Затем она обернулась к сыну. Лицо ее сделалось мертвенно-бледным, а с губ уже готовы были сорваться слова упрека.
Но она так и не произнесла их, потому что увидела в глазах Джорама вопрос. А ответить на него Анджа не была готова.
И потому она развернулась, не сказав ни слова, и вышла из хижины.
Джорам, конечно же, предпринял попытку спрыгнуть с крыши — во время сбора урожая, рассчитав, что мать слишком занята и не вернется домой на обед, как происходило все чаще. Мальчишка забрался на самый край и прыгнул, всеми силами души желая повиснуть в холодном осеннем воздухе, как парят грифоны, а потом спланировать на землю, легко и плавно, словно опавший листок…
Он приземлился, но не как сорванный ветром листок, а как камень, сорвавшийся с горного склона. И здорово ушибся. Когда он поднялся на ноги и попытался вздохнуть, то почувствовал сильную боль в боку.
— А что это такое с моим малышом? — шутливо спросила у него Анджа тем вечером. — Что-то ты очень тихий.
— Я прыгнул с крыши, — ответил Джорам, упрямо насупившись. — Я хотел полетать, как остальные.
Анджа нахмурилась и уже совсем было собралась устроить выволочку сыну. И снова увидела в его глазах все тот же вопрос.
— Ну и что же, получилось? — угрюмо поинтересовалась она, безотчетно теребя край зеленого платья, давно уже превратившегося в лохмотья.
— Я упал, — сообщил Джорам не глядящей на него матери. — И ударился. Вот тут.
Он прижал ладонь к боку. Анджа пожала плечами.
— Надеюсь, ты усвоишь этот урок, — холодно произнесла она. — Ты не такой, как все остальные. Ты другой. И всякий раз, когда ты будешь пытаться подражать остальным, ты будешь причинять себе боль — или ее будут причинять тебе они.
Джорам понимал теперь, что мать права. Он действительно не такой, как другие. Но почему? В чем причина? Зимой того года, когда ему исполнилось шесть лет, этот вопрос снова начал мучить Джорама.
Джорам был красивым ребенком. Даже черствый, лишенный сантиментов надсмотрщик невольно отвлекался от своей однообразной работы и смотрел на мальчишку в тех редких случаях, когда его выпускали из хижины. Из-за того, что Джорам почти не бывал под открытым небом, кожа у него была белая, гладкая и полупрозрачная, словно мрамор. Глаза, затененные длинными черными ресницами, были большими и выразительными. Низко расположенные черные брови придавали его лицу задумчивый до странности взрослый вид.
Но самой примечательной деталью внешности Джорама были волосы. Густые, пышные, цвета воронова крыла, они росли над лбом острым мыском и падали на плечи ворохом спутанных кудрей.
К несчастью, эти самые прекрасные волосы в детстве были для Джорама сущим проклятием. Анджа отказывалась их подрезать, и теперь они сделались такими густыми и длинными, что их приходилось расчесывать по нескольку часов, чтобы распутать и привести в порядок, — а процедура была болезненная. Анджа пыталась было заплетать их, но волосы были настолько непослушные, что в считанные минуты выбивались из косы и снова принимались виться вокруг лица и рассыпаться по плечам, будто живые.
Анджа очень гордилась красотой сына. Для нее было истинным удовольствием заботиться, чтобы его волосы всегда оставались чистыми и ухоженными. По правде говоря, это было ее единственным развлечением, ибо она по-прежнему держалась надменно и продолжала сторониться соседей. Уход за волосами Джорама превратился в ежевечерний ритуал — и Джорам терпеть его не мог. Каждый вечер после скудного ужина и короткой прогулки мальчик садился на стул рядом с грубым деревянным столом, и Анджа при помощи магии и пальцев осторожно распутывала буйные, блестящие волосы сына.
Однажды вечером Джорам взбунтовался.
Весь этот день он, как обычно, сидел дома и смотрел из окна, как другие мальчики играют вместе, плавают и кувыркаются в воздухе и гоняются за хрустальным шаром, который сотворил их заводила, ясноглазый мальчишка по имени Мосия. Шумная игра закончилась, когда родители начали возвращаться с поля. Дети кинулись к родителям, цепляясь за них и вешаясь на шею. При виде этой картины Джорам помрачнел и ему сделалось как-то пусто внутри. Анджа постоянно обнимала его и вообще тряслась над ним, но ее любовь была столь яростной, что временами пугала. Джораму иногда чудилось, что мать прижимает его к себе с такой силой, будто хочет, чтобы они стали единым целым.
— Мосия! — позвал мальчишку отец и подхватил сына на руки.
