Тебя зовут Лиатано. Аретузское имя… — Генрих поигрывал перстнями, рассматривая Лиат. — И что же мне с тобой делать?
— Прошу вас, ваше величество, — начал Хью. — Эта женщина — моя рабыня. Она стала моей, потому что ее отец умер, оставив после себя долги. Она унаследовала их, но не смогла оплатить…
— Я бы оплатила их, если бы ты не украл книги отца!
— Тихо! — сказал король, не повышая голоса. — Продолжайте, отец Хью.
Лиат сжала руки. Хью склонил голову.
— Как его единственная наследница она унаследовала его долги, но не смогла их оплатить, а поскольку их оплатил я, то она перешла в мою собственность. Я очень хорошо знал, что молодая женщина, оставшаяся без защиты родных, может подвергнуться разным опасностям, особенно на севере. Поэтому я сделал все что мог, чтобы спасти ее.
— О каких книгах идет речь? — поинтересовался Генрих.
Хью пожал плечами:
— У церкви есть право конфисковать книги, которые могут оказаться опасными. — И тут он потребовал поддержки с неожиданной стороны: — Ведь это так, сестра Росвита? Ориалльский совет утвердил такое правило, верно?
— Церковь берет подобные книги, — кивнула та, нахмурившись.
— Как приходский священник, служитель Господа, я счел эти книги опасными и изъял их. Я поступил так, поскольку считал это единственно верным. Так или иначе, я вообще сомневаюсь, действительно ли они принадлежали ее отцу.
— Это неправда!
— Я не позволял тебе говорить, — сказал Генрих, не взглянув на Лиат. — Но обвинение в краже — вещь серьезная, отец Хью.
Тот печально вздохнул и нахмурился:
— Конечно, ваше величество. Но ведь и мое обвинение столь же серьезно: я заплатил за нее долги отца, и она стала моей рабыней. Я посвящен церкви, и было бы странным утверждать, что я поступил с этой женщиной бесчестно. — На мгновение в его голос прорвался настоящий гнев несправедливо обвиненного человека. На Лиат он не смотрел. Она отвела взгляд от Хью и обнаружила, что все присутствующие смотрят только на них двоих. Что выражает ее лицо? Наверняка гораздо больше, чем лицо Хью. Он продолжал: — А что касается книг, то кому она собиралась их продать? И за какую цену? Крестьянину, который сжег бы их в печке зимой? Должен сказать, что после того как распродали все имущество, принадлежавшее ее отцу, долг составил еще две номизмы…
— Две номизмы! — поднялся ропот в толпе. Все перешептывались, показывая пальцами на Лиат. — Две номизмы за рабыню! Да за такие деньги жеребца можно купить!
Лиат краем глаза заметила, что во дворе появился граф Лавастин, окруженный толпой придворных.
— В действительности, ваше величество, — вкрадчиво продолжал Хью, — она не смогла бы заплатить долги с книгами или без них, и совершенно не важно, что она думает по этому поводу. Я дал ей кров, пищу, одежду, и как же мне отплатили за мою доброту? Ваш «орел» Вулфер просто украл ее у меня, без моего согласия и, похоже, без вашего тоже.
— Прошу прощения, ваше величество! — начал Вулфер. — Можно мне говорить?
Король раздумывал некоторое время, потом согласно кивнул.
Вулфер решительно сказал:
— Лиат попала ко мне законным путем. Я заплатил отцу Хью ту цену, которую он сам отдал за эту молодую женщину, — две номизмы. Свидетелем передачи был староста Людольф из деревни Хартс-Рест, а скреплено это было вашей печатью, которая дается тем, кто состоит на службе вашего королевского величества, на службе Вендара и Варре. Как известно, те, кто служит короне, имеют право брать то, что им понадобится, и тогда, когда им это нужно. В тот момент у меня возникла необходимость в помощниках, в такое тревожное время «орлов» не хватает. И я принял в наши ряды Лиат и Ханну, поскольку в Генте я потерял двух «орлов», один из которых был моим собственным учеником. Так что я забрал их не по собственному капризу, а только из необходимости. Эта женщина честно служила вам, ваше величество, и я прошу оставить ее на службе.
