Я с изумлением отдал торговцу треть своей зарплаты и повернул к метро. Теперь осталось помириться с Машей. Если выйдет (а выйдет обязательно), ее ждет незабываемое… Уж это я гарантирую!
На выходе из метро я втридорога купил у бабушек сарделек, сыра и банку фасоли. Пировать так пировать. Тем более должен же я подготовиться к завтрашней роли кутилы и мота. По этому случаю следовало купить и пива в ларьке. Я выбрал самое дорогое. Зарплата потихоньку начинала таять.
Придя домой, я поджарил сардельки и, откупорив пиво, развалился на диване. Надо было обдумать предстоящий разговор с мадам Еписеевой. Я набрал в рот пива и стал задумчиво перекатывать жидкость, дегустируя иностранный вкус. В эту минуту зазвенел телефон. Пиво холодным комком скользнуло вниз по пищеводу, в глубины моего обширного организма.
Катька?! Маша?! А может быть… может быть… та самая мухрыгинская «братва»?! Дрендель? Трубку поднимать не хотелось, но звонки не прекращались.
- Слушаю, - немея, прошептал я.
- Сеня?
Я с удивлением узнал голос Марины. Она затараторила:
- Долго будешь в молчанку-то играть, а? Катерина тут интересуется, ты там жив еще? Вот, попросила позвонить.
- А что же она сама-то?
- Что-то не пойму, кто из вас женщина? Или ты окончательно сложил с себя все мужские полномочия? Другой бы просто извинился, да и дело в шляпе, а этот… - Марина отчетливо фыркнула.
- А ты что ж звонишь? - саркастически осведомился я. - Ты вроде у нас тоже женщина?
- Я, - гордо заявила Марина, - не женщина! Я в первую очередь подруга! Так что давай звони Катьке…
- Она что там, совсем закисла без меня?
- Закисла или нет - сам разбирайся. У меня и своих проблем по горло…
Я смущенно набрал Катькин номер. Как-никак мадам Колосова занимала в моей жизни очень существенное место.
- Прости меня, Кэт, я был не прав, - сказал я, услышав родной Катькин голос. - Готов загладить вину.
- Тебе Марина звонила? Или ты сам?
- Сам, - неизвестно зачем соврал я.
- А я ее просила… - печально проговорила мадам Колосова и добавила, точь-в-точь как подруга: - Хотя у нее своих проблем по горло.
- Что, опять муж загулял, и она ищет себе нового?
- Вроде того. Только новый оказался покруче тебя. Маринка говорит, что он ее поведет в такое место…
Знала бы Кэт, в какое место я вскоре поведу мадам Еписееву. Но я решил ей пока этого не говорить. Вдруг опять обидится?
- Когда в гости-то приедешь? Небось, совсем захирел без меня, - голос моей подруги слегка потеплел.
- Нет, отчего же.
- Похорошел? - Катька все-таки слегка обиделась.
Я не стал отвечать, а честно сказал:
- Кэт, мне так тебя не хватало. Я прямо скучал, понимаешь.
- Ну еще бы! - мадам Колосова наконец встала в накатанную колею. - Пожрать нашему мальчику никто не принесет, слезки никто не утрет. Хорошо понимаю!
- Да нет! Не только поэтому.
В моей душе вдруг пробудилась великая тоска и тихонько заскребла острыми коготками. Я с наслаждением поведал Катьке о своих невзгодах. Только про Мухрыгина ничего рассказывать не стал. Не по-мужски это как-то. Да и не хотел омрачать душевный разговор воспоминаниями об этом мерзавце. К тому же Кэт вполне могла потребовать от меня, чтобы я отправился в милицию. Этого еще не хватало.
- Бедненький ты мой, - иронически вздохнула мадам Колосова, когда я закончил свой рассказ. - Совсем тебя женщины не любят. Мне, что ли, взять тебя под крылышко?
Я тут же пообещал приехать к Катьке, как только мне позволят некие гипотетические дела. Нашелся тоже деловой человек!
- Что ж, буду ждать, - по-бабьи вздохнула Кэт. - Пока.
Повесив трубку, я ощутил прилив сил. Все-таки Катька - мировой человек. Может, она мое альтер эго? Не может же один человек понимать другого с полуслова? Она даже посоветовала, как мне лучше помириться с Машей.
- Запомни, слоняра, - сказала мадам Колосова. - Главное для женщины - твоя абсолютная невиновность. Я, конечно, раскрываю карты, но если тебе удастся это доказать, то можешь творить все, что угодно.
- Как же это доказать? - спросил я тоном послушного ученика.
- Возьми хотя бы Маринкиного мужа. Он никогда ни в чем не признается. Именно поэтому она с ним до сих пор живет. Усек?
- Не-а, - тупо протянул я.
- Ну вот допустим такую совершенно невозможную ситуацию, - терпеливо принялась объяснять Кэт. - Твоя Маша застигла тебя в постели с другой бабой…
- Ох!
- Да не «ох»! С тобой-то как раз такое вполне может произойти. Твои действия, дубинушка?
