Да как он только мог такое помыслить?!
«Приграничье…» — подумал каталист, качая головой. Как странно. Зачем ей этот пустынный, безжизненный край?
В Приграничье нет никаких стражников. Они там не нужны.
Тот, кто явится из мира и войдет в эти неверные, блуждающие туманы, шагнет за Грань. Шагнуть за Грань — значит умереть.
Охранять государство от того, что лежит за Гранью? Но зачем? За Гранью нет ничего. Ничего, кроме царства Смерти. А оттуда никто не возвращался.
Первые же строки катехизиса гласят: «Мы бежали из мира, где властвует Смерть, забрав с собою магию и всех созданных нами магических существ. Мы выбрали этот мир, ибо он пуст. Здесь магия будет жить, ибо здесь ничего нет, и никто никогда не будет более грозить нам. Здесь, в этом мире, Жизнь».
Потому в Приграничье нет стражников. Но есть Дозорные.
Уцепившись за руку матери, Джорам нерешительно шагнул в Коридор; на миг ему показалось, будто его что-то сдавило со всех сторон, очень плотно. Перед глазами словно звезды вспыхнули. Но прежде чем сознание Джорама в полной мере освоилось с происходящим, это ощущение исчезло и искрящийся свет погас. Мальчик оглянулся, ожидая, что увидит комнатушку отца Толбана. Но они находились не в доме у каталиста. Джорам стоял на длинной пустынной полосе белого песка.
Мальчик никогда в жизни не видел ничего подобного. Ему понравилось ощущение нагретого солнцем песка под ногами. Джорам наклонился, чтобы зачерпнуть пригоршню, но Анджа бесцеремонно рванула его с места и размашисто зашагала по песчаной полосе, волоча сына за собой.
Сперва Джораму понравилось идти по песку. Но это быстро прошло. Песок сделался глубже, и идти стало труднее. Мальчик начал увязать в движущихся дюнах, барахтаться и спотыкаться.
— Где мы? — спросил Джорам, тяжело дыша.
— На краю мира, — ответила Анджа, останавливаясь, чтобы вытереть пот с лица и сориентироваться.
Радуясь возможности передохнуть, Джорам огляделся по сторонам.
Анджа была права. За спиной у них начинался мир: то тут, то там из песка торчали травинки. Чем дальше, тем больше их становилось, и постепенно они сливались в пышный зеленый ковер. Высокие темно-зеленые леса несли жизнь мира к фиолетовым горам, чьи увенчанные снежными шапками пики поднимались к ясному голубому небу. А небо, как почудилось Джораму, словно отпрыгивало от гор и разливалось бескрайним безоблачным простором. Взгляд Джорама скользнул по небосводу — и дошел туда, где небо наконец-то обрушивалось и исчезало в туманной бездне, встающей за полосой белого песка.
А затем он увидел Дозорных.
Вздрогнув, Джорам дернул Анджу за руку и указал в их сторону.
— Да!
Вот все, что она сказала. Но в ее голосе звучали такие боль и гнев, что мальчика пробрал озноб — несмотря на то что от прогретого солнцем песка по-прежнему тянуло жаром.
Крепко сжав руку Джорама, Анджа потащила его дальше. Подол изношенного платья волочился за ней, и на песке оставались полоски наподобие змеиных следов.
Каменные статуи Дозорных, тридцати футов высотой, шеренгой возвышались вдоль всего Приграничья, навеки устремив взгляды в туманы Грани. Они стояли на самом краю белого песка, на расстоянии двадцати футов друг от друга, и шеренга эта тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз.
Когда Джорам подошел поближе, от изумления у него перехватило дух. Он никогда не видел ничего настолько высокого. Даже деревья в лесу, и те не возвышались над ним так, как эти гигантские статуи. Джорам приблизился к шеренге сзади, и потому ему сперва показалось, что все статуи одинаковы. Все они изображали людей в рясах. Среди них встречались и мужчины, и женщины, но за исключением пола иных различий вроде бы не наблюдалось. Все они стояли в одинаковой позе — словно по стойке «смирно» — и смотрели перед собой.