— Но ее отобрали у меня без моего согласия, — возразил Хью. — Я не взял денег, которые он мне предлагал, и не соглашался на ее уход от меня.
— Ты что, отказываешь мне в такой малости, как эта девушка? — Генрих пошевелился на троне и уставился прямо на Хью.
— Вовсе нет, ваше величество, — быстро отозвался тот. — Мне просто неприятно, что она позорит ряды «орлов», поскольку «орлами» должны служить лишь свободные люди.
— Свободнорожденные, — уточнил Вулфер. — Лиат не виновата в том, что ее отец умер, оставив после себя долги. Но родилась она свободной.
— Откуда нам знать? — возразил Хью.
— Я могу поклясться на Святом Писании, что мои родители были свободнорожденными! — воскликнула Лиат.
— Тихо! — произнес король, и она потупилась, проклиная собственную несдержанность. Ну почему она не может просто постоять тихо? Вмешиваясь в разговор, не обретешь благоволения короля. Генрих внимательно рассматривал стоящих перед ним Вулфера и Хью, но никто бы не догадался, о чем он думает. Наконец он перевел взгляд на сестру Росвиту. — Вы хотите что-то сказать, сестра?
— Только одно, ваше величество. Я бы посоветовала вам отправить эту «орлицу» в монастырь святой Валерии.
Генрих изумился:
— Я начинаю думать, что здесь скрыто гораздо больше, чем кажется на первый взгляд! Монастырь святой Валерии… Что ей там делать? Разве что узнать, почему так задержалась Теофану?
— Почему бы и нет, ваше величество? Это отлично послужит вашим целям.
— Вы говорите загадками, мой добрый советник. Может, есть еще что-нибудь?
Росвита заколебалась. У Лиат сердце забилось так сильно, что она испугалась, что его удары услышат все. Росвита знала, что хранит в себе Книга Тайн, и ее свидетельство могло погубить Лиат.
— Нет, ваше величество, — наконец сказала сестра. — Больше нет ничего такого, о чем бы я хотела сказать перед столь высоким собранием.
По толпе пробежал шепоток. Хью исподлобья злобно посмотрел на монахиню, но быстро взял себя в руки и снова покорно склонил голову. У него это так хорошо получалось: улыбался и хмурился он всегда к месту, на его лице выражалось именно то чувство, которое подобало выразить в той или иной ситуации.
Генрих усмехнулся.
— Кто-нибудь еще хочет что-то сказать? — спросил он.
Все молчали. Никто не решался высказать свое мнение в такой тишине.
И тут вперед выступил граф Лавастин, мигом приковавший к себе внимание всей аудитории.
— По всей видимости, эта «орлица», ваше величество, стала причиной недоразумений в вашей свите. Но она отлично служила в Генте. И если вы пожелаете от нее избавиться, я с удовольствием приму ее к себе на службу.
— Неужели? — Король удивленно приподнял бровь, скорее раздосадованный, чем довольный неожиданным предложением. — Хотелось бы знать, почему столько людей выказывают такой интерес к простой «орлице». — Его тон не предвещал ничего хорошего, и, словно почувствовав ее испуг, Генрих посмотрел прямо на Лиат. — Ты хочешь что-нибудь добавить, «орлица»?
— Где Санглант? — вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.
— Сангланта здесь нет, потому что я так приказал. Больше говорить было не о чем, и она покорно склонила голову. А что еще ей оставалось делать?
— Вулфер сегодня же отправляется на юг, в Аосту, — продолжал Генрих, — ты хорошо послужила мне, Лиатано.