- Ну, я скажу, что это какая-нибудь моя родственница, - начал придумывать я. - Ей, мол, негде ночевать и нечего…
- …делать, кроме как заниматься инцестом в твоей койке, - докончила Кэт. - Два тебе, Васильев. Очень плохо.
- А что же я, по-твоему, должен сказать?
- Ну, во-первых, говорить вообще ничего не нужно, пока не уйдет твоя «родственница»…
- А во-вторых?
- А во-вторых, нужно стоять на том, что твоей Маше все пригрезилось. И не забывай твердить о том, что ты ее любишь. Просто повторяй как попугай: «Я тебя люблю! Я тебя люблю!» И все.
- Но это же чушь! - возмутился я. - Ты что, думаешь, она сумасшедшая?
- Все женщины немного сумасшедшие. Иначе вообще не общались бы с дураками вроде тебя, - отрезала мадам Колосова. - Так оно и есть! Она тебе поверит, не сомневайся. Главное - терпение.
Глава 29
Главное - терпение
Ободренный этим советом, я открыл еще баночку пива и набрал Машин телефон. Как всегда, меня переполнял страх, что трубку возьмет хулиган Еписеев. Но час был довольно поздний, и я надеялся, что анфан террибль уже спит.
Мария подошла сразу же.
- Машенька, я люблю тебя! - пылко воскликнул я.
В ответ трубка издала серию коротких гудков. Что ж, попробуем еще раз. Ведь у нас что главное? Вот-вот, правильно, оно самое.
Вторая попытка увенчалась тем же успехом. Ничего, пальцы у меня еще крепкие, покрутим диск опять. Наверняка Мария уже в нетерпении сидит у телефона и старательно разыгрывает злость и негодование. Так я и поверил. Сидишь, небось, и ждешь, что будет дальше.
Кто это у нас там сказал, что главное в актерском мастерстве держать паузу? Наверное, все тот же Станиславский. Он любил такие изречения. Хорошо, примем к сведению и этот совет.
Я предусмотрительно снял трубку с телефона и положил ее на стол. А сам отправился на кухню, чтобы разогреть фасоль. Вывалив на сковороду всю банку, накрыл фасоль крышкой и вернулся на свой пост.
Паузу надо держать, а не тянуть. Итак, попробуем еще раз. Ага, соединилось.
- Я люблю тебя! - во второй раз возгласил я.
- Не туда попал, козел, - ответил сонный голос хулигана Еписеева.
Я в испуге выронил трубку. Что же теперь делать? Неужели она подослала своего милого сыночка? Если так, то все зашло слишком далеко. Не стоит даже продолжать.
Отхлебнув пива, я закурил сигарету и решил-таки попробовать позвонить еще разок. Чтобы окончательно и бесповоротно убедиться в крахе моих надежд.
- Алло? - это была Мария.
А голос-то какой невозмутимый! Будто это не я терзаю ее номер уже полчаса.
- Я люблю тебя! - вскричал я и затянулся поглубже, чтобы не очень вслушиваться в то, что ответит мадам Еписеева.
- Васильев, тебе совсем делать нечего? - донеслось до меня сквозь дым. - Мне же завтра на работу…
- Но я же люблю тебя, - прошептал я.
- Ты мне противен!
- А я люблю тебя!
В таком ключе мы беседовали минут пять. Наконец Маша сломалась:
- Что тебе от меня надо?
- Я хочу пригласить тебя в театр. В Большой, - выпалил я.
- Мы уже однажды сходили в ресторан, спасибо, - усмехнулась мадам Еписеева.
- Никуда мы не ходили! - решил применить на деле я Катькин совет. - Только в музей! А ресторан тебе, наверно, приснился. К тому же театр - совсем другое дело.
- Ах вот как! Ты меня, значит, за дурочку держишь! Сидишь там с бабами, в своем ресторане, а потом говоришь, что они мне приснились!
Я хотел напомнить мадам Еписеевой, что своим посланием педсовету она насолила мне гораздо больше, но сдержался и сказал:
- Дурочка, я же люблю тебя! А потом, я зову тебя на «Онегина», а не в ресторан.
И я запел гнусным козлиным голоском, подражая Ленскому:
Я люблю вас,
Я люблю вас, Ольга (вернее, Маша)…
- Хватит издеваться! - крикнула Мария. - Я сейчас трубку брошу!
- Это же из оперы…
- А-а, - уважительно протянула она, но тут же опомнилась: - Все вы, мужики, одинаковые. Сначала поете, а потом обманываете.
- Есть и другие примеры. Хотя бы Гремин. Пел, заливался и… не обманул, - отпарировал я и затянул сиплым басом:
Онегин, я скрывать не стану,
Безумно я люблю Татьяну…
- Что это еще за Татьяна такая? - подозрительно спросила Маша. - То Ольга, то Татьяна! Опять начинаешь?
Она бы еще спросила, не пьян ли я. И попросила бы дыхнуть в трубку.
