Оставляю тебя с Лондэном.
Мир замерцал и двинулся снова. Лондэн наконец нормально открыл глаза.
– Банан, – сказала я, внезапно осознав, что именно показал мне папочка.
– Извини?
– Банан. Они назовут его по фамилии разработчика.
– Четверг, ты что-то говоришь, а я ничего не понимаю, – с растерянной улыбкой пожаловался Лондэн.
– Тут только что был мой папа.
– А-а. Он по-прежнему вне времени?
– По-прежнему. Слушай, извини за прошлое.
– И ты меня, – ответил Лондэн и замолчал.
Мне хотелось прикоснуться к его лицу, но вместо этого я ляпнула:
– Мне тебя не хватало.
Не надо было этого говорить, и я мысленно обругала себя. Слишком сильно, слишком скоро. Лондэн занервничал:
– Значит, при отъезде надо было захватить с собой. Мне тоже тебя недоставало. Первый год был самым тяжелым.
Он ненадолго замолчал. Сыграл несколько нот, затем продолжил:
– У меня своя жизнь, и она мне нравится. Иногда мне кажется, что Четверг Нонетот – персонаж одной из моих книг, придуманная мной женщина, которую я хотел бы любить. Теперь… что поделать, я пережил это.
Это было совершенно не то, что я надеялась услышать, но после всего случившегося я не вправе была винить его.
– И все-таки ты пришел меня повидать.
Лондэн улыбнулся:
– Ты в моем городе, Чет. Когда в твой город приезжает друг, ты обязательно встречаешься с ним. Разве не так?
– И ты всегда покупаешь им цветы? Полковник Фелпс тоже удостоился роз?
– Нет, он получил лилии. Старые привычки умирают долго.
– Вижу. Тебе это пошло на пользу.
– Спасибо, – ответил он. – Ты ни разу не ответила на мои письма.
– Я их даже не читала.
– Ты замужем?
– По-моему, это не твое дело.
– Значит, нет.
Разговор принял неприятный оборот. Пора было свертывать тему.
– Знаешь, Лондэн, я устала как собака. А завтра тяжелый день.
Я встала и пошла прочь. Лондэн, прихрамывая, двинулся следом. Он потерял в Крыму ногу, но неплохо приспособился обходиться без нее. Догнал меня у стойки:
– Поужинаем как-нибудь?
Я обернулась:
– Конечно.
– Во вторник?
– Почему бы и нет?
– Хорошо, – сказал Лондэн, потирая руки. – Соберем нашу роту…
Так, при чем тут рота?
– Подожди. Вторник не подойдет.
– Почему? Три секунды назад он тебя вполне устраивал. Опять твой папа?
– Нет. Просто мне надо разгрести кучу дел. Пиквику надо наладить жилье, а я еще не успела забрать его с аэровокзала. Все эти перелеты заставляют беднягу нервничать. Помнишь, когда мы летали в Мулл, его вырвало на стюарда?
Я поспешно взяла себя в руки – надо же, болтаю, как идиотка.
– Только не говори, – сказал Лондэн, – что тебе еще надо вымыть голову.
– Очень смешно.
– Короче, что у тебя за дела в Суиндоне? – спросил Лондэн.
– Я мою посуду в «Смеющемся бургере».
– Самое то для тебя. ТИПА?
– Перевелась в Суиндонское отделение литтективов.
– Насовсем? – спросил он. – То есть я не понял: ты вернулась в Суиндон насовсем?
– Не знаю.
Я коснулась его руки. Мне хотелось обнять его и разреветься, сказать, что я люблю его и буду всегда любить, как любят только восторженные, переполненные чувствами девочки, но время для таких заявлений было неподходящим, неправильным, как сказал бы мой папочка, и я решила перейти в наступление.
– А ты женат?
– Нет.
– И не думал никогда?
– Думал, и не раз.
Мы оба замолчали. Нам надо было так много сказать друг другу, что мы не знали, с чего начать. Лондэн открыл второй фронт:
– Хочешь посмотреть «Ричарда Третьего»?
