Крепко ухватив свою подопечную за руку, нгайя потащила ее через становище, не останавливаясь ни у костров, подле которых плясали ее сверстницы, ни у снятых с огня котлов с вкусно пахнущим варевом, ни у группы старух, каркающими голосами изъявивших желание взглянуть поближе на новую рабыню. Слишком утомленная, чтобы задавать вопросы и выказывать хоть какой-то интерес к происходящему вокруг, Батигар послушно доковыляла до шатра, и тут небеса разверзлись. Грянул оглушительный раскат грома, и на землю обрушилась сплош— ная стена воды, скрывшая от глаз девушки и разом погасшие костры, и Дев Ночи, и усеянные шатрами склоны распадка.
— Это бар-вар! Мы успеть! — прокричала Шигуб в .самое ухо Батигар, и больше та не смогла разобрать ни слова в грохоте громовых раскатов, треске молний и реве тяжких струй невиданного доселе ливня.
Девушки не успели задернуть полог шатра и мгновенно промокли до нитки, но Шигуб это нисколько не смутило. Сделав еще одну попытку перекричать шум воды и раскаты грома, она прекратила это бесполезное занятие и, издав протяжный торжествующий вопль, скрылась в потоках дождя.
О, что это был за дождь! Такого Батигар не только никогда прежде не видела, но даже не подозревала, что подобное вообще возможно. Это был всем дождям дождь! Тугие струи хлестали по шатру, и кожаные стены его гудели подобно огромному барабану. Потоки воды вмиг превратили высохшую до звона землю в черную грязь, а в вышине продолжало грохотать, как будто рушился и раскалывался вечный небосвод. Ливень, грозивший затопить весь мир, казалось, не думал униматься, напротив, набирал силу, входил в раж. Журчали, кипели и пенились ручейки, ручьи и реки бегущей с холмов, смывавшей все на своем пути воды. Было мгновение, когда Батигар почувствовала, как покачивается земля под ногами и дрожит, будто раненый зверь, приютивший ее шатер. Девушка была уверена, что и его вот-вот смоет, сметет, сорвет с кольев рычащий и грохочущий вал, но вскоре убедилась, что опасения ее напрасны. Окружавшие шатер канавы, перебираясь через которые она едва не переломала ноги, исправно отводили воду, а натертое бычьим жиром, продымленное и пропитанное какими-то хитроумными составами кожаное покрытие почти не пропускало влаги…
Да, такого дождя Батигар видеть еще не доводилось! Но не только дождь поразил ее воображение. При свете частых ветвистых молний она могла разглядеть, что Девы Ночи, которые, как ей казалось, смертельно боятся дождя, теперь приветствовали его как кормильца и благодетеля. Когда ливень чуть-чуть стихал, из шатра видно было, как скачут под потоками льющейся с неба воды голые чернокожие фигуры. Батигар слышала их радостные крики, визг, смех и хихиканье! Забыв о погасших кострах и недовольно взревывающих где-то поблизости единорогах, нгайи резвились как малые дети, гонялись друг за другом, шлепались в грязь, катались по раскисшей, превратившейся в черное месиво земле, и зрелище это было, право же, не менее поразительным, чем стена воды, вновь и вновь обрушивавшаяся с небес и словно плотным занавесом отделявшая заходящихся в дикой пляске обнаженных женщин от глядевшей на них во все глаза принцессы.
Странная эта, безумная ночь длилась и длилась, и наступил момент, когда Батигар ощутила, что сна у нее не осталось ни в одном глазу, усталость многодневной скачки забыта, зато от холода зуб на зуб не попадает и зверски хочется есть. Впрочем, вполне может статься, что голод она почувствовала, лишь когда на пороге шатра возникла фигура совершенно голой и мокрой Шигуб, держащей в одной руке полупустой бурдюк, а в другой — маленький котелок, заботливо прикрытый закопченной крышкой.
— Холодно! До чего же холодно! Я вот-вот сдохну от этого проклятого холода! — пробормотала Батигар, которой при виде Шигуб стало еще холоднее.
— Жарко! Уф! — промолвила Дева Ночи и, отстранив принцессу, нырнула в чрево шатра. Батигар последовала за ней, хотя в темноте не могла разглядеть даже собственной руки. Споткнувшись о какую-то кожаную подушку, упала в пахнущее травами и шерстью тряпье, и , тут в глубине шатра вспыхнул слабый огонек. Оставив зажженный светильник и принесенный с собой котелок, Шигуб присела перед своей подопечной на корточки и сунула ей в руки бурдюк.
