Вновь из воды показалась темная спина — обитатель глубин плыл к берегу. Пятый Сын ждал. Вот воды расступились, и показалось лицо страшного создания — огромные рыбьи глаза горели красноватым огнем, вместо носа — две щели, челюсти украшены острыми как бритва зубами. Волосы, свитые в жгуты, больше всего напоминали угрей, присосавшихся к голове и шее создания, на мускулистых руках виднелись похожие на кинжалы когти. Со своего места Пятый Сын видел длинный мощный хвост, черно-серебристый, покрытый чешуей. Плеск воды эхом отозвался в скалах.
Существо подплыло к берегу и выложило на камень две косы: одну — аккуратно отрезанную, а другую со следами крови. Обитатели глубин — не просто животные, они разумны ничуть не меньше людей. Не стоит их недооценивать — Пятый Сын всегда придерживался такой точки зрения. Они знают о состязании и о его правилах. Хороший генерал никогда не упустит случая использовать помощь союзника, кем бы он ни был.
Существо выгнулось и скользнуло в глубину, взмахнув напоследок хвостом.
И снова все стихло. Пятый Сын осторожно спустился по грубым ступеням, вырубленным в скале возле водопада. Там, в укрытой от посторонних глаз пещере, жрец спрятал в потайном ящичке свое сердце. Пятый Сын сумел выяснить это, потому что терпеливо выслеживал жреца. Он смотрел и слушал, и однажды его терпение было вознаграждено — жрец проговорился о спрятанном сердце. Кто-то не принял бы бормотание сумасшедшего старика всерьез, но Пятый Сын твердо знал, что слова жрецов не стоит оставлять без внимания. И когда ночью, укрываясь в тени, жрец отправился к водопаду, за ним по пятам неотступно следовал Пятый Сын.
Теперь сердце жреца оказалось у него в руках, а вместе с ним и повиновение старика.
На мгновение Пятый Сын вспомнил о проклятии Кровавого Сердца. По словам жреца, он сумел отвратить его от себя, но на кого оно в таком случае пало? Кого отравит яд ненависти Кровавого Сердца?
Ненависть — худшее из зол, ибо она ослепляет.
Пятый Сын смотрит вниз — поверхность фиорда спокойна как зеркало, ничто не тревожит ее, нет ничего, что напоминало бы о недавней схватке. Вода быстро смывает все следы, заставляя забыть о случившемся, нет ничего изменчивей и непостоянней, чем волны.
Но капля камень точит, и со временем вода превратит твердые скалы в песок. Так говорят Мудроматери.
Над водопадом сияла радуга.
Ему показалось, что что-то шевельнулось внизу. Или это лишь игра света?
Пятый Сын встает на колени и подбирает обе косы. Потом завязывает их, как браслеты, на запястьях. Три брата мертвы. Он дотрагивается до собственной косы, ставшей для него чем-то вроде талисмана.Осталось убить еще двоих… Среди сыновей Кровавого Сердца они — самые сильные и умные, за исключением Пятого Сына, разумеется. Для них он приготовил самую опасную ловушку — даже он не смог бы выбраться из нее.
Ярость зарычала на бабочку, и прекрасное создание упорхнуло, сверкнув в ярком солнечном свете.
Алан одиноко стоял у засыпанной могилы. К его ногам жались Ярость и Горе, а на почтительном расстоянии молодого лорда ожидал единственный слуга. Все остальные ушли. Алан опустился на колени у свежей могилы и дотронулся до земли рукой: к своему изумлению, он обнаружил, что ничего не чувствует — дух Ревности, как и ее тело, исчез. Самая храбрая из стаи малиновок вернулась и теперь, склонив головку, внимательно наблюдала за Аланом, ожидая, когда же он наконец уйдет.
— Мой господин? — озабоченно произнес тихо подошедший слуга.
Алан вздохнул и встал. Теперь Ревность останется одна.
— А где остальные?
— Господин граф пошел готовиться к отъезду. Священники сказали, что завтра — благоприятный день для начала долгого путешествия.
— Я должен узнать, в чем заключается это проклятие, — прошептал Алан, вспомнив видение.
— Прошу прощения, милорд?
— Я должен поговорить с принцем Санглантом.
Алан свистнул собакам и отправился искать принца.