– А его все еще не сняли?
– Конечно нет!
– Очень хочу, но я правда не знаю, когда у меня будет время. Сейчас ситуация… неопределенная.
Я видела, что он не верит мне. Но не могла же я сказать, что иду по следу уникального преступника, который умеет воровать мысли и создавать фантомы, который не фиксируется видеопленкой и которому убить – как хихикнуть. Лондэн вздохнул, достал визитку и положил на стойку.
– Позвони мне. Как только освободишься. Обещаешь?
– Обещаю.
Он поцеловал меня в щеку, опустошил свой бокал, еще раз всмотрелся в меня и похромал прочь из бара. Я осталась тупо глядеть на визитку. Я ее так и не взяла. Зачем? Я помнила его номер телефона наизусть.
Моя комната была точной копией остальных номеров отеля. Картины намертво привинчены к стенам, бутылки в мини-баре откупорены, выпиты, наполнены вновь водой или чаем и закупорены коммивояжерами, слишком скупыми, чтобы платить за выпивку. Окна выходили на север, как раз на аэродром. Сейчас швартовался большой дирижабль на сорок два места, его серебристые бока сверкали в темноте ночи. Маленький дирижаблик, на котором прилетела я, отправился в Солсбери. Через два дня вернется. Может, покататься на нем еще? Я включила телевизор и попала на «Парламентские будни». Весь день, оказывается, кипели дебаты по Крыму, они не закончились до сих пор. Я вывернула карманы в поисках мелочи, достала пистолет из кобуры и открыла тумбочку у кровати. Чего там только не было! Кроме Гидеоновской Библии, нашлись учения Будды, английский перевод Корана, томик молитв ВСБ, веслианские памфлеты, два амулета Общества Христианского Сознания, «Размышления» святого Звлкса и полное собрание сочинений Уильяма Шекспира. Я выгребла все книги, засунула их в шкаф и положила в тумбочку пистолет. Расстегнула молнию чемодана и начала устраиваться. Квартиру в Лондоне я оплатить не успела, так что не знала, оставят ее за мной или нет.
Как ни странно, я чувствовала, что в городе мне очень уютно, и не была уверена в том, что мне это нравится. Я вывернула все вещи на постель и тщательно разложила по местам. Пристроила пару книг и спасшую мне жизнь «Джен Эйр» на тумбочку возле постели. Достала фото Лондэна и пошла было к письменному столу, немного подумала и засунула фото лицом вниз в бельевой ящик. Раз он сам рядом, зачем мне снимок? Телевизор продолжал бубнить:
– …несмотря на вмешательство Франции и российские гарантии безопасного проживания для английских поселенцев, создается впечатление, что английское правительство не вернется за стол переговоров в Будапеште. Поскольку Англия твердо намерена начать наступление с новыми плазменными винтовками «круть», мир так и не осенит Крымский полуостров…
Диктор перевернул несколько страниц.
– А теперь местные новости. Беспорядки в Чичестере начались после того, как группа неосюрреалистов решила отметить четвертую годовщину легализации сюрреализма. Репортаж с места событий ведет для «ЖАБ-Ньюс» Генри Гробоскоп. Генри?
На экране появилось дрожащее изображение, и я на мгновение задержалась на нем взглядом. За спиной Гробоскопа горела перевернутая машина и суетились несколько полицейских в бронежилетах. Все знали, что Генри Гробоскопа готовят для работы в Крыму в качестве военного корреспондента. Генри, втайне надеявшийся, что война нипочем не закончится, пока он туда не попадет, щеголял в морской форме и говорил торопливо и взволнованно – как подобает корреспонденту в зоне боевых действий:
– Здесь становится жарковато, Брайан. Я нахожусь в сотне ярдов от зоны беспорядков. Повсюду перевернутые и подожженные автомашины. Полиция весь день пыталась рассеять толпу, но численный перевес был не на их стороне. Сегодня вечером несколько сотен рафаэлитов окружили издательство «N'est pas une pipe», в котором забаррикадировалась сотня неосюрреалистов. Демонстранты снаружи выкрикивали лозунги Итальянского Возрождения, потом полетели камни и другие импровизированные снаряды. Неосюрреалисты в ответ открыли стрельбу в демонстрантов и почти взяли верх над ними, но тут вмешалась полиция. Минуточку, я вижу, как полиция берет кого-то под арест. Я попытаюсь взять интервью.