От того, как король произнес ее имя, Лиат вздрогнула. Отец говорил: «Избегай внимания сильных мира сего. Если они не знают о твоем существовании, то могут и не заметить тебя». Но король теперь знал о ее существовании. Он знал ее имя, а имя — это власть над человеком. Лиат замерла, сжимая на пальце кольцо Алана и горячо молясь, чтобы оно ее защитило.
— Ты хорошо мне послужила, — повторил король. — И сейчас я предлагаю тебе выбор. Оставайся «орлицей» и верно служи мне, как и прежде. Если ты решишь поступить так, то вместе с Вулфером сегодня же уедешь в Аосту. Если же откажешься от клятвы «орлов», я верну тебя отцу Хью, как он и просит. Таково мое решение. И пусть никто не оспаривает его.
Еще минуту его губы шептали что-то, не предназначенное для слуха придворных и обращенное к отсутствующему сыну. «Чем же король пригрозил Сангланту, что тот не пришел на суд?» — подумала Лиат.
Все молчали, ожидая, какое решение она примет, она слышала дыхание Хью, перешептывания придворных. Где-то вдалеке лаяли собаки, ржала лошадь, за рекой перекрикивались люди.
— Я поеду с Вулфером, ваше величество. — Казалось, каждое слово вонзается ей в сердце, словно нож.
Хью резко выдохнул, Лиат поняла, что он в ярости, но ничем не показывает этого. Наконец-то она свободна от него. Но, как ни странно, она не почувствовала ничего, только пустоту.
— Возьмите из моей сокровищницы что хотите, отец Хью, — продолжил Генрих, — Вы хорошо послужили мне и моей дочери, и я доволен вами.
— Ваше величество, — Хью склонился в изящном поклоне, — в дни вашего правления процветают справедливость и правосудие.
— Вы можете идти, — произнес король, обращаясь к двум «орлам» тоном человека, терпение которого на пределе.
— Пойдем, Лиат, — пробормотал Вулфер. — Благожелательное отношение уже исчерпало себя. — Впрочем, произнося эти слова, он не выглядел расстроенным.
Лиат казалось, что она опустошена полностью, как выпитый до дна кубок. Все ее надежды разбились в прах. Она остановилась у конюшен и забрала теперь принадлежавшего ей жеребца, седло и седельные сумки, колчан со стрелами и прекрасный пояс работы незнакомого ей мастера Хозеля. Вулфер удивленно покосился на все это богатство, но ничего не сказал. Ему слишком хотелось убраться подальше от дворца.
Когда они выезжали за ворота, Лиат беззвучно заплакала, но не осмелилась оглянуться назад.
ВКУС КРОВИ
1
Он бежал по лесу, опасаясь, что его преследует самый последний из его врагов — Второй Сын Шестого Колена, потому что из всех братьев он единственный мог его догнать. Братья считали его таким никудышным, что обязательно бросили бы умирать, не добив. Но он все продумал: его первая и самая простая ловушка сможет задержать самых глупых врагов.Он бежал напролом через кусты, оскальзываясь на прелых листьях. За спиной раздавался рев преследователя, тот уже устал и начал задыхаться — бегать он не привык, предпочитал загнать соперника на берег залива и драться с ним до конца. Пусть победит сильнейший, а в том, что победит именно он, Второй Сын, сомневаться не приходилось.
Впереди показалась заломленная ветка бука — ориентир. До второй ловушки оставалось всего несколько шагов. Он уже чувствовал дыхание Второго Сына и сильный удар когтистой руки — тот пытался достать его, но промахнулся и зацепил лишь золотой пояс.
Пятый Сын промчался между деревьями и прыгнул. Прошлогодняя хвоя спружинила под ногами, и вот он уже снова стоит в безопасности далеко от собственной ловушки. Второй Сын увидел, что настигает соперника, и с победным ревом ринулся вперед. Прямо перед ним открылась небольшая прогалина, и он помчался к своей жертве, не обращая внимания ни на что вокруг…
Вдруг земля разверзлась у него под ногами, и он угодил в заботливо вырытую для этого случая яму и запутался в рыболовной сети с острыми крючками. Второй Сын завыл от ярости, но этот гнев был гневом поражения. Он беспомощно барахтался, и с каждым движением крючки все крепче вцеплялись в него Он смотрел на своего врага и проклинал его, не в силах причинить ему вред.
