Днем дирижабль мог бы затмить солнце.
Я вошла в вестибюль. Мильтоновский кон закончился, и Лиз приветствовала меня скорее как друга, а не гостя.
– Добрый вечер, мисс Нонетот. Все в порядке?
– Да не совсем, – улыбнулась я. – Но все равно спасибо.
– Вечером привезли вашего дронта, – сказала Лиз. – Он в вольере номер пять. Новости расходятся быстро – суиндонские фэны дронтов тут уже побывали. Они говорят, что это очень редкая версия – один что-то там. Они просили, чтобы вы им позвонили.
– Он один-два, – рассеянно прошептала я. Сейчас мне было не до дронтов. Я молча стояла у стойки.
Лиз почувствовала мою нерешительность.
– Могу я вам помочь?
– Мистер Парк-Лейн не звонил?
– Нет. А должен был?
– Да вообще-то нет. На случай, если он позвонит, я буду у себя в комнате или в «Чеширском коте». А если вы меня не найдете, то попросите его перезвонить через полчаса, ладно?
– А почему вы просто не пошлете ему открытку с просьбой прийти?
– Господи, неужто все так очевидно?
Лиз кивнула.
– Он женится.
– Не на вас?
– Нет.
– Печально.
– И мне тоже. А вас никто никогда не просил выйти замуж?
– Просил, конечно.
– И что вы сказали?
– Я сказала: когда выйдешь, попроси еще раз.
– И попросил?
– Нет.
Я навестила Пиквика, который вроде бы уютно устроился. При виде меня он радостно защелкал клювом. Наперекор теории экспертов, дронты оказались на удивление сообразительными и разумными – неуклюжая легендарная птица была совсем другой. Я дала ему арахиса и под плащом протащила к себе в комнату. Не то чтобы вольера была грязной или неприятной, я просто не хотела оставлять его в одиночестве. Я положила в ванной его любимый коврик, чтобы он мог поспать, и постелила там газеты. Потом сказала, что хочу завтра отвезти его к моей матери, и оставила его любоваться из окна машинами на парковке.
– Добрый вечер, мисс, – сказал бармен в «Чеширском коте». – Чем ворон похож на письменный стол?
– Тем, что в слове «оба» есть буква «б».
– Отлично. Половинку «Ворчуна»?
– Шутите? Джин с тоником. Двойной.
Он улыбнулся и вернулся к своим стекляшкам.
– Полиция?
– ТИПА.
– Литтектив?
– Угу.
Я взяла свой стакан.
– А я учился на литтектива, – задумчиво сказал он. – До кадета дошел.
– Что случилось?
– Моя девушка была воинствующей марловианкой. Переделала несколько «Говорящих Уиллов» так, что они стали читать «Тамерлана» Марло. Когда она попалась, к делу приплели и меня. Вот так. Меня даже в армию не взяли.
– Как вас зовут?
– Крис.
– Четверг.
Мы пожали друг другу руки.
– Я могу говорить только за себя, Крис, но я отслужила в армии и служу в ТИПА-Сети, так что скажи своей девушке спасибо.
– Я и говорю, – поторопился уверить Крис. – Каждый день. Теперь мы женаты, и у нас двое детишек. По вечерам я работаю в баре, а днем – директором суиндонского отделения Общества Кита Марло. У нас около четырех тысяч членов. Неплохо для елизаветинского фальшивомонетчика, убийцы, игрока и безбожника.
– Есть люди, которые утверждают, будто бы он написал пьесы, приписываемые Шекспиру.
Крис растерялся. Его охватили подозрения.
– Не думаю, что имеет смысл обсуждать это с литтективом.
– Споры не противозаконны, Крис. Мы что, по-твоему, полиция мыслей?
– А разве этим не ТИПА-2 занимается?
– Так что там насчет Марло?
Крис заговорил шепотом:
– Ладно. Я считаю, что Марло мог написать эти пьесы. Он, несомненно, был блестящим драматургом, об этом свидетельствуют его «Фауст», «Тамерлан» и «Эдуард II». Он был единственным человеком своего времени, который мог бы это сделать. Забудьте о Бэконе и Оксфорде – им до Марло как до луны.