Я печально покачала головой и убрала в шкаф тапочки. Запретили сюрреализм – пошли бесконечные беспорядки, сняли запрет – беспорядки все равно продолжаются. Гробоскоп догнал полицейского, который конвоировал юнца в костюме шестнадцатого века. На физиономии арестованного была вытатуирована репродукция Длани Господней из Сикстинской капеллы.
– Простите, сэр, как вы ответите на обвинения в нетерпимости и неуважении к переменам и экспериментам во всех областях искусства?
Возрожденец злобно осклабился в камеру:
– Говорят, что только мы, возрожденцы, устраиваем беспорядки, но я видел нынче вечером барочников, рафаэлитов, романтиков и маньеристов. Это массовое объединенное выступление классических искусств против тупых ублюдков, которые прячутся за словами о мировом прогрессе. Это не только…
Полицейский дернул его за руку и поволок дальше. Гробоскоп увернулся от пролетевшего кирпича и закончил репортаж:
– С вами был Генри Гробоскоп, «ЖАБ-ньюс», прямая трансляция из Чичестера.
Я выключила телевизор с помощью пульта, прикованного к тумбочке со стороны кровати. Села на постель, распустила прическу, почесала голову. Подозрительно понюхала волосы и решила сегодня в душ не лазить. Я слишком жестко повела себя с Лондэном. Даже при всех наших разногласиях у нас оставалось достаточно общего, чтобы сохранять дружбу.
11. ПОЛЛИ ВКЛЮЧАЕТ ВНУТРЕННЕЕ ЗРЕНИЕ
Думаю, Вордсворт, увидев меня, удивился не меньше, чем я при виде поэта. Не часто случается нам вернуться в свои любимые воспоминания и застать там кого-то другого, кто начал любоваться этим зрелищем раньше нас.
Полли Нонетот. Эксклюзивное интервью для «Воскресной Совы»
Пока я по мере сил разбиралась с Лондэном, мои дядя и тетя трудились в мастерской Майкрофта. Как я узнала потом, все вроде бы шло путем. По крайней мере, поначалу.
Когда вошла Полли, Майкрофт кормил книжных червей. Она только что закончила какие-то математические расчеты совершенно запредельной для Майкрофта сложности.
– Я нашла нужный тебе ответ, Крофти, дорогой, – сказала она, грызя кончик изрядно исписанного карандаша.
– Сколько? – спросил Майкрофт, скармливая червям предлоги.
Его «ребятки» жадно пожирали абстрактную пищу.
– Девять.
Майкрофт что-то пробормотал и записал цифру в блокнот. Затем открыл большую книгу с бронзовыми застежками, которую накануне я не успела хорошенько рассмотреть. В ней обнаружилась полость, куда дядя положил напечатанное крупным шрифтом стихотворение Вордсворта «Как облако бродил я, одинокий». Туда же он высыпал книжных червей, которые сразу принялись за работу. Они расползлись по тексту, их непостижимый коллективный разум бессознательно исследовал каждое предложение, слово, букву и ударение. Они глубоко проникали в исторические, биографические и географические аллюзии, расшифровывали их внутренний смысл, скрытый в размере и рифмах, искусно играли с подтекстом, контекстом и модуляциями. После этого они составили несколько собственных стихотворений и конвертировали результат в бинарный код.