Второй Сын совершенно беспомощен и через несколько минут умрет. Пятый Сын подошел и обнажил когти.
Алан вздрогнул и проснулся. До него донеслись песнопения монахов — они как раз служили Ноны, но их пение звучало в ушах как погребальный колокол. Ему вдруг вспомнился Лэклинг, как он приманивал воробьев и каким восторгом озарялось его лицо, когда они садились к нему на ладонь и клевали с руки. В комнате было светло Ревность по-прежнему лежала у него на руках, Алан осторожно отодвинул собаку, она даже не шевельнулась, словно окаменела.
— Сын. — Рядом стоял Лавастин. Он ласково погладил Алана по щеке. — Оставь ее… Она так спокойно лежала рядом с тобой. Ты единственный человек, кого она любила и слушала. Ей осталось уже немного.
Ревность тихонько взвизгнула, потом по ее телу прошла легкая судорога.
— А где Таллия? — спросил Алан шепотом.
— Пока ты спал, она пошла в часовню помолиться. Так будет лучше всего. Господь милостив.
Лицо графа было спокойно, лишь печаль, звучащая в его голосе, выдавала его горе. Он положил руку на голову Ревности, та дышала все тяжелее, но наконец и вовсе затихла.
Собаки, молчавшие до этого весь день, начали выть. Их шерсть пахла мускусом, и Алану этот запах напомнил тяжелые благовония погребального обряда.
Лавастин уселся на кровать и задумался. Алан приподнял с колен тяжелую голову Ревности и всмотрелся в потухшие глаза. Тело собаки окоченело и стало таким тяжелым, словно превратилось в камень, даже уши стали жесткими, как будто их вырезали из жести. Алан расплакался и разжал руки — голова Ревности тут же тяжело упала вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Прошу вас, ваше величество, — начал Хью. — Эта женщина — моя рабыня. Она стала моей, потому что ее отец умер, оставив после себя долги. Она унаследовала их, но не смогла оплатить…
— Я бы оплатила их, если бы ты не украл книги отца!
— Тихо! — сказал король, не повышая голоса. — Продолжайте, отец Хью.
Лиат сжала руки. Хью склонил голову.
— Как его единственная наследница она унаследовала его долги, но не смогла их оплатить, а поскольку их оплатил я, то она перешла в мою собственность. Я очень хорошо знал, что молодая женщина, оставшаяся без защиты родных, может подвергнуться разным опасностям, особенно на севере. Поэтому я сделал все что мог, чтобы спасти ее.
— О каких книгах идет речь? — поинтересовался Генрих.
Хью пожал плечами:
— У церкви есть право конфисковать книги, которые могут оказаться опасными. — И тут он потребовал поддержки с неожиданной стороны: — Ведь это так, сестра Росвита? Ориалльский совет утвердил такое правило, верно?
— Церковь берет подобные книги, — кивнула та, нахмурившись.
— Как приходский священник, служитель Господа, я счел эти книги опасными и изъял их. Я поступил так, поскольку считал это единственно верным. Так или иначе, я вообще сомневаюсь, действительно ли они принадлежали ее отцу.
— Это неправда!
— Я не позволял тебе говорить, — сказал Генрих, не взглянув на Лиат. — Но обвинение в краже — вещь серьезная, отец Хью.