Во дворе перед замком царила суматоха: седлали лошадей, грузили повозки; принцесса Сапиентия нетерпеливо посматривала по сторонам, перебирая в руках поводья лошади, которая переступала с ноги на ногу, словно ей передавалось нетерпение хозяйки. Принцесса и ее отряд ждали отца Хью, не решаясь отправиться без него, а он слушал королевского «орла» — девушка только что прискакала в замок с последними новостями. Люди, собравшиеся вокруг них, быстро расступились, давая дорогу Алану с собаками. Но не успел он добраться до «орлицы», как дверь распахнулась, и на пороге появился сам король Генрих, одетый в костюм для верховой езды, легкий плащ, скрепленный на плече узорной брошью, и высокие кожаные сапоги. Он махнул рукой, отсылая поданную лошадь обратно, и повернулся к бледному слуге, который следовал за ним ни жив ни мертв от страха.
— Что значит «без сопровождения»?
— Он был в скверном настроении, ваше величество. Принц пошел на конюшни, взял собак… и двух лошадей. Отвечать на вопросы он просто не стал.
— И никто не додумался поехать за ним?
— Простите, — обратился Алан к «орлице» как раз в ту минуту, когда все остальные замолчали, — вы не могли бы сказать, где мне найти принца Сангланта?
«Орлица» странно на него посмотрела, но все же ответила:
— Он уехал один, в такой спешке, словно за ним гнались демоны. Казалось, его охватило безумие… — Она хотела еще что-то добавить, но передумала и замолчала.
— Двое «львов» отправились за ним, они найдут его, — ответил королю слуга. Теперь его лицо покраснело, словно королевский гнев опалил кожу.
Генрих мрачно хмыкнул.
— Он наверняка отправился по южной дороге, — недовольно проворчал он. — Уверен, там-то вы его и найдете. — Король обвел взглядом двор и всех собравшихся, увидел «орлицу», кивнул ей и произнес:
— Пошлите за принцем десяток всадников. Только пусть держатся на расстоянии, так будет лучше.
«Орлица» поклонилась, повернулась и пошла к конюшням. Отец Хью приветливо улыбнулся и присоединился к принцессе Сапиентии. Разговаривая вполголоса, они выехали за ворота в сопровождении отряда всадников. Только сейчас Алан заметил, что они не принадлежали к свите короля: на их плащах красовались вышитые ястребы.
Король задумчиво стоял на крыльце и рассеянно вертел в руках отделанный блестящими медными бляхами ошейник. К нему подошел Гельмут Виллам. Генрих встрепенулся и обратился к Алану:
— Итак, юный Алан, ты тоже ищешь моего сына?
— Да, ваше величество. Сегодня утром я его видел, и он упомянул о каком-то проклятии Кровавого Сердца, которое должно обрушиться на голову того, кто убил этого чародея.
— Кровавое Сердце! — Внезапно король задумался и с надеждой спросил: — Так ты думаешь, что Санглант отправился в Гент?
Любой на месте Алана солгал бы, чтобы привести короля в хорошее расположение духа, но Алан не хотел прибегать к спасительной лжи.
— Нет, ваше величество. Думаю, вы правы, он бросился догонять ту «орлицу».
Лицо Генриха помрачнело.
— Надо было разрешить ему взять эту женщину в любовницы, — сказал Виллам голосом человека, который тщетно пытается уберечь от дождя того, кто упорно не желает идти в спасительное укрытие.
— Я так и сделал! Я не доверяю Вулферу, а она — его ученица. Уверен, что это не что иное, как заговор.
Виллам фыркнул:
— Вполне возможно. Но, по-моему, Вулфер и сам не прочь устранить ее от двора. Думаю, в этом вопросе ваши желания совпадают.
— Похоже, что так и есть, — недовольно проворчал король. — И что мне теперь делать? Если я сделаю Сапиентию маркграфиней Истфолла, она не сможет претендовать на трон, но если не удастся заставить Сангланта вернуться и жениться на королеве Аосты, как мне с ним поступить?
— Не отчаивайтесь. Я говорил раньше и повторю еще раз: жените его. Никто не последует за ним, если он не… — Гельмут осекся.
— Что? Говори, Виллам! Кто, кроме тебя, решится сказать? Вздох Виллама был красноречивее слов.
— Он наполовину собака. То, что об этом шепчутся по углам, не решаясь сказать вслух, не делает правду менее неприятной. Он снова должен стать человеком. Как сказал философ, молодые люди влюбляются в красавицу, и она кажется им лучшей в мире, и только потом они понимают, что красивых женщин много.
Генрих рассмеялся:
— И сколько времени потребовалось тебе, мой друг, чтобы прийти к подобному заключению?
Виллам усмехнулся:
— Я еще не закончил изучать данный предмет. И пусть молодой человек тоже пока остановит свое внимание на той, которую мы знаем. Потом он станет сговорчивей. Сейчас он точь-в-точь как кобель, почуявший суку, — сходит с ума и не может рассуждать здраво.