Мосия наскоро поздоровался с отцом и уже готов был вновь ринуться играть.
— Ты похож на молодого льва, — сказал отец, взъерошив сыну волосы. Светлые волосы длинными прядями падали мальчишке на глаза. Отец подхватил челку и быстрым, осторожным движением состриг ее.
Тем вечером, когда Анджа усадила Джорама на стул и принялась расплетать вконец растрепавшиеся косы, Джорам вывернулся у нее из рук и повернулся к матери лицом. Взгляд его был мрачен и серьезен.
— Если бы у меня, как у остальных мальчиков, был отец, — тихо сказал Джорам, — он бы подрезал мне волосы. Если бы у меня был отец, я бы не был другим. Он бы не позволил тебе сделать меня другим.
Анджа, не сказав ни слова, ударила Джорама по лицу. Сила удара была такова, что мальчишка кубарем полетел на пол, а на щеке у него еще несколько дней красовался синяк. Но то, что последовало за этим, оставило на сердце Джорама след, не затянувшийся вовеки.
Ушибленный, рассерженный и встревоженный — ибо лицо Анджи залила мертвенная бледность, а глаза горели лихорадочным огнем, — Джорам заплакал.
— Прекрати! — Анджа ухватила сына за руку — тонкие пальцы больно впились в запястье мальчика — и рывком подняла его на ноги. — Прекрати! — яростно прошептала она. — Почему ты ревешь?
— Потому что ты сделала мне больно! — обвиняюще пробормотал Джорам. Он прижал ладонь к все еще горящей щеке и взглянул на мать угрюмо и вызывающе.
— Я сделала тебе больно! — фыркнула Анджа. — Одна оплеуха, и ты уже ревешь! Пошли!
Она вытащила сына из хижины и поволокла за собой через убогую деревушку, обитатели которой уже устроились на отдых после тяжелого трудового дня.
— Пошли, Джорам! Я покажу тебе, что значит «больно»!
Анджа прошагала по грязной улочке — она шла так быстро, что буквально волокла мальчика за собой (она всегда ходила именно так, когда вела с собой Джорама, и другие маги, подметив это обстоятельство, не раз ему удивлялись), — и подошла к жилищу каталиста, располагавшемуся на противоположном конце деревни. Воспользовавшись магией, оставшейся после рабочего дня, Анджа одним ударом распахнула дверь. Мгновение спустя они с Джорамом ввалились в дом, несомые жаром ее ярости.
— Анджа? В чем дело? — воскликнул отец Толбан, испуганно вскочив из кресла перед очагом. Марм Хадспет возилась у очага, готовя ужин; эта задача требовала больше Жизни, чем имелось у каталиста. Колбаса, висевшая над огнем, шипела и плевалась, как сама старуха Марм, варившая кашу в магическом шаре.
— Вон отсюда! — приказала Анджа старухе, не отрывая взгляда от пораженного каталиста.
— Вы… Марм, вам лучше бы выйти, — негромко произнес отец Толбан. Он хотел еще добавить «…и привести сюда надсмотрщика», но сверкающие глаза Анджи и ее идущее пятнами лицо заставили каталиста прикусить язык.
Фыркая и бормоча, Марм перенесла колбасу из очага на стол, взглянула, прищурившись, на Анджу и мальчика и вылетела за дверь, изобразив по дороге знак от дурного глаза.
Насмешливо скривив губы, Анджа заставила дверь захлопнуться и развернулась лицом к каталисту. Отец Толбан не заходил к ним с тех самых пор, как Анджа помешала ему заняться образованием Джорама. Она никогда не разговаривала с ним во время работы в поле — разве что без этого было уж совсем не обойтись. Потому-то его так потрясло появление Анджи у него в доме — и еще больше каталист поразился, увидев, что она привела с собою сына.
— В чем дело, Анджа? — снова спросил отец Толбан. — У вас что, ребенок заболел?
— Открой для нас Коридор, каталист, — повелительно произнесла Анджа с таким видом, словно приказывала слуге. Ее тон совершенно не вязался с поношенной, залатанной одеждой и испачканным грязью лицом. — Нам с мальчиком необходимо совершить путешествие.
— Как, прямо сейчас? Но… Но… — залепетал окончательно сбитый с толку отец Толбан. Это же неслыханно! Не предусмотрено! Эта женщина сошла с ума!
Тут каталиста посетила другая мысль. Он совершенно один, без всякой защиты находился в присутствии волшебницы — Альбанара, если верить ее словам, — чья Жизненная сила обжигала его, словно пламя гнева.