А потом, когда Джорам подошел поближе, он заметил, что одна статуя отличается от всех прочих. У нее левая рука была стиснута в кулак.
Джорам повернулся к Андже. Он готов был засыпать ее ворохом вопросов — так его заинтересовали эти поразительные статуи. Но когда он увидел лицо Анджи, то проглотил едва не сорвавшиеся с губ слова — так быстро, что прикусил себе язык. Проглотил незаданные вопросы вместе с кровью.
Лицо Анджи было белее, а глаза — горячее, чем белый горячий песок у них под ногами. Безумный, лихорадочный взгляд был прикован к одной из статуй — к той самой, с кулаком. К ней Анджа и направлялась, увязая в песках, но не теряя решимости.
А потом Джорам понял. Понял все, с внезапной сверхъестественной ясностью, свойственной лишь детям, хотя и не смог бы облечь свое понимание в слова. Его захлестнула волна тошнотворного страха, голова закружилась, а ноги обмякли. Джорам в ужасе попытался метнуться прочь, но Анджа лишь крепче сжала его руку. Джорам, тормозя изо всех сил, пронзительно завизжал:
— Анджа! Отведи меня домой! Пожалуйста! Я не хочу! Не надо!..
Но Анджа, судя по ее отсутствующему виду, просто не слышала криков мальчика.
Джорам упал. Анджа потеряла равновесие, споткнулась и приземлилась на четвереньки. Ей пришлось отпустить Джорама, чтобы встать самой. Вскочив, мальчик попытался пуститься наутек, но Анджа настигла его одним прыжком, ухватила за волосы и рванула обратно.
— Не-ет! — неистово завизжал Джорам и разрыдался от страха и боли.
Анджа подхватила мальчика — постоянная работа в поле сделала ее сильной, — сунула под мышку и понесла вперед. Она не раз падала по дороге, но явно не намерена была отказываться от намеченной цели.
Подойдя к статуе, Анджа остановилась. Дыхание вырывалось у нее из груди судорожными толчками. На миг она подняла взгляд на возвышающуюся над ними гигантскую фигуру.
Левый кулак статуи был сжат, а неподвижный взгляд устремлен поверх голов людей на туманы Грани. Казалось, будто в ней меньше Жизни, чем в деревьях в лесу. И все же статуя осознавала их присутствие. Джорам чувствовал это — и чувствовал терзавшую ее чудовищную боль.
Мальчик совершенно выбился из сил и не мог уже ни плакать, ни сопротивляться. Анджа бросила его к ногам статуи, и он замер там, скорчившись, дрожа и закрывая голову руками.
— Джорам, — сказала Анджа, — это — твой отец.
Мальчик изо всех сил зажмурился. Он не в силах был пошевелиться или сказать хоть слово. Все, что он мог сейчас, — это лежать.
Но капля воды, упавшая ему на шею, заставила Джорама вздрогнуть. Мальчик оторвал голову от песка и медленно поднял взгляд. И увидел высоко вверху каменные глаза статуи. Они смотрели на царство Смерти, чей долгожданный покой оставался недосягаем. На мальчика упала еще одна капля. И Джорам с рыданием уткнулся лицом в ладони. У него разрывалось сердце.
И так они плакали — мальчик и высящаяся над ним статуя.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
РИТУАЛ
— Я была дочерью одного из самых знатных семейств Мерилона. Он… твой отец… он был домашним каталистом.
Джорам сидел на стуле — они уже вернулись в их хижины — и слушал Анджу. Но ее голос доносился до мальчика словно бы откуда-то издалека, пробиваясь через пелену ужаса — как слезы статуи.
— Я была дочерью одного из самых знатных семейств Мерилона, — повторила Анджа, расчесывая волосы Джорама. — Твой отец был домашним каталистом. Он тоже происходил из благородной семьи. Мой отец не потерпел бы, чтобы с нами жил каталист вроде отца Толбана, который и сам мало чем отличается от полевых магов. Мне было шестнадцать лет. Твоему отцу как раз исполнилось тридцать.