– Но Марло был убит в тысяча пятьсот девяносто третьем году, – медленно ответила я. – Большая часть пьес написана после этой даты.
Крис испытующе посмотрел на меня и заговорил еще тише:
– Конечно. Если он действительно был убит в тот день.
– Не поняла?
– Возможно, его смерть была инсценирована.
– Зачем?
Крис глубоко вздохнул. Уж в этом вопросе он разбирался.
– Вспомните: королева Елизавета была протестанткой. Атеизм, как и папизм, ниспровергает авторитет протестантской церкви и самой королевы как ее главы.
– Государственная измена, – пробормотала я. – Карается смертной казнью.
– Вот именно. В апреле девяносто третьего Тайный Совет арестовал некоего Томаса Кида по обвинению в публикации антиправительственного памфлета. При обыске его комнаты были найдены атеистические произведения.
– И что?
– Кид указал на Марло. Сказал, что Марло написал их два года назад, когда они жили вместе. Восемнадцатого мая девяносто третьего года Марло арестовали и допросили. А затем освободили под залог – похоже, просто не хватило доказательств, чтобы отдать его под суд.
– А как же его дружба с Уолсингемом? – спросила я.
– Я к этому и веду. Уолсингем был влиятельной фигурой в тайной полиции, они знали друг друга много лет. С появлением все новых и новых свидетельств против Марло его арест с каждым днем неизбежно приближался. Но утром тридцатого мая Марло был убит в пьяной драке – вроде бы из-за неоплаченного счета.
– Как удачно!
– Более чем. Я уверен, что Уолсингем подстроил убийство своего друга. Три собутыльника Марло были людьми Уолсингема. Коронера подкупили, и Марло скрылся под псевдонимом «Шекспир». Уилл, разорившийся актер, знакомый с Марло еще по труппе «Шордич», наверняка ухватился за шанс подзаработать. И надо полагать, его карьера закончилась, когда Марло и вправду умер.
– Интересная теория. Но разве «Венеру и Адониса» не напечатали за несколько месяцев до смерти Марло? До ареста Кида?
Крис закашлялся.
– Хороший вопрос. Могу предположить, что замысел начали воплощать несколько преждевременно – или просто возникла путаница в записях.
Он замолк на мгновение, огляделся по сторонам и еще сильнее понизил голос:
– Только не рассказывайте другим марловианцам. В версии с инсценированной смертью есть и другие нестыковки.
– Я вся внимание.
– Марло был убит на территории, находившейся в юрисдикции королевского коронера. Тело с ножевой раной осматривали шестнадцать присяжных. Подкуп королевского коронера – штука маловероятная. Будь я Уолсингемом, я бы «убил» Марло в какой-нибудь дыре, где подкупить коронера намного легче. А еще – стоило бы подстраховаться и изуродовать тело так, чтобы его невозможно было опознать.
– Что вы говорите!
– Нельзя исключить и такой версии: Уолсингем сам приказал убить Марло, чтобы тот не сказал ничего лишнего. Под пыткой много что болтают, а Марло мог скомпрометировать Уолсингема по уши.
– Ну и что? – спросила я. – А как быть с вечными вопросами – отсутствием весомых свидетельств о жизни Шекспира, о его существовании в двух лицах, о том, наконец, что никто в Стрэтфорде не подозревал о его литературной деятельности?
Крис пожал плечами.
– Не знаю, Четверг. Просто за вычетом Марло в елизаветинском Лондоне не останется ни единого человека, который мог бы написать эти пьесы.
– Какие-нибудь теории есть?
– Никаких. Но елизаветинцы были забавной компанией. Придворные интриги, тайная служба…
– Эпоха перемен…
– Именно. Будем здоровы.
Мы чокнулись, и Крис отошел обслужить очередного клиента. Я с полчасика поиграла на пианино, прежде чем пойти лечь спать. По пути зашла к Лиз. Лондэн так и не позвонил.