– Озера! Нарциссы! Одиночество! Память!– возбужденно шептали черви, пока Майкрофт осторожно закрывал книгу и защелкивал бронзовые застежки. Затем он присоединил к задней обложке тяжелый кабель, перевел рычажок в положение «включено» и начал возиться с множеством ручек и кнопочек, которыми была усеяна обложка тяжелого тома. Хотя «Прозопортал» был, в сущности, биороботом, оставалось много тонких процедур, которые следовало вручную проделывать перед запуском. И поскольку штука эта была абсурдно сложна, Майкрофту пришлось записать точную последовательность процессов и комбинаций в маленькую школьную тетрадочку, причем – дабы не сперли иностранные шпионы – в единственном экземпляре. Несколько мгновений он изучал тетрадочку, затем повернул тумблеры, включил переключатели и осторожно усилил мощность, бормоча при этом себе и Полли:
– Бинаметрические, сферические, цифровые…
– Включаем?
– Нет! – рявкнул в ответ Майкрофт. – Нет, подожди… Три!
Погасла последняя из предупредительных лампочек. Он радостно улыбнулся, взял жену за руку и горячо пожал.
– Ты будешь иметь честь, – объявил он, – стать первым человеком, вступающим в стихотворение Вордсворта.
Полли обеспокоенно посмотрела на мужа.
– Ты уверен, что это безопасно?
– Абсолютно. Я час назад ходил в «Сказание о Старом Мореходе».
– Да? И как?
– Мокро. И по-моему, я забыл там свой пиджак.
– Тот, что я тебе подарила на Рождество?
– Нет, другой. Синий в крупную клетку.
– Это и есть пиджак, который я подарила тебе на Рождество, – заругалась тетя Полли. – Ну почему ты такой рассеянный? Так, что я должна сделать?
– Просто стань вот сюда. Если все пройдет хорошо, то, как только я нажму большую зеленую кнопку, черви откроют тебе путь к любимым Вордсвортовским нарциссам.
– А если все пройдет плохо? – несколько нервно спросила Полли.
Когда она выступала подопытным кроликом для мужниных машин, ей всегда приходила на память кончина Оуэнса внутри огромной меренги. Впрочем, кроме одного случая – ее слегка опалило при испытаниях одноместной пантомимической лошади (задние ноги работали на бутановом двигателе) – ни одно изобретение Майкрофта вреда ей пока не причинило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Мир замерцал и двинулся снова. Лондэн наконец нормально открыл глаза.
– Банан, – сказала я, внезапно осознав, что именно показал мне папочка.
– Извини?
– Банан. Они назовут его по фамилии разработчика.
– Четверг, ты что-то говоришь, а я ничего не понимаю, – с растерянной улыбкой пожаловался Лондэн.
– Тут только что был мой папа.
– А-а. Он по-прежнему вне времени?
– По-прежнему. Слушай, извини за прошлое.
– И ты меня, – ответил Лондэн и замолчал.
Мне хотелось прикоснуться к его лицу, но вместо этого я ляпнула:
– Мне тебя не хватало.
Не надо было этого говорить, и я мысленно обругала себя. Слишком сильно, слишком скоро. Лондэн занервничал:
– Значит, при отъезде надо было захватить с собой. Мне тоже тебя недоставало. Первый год был самым тяжелым.
Он ненадолго замолчал. Сыграл несколько нот, затем продолжил:
– У меня своя жизнь, и она мне нравится. Иногда мне кажется, что Четверг Нонетот – персонаж одной из моих книг, придуманная мной женщина, которую я хотел бы любить. Теперь… что поделать, я пережил это.
Это было совершенно не то, что я надеялась услышать, но после всего случившегося я не вправе была винить его.
– И все-таки ты пришел меня повидать.
Лондэн улыбнулся:
– Ты в моем городе, Чет. Когда в твой город приезжает друг, ты обязательно встречаешься с ним. Разве не так?
– И ты всегда покупаешь им цветы? Полковник Фелпс тоже удостоился роз?
– Нет, он получил лилии. Старые привычки умирают долго.
– Вижу. Тебе это пошло на пользу.
– Спасибо, – ответил он. – Ты ни разу не ответила на мои письма.
– Я их даже не читала.
– Ты замужем?
– По-моему, это не твое дело.
– Значит, нет.
Разговор принял неприятный оборот. Пора было свертывать тему.