Анджа вздохнула, и ее пальцы на миг перестали дергать спутанные волосы Джорама. Мальчик, сидевший у стола, взглянул на ее отражение в оконном стекле и заметил, что на губах матери играет легкая улыбка. Она словно прислушивалась к какой-то неслышимой музыке. Подняв руку, Анджа пригладила собственные грязные, нечесаные волосы.
— Какие же прекрасные вещи мы с ним создавали! — негромко произнесла она и мечтательно улыбнулась. — Мама всегда говорила, что у меня сильный дар Жизни. По вечерам мы с твоим отцом наполняли сумерки радугами и чудными видениями, чтобы порадовать наше семейство, и на глаза тех, кто это видел, наворачивались слезы восхищения. И твой отец говорил правду — нет ничего удивительного в том, что мы, способные создавать такую красоту, влюбились друг в друга.
Пальцы, запущенные в волосы Джорама, напряглись, острые ногти впились в кожу, и Джорам почувствовал, как по шее у него ползет липкая струйка крови.
— Мы отправились к каталистам за разрешением на брак. Они прибегли к Предвидению и сказали: «Нет». Они сказали, что мы не произведем на свет живого потомка!
Запустив пальцы в спутанные черные волосы, Анджа раздирала колтуны ногтями, напоминающими когти. Джорам вцепился в край стола. Он даже рад был физической боли, ибо она помогала заглушить боль душевную.
— Не произведем живого потомка! Ха! Лжецы! Глянуть только! — Анджа обняла Джорама за шею, яростно и жадно. — Ты ведь со мной, радость моя! Ты доказал, что все они — лжецы!
Она прижала голову мальчика к своей груди и принялась раскачиваться, напевая про себя: «Лжецы, лжецы» — и поглаживая шелковистые кудри сына.
— Да, сердце мое, у меня есть ты, — пробормотала Анджа, уставившись на огонь. Она даже опустила руки. — У меня есть ты. Они не сумели нас остановить. Даже когда они приказали твоему отцу покинуть наш дом и вернуться в собор, они не сумели разлучить нас. Он вернулся ко мне той же ночью, после их мерзкого Предвидения. Мы тайно встретились в саду, там, где вместе сотворили столько прекрасного. У него был план. Нам нужно было произвести на свет живого ребенка и доказать всему свету, что каталисты лгут. И тогда они были бы вынуждены дать нам дозволение на брак. Понимаешь?
Для церемонии, что создала бы ребенка в моем чреве, нам нужен был каталист. Но нам не удалось его найти. Трусы! Все, к кому только ни обращался твой отец, отказывали ему, потому что боялись навлечь на себя гнев епископа. А потом стало известно, что его отсылают работать в поля, обычным полевым каталистом. — Анджа фыркнула. — Его! Человека со столь тонкой и прекрасной душой собрались превратить в примитивный инструмент! Ведь полевые каталисты не намного лучше крестьян, рожденных для этой участи. И это означало, что мы никогда больше не увидимся. Тому, кто тащился по грязи полей, никогда уже не бродить по зачарованным улицам Мерилона!
Анджа стиснула руки. Она сидела, сгорбившись, и не отрывала взгляда от пламени. Джорам не мог на нее смотреть — у него все внутри скручивалось от гнева и странного, почти приятного ощущения боли, которого он не понимал. Потому мальчик стал смотреть в окно, на невозмутимую, одинокую луну.
— Мы были в отчаянии. А потом, однажды ночью, твой отец сказал, что знает способ — древний, запретный способ, — который поможет нам произвести на свет ребенка. Он описал мне этот древний способ. — Анджа вздохнула. — Мне сделалось дурно. Этот способ был таким… животным. Как я могла на это пойти? Как он мог? Но что нам еще оставалось? Я знала, что умру, если нас разлучат. Мы тайком выбрались…
Теперь Анджа говорила так тихо, что Джорам едва разбирал слова.