- Нет, что ты! Это из той же оперы… Не веришь - скоро убедишься.
- Ну хорошо, - неприступная мадам Еписеева наконец-то размякла. - Я, пожалуй, тебе поверю. В последний раз.
Мы договорились, что я заеду за мадам Еписеевой на работу.
- Целую! - пропел я.
Я положил трубку и вдруг ощутил какой-то странный запах. Фасоль! Пока я тут распевал, бедная фасоль тлела на плите.
Я ворвался на кухню. Меня окутала плотная пелена едкого дыма. Я на ощупь пробрался к плите и выключил огонь. От жара сковородка приняла форму богатырского шлема. В шлеме что-то потрескивало.
Я распахнул форточку, и дым столбом повалил в морозный воздух. В этот момент опять раздалась телефонная трель. Я спрыгнул с табуретки.
Телефон утих, но тут же зазвонил снова. Я наконец добрался до трубки. Послышалось сопение. Потом хриплый голос сказал:
- Ты что, козел, на проводе повесился? Третий час дозвониться не можем!
Я открыл рот. Голос был незнакомый.
- Ну теперь жди. Через пять минут будем…
Раздались гудки. Я лихорадочно стал думать, что же делать. Это наверняка дружки Мухрыгина. Возможно, сам таинственный Дрендель! Может, в милицию позвонить? Или Катьке?
Дым выполз из прихожей и начал медленно подбираться к дивану. Я рванулся на кухню и распахнул окно. Около подъезда заскрипели тормоза, под окнами закопошились какие-то люди.
Все! Приехали! За мной! Я хотел уже выброситься из окна. Но навстречу мне двигалась выдвижная лестница. Ничего себе, экипировочка у этих бандитов!
В истерике я метнулся к выходу. Сорвав с вешалки пальто, распахнул дверь. Передо мной стоял бандит в противогазе и с какой-то трубкой, вроде миномета, наперевес. Я поднял руки вверх и крикнул:
- Не стреляйте!!! Сдаюсь!!!
Со стороны кухни раздались чьи-то шаги. Я обернулся. Навстречу мне из дымовой завесы шагнул еще один бандит. За ним тянулись клочья белой пены. Он сорвал противогаз с усатого лица и укоризненно покачал головой:
- Ну и накурил ты тут, сынок. Курить надо на балконе.
Какой я дурак! Ведь это же пожарные! Наверное, соседи увидели дым и позвонили по 01.
- Фасоль… подгорела, - смущенно пробормотал я.
Глава 30
Четыре розы
Отмучившись в школе (почти никто на меня не обращал внимания, даже Мухрыгин куда-то запропастился, только Игорь Хренов предложил поболтать после уроков «об одном деле», но я отказался), я занялся подготовкой к вечернему мероприятию. Для начала забрал из химчистки свой синий костюм в тонкую полоску. К нему бы хорошо подошла бабочка в горошек. Но Виталькин красный галстук тоже будет неплохо смотреться. Возможно, кое-кто даже примет меня за предпринимателя средней руки.
Белая рубашка, правда, не очень. В смысле - не очень белая. Однако, если я застегну верхнюю пуговицу, сероватая изнанка воротничка будет не так заметна. Главное, не задохнуться в разгар спектакля…
Хорошо бы еще постричься. Эх, времени уже нет. Тогда ограничимся банальным бритьем и чисткой обуви. Правда, башмаки на ладан дышат. Может, надеть зимние сапоги? Все равно под брюками не видно. Нет, это моветон. Поеду в такси. Так что ноги не промокнут.
Шиковать так шиковать. Чем должно пахнуть от респектабельного человека? Дорогим одеколоном, табаком и коньяком. Без коньяка (в случае с Машей) можно обойтись. Одеколон у меня есть. Катькин. А вот с табаком… Придется купить «Мальборо».
До отеля, где работала Мария, я все-таки решил доехать на метро. По дороге купил букет пурпурных роз.
Мадам Еписеева уже топталась на ковровой дорожке, когда я, окутанный флером дорогого одеколона, появился из-за угла. Охранник наверняка подумал, что там я припарковал машину. Что ж, пусть!
Оставляя на красном ковре мокрые следы, я подошел к Маше и протянул ей букет.
- Это тебе.
Она внимательно изучила его и изумленно вскинула подведенные брови:
- Мы что, на кладбище едем?
- Почему это? - не понял я. - В театр. Большой…
- Что ж ты тогда четыре розы даришь?
Неужели эта продавщица мне что-то не то подсунула?
- А сколько нужно?
Маша хмыкнула:
- Ну хотя бы три. Или пять. Или двадцать пять…
Ничего себе! Двадцать пять! Подумать только!
Мадам Еписеева стянула с руки перчатку, ловко выхватила из блестящего целлофана один цветок и сунула остальной букет мне. Странно.
- Подожди, я скоро, - крикнула она и в негнущихся австрийских сапогах побежала к дверям отеля.
Одинокая розочка в ее руках кивала мне головой, будто прощалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46