– Знаешь, Лондэн, я устала как собака. А завтра тяжелый день.
Я встала и пошла прочь. Лондэн, прихрамывая, двинулся следом. Он потерял в Крыму ногу, но неплохо приспособился обходиться без нее. Догнал меня у стойки:
– Поужинаем как-нибудь?
Я обернулась:
– Конечно.
– Во вторник?
– Почему бы и нет?
– Хорошо, – сказал Лондэн, потирая руки. – Соберем нашу роту…
Так, при чем тут рота?
– Подожди. Вторник не подойдет.
– Почему? Три секунды назад он тебя вполне устраивал. Опять твой папа?
– Нет. Просто мне надо разгрести кучу дел. Пиквику надо наладить жилье, а я еще не успела забрать его с аэровокзала. Все эти перелеты заставляют беднягу нервничать. Помнишь, когда мы летали в Мулл, его вырвало на стюарда?
Я поспешно взяла себя в руки – надо же, болтаю, как идиотка.
– Только не говори, – сказал Лондэн, – что тебе еще надо вымыть голову.
– Очень смешно.
– Короче, что у тебя за дела в Суиндоне? – спросил Лондэн.
– Я мою посуду в «Смеющемся бургере».
– Самое то для тебя. ТИПА?
– Перевелась в Суиндонское отделение литтективов.
– Насовсем? – спросил он. – То есть я не понял: ты вернулась в Суиндон насовсем?
– Не знаю.
Я коснулась его руки. Мне хотелось обнять его и разреветься, сказать, что я люблю его и буду всегда любить, как любят только восторженные, переполненные чувствами девочки, но время для таких заявлений было неподходящим, неправильным, как сказал бы мой папочка, и я решила перейти в наступление.
– А ты женат?
– Нет.
– И не думал никогда?
– Думал, и не раз.
Мы оба замолчали. Нам надо было так много сказать друг другу, что мы не знали, с чего начать. Лондэн открыл второй фронт:
– Хочешь посмотреть «Ричарда Третьего»?
– А его все еще не сняли?
– Конечно нет!
– Очень хочу, но я правда не знаю, когда у меня будет время. Сейчас ситуация… неопределенная.
Я видела, что он не верит мне. Но не могла же я сказать, что иду по следу уникального преступника, который умеет воровать мысли и создавать фантомы, который не фиксируется видеопленкой и которому убить – как хихикнуть. Лондэн вздохнул, достал визитку и положил на стойку.
– Позвони мне. Как только освободишься. Обещаешь?
– Обещаю.
Он поцеловал меня в щеку, опустошил свой бокал, еще раз всмотрелся в меня и похромал прочь из бара. Я осталась тупо глядеть на визитку. Я ее так и не взяла. Зачем? Я помнила его номер телефона наизусть.
Моя комната была точной копией остальных номеров отеля. Картины намертво привинчены к стенам, бутылки в мини-баре откупорены, выпиты, наполнены вновь водой или чаем и закупорены коммивояжерами, слишком скупыми, чтобы платить за выпивку. Окна выходили на север, как раз на аэродром. Сейчас швартовался большой дирижабль на сорок два места, его серебристые бока сверкали в темноте ночи. Маленький дирижаблик, на котором прилетела я, отправился в Солсбери. Через два дня вернется. Может, покататься на нем еще? Я включила телевизор и попала на «Парламентские будни». Весь день, оказывается, кипели дебаты по Крыму, они не закончились до сих пор. Я вывернула карманы в поисках мелочи, достала пистолет из кобуры и открыла тумбочку у кровати. Чего там только не было! Кроме Гидеоновской Библии, нашлись учения Будды, английский перевод Корана, томик молитв ВСБ, веслианские памфлеты, два амулета Общества Христианского Сознания, «Размышления» святого Звлкса и полное собрание сочинений Уильяма Шекспира. Я выгребла все книги, засунула их в шкаф и положила в тумбочку пистолет. Расстегнула молнию чемодана и начала устраиваться. Квартиру в Лондоне я оплатить не успела, так что не знала, оставят ее за мной или нет.