— Я мало что помню о той ночи, когда ты был зачат. Он… твой отец… дал мне отвар каких-то красных цветов… Мне казалось, будто душа моя покинула тело, и тело осталось ему, чтобы он сделал с ним все, что нужно. Я помню… словно во сне… прикосновения его рук… ужасную, обжигающую боль… наслаждение… Но нас предали. Каталисты следили за нами. Я слышала, как он вскрикнул. Потом я сама пробудилась с криком и обнаружила, что они стоят вокруг и смотрят на наш позор. Они забрали его и увели в Купель, на суд. Меня тоже забрали в Купель. У них там есть специальное место «для таких, как я» — так они сказали. — Анджа горько улыбнулась, глядя в огонь. — Нас куда больше, чем ты мог бы подумать, лапочка моя. Я надеялась увидеть его, но Купель огромна и ужасна. Я увидела его лишь во время наказания.
Ты радость моя, уже подрос у меня в чреве, когда они отволокли меня в Приграничье и поставили на белом, раскаленном песке. Они заставили меня стоять там и смотреть, как они вершат свое гнусное дело!
Анджа вскочила и, остановившись за спиной у Джорама, схватила его за плечо так, что ногти впились в тело.
— Магов, нарушивших закон, отсылают за Грань! — яростно прошептала она. — Такова их кара за прегрешения. «Живой да не будет предан Смерти» — так гласит катехизис. Маг входит в туман, в ничто, и там исчезает. Ха!
Анджа плюнула в огонь.
— Да разве это кара — по сравнению с превращением в живой камень?! Это же немыслимо: терпеть бесконечное существование, терзаясь от истачивающих тебя ветра, воды и памяти о том времени, когда ты был живым!
Взгляд Анджи был устремлен в ночь; глаза ее вполне могли бы быть каменными, если судить по тому, что им довелось повидать. Джорам смотрел на луну.
— Они поставили его на песок, на отмеченное место. На нем были позорные одежды, и двое Исполняющих крепко удерживали его своими темными чарами, так что он не мог даже пошевелиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
«Приграничье…» — подумал каталист, качая головой. Как странно. Зачем ей этот пустынный, безжизненный край?
В Приграничье нет никаких стражников. Они там не нужны.
Тот, кто явится из мира и войдет в эти неверные, блуждающие туманы, шагнет за Грань. Шагнуть за Грань — значит умереть.
Охранять государство от того, что лежит за Гранью? Но зачем? За Гранью нет ничего. Ничего, кроме царства Смерти. А оттуда никто не возвращался.
Первые же строки катехизиса гласят: «Мы бежали из мира, где властвует Смерть, забрав с собою магию и всех созданных нами магических существ. Мы выбрали этот мир, ибо он пуст. Здесь магия будет жить, ибо здесь ничего нет, и никто никогда не будет более грозить нам. Здесь, в этом мире, Жизнь».
Потому в Приграничье нет стражников. Но есть Дозорные.
Уцепившись за руку матери, Джорам нерешительно шагнул в Коридор; на миг ему показалось, будто его что-то сдавило со всех сторон, очень плотно. Перед глазами словно звезды вспыхнули. Но прежде чем сознание Джорама в полной мере освоилось с происходящим, это ощущение исчезло и искрящийся свет погас. Мальчик оглянулся, ожидая, что увидит комнатушку отца Толбана. Но они находились не в доме у каталиста. Джорам стоял на длинной пустынной полосе белого песка.
Мальчик никогда в жизни не видел ничего подобного. Ему понравилось ощущение нагретого солнцем песка под ногами. Джорам наклонился, чтобы зачерпнуть пригоршню, но Анджа бесцеремонно рванула его с места и размашисто зашагала по песчаной полосе, волоча сына за собой.
Сперва Джораму понравилось идти по песку. Но это быстро прошло. Песок сделался глубже, и идти стало труднее. Мальчик начал увязать в движущихся дюнах, барахтаться и спотыкаться.
— Где мы? — спросил Джорам, тяжело дыша.
