.
— Тихо! Молчи, ради Самаата и всех добрых духов его! — воззвал чернокожий юноша и, видя, что Марикаль готовится огласить подземелье новым воплем, бросился на нее, протягивая руки, чтобы закрыть узнице рот.
— Тише ты, тише! Я пришел вывести тебя отсюда! Я отведу тебя к брату! Только молчи, во имя Самаата, Предвечного, Небесного отца и всего, что есть для тебя святого! — бормотал он, наваливаясь на уворачивавшуюся от него с непостижимой ловкостью девушку и чувствуя исходящие от нее волны панического ужаса. Она не слышала, не понимала его, извиваясь, царапаясь и лягаясь так, словно он явился, дабы похитить ее бессмертную душу. Хорошо хоть, ей не под силу драться и орать одновременно, подумал Гиль, стискивая ребра узницы. В следующее мгновение ему удалось запечатать ей рот ладонью, прижать к полу. Он прислушался — нет, шагов стражника не слыхать, а стоны и ворчание разбуженных криком Марикаль заключенных скоро утихнут. Но почему она рвется? Неужели до сих пор не поняла, что он хочет спасти ее отсюда?..
Ему вспомнилась пещера Утерянных голосов и принцесса Чаг, отказавшаяся бежать от рыкарей. О, Самаат, что за неблагодарное занятие спасать попавших в беду девиц! Он постарался наладить эмоциональный контакт с выворачивающейся из-под него пленницей и с изумлением понял, что не чувствует ничего кроме ужаса и отчаяния. Так не бывает, успокоил он себя, притиснул Марикаль к груди, охватил руками и ногами и замер, вызывая перед внутренним взором мерно рокочущее море. Набегающие на песчаный пляж валы, парящих в безоблачном небе чаек…
Волны покоя накрыли Марикаль, тело ее начало расслабляться, и Гиль вновь попытался нащупать ускользающее сознание девушки, догадываясь уже, почему в голове его возник образ оборванной струны, когда он зондировал камеры при помощи «второго зрения». Она невменяема! Но Рашалайн ни словом не обмолвился об этом… Не мог же он послать его вызволять из тюрьмы сумасшедшую! Значит, за время, прошедшее после посещения им подземелья, эти святоши сумели как-то повредить сознание, девчонки, выжечь в ней все чувства, кроме ужаса и отчаяния? О, Даритель жизни! Но это же невозможно!
Обнимая Марикаль, юноша старался передать ей часть своей силы, утешить и успокоить, снять боль и напряжение, и до известной степени это ему удалось. Однако, чтобы вывести ее отсюда, он должен достучаться, докричаться до оставшегося незатемненным участка сознания, если таковой еще остался, иначе девушка не поймет и не выполнит даже простейшие его команды. На свободе ему, быть может, удастся вернуть ей разум, но сотворить этот подвиг здесь нечего и мечтать: для этого у него нет ни времени, ни необходимых снадобий…
Гиль стиснул зубы и, отстранившись от узницы, положил ладони ей на виски. Закрыл глаза и нырнул в темный омут отчаяния и страха, напрягая все силы, чтобы отыскать не затронутый разрушением кусочек сознания, к которому он мог бы воззвать, дабы вывести ее из узилища. Это было трудно, почти невозможно. Он чувствовал себя как человек, нашаривающий стены в огромном пустом зале, погруженном в непроницаемый мрак. Как ныряльщик, потерявший ориентацию, не способный определить, где низ, а где верх, и длилось это бесконечно долго. Так долго, что Гиль уже перестал понимать, где он, что с ним и зачем он блуждает в источающей боль и ужас тьме, но в конце концов ему все же посчастливилось ощутить какую-то путеводную нить, потянув за которую юноша стал выбираться на поверхность. И не только выбираться сам, но и вытаскивать крохотную искорку света, отзывавшуюся на словосочетание «фор Таралан». Откуда оно взялось и что значило, он понял не сразу, а когда понял и вновь оказался в камере, где пахло гнилой соломой и нечистотами, язык его сам собой повернулся и произнес:
— Вставай. Тебя зовет отец твой, фор Таралан. Ты была послушной, любящей дочерью и не захочешь подвести своего отца. Фора Таралана. Вставай и следуй за мной.
Образ отца был светлым и надежным островом, единственным, который пока что не захлестнули волны безумия. Это была та самая, быть может, последняя нить, которая связывала Марикаль с миром живых, и, потянув ее, Гиль ощутил, что еще не все потеряно. Что-то не растоптанное в душе девушки отозвалось на его призыв. Безумные глаза уставились ему в лицо хоть и без понимания, но выжидательно, и он повторил:
— Пойдем. Ты помнишь фора Таралана. Ты любишь своего отца и должна исполнить его волю. Дай руку. Вставай и иди за мной.
