Надеюсь, свадьба положит конец подобным недоразумениям.
— Возможно, король предпочтет обрести союзников на востоке. Судя по донесениям, варвары снова начали там набеги.
— Ну-у, у короля две дочери, — заметила настоятельница, — и два сына, хотя один из них и рожден вне брака. Так что Генрих может заключать достаточно выгодные союзы, которые принесут пользу и нам, его слугам.
— Разве вы не Богу служите? — резко спросила Таллия. Ответ матушки Арментарии был не менее резок:
— Не соизволите ли вы, леди Таллия, помолиться вместе с нами в часы Вигилий? Возможно, тогда вы лучше поймете, как мы служим Господу.
— Я с радостью буду молиться с вами всю ночь. Кроме того, я хотела бы поговорить с вами о некоторых вещах.
Лавастин с удивлением посмотрел на невестку, но не смог воспрепятствовать ее желанию. Не смог возразить и Алан. Когда они покинули трапезную, Таллия, как обычно, ушла молиться. Алан не мог последовать за ней — в ту часть монастыря заходили лишь женщины.
Лавастин увел сына в сад, подальше от ушей лорда Жоффрея и остальных. Собаки послушно шли за ними. Положив руку на плечо Алана, граф строго спросил:
— Она еще не беременна? Боюсь, только ребенок излечит ее от этой чепухи.
— Н-нет, отец. Еще нет. Она такая… — Он запнулся, не зная, как объяснить.
— Крепкий орешек, нелегко будет с ним справиться. Но награда должна быть сладка.
Алан принялся было извиняться, но Лавастин остановил его:
— Не надо, сын мой. Ты поступаешь как настоящий мужчина. Она только-только начала доверять тебе. Боюсь, свою упрямую натуру она унаследовала от матери, а простоту душевную — от отца.
Алан не нашелся с ответом.
— Думаю, не простота, а набожность делает ее такой, какая она есть, — наконец произнес он.
В кустах жужжала пчела. Страх изучал посадки репы и редиса, Ярость лизала Алану руку. Раздался звон колокола, созывающего монахинь на молитву.
— Если бы она была набожной, то не стала бы так цепляться за свою ересь, — возразил Лавастин. — Но если бы в ее словах таилась опасность, мать Схоластика не позволила бы ей выйти из монастыря и смущать умы верующих. Или пригрозила бы отлучением от церкви. Но священники не боятся ее бредовых речей. Значит, и нам не стоит их страшиться
— Но она только и делает что молится! Я просто не знаю, как мне себя вести!
— Она так привержена своим убеждениям, потому что находит в них успокоение. Ты должен завоевать ее доверие так же, как каменщик возводит крепость: камень за камнем. Чем осторожнее ты будешь, тем прочнее окажутся фундамент и стены. Лучше подождать и продвигаться вперед чуть медленнее, чем разрушить ваши отношения и восстановить ее против себя. У вас может быть много детей, и не важно, когда они появятся — через десять месяцев или через двадцать.
У ворот всполошились гуси. Вспышка насторожилась и побежала туда. До этого гуси мирно паслись, ни на что не обращая внимания, а сейчас они вытянули шеи и шипели, словно увидели врага.
— Но что это за проклятие, о котором предупреждает принц Санглант?
Лавастин свистом подозвал Ярость и потрепал ее по голове.
— Кровавое Сердце мертв. Если он все еще может нанести удар, мы должны быть готовы отразить его. — Граф мрачно улыбнулся. — И еще мы должны верить в милость Божью.
Псы вдруг словно обезумели. Страх заметался у ворот, Вспышка убежала в поле, Горе и Ярость принялись носиться по саду, приминая опавшую листву. Ярость схватила Алана за рукав и потянула за собой. Ужас застыл возле графа, грозно рыча и готовясь отразить любое нападение.
Собаки яростно лаяли. На мгновение Алану показалось, что у земли мелькнуло что-то белое, но оно тотчас исчезло. Из церкви доносились песнопения монахинь:
Ляг возле меня, о Владыка,
Защити меня от всякого зла,
Пусть Владычица поет надо мной, охраняя мой сон,
Ты оберегаешь детей своих.
Господи, помилуй! Владычица, помилуй нас!
Вспышка припала к земле и принялась копать. Из-под лап летели комья земли, через минуту к ней присоединились Ярость, Горе и Страх, все вместе они рыли яму и громко лаяли.
— И что все это значит? — недоуменно спросил Лавастин у Алана, но Ужас схватил хозяина за запястье и потащил в сад, подальше от остальных собак.