— На краю мира, — ответила Анджа, останавливаясь, чтобы вытереть пот с лица и сориентироваться.
Радуясь возможности передохнуть, Джорам огляделся по сторонам.
Анджа была права. За спиной у них начинался мир: то тут, то там из песка торчали травинки. Чем дальше, тем больше их становилось, и постепенно они сливались в пышный зеленый ковер. Высокие темно-зеленые леса несли жизнь мира к фиолетовым горам, чьи увенчанные снежными шапками пики поднимались к ясному голубому небу. А небо, как почудилось Джораму, словно отпрыгивало от гор и разливалось бескрайним безоблачным простором. Взгляд Джорама скользнул по небосводу — и дошел туда, где небо наконец-то обрушивалось и исчезало в туманной бездне, встающей за полосой белого песка.
А затем он увидел Дозорных.
Вздрогнув, Джорам дернул Анджу за руку и указал в их сторону.
— Да!
Вот все, что она сказала. Но в ее голосе звучали такие боль и гнев, что мальчика пробрал озноб — несмотря на то что от прогретого солнцем песка по-прежнему тянуло жаром.
Крепко сжав руку Джорама, Анджа потащила его дальше. Подол изношенного платья волочился за ней, и на песке оставались полоски наподобие змеиных следов.
Каменные статуи Дозорных, тридцати футов высотой, шеренгой возвышались вдоль всего Приграничья, навеки устремив взгляды в туманы Грани. Они стояли на самом краю белого песка, на расстоянии двадцати футов друг от друга, и шеренга эта тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз.
Когда Джорам подошел поближе, от изумления у него перехватило дух. Он никогда не видел ничего настолько высокого. Даже деревья в лесу, и те не возвышались над ним так, как эти гигантские статуи. Джорам приблизился к шеренге сзади, и потому ему сперва показалось, что все статуи одинаковы. Все они изображали людей в рясах. Среди них встречались и мужчины, и женщины, но за исключением пола иных различий вроде бы не наблюдалось. Все они стояли в одинаковой позе — словно по стойке «смирно» — и смотрели перед собой.
А потом, когда Джорам подошел поближе, он заметил, что одна статуя отличается от всех прочих. У нее левая рука была стиснута в кулак.
Джорам повернулся к Андже. Он готов был засыпать ее ворохом вопросов — так его заинтересовали эти поразительные статуи. Но когда он увидел лицо Анджи, то проглотил едва не сорвавшиеся с губ слова — так быстро, что прикусил себе язык. Проглотил незаданные вопросы вместе с кровью.
Лицо Анджи было белее, а глаза — горячее, чем белый горячий песок у них под ногами. Безумный, лихорадочный взгляд был прикован к одной из статуй — к той самой, с кулаком. К ней Анджа и направлялась, увязая в песках, но не теряя решимости.
А потом Джорам понял. Понял все, с внезапной сверхъестественной ясностью, свойственной лишь детям, хотя и не смог бы облечь свое понимание в слова. Его захлестнула волна тошнотворного страха, голова закружилась, а ноги обмякли. Джорам в ужасе попытался метнуться прочь, но Анджа лишь крепче сжала его руку. Джорам, тормозя изо всех сил, пронзительно завизжал:
— Анджа! Отведи меня домой! Пожалуйста! Я не хочу! Не надо!..
Но Анджа, судя по ее отсутствующему виду, просто не слышала криков мальчика.
Джорам упал. Анджа потеряла равновесие, споткнулась и приземлилась на четвереньки. Ей пришлось отпустить Джорама, чтобы встать самой. Вскочив, мальчик попытался пуститься наутек, но Анджа настигла его одним прыжком, ухватила за волосы и рванула обратно.
— Не-ет! — неистово завизжал Джорам и разрыдался от страха и боли.
Анджа подхватила мальчика — постоянная работа в поле сделала ее сильной, — сунула под мышку и понесла вперед. Она не раз падала по дороге, но явно не намерена была отказываться от намеченной цели.