Он помог девушке подняться и накинул ей на плечи тонкий темный плащ. Они вышли в коридор — в подземелье успела воцариться тишина, — и Гиль с содроганием подумал, что совершенно не представляет, сколько времени ушло у него на то, чтобы отыскать в затемненном сознании Марикаль ключевые слова. Если действие заразихи кончилось и стражник проснулся, дела их плохи. У него нет с собой никакого оружия, а отвести глаза караульщику он сможет едва ли — сознание собственного проступка удвоит бдительность стража, да и вообще фокус этот требует совершенно иной обстановки, иначе и миски бить не было бы нужды…
Добравшись до выхода из подземелья, Гиль оставил безучастную ко всему Марикаль у подножия лестницы и, поднявшись по ступенькам, выглянул в зал. Слава Самаату, стражник дрых, громко сопя и пуская слюни, как грудной младенец. Юноша глубоко вздохнул, и тут же перед глазами у него поплыли радужные пятна. Ага, заразиха-то еще действует! Он быстро сбежал по лестнице и, нашептывая девушке про то, как счастлив будет фор Таралан увидеть свою любимую дочурку, потащил ее вверх, потом по коридору, ведущему к лестнице…
Стражников, дежуривших в этой части дворца, вдалеке от покоев Хранителя веры и его приближенных, можно было пересчитать по пальцам, и Гиль отлично знал, как добраться до расположенной на втором этаже комнаты Лориаля, не столкнувшись ни с одним из них. Ведя Марикаль за руку, он достиг внутренней галлереи. Торопливо миновав ее, свернул направо, трижды стукнул в заветную дверь и ввалился в комнату слепого певца.
— Хвала Шимберлалу, я уже начал опасаться, не схватили ли вас! Ночь на исходе, почему ты так задержался?
— Марикаль ничего не соображает и подняла такой крик, что я думал, весь дворец на ноги поставит. Открывай окно.
— Зачем же тогда было тащить ее с собой? Какой тебе прок от сумасшедшей? — спросил Лориаль, распахивая окно, через которое можно было выбраться на крышу первого этажа, — дворец Хранителя веры, как и большинство других зданий Ул-Патара, был выстроен в форме ступенчатой пирамиды.
— Безумная или нет, но она сестра фора Азани. На воле ей, быть может, удастся вернуть разум, здесь же она обречена на окончательную потерю рассудка. Ох, не нравится мне эта идея с кувшином!
— Мне тоже, но раз уж ничего другого придумать мы не в состоянии… Бей так, чтобы было побольше крови.
Поморщившись, Гиль принял из рук слепого певца кувшин и ударил им Лориаля по голове. Давно уже треснувшая глиняная посудина развалилась с мерзким хрустом, слепой певец охнул и вполголоса выругался.
— Шишак будет, а кровь придется, видно, самому себе пустить, — процедил он, отчаянно гримасничая. — Дай мне Острый черепок. Неужто половчее ударить не мог?
— Прости, но, кажется, залечивать раны получается у меня лучше, чем наносить.
— Ладно, бери веревку и бегите. И да поможет вам Шимберлал!
— Пошли, фор Таралан ждет нас! — Гиль подтолкнул Марикаль к распахнутому окну, ступил на подоконник, спрыгнул с него на плоскую кровлю и позвал девушку: — Иди ко мне! Твой отец будет гордиться тобой! Молодец!
Поймав бестрепетно бросившуюся в его объятья Марикаль, он, пригнувшись, потащил ее к краю крыши. Здесь их уже могли заметить, но благодаря каменным изваяниям змеехвостых граларов и каких-то диковинных крылатых тварей вероятность этого была невелика. Спуститься на землю тоже было сравнительно не сложно.
Накинув петлю на клыки служившей водостоком каменной глеговой головы, Гиль обмотал свободный конец приготовленной Лориалем из матерчатых полос веревки вокруг талии Марикаль, затянул узел и в мгновение ока переправил девушку к подножию дворца. Повис на веревке сам и, благополучно приземлившись, освободил равнодушную ко всему на свете спутницу от ненужной более сбруи.
Небо начало светлеть, звезды — меркнуть, спасительная темнота истаивала с пугающей быстротой, а ведь самое опасное было еще впереди! Юноша осмотрелся и, не заметив поблизости стражников, потащил Марикаль к берегу канала, соединяющего Сатиаль с Энаной.