Тот печально вздохнул и нахмурился:
— Конечно, ваше величество. Но ведь и мое обвинение столь же серьезно: я заплатил за нее долги отца, и она стала моей рабыней. Я посвящен церкви, и было бы странным утверждать, что я поступил с этой женщиной бесчестно. — На мгновение в его голос прорвался настоящий гнев несправедливо обвиненного человека. На Лиат он не смотрел. Она отвела взгляд от Хью и обнаружила, что все присутствующие смотрят только на них двоих. Что выражает ее лицо? Наверняка гораздо больше, чем лицо Хью. Он продолжал: — А что касается книг, то кому она собиралась их продать? И за какую цену? Крестьянину, который сжег бы их в печке зимой? Должен сказать, что после того как распродали все имущество, принадлежавшее ее отцу, долг составил еще две номизмы…
— Две номизмы! — поднялся ропот в толпе. Все перешептывались, показывая пальцами на Лиат. — Две номизмы за рабыню! Да за такие деньги жеребца можно купить!
Лиат краем глаза заметила, что во дворе появился граф Лавастин, окруженный толпой придворных.
— В действительности, ваше величество, — вкрадчиво продолжал Хью, — она не смогла бы заплатить долги с книгами или без них, и совершенно не важно, что она думает по этому поводу. Я дал ей кров, пищу, одежду, и как же мне отплатили за мою доброту? Ваш «орел» Вулфер просто украл ее у меня, без моего согласия и, похоже, без вашего тоже.
— Прошу прощения, ваше величество! — начал Вулфер. — Можно мне говорить?
Король раздумывал некоторое время, потом согласно кивнул.
Вулфер решительно сказал:
— Лиат попала ко мне законным путем. Я заплатил отцу Хью ту цену, которую он сам отдал за эту молодую женщину, — две номизмы. Свидетелем передачи был староста Людольф из деревни Хартс-Рест, а скреплено это было вашей печатью, которая дается тем, кто состоит на службе вашего королевского величества, на службе Вендара и Варре. Как известно, те, кто служит короне, имеют право брать то, что им понадобится, и тогда, когда им это нужно. В тот момент у меня возникла необходимость в помощниках, в такое тревожное время «орлов» не хватает. И я принял в наши ряды Лиат и Ханну, поскольку в Генте я потерял двух «орлов», один из которых был моим собственным учеником. Так что я забрал их не по собственному капризу, а только из необходимости. Эта женщина честно служила вам, ваше величество, и я прошу оставить ее на службе.
— Но ее отобрали у меня без моего согласия, — возразил Хью. — Я не взял денег, которые он мне предлагал, и не соглашался на ее уход от меня.
— Ты что, отказываешь мне в такой малости, как эта девушка? — Генрих пошевелился на троне и уставился прямо на Хью.
— Вовсе нет, ваше величество, — быстро отозвался тот. — Мне просто неприятно, что она позорит ряды «орлов», поскольку «орлами» должны служить лишь свободные люди.
— Свободнорожденные, — уточнил Вулфер. — Лиат не виновата в том, что ее отец умер, оставив после себя долги. Но родилась она свободной.
— Откуда нам знать? — возразил Хью.
— Я могу поклясться на Святом Писании, что мои родители были свободнорожденными! — воскликнула Лиат.
— Тихо! — произнес король, и она потупилась, проклиная собственную несдержанность. Ну почему она не может просто постоять тихо? Вмешиваясь в разговор, не обретешь благоволения короля. Генрих внимательно рассматривал стоящих перед ним Вулфера и Хью, но никто бы не догадался, о чем он думает. Наконец он перевел взгляд на сестру Росвиту. — Вы хотите что-то сказать, сестра?
— Только одно, ваше величество. Я бы посоветовала вам отправить эту «орлицу» в монастырь святой Валерии.
Генрих изумился:
— Я начинаю думать, что здесь скрыто гораздо больше, чем кажется на первый взгляд! Монастырь святой Валерии… Что ей там делать? Разве что узнать, почему так задержалась Теофану?
— Почему бы и нет, ваше величество? Это отлично послужит вашим целям.
— Вы говорите загадками, мой добрый советник. Может, есть еще что-нибудь?
Росвита заколебалась. У Лиат сердце забилось так сильно, что она испугалась, что его удары услышат все. Росвита знала, что хранит в себе Книга Тайн, и ее свидетельство могло погубить Лиат.