27. АИД ВЫБИРАЕТ НОВУЮ РУКОПИСЬ
Я надеялся заполучить рукопись Остин или Троллопа, Теккерея, Филдинга или Свифта. Может, Джонсона, Уэллса или Конан-Дойла. Забавно было бы отыскать Дефо. Но представьте себе мою радость, когда я узнал, что шедевр Бронте «Джен Эйр» выставлен в ее старом доме! Судьба не могла быть щедрее…
Ахерон Аид. Порочность во имя удовольствия и процветания
К нашим рекомендациям по охране в музее Бронте прислушались, и в ту ночь там стояли на страже пятеро вооруженных охранников. Все крепкие йоркширцы, назначенные на этот почетный пост по причине высокоразвитого чувства литературной гордости. Один оставался в комнате, где хранили рукопись, второй дежурил в здании, двое патрулировали снаружи, а пятый сидел в маленькой комнатке за монитором. Не сводя бдительного ока с экранов, он жевал сэндвич с яйцом и луком и, естественно, ничего подозрительного не заметил. Способности Ахерона были засекречены для всех агентств младше Девятки.
Аид вошел с легкостью. Он просто проскользнул в кухонную дверь, вскрыв замок фомкой. Охранник внутри здания шагов Ахерона не услышал. Его скорченное тело позднее было обнаружено под раковиной. Ахерон осторожно поднялся по лестнице, стараясь не шуметь. Вообще-то он мог поднимать какой угодно шум, пистолеты охранников не способны были причинить ему вред, но зачем нарываться? Он медленно прокрался по коридору в комнату, где хранилась рукопись, и заглянул внутрь. Комната была пустой. Охранник почему-то отсутствовал. Аид подошел к боксу из бронестекла и положил на него руку – прямо над книгой. Стекло под его ладонью пошло волнами и потекло; вскоре оно размягчилось настолько, что Аид просунул пальцы внутрь и вцепился в бумажные страницы. Когда он вытащил рукопись, дестабилизированное стекло распрямилось, как резина, и снова затвердело. Единственным свидетельством того, что молекулы перестраивались, осталась легкая рябь на поверхности стекла. Аид триумфально усмехнулся, прочитав на первой странице:
ДЖЕН ЭЙР
Автобиография, написанная Керрером Беллом
Октябрь, 1847
Ахерон намеревался просто похитить книгу, но ему всегда нравилась эта история. Поддавшись соблазну, он начал читать.
Она была открыта на эпизоде, когда Джен Эйр лежит в постели и прислушивается к странному звуку. Где-то совсем рядом звучит низкий сатанинский смех. Убедившись, что его источник находится не в ее комнате, Джен встает и, поспешно задвинув щеколду, кричит:
– Кто там?
В ответ слышатся какие-то стоны, звук удаляющихся шагов, вдали захлопывается дверь. Джен набрасывает на плечи шаль, медленно отодвигает задвижку и осторожно выглядывает в щелку. На ковровой дорожке она видит свечу и замечает, что коридор полон дыма. Скрип приоткрывшейся двери в комнату Рочестера привлекает ее внимание, и тут она замечает тусклое мерцание огня внутри. Джен, забыв обо всем, бросается туда, врывается в горящую комнату Рочестера и пытается разбудить спящего, крича:
– Проснитесь! Проснитесь!
Рочестер не шевелится, и Джен с возрастающей тревогой замечает, что простыни уже тлеют. Она хватает кувшин с водой и выплескивает на постель, потом приносит еще кувшин из своей комнаты. С трудом ей удается залить огонь вокруг кровати, и тут Рочестер, очнувшийся в луже воды, спрашивает:
– Что это, наводнение?
– Нет, сэр, – отвечает она. – Но здесь был пожар. Вставайте, прошу вас, вы залиты водой, я сейчас принесу свечу.
Рочестер не вполне понимает, что происходит.
– Во имя всех фей в христианском мире, скажи: – это вы, Джен Эйр? – спросил он. – Что вы сделали со мной, колдунья? Кто здесь в комнате, кроме вас? Так вы решили утопить меня?
– Повернись. Медленно.