— Пить! Быть здорова! Жарко! Пить! — настойчиво произнесла она и, видя, как морщится Батигар от исходящего из бурдажа кислого запаха, залилась хриплым смехом. Отсмеялась и ткнула горлышко ей в губы. — Надо пить!
Вонючая жидкость брызнула в лицо пленнице, рука Шигуб стиснула плечо будто железным обручем, и она против воли глотнула раз, другой. «О, Даритель Жизни, кончится ли когда-нибудь этот кошмар!» — мысленно взмолилась Батигар. Незнакомый напиток обжег глотку, грудь, костром запылал в животе, и девушка вдруг ощутила, как тело ее расслабляется, жаркие волны подхватывают, качают… Она сделала еще пару глотков, губы ее растянулись в улыбке, и из горла вырвался похожий на кашель смех.
— Легко? Жарко? Быть здорова, надо есть! — Шигуб отняла у Батигар бурдюк и водрузила ей на колени котелок. Девушка сняла крышку и вытащила из густой похлебки кость с разварившимся, одуряюще пахнущим мясом. В памяти всплыли изящные застолья во дворце Бер-гола, которые портил лишь сам Бергол, но что за польза вспоминать об изысканных трапезах минувшего? Она вонзила зубы в теплое мясо и услышала поощрительный смех Шигуб. Что-то знакомое почудилось ей в этом смехе: точно так же смеялась Мисаурэнь — крохотная обворожительная ведьма с высокой грудью и осиной талией — прежде чем нашла смерть в водах, омывающих Глегову отмель… Но нет, она не собирается предаваться бесплодным воспоминаниям! Чтобы бежать отсюда и вернуться в Бай-Балан, ей надобно быть сильной!
Батигар в один присест покончила с мясом, обглодала кость и, наклонив котелок, сделала несколько глотков густого душистого варева. Почувствовала, как ее прошибает пот, и уже без колебаний приняла из рук Шигуб изрядно полегчавший бурдюк.
— Вейк! Пить вейк, смеяться, жить! — Видя, что пленница вошла во вкус, Дева Ночи попыталась отобрать у нее бурдюк, но Батигар не собиралась отдавать сосуд с живительным напитком. Чего ради?!
— Попробуй возьми!
— Взять? — переспросила нгайя и потянулась за бурдюком.
Принцесса подалась назад, завалилась на спину и вдруг увидела над собой сверкающие глаза, ощутила, как колено Шигуб раздвигает ей бедра. Ладони чернокожей девушки стиснули ее плечи, скользнули по груди, проникая под мокрые лохмотья. Батигар рванулась, спасаясь от чутких пальцев, ласково сомкнувшихся на ее сосках, вскрикнула… Рот нгайи накрыл ее губы, Дева Ночи впилась в них, словно намеревалась высосать из принцессы жизнь, и та неожиданно почувствовала, что не хочет и не может противиться более своей мучительнице. Раскинув руки и ноги, она отдала свое жаждущее ласк тело умелым рукам и губам чернокожей девы, отзываясь стонами и содроганиями на каждое ее прикосновение.
Нежные и вездесущие, пальцы Шигуб становились все настойчивей, все смелей и уверенней. Блуждая по телу принцессы, они заставляли его выгибаться, трепетать и корчиться от предвкушения чего-то невыносимо сладостного. Это было совсем иначе, чем с Мисаурэнью, но по-своему прекрасно. Дева Ночи, казалось, не ласкала, а истязала свою прекрасную пленницу, и все же та, до крови кусая губы, обливаясь потом и слезами, испытывала ни с чем не сравнимое блаженство, когда отвердевшие пальцы нгайи, подобно железному клину, впивались в ее распаленное лоно, терзали горящие соски, стискивали ягодицы…
Батигар чувствовала себя тестом, из которого Шигуб лепит нечто невообразимое, и в какой-то миг, не в силах вынести пронзительного наслаждения, оттолкнула раздиравшие ее руки. Нгайя, недовольно фыркнув, отстранилась, и девушка ощутила такую пустоту, такое страшное разочарование, что сама вцепилась в свою мучительницу, беззвучно моля простить ей невольное сопротивление. И та, как будто понимая, что испытывает ее жертва, вновь приникла к ней жаркими губами, и сладостный кошмар продолжался под аккомпанемент непрекращающегося дождя, барабанившего по коже шатра то тише, то громче, то тише, то громче до самого рассвета.