— Нет, ваше величество, — наконец сказала сестра. — Больше нет ничего такого, о чем бы я хотела сказать перед столь высоким собранием.
По толпе пробежал шепоток. Хью исподлобья злобно посмотрел на монахиню, но быстро взял себя в руки и снова покорно склонил голову. У него это так хорошо получалось: улыбался и хмурился он всегда к месту, на его лице выражалось именно то чувство, которое подобало выразить в той или иной ситуации.
Генрих усмехнулся.
— Кто-нибудь еще хочет что-то сказать? — спросил он.
Все молчали. Никто не решался высказать свое мнение в такой тишине.
И тут вперед выступил граф Лавастин, мигом приковавший к себе внимание всей аудитории.
— По всей видимости, эта «орлица», ваше величество, стала причиной недоразумений в вашей свите. Но она отлично служила в Генте. И если вы пожелаете от нее избавиться, я с удовольствием приму ее к себе на службу.
— Неужели? — Король удивленно приподнял бровь, скорее раздосадованный, чем довольный неожиданным предложением. — Хотелось бы знать, почему столько людей выказывают такой интерес к простой «орлице». — Его тон не предвещал ничего хорошего, и, словно почувствовав ее испуг, Генрих посмотрел прямо на Лиат. — Ты хочешь что-нибудь добавить, «орлица»?
— Где Санглант? — вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.
— Сангланта здесь нет, потому что я так приказал. Больше говорить было не о чем, и она покорно склонила голову. А что еще ей оставалось делать?
— Вулфер сегодня же отправляется на юг, в Аосту, — продолжал Генрих, — ты хорошо послужила мне, Лиатано.
От того, как король произнес ее имя, Лиат вздрогнула. Отец говорил: «Избегай внимания сильных мира сего. Если они не знают о твоем существовании, то могут и не заметить тебя». Но король теперь знал о ее существовании. Он знал ее имя, а имя — это власть над человеком. Лиат замерла, сжимая на пальце кольцо Алана и горячо молясь, чтобы оно ее защитило.
— Ты хорошо мне послужила, — повторил король. — И сейчас я предлагаю тебе выбор. Оставайся «орлицей» и верно служи мне, как и прежде. Если ты решишь поступить так, то вместе с Вулфером сегодня же уедешь в Аосту. Если же откажешься от клятвы «орлов», я верну тебя отцу Хью, как он и просит. Таково мое решение. И пусть никто не оспаривает его.
Еще минуту его губы шептали что-то, не предназначенное для слуха придворных и обращенное к отсутствующему сыну. «Чем же король пригрозил Сангланту, что тот не пришел на суд?» — подумала Лиат.
Все молчали, ожидая, какое решение она примет, она слышала дыхание Хью, перешептывания придворных. Где-то вдалеке лаяли собаки, ржала лошадь, за рекой перекрикивались люди.
— Я поеду с Вулфером, ваше величество. — Казалось, каждое слово вонзается ей в сердце, словно нож.
Хью резко выдохнул, Лиат поняла, что он в ярости, но ничем не показывает этого. Наконец-то она свободна от него. Но, как ни странно, она не почувствовала ничего, только пустоту.
— Возьмите из моей сокровищницы что хотите, отец Хью, — продолжил Генрих, — Вы хорошо послужили мне и моей дочери, и я доволен вами.
— Ваше величество, — Хью склонился в изящном поклоне, — в дни вашего правления процветают справедливость и правосудие.
— Вы можете идти, — произнес король, обращаясь к двум «орлам» тоном человека, терпение которого на пределе.
— Пойдем, Лиат, — пробормотал Вулфер. — Благожелательное отношение уже исчерпало себя. — Впрочем, произнося эти слова, он не выглядел расстроенным.