Это произнес уже охранник, отвлекший Ахерона от чтения.
– Как же я ненавижу такие вещи! – возопил он, поворачиваясь к офицеру, который держал его на мушке. – На самом интересном месте!
– Не двигайся и положи рукопись.
Ахерон так и сделал. Охранник отцепил от пояса уоки-токи и поднес к губам.
– Не надо, – тихо сказал Ахерон.
– Да неужто? – уверенно отозвался охранник. – И с какой же стати?
– А с такой, – ответил Ахерон, поймав взгляд охранника и заглянув ему в душу, – что иначе вы никогда не узнаете, почему от вас ушла ваша жена.
Охранник опустил уоки-токи.
– Что ты знаешь про Денизу?
Я провалилась в зыбкий беспокойный сон. Во сне я снова была в Крыму. Меня окружал грохот пушек и металлический лязг, с которым снаряд попадает в боевую машину пехоты. Я даже ощущала в воздухе вкус пыли, кордита и аматола, слышала глухие крики моих товарищей, треск выстрелов и визг вездесущих пуль. Восьмидесятипятимиллиметровые русские пушки били почти в упор, так что целиться им было просто незачем. Того, что тебя убьет, все равно услышать не успеешь. Я снова служила в легкой танковой – возвращалась на поле боя вопреки приказу отступить. Я вела машину по лугу, по остаткам предыдущих сражений. Машину сильно тряхнуло, и крыша над головой лопнула, внутрь ударил луч света, в котором заплясала пыль. Это оказалось неожиданно красиво. Та же незримая рука подняла машину и подбросила ее в воздух. Несколько ярдов мы катились на одной гусенице, потом плюхнулись в обычное положение. Мотор еще работал, управление тоже действовало. Я продолжала двигаться вперед, наплевав на повреждения. И лишь когда я потянулась к рации, поняла, что крышу-то снесло. Это было отрезвляющее открытие, но времени на размышление не оставалось.
Впереди дымились остатки гордости Уэссекских танковых войск – Третьей легкой танковой бригады. Русские восьмидесятипятимиллиметровки замолчали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Я вошла в вестибюль. Мильтоновский кон закончился, и Лиз приветствовала меня скорее как друга, а не гостя.
– Добрый вечер, мисс Нонетот. Все в порядке?
– Да не совсем, – улыбнулась я. – Но все равно спасибо.
– Вечером привезли вашего дронта, – сказала Лиз. – Он в вольере номер пять. Новости расходятся быстро – суиндонские фэны дронтов тут уже побывали. Они говорят, что это очень редкая версия – один что-то там. Они просили, чтобы вы им позвонили.
– Он один-два, – рассеянно прошептала я. Сейчас мне было не до дронтов. Я молча стояла у стойки.
Лиз почувствовала мою нерешительность.
– Могу я вам помочь?
– Мистер Парк-Лейн не звонил?
– Нет. А должен был?
– Да вообще-то нет. На случай, если он позвонит, я буду у себя в комнате или в «Чеширском коте». А если вы меня не найдете, то попросите его перезвонить через полчаса, ладно?
– А почему вы просто не пошлете ему открытку с просьбой прийти?
– Господи, неужто все так очевидно?
Лиз кивнула.
– Он женится.
– Не на вас?
– Нет.
– Печально.
– И мне тоже. А вас никто никогда не просил выйти замуж?
– Просил, конечно.
– И что вы сказали?
– Я сказала: когда выйдешь, попроси еще раз.
– И попросил?
– Нет.
Я навестила Пиквика, который вроде бы уютно устроился. При виде меня он радостно защелкал клювом. Наперекор теории экспертов, дронты оказались на удивление сообразительными и разумными – неуклюжая легендарная птица была совсем другой. Я дала ему арахиса и под плащом протащила к себе в комнату. Не то чтобы вольера была грязной или неприятной, я просто не хотела оставлять его в одиночестве. Я положила в ванной его любимый коврик, чтобы он мог поспать, и постелила там газеты. Потом сказала, что хочу завтра отвезти его к моей матери, и оставила его любоваться из окна машинами на парковке.