Подойдя к статуе, Анджа остановилась. Дыхание вырывалось у нее из груди судорожными толчками. На миг она подняла взгляд на возвышающуюся над ними гигантскую фигуру.
Левый кулак статуи был сжат, а неподвижный взгляд устремлен поверх голов людей на туманы Грани. Казалось, будто в ней меньше Жизни, чем в деревьях в лесу. И все же статуя осознавала их присутствие. Джорам чувствовал это — и чувствовал терзавшую ее чудовищную боль.
Мальчик совершенно выбился из сил и не мог уже ни плакать, ни сопротивляться. Анджа бросила его к ногам статуи, и он замер там, скорчившись, дрожа и закрывая голову руками.
— Джорам, — сказала Анджа, — это — твой отец.
Мальчик изо всех сил зажмурился. Он не в силах был пошевелиться или сказать хоть слово. Все, что он мог сейчас, — это лежать.
Но капля воды, упавшая ему на шею, заставила Джорама вздрогнуть. Мальчик оторвал голову от песка и медленно поднял взгляд. И увидел высоко вверху каменные глаза статуи. Они смотрели на царство Смерти, чей долгожданный покой оставался недосягаем. На мальчика упала еще одна капля. И Джорам с рыданием уткнулся лицом в ладони. У него разрывалось сердце.
И так они плакали — мальчик и высящаяся над ним статуя.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
РИТУАЛ
— Я была дочерью одного из самых знатных семейств Мерилона. Он… твой отец… он был домашним каталистом.
Джорам сидел на стуле — они уже вернулись в их хижины — и слушал Анджу. Но ее голос доносился до мальчика словно бы откуда-то издалека, пробиваясь через пелену ужаса — как слезы статуи.
— Я была дочерью одного из самых знатных семейств Мерилона, — повторила Анджа, расчесывая волосы Джорама. — Твой отец был домашним каталистом. Он тоже происходил из благородной семьи. Мой отец не потерпел бы, чтобы с нами жил каталист вроде отца Толбана, который и сам мало чем отличается от полевых магов. Мне было шестнадцать лет. Твоему отцу как раз исполнилось тридцать.
Анджа вздохнула, и ее пальцы на миг перестали дергать спутанные волосы Джорама. Мальчик, сидевший у стола, взглянул на ее отражение в оконном стекле и заметил, что на губах матери играет легкая улыбка. Она словно прислушивалась к какой-то неслышимой музыке. Подняв руку, Анджа пригладила собственные грязные, нечесаные волосы.
— Какие же прекрасные вещи мы с ним создавали! — негромко произнесла она и мечтательно улыбнулась. — Мама всегда говорила, что у меня сильный дар Жизни. По вечерам мы с твоим отцом наполняли сумерки радугами и чудными видениями, чтобы порадовать наше семейство, и на глаза тех, кто это видел, наворачивались слезы восхищения. И твой отец говорил правду — нет ничего удивительного в том, что мы, способные создавать такую красоту, влюбились друг в друга.
Пальцы, запущенные в волосы Джорама, напряглись, острые ногти впились в кожу, и Джорам почувствовал, как по шее у него ползет липкая струйка крови.
— Мы отправились к каталистам за разрешением на брак. Они прибегли к Предвидению и сказали: «Нет». Они сказали, что мы не произведем на свет живого потомка!
Запустив пальцы в спутанные черные волосы, Анджа раздирала колтуны ногтями, напоминающими когти. Джорам вцепился в край стола. Он даже рад был физической боли, ибо она помогала заглушить боль душевную.
— Не произведем живого потомка! Ха! Лжецы! Глянуть только! — Анджа обняла Джорама за шею, яростно и жадно. — Ты ведь со мной, радость моя! Ты доказал, что все они — лжецы!
Она прижала голову мальчика к своей груди и принялась раскачиваться, напевая про себя: «Лжецы, лжецы» — и поглаживая шелковистые кудри сына.