Алан вздрогнул и дотронулся до мешочка, висевшего у него на шее, в котором он бережно хранил розу Повелительницы Битв. Даже сквозь полотно его пальцы обожгло холодом.
— Я посмотрю, — сказал он.
К ним приближались люди из свиты, привлеченные поднятым шумом. Лавастин неохотно позволил Ужасу увести себя к ним.
Алан подбежал к собакам. Их лай заглушал пение монахинь.
— Тише! Прекратите! — крикнул он, но они продолжали рыть, не обращая на него внимания. Во все стороны летела грязь, земля сразу попала ему в глаза и набилась в рот. Вдруг в яме показалось что-то белое: заметалось, завертелось во все стороны.
Вспышка схватила это и крепко сжала челюсти.
Остальные собаки как по команде прекратили лаять и окружили Вспышку. Гончая проглотила добычу, затем подняла голову и посмотрела на Алана. На секунду прижала сухой нос к его руке, потом развернулась и побежала в лес.
Алан побежал было за ней, но остальные собаки преградили ему путь. Они опрокинули его на землю, причем Горе улегся ему на грудь, а Страх и Ярость улеглись на ноги, так что Алан не мог и пошевелиться. Стойкость бросилась за Вспышкой, но не пошла в лес, а встала на опушке, словно часовой на страже. Гуси успокоились и снова принялись щипать траву.
— Что происходит, Алан? — Лавастин появился с мечом в руке, следом за ним шли четверо вооруженных слуг с факелами.
Когда Алан попытался объяснить произошедшее, его слова прозвучали как бред.
— Пойдемте, — приказал Лавастин слугам. — Довольно с меня этих суеверных страхов. Возьмем еще дюжину ребят и поищем собаку.
— Но, отец…
— Успокойся, — резко ответил Лавастин, и Алан понял, что сейчас ему лучше не перечить.
Он последовал в лес за отцом, не отходя от него ни на шаг. Он чувствовал, что Лавастину грозит неведомая опасность. Недавно послушницы монастыря святой Женофевы очистили лес от кустарника и бурелома, так что теперь, даже растянувшись цепочкой, люди видели друг друга. Появившаяся на небе луна освещала путь, а горящие факелы придавали Алану уверенности — всем известно, что нечистая сила боится огня.
Но собаки спокойно бежали рядом, судя по всему, ночная прогулка доставляла им огромное удовольствие. Несколько часов они искали Вспышку, но собака исчезла бесследно.
Когда же Алан наконец вернулся в отведенные им покои, ему пришлось перешагивать через спящих слуг. В комнате было темно, он слишком устал и решил лечь прямо в одежде. Осторожно устраиваясь на кровати, чтобы не разбудить Таллию, Алан обнаружил, что ее нет.
Из часовни доносились приглушенные песнопения. Таллия спряталась от него за стенами монастыря. Наверное, следовало бы подняться с кровати и отправиться на ее поиски…
Но он уснул.
Он сам делает себе знамя. К древку копья он привязывает кости своих погибших братьев — те, которые ему удалось достать, — и, когда дует ветер, они издают ласкающие слух звуки: звуки победы. А чтобы разнообразить музыку, он привязывает к древку еще пять колокольчиков, бронзовый нож с рукояткой из слоновой кости, иглы, золотую чашу и железные рыболовные крючки. У самого острия он привязывает пять кос, срезанных с голов его братьев; из льняных и шелковых полосок ткани, оторванных от одеяний врагов, он делает вымпелы. К каждой полоске он привязывает по небольшому кусочку обожженной глины.
Все племя собралось на площадке, где танцуют Быстрые Дочери, все наблюдают за церемонией. Он стоит лицом к длинному откосу, под которым раскинулся песчаный пляж, где обычно причаливают корабли. Перед ним — хижина его братьев и дядьев, справа — принадлежащее Мудроматерям длинное здание, сложенное из камня и покрытое дерном. Двери открыты, но внутри ничего не видно. На площадке полукругом стоят Быстрые Дочери, они только что закончили долгий танец, рассказывающий об истории племени Рикин от самого начала до последних дней.
Он уже спел песнь, и его победу признали все: Пятый Сын Пятого Колена станет новым вождем племени Рикин.
Он привязывает последнюю полосу к знамени и втыкает символ своей победы в землю. Он поднимает камень и отскребает со своей груди остатки узора, означающего его родство с Кровавым Сердцем. Он окунает пальцы в горшочки с краской и выводит на груди новый узор — свой собственный: круг с двумя пересекающимися в центре линиями, которые касаются окружности в четырех точках. Это четыре стороны света — север, юг, запад и восток.