Алан покраснел до корней волос, а король неожиданно улыбнулся, посмотрев на него.
— Ступай, сынок, — добродушно произнес он, — я видел, что Таллия пошла в часовню. Там ты ее и найдешь.
Алан вежливо попрощался и ушел. Дверь часовни была приветливо раскрыта — там он встретит Таллию. При мысли о ней он покраснел еще сильнее.
Не успел он дойти до двери, как на пороге показалась Таллия, за которой с улыбкой следовал граф Лавастин. Увидев наследника, граф просиял. Таллия вздрогнула и отпрянула в сторону — она до сих пор боялась собак, и Алан оттеснил Ярость и Горе в сторону.
— Не хочешь прокатиться верхом? — спросил он, желая сделать ей приятное.
— Нет, — тихо ответила она. Вид у нее был усталый и измученный.
— Тогда давай просто тихонько посидим где-нибудь.
— Алан, — позвал Лавастин, бросив взгляд в сторону короля. — Мы уезжаем завтра. До Лаваса путь неблизкий.
Таллия выглядела как загнанный в угол зверек.
— Сегодня вечером мы можем отдохнуть, — сказал Алан, обращаясь к жене. — Если ты плохо себя чувствуешь, вовсе не обязательно появляться на пиру.
— Да, — пробормотала она так тихо, что он едва расслышал ее ответ.
Алан кинул быстрый взгляд на Лавастина, который одобрительно кивнул и отправился отдавать слугам распоряжения. Алан с Таллией вернулись в комнату, и там она так долго молилась, что Алану, который хотя и стоял рядом с ней, но мыслями был очень далек от молитвы, пришлось встать, потому что ноги у него совсем затекли. Когда она закончила, он приказал принести поесть, но Таллия днем постилась, а поскольку сумерки еще не наступили, она съела лишь два крохотных сухарика. Рядом с ней Алан чувствовал себя обжорой, но терпеть голод было выше его сил, тем более что особой необходимости в истязании себя постом он не видел.
— А графство Лавас — какое оно? — спросила она испуганно. — Там я буду зависеть только от твоей милости?
— Разумеется нет! — горячо возразил он. Как она может так о нем думать? — Ты — дочь герцога Беренгара и герцогини Сабелы. Почему же ты думаешь, что кто-нибудь станет обращаться с тобой неподобающим образом, ведь ты — принцесса королевской крови!
— Я — всего лишь пешка в королевской игре, — сказала она с горечью. — Такая же, как и ты, хотя ты этого и не замечаешь.
— Мы не пешки! Господь дал нам свободу воли!
— Я совсем не это имела в виду, — со вздохом произнесла она. — Мы живем в мире, от которого я хотела бы освободиться. Я хотела бы посвятить свою жизнь всеблагой Владычице, стать невестой блаженного Дайсана и вести жизнь, полную смирения и благочестия, подобно святой Радегунде.
— Радегунда вышла замуж и родила ребенка, — возразил он с горячностью, задетый ее словами.
— Она была беременна, когда умер император Тейлефер. Никто не знает, что случилось с младенцем. Я спрашивала сестру Росвиту, и она сказала, что в «Житии» о нем больше не говорится ни слова. Если бы Владычица хотела, чтобы у святой Радегунды были земная слава, богатство и дети, Она бы, несомненно, даровала ей эти блага, потому что нет ничего невозможного для Нее. Но Она хотела, чтобы святая Радегунда явила нам пример праведной жизни, свободной от тщеты всего сущего, не отягощенной такими пустяками, как земные блага и привязанности.
— Ребенок не может так просто взять и исчезнуть! — воскликнул Алан. Он с трудом мог представить, чтобы тетушка Бел сказала, что богатство — тщета в глазах Господа и Владычицы. По ее мнению, благочестивому человеку, который неустанно трудится во славу Их, земные блага даются в награду.
Таллия рассмеялась, и лицо ее на мгновение стало таким жестким, что Алан подумал: а знает ли он ее вообще?
— Как ты думаешь, что может случиться с ребенком императора, который уже отошел в мир иной? С ребенком женщины, у которой нет родственников, чтобы защитить ее и ее младенца от наследников, слетевшихся к трупу, как вороны на пир? Думаю, наша Владычица милостива и младенец родился мертвым.
— И это милость?!
Но Таллия отвернулась, преклонила колени и снова начала молиться. Она стояла у кровати, положив руки на богато вышитое покрывала и опустив на них голову, — в такой позе застывают обычно молящиеся в соборах. Алан сделал слуге знак оставить их одних.
— Таллия, — начал он, как только слуга ушел. Она с упреком посмотрела на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52