Наверное, она накопила энергию за день работ. Запас не может быть велик — но его вполне хватит, чтоб превратить несчастного каталиста в жабу или разнести его дом в щепки. Что же ему делать? Тянуть время. Может, у старухи Марм хватит ума сбегать за надсмотрщиком. Пытаясь сохранять спокойствие, каталист перевел взгляд с матери на ребенка; мальчик молча стоял рядом с Анджей, наполовину скрытый складками некогда богатого, а ныне изношенного платья.
И даже сейчас, невзирая на страх и смятение, отец Толбан остолбенело уставился на мальчика. Ему никогда не приходилось видеть этого ребенка вблизи — Анджа об этом неуклонно заботилась. Да, до каталиста доходили слухи о красоте мальчика — но такого он не ожидал. Иссиня-черные волосы обрамляли бледное лицо с большими темными глазами. Но внимание каталиста привлекла еще одна деталь, помимо необычайной красоты ребенка, — в огромных мерцающих глазах не было ни тени страха. Отголосок боли был: каталист видел на щеке у ребенка след, оставленный рукой Анджи. Следы высохших слез были. А страха не было — лишь спокойное торжество, как будто все происходящее было тщательно спланировано и подстроено.
— Поторопитесь, каталист! — прошипела Анджа, топнув босой ногой. — Я не привыкла, чтобы такие, как вы, заставляли меня ждать!
— П-плата, — заикаясь, пробормотал отец Толбан. С трудом оторвав взгляд от странного ребенка, он повернулся к его безумной матери. Каталиста захлестнуло облегчение: он нашел прибежище в уставе ордена. — В-вы же знаете, полагается заплатить, — продолжил он уже более строго, как будто орденские правила дали ему взаймы силу прошедших веков. — Часть вашей Жизни, госпожа Анджа, и часть Жизни мальчика, если он отправится вместе с вами…
Каталист полагал, что это заставит женщину передумать, — в конце концов, у кого из полевых магов после рабочего дня останется достаточно силы, чтобы отдать столько, сколько каталисты требуют за открытие Коридора?
Если это и заставило Анджу задуматься, то вовсе не так, как того ожидал отец Толбан. Женщина взглянула на ребенка с легким недоумением, как будто лишь сейчас вспомнила о его существовании. Затем, нахмурившись, она вновь посмотрела на каталиста. Отец Толбан скрестил руки на груди, подумав, что дело можно считать решенным.
— Я заплачу, раз уж вы, паразиты, не можете без этого жить! — отрезала Анджа. — Но от мальчика вы ничего не получите! Я заплачу его долю из своей Жизни. У меня хватит! Дайте руку!
Анджа протянула каталисту руку, и тот почувствовал, что уверенность вытекает из него, словно сок из раненого дерева. Отец Толбан взглянул на Анджу — и на миг все исчезло: и грязное лицо, и полубезумные глаза, и потрепанная одежда, и опаленная солнцем кожа полевой волшебницы. Каталист увидел высокую, прекрасную женщину в царском одеянии, женщину, рожденную повелевать и привыкшую, чтобы ее приказы исполнялись. Толком не осознавая, что он творит, каталист взял протянутую руку — и Жизнь хлынула в него с такой силой, что едва не сбила отца Толбана с ног.
— К-куда вам нужно? — слабо пролепетал он.
— В Приграничье.
— К-куда?!
От удивления каталист разинул рот.
Брови Анджи угрожающе сошлись на переносице.
Отец Толбан нервно сглотнул. Затем нахмурился, пытаясь сохранить остатки достоинства.
— Я должен держать Коридор открытым, дабы гарантировать, что вы вернетесь, — мрачно сказал он.
— Значит, держите открытым, — фыркнула Анджа. — Меня это мало волнует. Нам нужно туда ненадолго. Приступайте!
— Хорошо-хорошо, — пробурчал каталист.
Используя Жизнь Анджи, каталист открыл для нее окно во времени и пространстве, один из многих Коридоров, некогда созданных Прорицателями, магами Времени Прорицатели давным-давно исчезли, и вместе с ними сгинуло умение строить Коридоры. Но каталисты, контролировавшие их на протяжении столетий, и поныне знали, как поддерживать существование Коридоров и приводить их в действие; и чтобы Коридор работал, каталист брал необходимое количество Жизни у того, кто этим Коридором пользуется.
Анджа и ребенок шагнули в подобное темной бездне отверстие, разверзшееся в уютном домике отца Толбана, и исчезли. Опасливо взглянув на открытый Коридор, каталист поймал себя на том, что почти всерьез думает: а может, закрыть его и оставить эту парочку там, где они есть? Он вздрогнул и взял себя в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60