Лиат казалось, что она опустошена полностью, как выпитый до дна кубок. Все ее надежды разбились в прах. Она остановилась у конюшен и забрала теперь принадлежавшего ей жеребца, седло и седельные сумки, колчан со стрелами и прекрасный пояс работы незнакомого ей мастера Хозеля. Вулфер удивленно покосился на все это богатство, но ничего не сказал. Ему слишком хотелось убраться подальше от дворца.
Когда они выезжали за ворота, Лиат беззвучно заплакала, но не осмелилась оглянуться назад.
ВКУС КРОВИ
1
Он бежал по лесу, опасаясь, что его преследует самый последний из его врагов — Второй Сын Шестого Колена, потому что из всех братьев он единственный мог его догнать. Братья считали его таким никудышным, что обязательно бросили бы умирать, не добив. Но он все продумал: его первая и самая простая ловушка сможет задержать самых глупых врагов.Он бежал напролом через кусты, оскальзываясь на прелых листьях. За спиной раздавался рев преследователя, тот уже устал и начал задыхаться — бегать он не привык, предпочитал загнать соперника на берег залива и драться с ним до конца. Пусть победит сильнейший, а в том, что победит именно он, Второй Сын, сомневаться не приходилось.
Впереди показалась заломленная ветка бука — ориентир. До второй ловушки оставалось всего несколько шагов. Он уже чувствовал дыхание Второго Сына и сильный удар когтистой руки — тот пытался достать его, но промахнулся и зацепил лишь золотой пояс.
Пятый Сын промчался между деревьями и прыгнул. Прошлогодняя хвоя спружинила под ногами, и вот он уже снова стоит в безопасности далеко от собственной ловушки. Второй Сын увидел, что настигает соперника, и с победным ревом ринулся вперед. Прямо перед ним открылась небольшая прогалина, и он помчался к своей жертве, не обращая внимания ни на что вокруг…
Вдруг земля разверзлась у него под ногами, и он угодил в заботливо вырытую для этого случая яму и запутался в рыболовной сети с острыми крючками. Второй Сын завыл от ярости, но этот гнев был гневом поражения. Он беспомощно барахтался, и с каждым движением крючки все крепче вцеплялись в него Он смотрел на своего врага и проклинал его, не в силах причинить ему вред.
Второй Сын совершенно беспомощен и через несколько минут умрет. Пятый Сын подошел и обнажил когти.
Алан вздрогнул и проснулся. До него донеслись песнопения монахов — они как раз служили Ноны, но их пение звучало в ушах как погребальный колокол. Ему вдруг вспомнился Лэклинг, как он приманивал воробьев и каким восторгом озарялось его лицо, когда они садились к нему на ладонь и клевали с руки. В комнате было светло Ревность по-прежнему лежала у него на руках, Алан осторожно отодвинул собаку, она даже не шевельнулась, словно окаменела.
— Сын. — Рядом стоял Лавастин. Он ласково погладил Алана по щеке. — Оставь ее… Она так спокойно лежала рядом с тобой. Ты единственный человек, кого она любила и слушала. Ей осталось уже немного.
Ревность тихонько взвизгнула, потом по ее телу прошла легкая судорога.
— А где Таллия? — спросил Алан шепотом.
— Пока ты спал, она пошла в часовню помолиться. Так будет лучше всего. Господь милостив.
Лицо графа было спокойно, лишь печаль, звучащая в его голосе, выдавала его горе. Он положил руку на голову Ревности, та дышала все тяжелее, но наконец и вовсе затихла.
Собаки, молчавшие до этого весь день, начали выть. Их шерсть пахла мускусом, и Алану этот запах напомнил тяжелые благовония погребального обряда.
Лавастин уселся на кровать и задумался. Алан приподнял с колен тяжелую голову Ревности и всмотрелся в потухшие глаза. Тело собаки окоченело и стало таким тяжелым, словно превратилось в камень, даже уши стали жесткими, как будто их вырезали из жести. Алан расплакался и разжал руки — голова Ревности тут же тяжело упала вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52