— Мои корабли поплывут повсюду, — кричит он. Все молча слушают. Теперь он стал их вождем и может распоряжаться ими, как захочет. — Они достигнут самых удаленных уголков света, всех стран, известных Мудроматерям.
Среди солдат, стоящих перед ним на коленях, поднимается ропот. Несмотря на то что они клянутся ему в верности, в них чувствуется некая недоверчивая настороженность. Ему еще придется проявить себя, чтобы ему поверили и приняли как вождя. Сейчас они еще до конца не поняли, что он задумал.
Ему подносят трон вождя, который он предусмотрительно спас во время бегства из Гента, и он садится.
— Подходите по одному и подставляйте горло.
Таков обычай — вождь имеет право убить любого, кто сомневается в его праве на это место.
Он вытянул руки, и солдаты стали подходить к нему один за другим. Сначала те, кто не оставил его в минуты позора, — верные, уверенные в себе, готовые исполнить его волю. Они верили в его силы и доверяли ему. После них подходят те, кто раньше служил его братьям, — кто-то с неохотой, кто-то с любопытством, в некоторых он чувствует страх и таких сразу убивает, но их немного — племя Рикин сильно, иначе оно не пережило бы походы Кровавого Сердца.
Церемония занимает большую часть дня, но он не спешит: в таком деле спешка ни к чему.
Солнце садится, и день подходит к концу, уступая место ночи. Сегодня она будет чуть длиннее — день равноденствия, как называл его Алан Генрихсон, становится все ближе. Мудроматери называют этот день Днем-Когда-Дракон-Поворачивается-Спиной-К-Солнцу. Доносится плеск волн — может, это обитатели глубин пришли засвидетельствовать ему свое почтение?
Но он не может пока сойти со своего трона, у него еще есть неоконченные дела.
— Где жрец? — спрашивает он, и жрец тут же подходит к нему, что-то бормоча и напевая себе под нос. — У тебя есть то, что мне нужно, жрец?
— Хранишь ли ты то, что мне дороже всего? — вопрошает тот.
Пятый Сын улыбается:
— Оно в целости и сохранности, дядюшка, но ты его никогда не найдешь. А ты принес то, что обещал взамен?
— Мне придется еще много ходить и искать то, что нужно. Или ты думаешь, что так легко найти то, что нужно? Думаешь, амулет так просто признает мою, а потом и твою власть над ним?
— Я подожду еще немного, — отвечает он.
Позади него какое-то движение — это Быстрые Дочери выходят вперед, чтобы вести его к Мудроматери. Но он еще не закончил. Он делает знак, и из тени выходят его слуги, готовые повиноваться любому его приказу. Это не звери, как большинство других рабов, но при виде них его соплеменники начинают недоуменно переглядываться и перешептываться.
— Что это значит? — кричит кто-то из Детей Скал. Другие подхватывают. — Почему мы должны подчиняться тому, кто носит круг мягкотелых и позволяет этим ничтожествам идти за ним, словно это прославленные во многих сражениях воины?
— Попробуй сразиться со мной, — говорит Пятый Сын негромко, но так, что это слышат все. К тому же в его голосе звучит такая решимость, что соплеменники предпочитают отступить. Он продолжает: — Я прошел по тропе жизни намного дальше вас, братья. Я победил всех своих соперников и невредимым вышел из гнезда Мудроматерей. Может ли кто-нибудь из вас похвастаться тем же? Давайте выходите и бросьте мне вызов, если посмеете.
Он не переходит на крик, как это сделал бы Кровавое Сердце, он даже не встает с трона, чтобы посмотреть на них свысока, — ему это просто не нужно. Они боятся его, потому что он — другой.
Но они не глупцы. Они будут ждать и испытывать его; они будут следовать за ним до тех пор, пока он побеждает. Только слабому вождю приходится оглядываться назад, сильный же всегда смотрит вперед, не сомневаясь в том, что его люди ему верны и идут за ним вслед.
— Выйдите вперед те, кто принадлежит к человеческому племени и служит мне.
Они начинают выходить к нему, опасливо посматривая на обращенные в их сторону блестящие копья и обсидиановые ножи, но никто не осмеливается перечить. Только в одном из этих мягкотелых существ он не чувствует страха, остальные боятся, хотя некоторые гордо поднимают головы, преодолевая свой страх. Вожди и одна из их Мудроматерей встают перед ним на колени, как он научил их заранее, — он видел, что так поклоняются люди племени Алана Генрихсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52