– Добрый вечер, мисс, – сказал бармен в «Чеширском коте». – Чем ворон похож на письменный стол?
– Тем, что в слове «оба» есть буква «б».
– Отлично. Половинку «Ворчуна»?
– Шутите? Джин с тоником. Двойной.
Он улыбнулся и вернулся к своим стекляшкам.
– Полиция?
– ТИПА.
– Литтектив?
– Угу.
Я взяла свой стакан.
– А я учился на литтектива, – задумчиво сказал он. – До кадета дошел.
– Что случилось?
– Моя девушка была воинствующей марловианкой. Переделала несколько «Говорящих Уиллов» так, что они стали читать «Тамерлана» Марло. Когда она попалась, к делу приплели и меня. Вот так. Меня даже в армию не взяли.
– Как вас зовут?
– Крис.
– Четверг.
Мы пожали друг другу руки.
– Я могу говорить только за себя, Крис, но я отслужила в армии и служу в ТИПА-Сети, так что скажи своей девушке спасибо.
– Я и говорю, – поторопился уверить Крис. – Каждый день. Теперь мы женаты, и у нас двое детишек. По вечерам я работаю в баре, а днем – директором суиндонского отделения Общества Кита Марло. У нас около четырех тысяч членов. Неплохо для елизаветинского фальшивомонетчика, убийцы, игрока и безбожника.
– Есть люди, которые утверждают, будто бы он написал пьесы, приписываемые Шекспиру.
Крис растерялся. Его охватили подозрения.
– Не думаю, что имеет смысл обсуждать это с литтективом.
– Споры не противозаконны, Крис. Мы что, по-твоему, полиция мыслей?
– А разве этим не ТИПА-2 занимается?
– Так что там насчет Марло?
Крис заговорил шепотом:
– Ладно. Я считаю, что Марло мог написать эти пьесы. Он, несомненно, был блестящим драматургом, об этом свидетельствуют его «Фауст», «Тамерлан» и «Эдуард II». Он был единственным человеком своего времени, который мог бы это сделать. Забудьте о Бэконе и Оксфорде – им до Марло как до луны.
– Но Марло был убит в тысяча пятьсот девяносто третьем году, – медленно ответила я. – Большая часть пьес написана после этой даты.
Крис испытующе посмотрел на меня и заговорил еще тише:
– Конечно. Если он действительно был убит в тот день.
– Не поняла?
– Возможно, его смерть была инсценирована.
– Зачем?
Крис глубоко вздохнул. Уж в этом вопросе он разбирался.
– Вспомните: королева Елизавета была протестанткой. Атеизм, как и папизм, ниспровергает авторитет протестантской церкви и самой королевы как ее главы.
– Государственная измена, – пробормотала я. – Карается смертной казнью.
– Вот именно. В апреле девяносто третьего Тайный Совет арестовал некоего Томаса Кида по обвинению в публикации антиправительственного памфлета. При обыске его комнаты были найдены атеистические произведения.
– И что?
– Кид указал на Марло. Сказал, что Марло написал их два года назад, когда они жили вместе. Восемнадцатого мая девяносто третьего года Марло арестовали и допросили. А затем освободили под залог – похоже, просто не хватило доказательств, чтобы отдать его под суд.
– А как же его дружба с Уолсингемом? – спросила я.
– Я к этому и веду. Уолсингем был влиятельной фигурой в тайной полиции, они знали друг друга много лет. С появлением все новых и новых свидетельств против Марло его арест с каждым днем неизбежно приближался. Но утром тридцатого мая Марло был убит в пьяной драке – вроде бы из-за неоплаченного счета.
– Как удачно!
– Более чем. Я уверен, что Уолсингем подстроил убийство своего друга. Три собутыльника Марло были людьми Уолсингема. Коронера подкупили, и Марло скрылся под псевдонимом «Шекспир». Уилл, разорившийся актер, знакомый с Марло еще по труппе «Шордич», наверняка ухватился за шанс подзаработать. И надо полагать, его карьера закончилась, когда Марло и вправду умер.