— Эскальдиор Гносс, мастер Нагат явился по вашему приглашению, — доложил слуга и, дождавшись краткого:
«Проси!» — скрылся в колоннаде, отделявшей храм Вечного Света от Ректуриона — Дома паломников. Приехав около полутора лет назад в Нинхуб, Гносс решил пожить несколько дней в Ректурионе, ибо приготовленный для него Нагатом особняк показался ему слишком помпезным, да так, за недосугом, и не присмотрел себе более подходящего жилища. Из окон Ректуриона были видны гавань и устье Лианжа, до центра города — рукой подать, а паломники за полвека успели до такой степени загадить прекрасное здание, что, по мнению Гносса, их не следовало и близко подпускать к храму, построенному великим Терзиной.
Эскальдиор любовно погладил серый мрамор колонны и направился к фонтану, журчавшему посреди круглого дворика. Занятый подготовкой переворота в Манагаре, а затем и в Сагре, он не заметил, как управляющий сделал ремонт, и теперь с удовольствием отмечал, с каким тактом отнеслись приглашенные Цебуном художники и строители к порученному им делу. Рисунок, образованный восьмигранными напольными плитами, полностью восстановлен, именно восстановлен, а не выполнен заново; увечные блоки окружающего фонтан парапета заменены, а оставшиеся вычищены так, что налет времени все же ощущается. Выщербины в благородном камне, подобно морщинам на лице, подчеркивают его индивидуальность, и патина на бронзовых статуях радует глаз не в пример больше солнечного блеска золотых безделушек…
— Во имя Света и Единства! Ты звал меня, эскаль-диор? — Маленький юркий Нагат внешне настолько не соответствовал занимаемой им должности правителя города, да еще такого, как Нинхуб, что, глядя на него, Гносс всякий раз удивлялся, каким чудом в столь невзрачном и тщедушном теле может обитать столь деятельный и неукротимый дух.
— Да, брат мой, я посылал за тобой. Мои люди допросили поодиночке каждого из приплывших с Гельфаром людей, и все они подтвердили его слова.
— Гельфар — это тот, который затравлял нам о каком-то северянине, исфатейских принцессах и Черном маге, завладевшем кристаллом Калиместиара и потопившем «Норгон»?
— Тот самый, у тебя превосходная память, дружище. Ты видел его один раз, однако хорошо запомнил…
— Хм! Еще бы мне не запомнить человека, принесшего известие о гибели «Нортона»! Да я… — Нагат поднял глаза на Гносса и умолк. Дружба дружбой, но эскальдиор едва ли вызвал его для того, чтобы удостовериться, пребывает ли он в здравом уме и доброй памяти. И раз уж завел разговор о Гельфаре, стало быть, сведения, сообщенные капитаном, шлюпка которого была подобрана неподалеку от Нинхуба, подтвердились в полной мере.
— Помимо рассказов спутников Гельфара я получил два послания, также свидетельствующих, хотя и косвенным образом, о том, что он говорил нам правду. Одно пришло из Сагры, его привез капитан «Манна» — мастер Толеро передал ему все полномочия, перед тем как броситься в погоню за судном, увозившим кристалл Калиместиара. Другое — из Дортонала.
— А-а-а… — понимающе пробормотал Нагат. Из двух избираемых тайной жеребьевкой в День Свершений эскальдиоров один ведал делами мира и безвылазно жил в столице Атаргате — Дортонале. Второй, ведавший делами войны, находился, как правило, там, где больше всего требовалось его присутствие. Обязанности обоих властителей страны были распределены раз и навсегда, и если оба они заинтересовались этим самым Гельфаром, дело принимает серьезный оборот…
— Судьбой капитана, долгое время служившего Черному Магистрату, пусть занимаются твои чинуши, но то, что он рассказал о кристалле Калиместиара, оставлять без внимания нельзя. И тут уж решения принимать нам. Кстати, Платид тоже сообщает, что, по сведениям, доставленным надежными людьми в Дортонал, ключ от сокровищницы Маронды похищен из Исфатеи неким Мга-лом, родившимся где-то на севере, за Облачными горами.
— Но если Гельфар сказал правду и его корабль…
— «Посланец небес», — подсказал Гносс.
— …попал в Манамануш, то кристалл покоится сейчас где-то в лабиринте проток Глеговой отмели. Если его не проглотила какая-нибудь слишком уж расторопная тварь.
— Понимаешь, если бы на «Посланце небес» не было Черного мага, я, возможно, и поверил бы в это. Потому что мне очень хочется в это верить! — доверительно прибавил эскальдиор. — Но на судне был маг. Более того, там был Магистр! А это, клянусь смрадными ямами Гайи, совершенно меняет дело.
— Магистр! — с отвращением повторил правитель Нинхуба. — Какая мерзость! Если так, то уверенным быть нельзя совершенно ни в чем.
— Зато предполагать следует наихудшее. Эти сыны тьмы так давно пытаются добраться до сокровищницы Маронды, что в этот раз им может повезти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70