— Да, сердце мое, у меня есть ты, — пробормотала Анджа, уставившись на огонь. Она даже опустила руки. — У меня есть ты. Они не сумели нас остановить. Даже когда они приказали твоему отцу покинуть наш дом и вернуться в собор, они не сумели разлучить нас. Он вернулся ко мне той же ночью, после их мерзкого Предвидения. Мы тайно встретились в саду, там, где вместе сотворили столько прекрасного. У него был план. Нам нужно было произвести на свет живого ребенка и доказать всему свету, что каталисты лгут. И тогда они были бы вынуждены дать нам дозволение на брак. Понимаешь?
Для церемонии, что создала бы ребенка в моем чреве, нам нужен был каталист. Но нам не удалось его найти. Трусы! Все, к кому только ни обращался твой отец, отказывали ему, потому что боялись навлечь на себя гнев епископа. А потом стало известно, что его отсылают работать в поля, обычным полевым каталистом. — Анджа фыркнула. — Его! Человека со столь тонкой и прекрасной душой собрались превратить в примитивный инструмент! Ведь полевые каталисты не намного лучше крестьян, рожденных для этой участи. И это означало, что мы никогда больше не увидимся. Тому, кто тащился по грязи полей, никогда уже не бродить по зачарованным улицам Мерилона!
Анджа стиснула руки. Она сидела, сгорбившись, и не отрывала взгляда от пламени. Джорам не мог на нее смотреть — у него все внутри скручивалось от гнева и странного, почти приятного ощущения боли, которого он не понимал. Потому мальчик стал смотреть в окно, на невозмутимую, одинокую луну.
— Мы были в отчаянии. А потом, однажды ночью, твой отец сказал, что знает способ — древний, запретный способ, — который поможет нам произвести на свет ребенка. Он описал мне этот древний способ. — Анджа вздохнула. — Мне сделалось дурно. Этот способ был таким… животным. Как я могла на это пойти? Как он мог? Но что нам еще оставалось? Я знала, что умру, если нас разлучат. Мы тайком выбрались…
Теперь Анджа говорила так тихо, что Джорам едва разбирал слова.
— Я мало что помню о той ночи, когда ты был зачат. Он… твой отец… дал мне отвар каких-то красных цветов… Мне казалось, будто душа моя покинула тело, и тело осталось ему, чтобы он сделал с ним все, что нужно. Я помню… словно во сне… прикосновения его рук… ужасную, обжигающую боль… наслаждение… Но нас предали. Каталисты следили за нами. Я слышала, как он вскрикнул. Потом я сама пробудилась с криком и обнаружила, что они стоят вокруг и смотрят на наш позор. Они забрали его и увели в Купель, на суд. Меня тоже забрали в Купель. У них там есть специальное место «для таких, как я» — так они сказали. — Анджа горько улыбнулась, глядя в огонь. — Нас куда больше, чем ты мог бы подумать, лапочка моя. Я надеялась увидеть его, но Купель огромна и ужасна. Я увидела его лишь во время наказания.
Ты радость моя, уже подрос у меня в чреве, когда они отволокли меня в Приграничье и поставили на белом, раскаленном песке. Они заставили меня стоять там и смотреть, как они вершат свое гнусное дело!
Анджа вскочила и, остановившись за спиной у Джорама, схватила его за плечо так, что ногти впились в тело.
— Магов, нарушивших закон, отсылают за Грань! — яростно прошептала она. — Такова их кара за прегрешения. «Живой да не будет предан Смерти» — так гласит катехизис. Маг входит в туман, в ничто, и там исчезает. Ха!
Анджа плюнула в огонь.
— Да разве это кара — по сравнению с превращением в живой камень?! Это же немыслимо: терпеть бесконечное существование, терзаясь от истачивающих тебя ветра, воды и памяти о том времени, когда ты был живым!
Взгляд Анджи был устремлен в ночь; глаза ее вполне могли бы быть каменными, если судить по тому, что им довелось повидать. Джорам смотрел на луну.
— Они поставили его на песок, на отмеченное место. На нем были позорные одежды, и двое Исполняющих крепко удерживали его своими темными чарами, так что он не мог даже пошевелиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60