священника, продолжал вести поводья мула.
Алан едва надеялся, что сумеет дойти до лагеря, не упав посреди дороги. Но час спустя почувствовал себя лучше. День был не слишком жарким и не слишком холодным, дул легкий ветерок. А вот Агиус, подходя к лагерю, выглядел совсем плохо.
Когда процессия шла через последнее ячменное поле, солдаты высыпали из лагеря поглазеть на королевского епископа. Антония и Констанция странно смотрелись вместе: веселая, добродушная старость и строгая юность. Два епископа в одной процессии в любом случае редкое зрелище, и Алан пожалел вдруг, что всего этого не видит Лэклинг — несчастный любил все яркое и блестящее. Как Антония, убившая его, могла ехать на своем муле с таким спокойным и безмятежным лицом?
Впрочем, не Агиус ли учил его видеть разницу между внешним и внутренним? Хотя, как говорила тетушка Бела, «спокойствие внешнее говорит о спокойном сердце». Так всегда считал Алан. Теперь удивлялся. Не понимая, как можно иметь дело с кровью и темными силами, убить невинное существо и быть спокойным внешне.
Госпожа Сабела ждала их у шатра, украшенного флагами с ее символикой. Дочь ее, Таллия, стояла рядом. В платье из светлого шелка, она казалась более холодной и бледной, чем обычно. Родульф и приближенные стояли позади. Среди них и Лавастин, больше похожий на безжизненную деревянную статую. Сабела не сделала и шагу навстречу сводной сестре, предоставив Констанции самой спешиться и подойти.
— Сестра, — мягким голосом заговорила та, — я рада видеть тебя. Надеюсь, мы сможем как-то уладить споры, что раздирают нашу семью.
Сабела не протянула Констанции рук, как полагалось родственнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71