Как ни странно, я чувствовала, что в городе мне очень уютно, и не была уверена в том, что мне это нравится. Я вывернула все вещи на постель и тщательно разложила по местам. Пристроила пару книг и спасшую мне жизнь «Джен Эйр» на тумбочку возле постели. Достала фото Лондэна и пошла было к письменному столу, немного подумала и засунула фото лицом вниз в бельевой ящик. Раз он сам рядом, зачем мне снимок? Телевизор продолжал бубнить:
– …несмотря на вмешательство Франции и российские гарантии безопасного проживания для английских поселенцев, создается впечатление, что английское правительство не вернется за стол переговоров в Будапеште. Поскольку Англия твердо намерена начать наступление с новыми плазменными винтовками «круть», мир так и не осенит Крымский полуостров…
Диктор перевернул несколько страниц.
– А теперь местные новости. Беспорядки в Чичестере начались после того, как группа неосюрреалистов решила отметить четвертую годовщину легализации сюрреализма. Репортаж с места событий ведет для «ЖАБ-Ньюс» Генри Гробоскоп. Генри?
На экране появилось дрожащее изображение, и я на мгновение задержалась на нем взглядом. За спиной Гробоскопа горела перевернутая машина и суетились несколько полицейских в бронежилетах. Все знали, что Генри Гробоскопа готовят для работы в Крыму в качестве военного корреспондента. Генри, втайне надеявшийся, что война нипочем не закончится, пока он туда не попадет, щеголял в морской форме и говорил торопливо и взволнованно – как подобает корреспонденту в зоне боевых действий:
– Здесь становится жарковато, Брайан. Я нахожусь в сотне ярдов от зоны беспорядков. Повсюду перевернутые и подожженные автомашины. Полиция весь день пыталась рассеять толпу, но численный перевес был не на их стороне. Сегодня вечером несколько сотен рафаэлитов окружили издательство «N'est pas une pipe», в котором забаррикадировалась сотня неосюрреалистов. Демонстранты снаружи выкрикивали лозунги Итальянского Возрождения, потом полетели камни и другие импровизированные снаряды. Неосюрреалисты в ответ открыли стрельбу в демонстрантов и почти взяли верх над ними, но тут вмешалась полиция. Минуточку, я вижу, как полиция берет кого-то под арест. Я попытаюсь взять интервью.
Я печально покачала головой и убрала в шкаф тапочки. Запретили сюрреализм – пошли бесконечные беспорядки, сняли запрет – беспорядки все равно продолжаются. Гробоскоп догнал полицейского, который конвоировал юнца в костюме шестнадцатого века. На физиономии арестованного была вытатуирована репродукция Длани Господней из Сикстинской капеллы.
– Простите, сэр, как вы ответите на обвинения в нетерпимости и неуважении к переменам и экспериментам во всех областях искусства?
Возрожденец злобно осклабился в камеру:
– Говорят, что только мы, возрожденцы, устраиваем беспорядки, но я видел нынче вечером барочников, рафаэлитов, романтиков и маньеристов. Это массовое объединенное выступление классических искусств против тупых ублюдков, которые прячутся за словами о мировом прогрессе. Это не только…
Полицейский дернул его за руку и поволок дальше. Гробоскоп увернулся от пролетевшего кирпича и закончил репортаж:
– С вами был Генри Гробоскоп, «ЖАБ-ньюс», прямая трансляция из Чичестера.
Я выключила телевизор с помощью пульта, прикованного к тумбочке со стороны кровати. Села на постель, распустила прическу, почесала голову. Подозрительно понюхала волосы и решила сегодня в душ не лазить. Я слишком жестко повела себя с Лондэном. Даже при всех наших разногласиях у нас оставалось достаточно общего, чтобы сохранять дружбу.
11. ПОЛЛИ ВКЛЮЧАЕТ ВНУТРЕННЕЕ ЗРЕНИЕ
Думаю, Вордсворт, увидев меня, удивился не меньше, чем я при виде поэта. Не часто случается нам вернуться в свои любимые воспоминания и застать там кого-то другого, кто начал любоваться этим зрелищем раньше нас.