– Интересная теория. Но разве «Венеру и Адониса» не напечатали за несколько месяцев до смерти Марло? До ареста Кида?
Крис закашлялся.
– Хороший вопрос. Могу предположить, что замысел начали воплощать несколько преждевременно – или просто возникла путаница в записях.
Он замолк на мгновение, огляделся по сторонам и еще сильнее понизил голос:
– Только не рассказывайте другим марловианцам. В версии с инсценированной смертью есть и другие нестыковки.
– Я вся внимание.
– Марло был убит на территории, находившейся в юрисдикции королевского коронера. Тело с ножевой раной осматривали шестнадцать присяжных. Подкуп королевского коронера – штука маловероятная. Будь я Уолсингемом, я бы «убил» Марло в какой-нибудь дыре, где подкупить коронера намного легче. А еще – стоило бы подстраховаться и изуродовать тело так, чтобы его невозможно было опознать.
– Что вы говорите!
– Нельзя исключить и такой версии: Уолсингем сам приказал убить Марло, чтобы тот не сказал ничего лишнего. Под пыткой много что болтают, а Марло мог скомпрометировать Уолсингема по уши.
– Ну и что? – спросила я. – А как быть с вечными вопросами – отсутствием весомых свидетельств о жизни Шекспира, о его существовании в двух лицах, о том, наконец, что никто в Стрэтфорде не подозревал о его литературной деятельности?
Крис пожал плечами.
– Не знаю, Четверг. Просто за вычетом Марло в елизаветинском Лондоне не останется ни единого человека, который мог бы написать эти пьесы.
– Какие-нибудь теории есть?
– Никаких. Но елизаветинцы были забавной компанией. Придворные интриги, тайная служба…
– Эпоха перемен…
– Именно. Будем здоровы.
Мы чокнулись, и Крис отошел обслужить очередного клиента. Я с полчасика поиграла на пианино, прежде чем пойти лечь спать. По пути зашла к Лиз. Лондэн так и не позвонил.
27. АИД ВЫБИРАЕТ НОВУЮ РУКОПИСЬ
Я надеялся заполучить рукопись Остин или Троллопа, Теккерея, Филдинга или Свифта. Может, Джонсона, Уэллса или Конан-Дойла. Забавно было бы отыскать Дефо. Но представьте себе мою радость, когда я узнал, что шедевр Бронте «Джен Эйр» выставлен в ее старом доме! Судьба не могла быть щедрее…
Ахерон Аид. Порочность во имя удовольствия и процветания
К нашим рекомендациям по охране в музее Бронте прислушались, и в ту ночь там стояли на страже пятеро вооруженных охранников. Все крепкие йоркширцы, назначенные на этот почетный пост по причине высокоразвитого чувства литературной гордости. Один оставался в комнате, где хранили рукопись, второй дежурил в здании, двое патрулировали снаружи, а пятый сидел в маленькой комнатке за монитором. Не сводя бдительного ока с экранов, он жевал сэндвич с яйцом и луком и, естественно, ничего подозрительного не заметил. Способности Ахерона были засекречены для всех агентств младше Девятки.
Аид вошел с легкостью. Он просто проскользнул в кухонную дверь, вскрыв замок фомкой. Охранник внутри здания шагов Ахерона не услышал. Его скорченное тело позднее было обнаружено под раковиной. Ахерон осторожно поднялся по лестнице, стараясь не шуметь. Вообще-то он мог поднимать какой угодно шум, пистолеты охранников не способны были причинить ему вред, но зачем нарываться? Он медленно прокрался по коридору в комнату, где хранилась рукопись, и заглянул внутрь. Комната была пустой. Охранник почему-то отсутствовал. Аид подошел к боксу из бронестекла и положил на него руку – прямо над книгой. Стекло под его ладонью пошло волнами и потекло; вскоре оно размягчилось настолько, что Аид просунул пальцы внутрь и вцепился в бумажные страницы. Когда он вытащил рукопись, дестабилизированное стекло распрямилось, как резина, и снова затвердело. Единственным свидетельством того, что молекулы перестраивались, осталась легкая рябь на поверхности стекла. Аид триумфально усмехнулся, прочитав на первой странице:
ДЖЕН ЭЙР
Автобиография, написанная Керрером Беллом
Октябрь, 1847
Ахерон намеревался просто похитить книгу, но ему всегда нравилась эта история. Поддавшись соблазну, он начал читать.