Два огромных канала, рытье которых завершилось лет двести назад, призваны были не только соединить южные и северные провинции империи водным путем, но и защитить столицу от нашествия воинственных соседей. Северный канал, на берегу которого стояли Большой дворец Повелителя империи и дворец Хранителя веры, называли Главным, а южный, более широкий, — Торговым. По Торговому шли суда, не останавливавшиеся в Ул-Патаре и везшие товары с юга на север и с севера на юг. В Главный канал, по обеим сторонам которого были выстроены небольшие доки, заходили бурхавы и небольшие корабли, направлявшиеся в столицу, и в его-то воды Гилю с Марикаль предстояло погрузиться, чтобы выбраться из дворца до того, как побег узницы будет обнаружен.
Пересечь незамеченными обращенный к каналу парадный двор, засаженный декоративными кустами, заставленный статуями, изящными скамьями и беседками, украшенный бассейнами и фонтанами, им удалось беспрепятственно. Двое замеченных юношей издали заспанных, ежащихся от предрассветной свежести стражников смотрели в сторону канала, и, обойдя их, беглецы очутились перед невысоким каменным парапетом. Справа от них простиралась длинная лестница с широкими и пологими ступенями, слева виднелась верхушка примыкавшей к воде высокой, тщательно охраняемой стены, окружавшей дворец с трех сторон.
Лучше всего было бы, разумеется, перебраться на северный берег канала, однако Гиль не знал, насколько хорошо сумасшедшая девушка умеет плавать, а спрашивать ее об этом было бесполезно. Учитывая, что устремлявшиеся с востока воды Ситиали создавали в канале довольно сильное течение, у беглецов оставался только один путь к спасению — плыть по течению на запад. Рассуждая подобным образом, юноша потащил было Марикаль налево, но, вовремя углядев мелькнувшие между стрижеными кустами копья стражников, вынужден был повернуть назад. Лестница была самым удобным местом для того, чтобы войти в воду, однако она просматривалась со всех сторон, и, поколебавшись, Гиль решил, что лучше напороться в воде на какую-нибудь корягу или затопленную лодку, чем подставляться под копья караульщиков.
Посадив Марикаль на парапет, он влез на него следом за ней и с содроганием уставился в зеленовато-бурую, темную воду канала.
— Хорошо тому, кто ничего не соображает: А мне каково? Тут ведь и колья заостренные могут быть в дно понатыканы, и глеги какие-нибудь водиться. Бр-р-р! — пробормотал он и обернулся к девушке: — Готова ты ради отца своего, фора Таралана, следовать за мной? Умеешь ты хоть немного плавать? Хотя теперь уже, кажется, все равно…
Услышав хруст гравия под ногами приближающегося стражника, скрытого от беглецов высокими пышными кустами бжеммы, Гиль обнял Марикаль и, оттолкнувшись от парапета, прыгнул в пахущую водорослями и гнилью воду, поджимая ноги и обмирая в ожидании пронизывающей боли. Воды канала сомкнулись над беглецами, но, хвала всем богам, был он достаточно глубок и ни кольев, ни затонувших лодок поблизости не оказалось. Не выпуская девушку из объятий. Гиль вынырнул, набрал в легкие воздуха и, опасливо поглядывая на близкий берег, торопливо зашептал:
— Теперь, главное, не суетись! Замри, ради отца своего, фора Таралана, и позволь течению нести себя. Мало ли чего плавает на поверхности Главного канала столицы! Не будут же стражники гоняться за каждым подозрительным предметом. Да они нас из-за парапета и не увидят!
Сообразив, что Марикаль его все равно не понимает и успокаивает он сам себя, а вовсе не ее, юноша замолк, вглядываясь в проплывавший мимо берег, укрепленный массивными каменными блоками. Бегство их действительно осталось незамеченным. Стражников в похожем на сад дворе было немного, и смотрели они куда-то вдаль с такими скучающими и безмятежными лицами, что у Гиля возникло ребяческое желание окликнуть их, однако грозный вид высоченной стены заставил его вспомнить о том, что до успешного завершения задуманного Рашалайном предприятиня было еще очень и очень далеко. Тем более что брата Марикаль, может статься, совсем не обрадует возвращение в дом сумасшедшей сестры. Имя фора Азани, весьма, кстати, чтимого яр-даном, как выяснил Рашалайн в беседе с учеными мужами, трудящимися над очищением кристалла Калиместиара от следов прежнего владельца, не вызвало у нее положительного отклика, и это наводило на мысль, что они недолюбливают друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70