Полли Нонетот. Эксклюзивное интервью для «Воскресной Совы»
Пока я по мере сил разбиралась с Лондэном, мои дядя и тетя трудились в мастерской Майкрофта. Как я узнала потом, все вроде бы шло путем. По крайней мере, поначалу.
Когда вошла Полли, Майкрофт кормил книжных червей. Она только что закончила какие-то математические расчеты совершенно запредельной для Майкрофта сложности.
– Я нашла нужный тебе ответ, Крофти, дорогой, – сказала она, грызя кончик изрядно исписанного карандаша.
– Сколько? – спросил Майкрофт, скармливая червям предлоги.
Его «ребятки» жадно пожирали абстрактную пищу.
– Девять.
Майкрофт что-то пробормотал и записал цифру в блокнот. Затем открыл большую книгу с бронзовыми застежками, которую накануне я не успела хорошенько рассмотреть. В ней обнаружилась полость, куда дядя положил напечатанное крупным шрифтом стихотворение Вордсворта «Как облако бродил я, одинокий». Туда же он высыпал книжных червей, которые сразу принялись за работу. Они расползлись по тексту, их непостижимый коллективный разум бессознательно исследовал каждое предложение, слово, букву и ударение. Они глубоко проникали в исторические, биографические и географические аллюзии, расшифровывали их внутренний смысл, скрытый в размере и рифмах, искусно играли с подтекстом, контекстом и модуляциями. После этого они составили несколько собственных стихотворений и конвертировали результат в бинарный код.
– Озера! Нарциссы! Одиночество! Память!– возбужденно шептали черви, пока Майкрофт осторожно закрывал книгу и защелкивал бронзовые застежки. Затем он присоединил к задней обложке тяжелый кабель, перевел рычажок в положение «включено» и начал возиться с множеством ручек и кнопочек, которыми была усеяна обложка тяжелого тома. Хотя «Прозопортал» был, в сущности, биороботом, оставалось много тонких процедур, которые следовало вручную проделывать перед запуском. И поскольку штука эта была абсурдно сложна, Майкрофту пришлось записать точную последовательность процессов и комбинаций в маленькую школьную тетрадочку, причем – дабы не сперли иностранные шпионы – в единственном экземпляре. Несколько мгновений он изучал тетрадочку, затем повернул тумблеры, включил переключатели и осторожно усилил мощность, бормоча при этом себе и Полли:
– Бинаметрические, сферические, цифровые…
– Включаем?
– Нет! – рявкнул в ответ Майкрофт. – Нет, подожди… Три!
Погасла последняя из предупредительных лампочек. Он радостно улыбнулся, взял жену за руку и горячо пожал.
– Ты будешь иметь честь, – объявил он, – стать первым человеком, вступающим в стихотворение Вордсворта.
Полли обеспокоенно посмотрела на мужа.
– Ты уверен, что это безопасно?
– Абсолютно. Я час назад ходил в «Сказание о Старом Мореходе».
– Да? И как?
– Мокро. И по-моему, я забыл там свой пиджак.
– Тот, что я тебе подарила на Рождество?
– Нет, другой. Синий в крупную клетку.
– Это и есть пиджак, который я подарила тебе на Рождество, – заругалась тетя Полли. – Ну почему ты такой рассеянный? Так, что я должна сделать?
– Просто стань вот сюда. Если все пройдет хорошо, то, как только я нажму большую зеленую кнопку, черви откроют тебе путь к любимым Вордсвортовским нарциссам.
– А если все пройдет плохо? – несколько нервно спросила Полли.
Когда она выступала подопытным кроликом для мужниных машин, ей всегда приходила на память кончина Оуэнса внутри огромной меренги. Впрочем, кроме одного случая – ее слегка опалило при испытаниях одноместной пантомимической лошади (задние ноги работали на бутановом двигателе) – ни одно изобретение Майкрофта вреда ей пока не причинило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44