Она была открыта на эпизоде, когда Джен Эйр лежит в постели и прислушивается к странному звуку. Где-то совсем рядом звучит низкий сатанинский смех. Убедившись, что его источник находится не в ее комнате, Джен встает и, поспешно задвинув щеколду, кричит:
– Кто там?
В ответ слышатся какие-то стоны, звук удаляющихся шагов, вдали захлопывается дверь. Джен набрасывает на плечи шаль, медленно отодвигает задвижку и осторожно выглядывает в щелку. На ковровой дорожке она видит свечу и замечает, что коридор полон дыма. Скрип приоткрывшейся двери в комнату Рочестера привлекает ее внимание, и тут она замечает тусклое мерцание огня внутри. Джен, забыв обо всем, бросается туда, врывается в горящую комнату Рочестера и пытается разбудить спящего, крича:
– Проснитесь! Проснитесь!
Рочестер не шевелится, и Джен с возрастающей тревогой замечает, что простыни уже тлеют. Она хватает кувшин с водой и выплескивает на постель, потом приносит еще кувшин из своей комнаты. С трудом ей удается залить огонь вокруг кровати, и тут Рочестер, очнувшийся в луже воды, спрашивает:
– Что это, наводнение?
– Нет, сэр, – отвечает она. – Но здесь был пожар. Вставайте, прошу вас, вы залиты водой, я сейчас принесу свечу.
Рочестер не вполне понимает, что происходит.
– Во имя всех фей в христианском мире, скажи: – это вы, Джен Эйр? – спросил он. – Что вы сделали со мной, колдунья? Кто здесь в комнате, кроме вас? Так вы решили утопить меня?
– Повернись. Медленно.
Это произнес уже охранник, отвлекший Ахерона от чтения.
– Как же я ненавижу такие вещи! – возопил он, поворачиваясь к офицеру, который держал его на мушке. – На самом интересном месте!
– Не двигайся и положи рукопись.
Ахерон так и сделал. Охранник отцепил от пояса уоки-токи и поднес к губам.
– Не надо, – тихо сказал Ахерон.
– Да неужто? – уверенно отозвался охранник. – И с какой же стати?
– А с такой, – ответил Ахерон, поймав взгляд охранника и заглянув ему в душу, – что иначе вы никогда не узнаете, почему от вас ушла ваша жена.
Охранник опустил уоки-токи.
– Что ты знаешь про Денизу?
Я провалилась в зыбкий беспокойный сон. Во сне я снова была в Крыму. Меня окружал грохот пушек и металлический лязг, с которым снаряд попадает в боевую машину пехоты. Я даже ощущала в воздухе вкус пыли, кордита и аматола, слышала глухие крики моих товарищей, треск выстрелов и визг вездесущих пуль. Восьмидесятипятимиллиметровые русские пушки били почти в упор, так что целиться им было просто незачем. Того, что тебя убьет, все равно услышать не успеешь. Я снова служила в легкой танковой – возвращалась на поле боя вопреки приказу отступить. Я вела машину по лугу, по остаткам предыдущих сражений. Машину сильно тряхнуло, и крыша над головой лопнула, внутрь ударил луч света, в котором заплясала пыль. Это оказалось неожиданно красиво. Та же незримая рука подняла машину и подбросила ее в воздух. Несколько ярдов мы катились на одной гусенице, потом плюхнулись в обычное положение. Мотор еще работал, управление тоже действовало. Я продолжала двигаться вперед, наплевав на повреждения. И лишь когда я потянулась к рации, поняла, что крышу-то снесло. Это было отрезвляющее открытие, но времени на размышление не оставалось.
Впереди дымились остатки гордости Уэссекских танковых войск – Третьей легкой танковой бригады. Русские восьмидесятипятимиллиметровки замолчали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44