Ожидая, пока Жужунара насытится, Магистр задумчиво крутил на пальце кольцо Тальога, оживление которого едва не погубило его. Ловец Душ сделал свое дело: в черном, оправленном в серебро камне вспыхивали и гасли похожие на далекие звезды искорки. Лагашир сумел совершить то, что давно уже не удавалось ни Черным магам, ни волшебникам и колдунам, не пожелавшим служить Черному Магистрату. Но удастся ли ему довести задуманное до конца? Стоило ли задействовать Ловца Душ и брать на себя такую страшную ответственность, если путешествию их не видно конца и несть числа опасностям, подстерегающим его на пути к сокровищнице Маронды? И ежели даже удастся ему завершить начатое, будет ли результат соответствовать его чаяниям?..
— Нжиг велел мне ответить на все твои вопросы, — прервала затянувшееся молчание насытившаяся старуха и ткнула пальцем в сторону Лагашира. — Спрашивай, чужеземец, и если байки сумасшедшей Жужунары смогут доставить тебе удовольствие, я буду болтать хоть до утра.
— До утра — это, пожалуй, слишком долго. — Магистр взглянул в окно: небо затянули низкие серые тучи, но до вечера было еще далеко. Подумал, что хорошо было бы как следует выспаться — когда-то теперь посчастливится увидеть крышу над головой, — и попросил: — Расскажи мне про нгайй. Говорят, ты жила среди них и знаешь привычки и обычаи Дев Ночи.
— Знаю, — подтвердила старуха, оторвала от пышной лепешки кусочек и опустила в кружку с вином. — Около двадцати лет я жила в их шатрах, и хотя было это давным-давно, едва ли обычаи нгайй сильно изменились с тех пор. Время течет медленно, это люди стареют слишком быстро. Нгайй захватили меня, когда мне было двенадцать или тринадцать лет. Тогда еще не все деревни платили им дань и набеги их были делом обычным. Они захватывали мужчин, женщин и детей, надеясь, что рабы будут ковать для них оружие, изготовлять ткани и посуду, не задумываясь о том, что в голой степи не устроишь кузницу и не поставишь гончарную печь. А прясть бычью шерсть, так же как и выделывать шкуры, их собственные мужчины были большими искусниками… Да, от захваченных рабов нгайй получали мало пользы. Непривычные к кочевой жизни селяне часто болели и умирали. Кое-кому удавалось сбежать от кочевниц и вернуться в Бай-Балан, и лишь немногие, подобно мне, сумели приспособиться к обычаям нгайй, в большинстве своем не таким уж диким, какими их пытаются представить Нжиг и все остальные,
— И все же ты в конце концов тоже сбежала от Дев Ночи, не так ли? — спросил Лагашир.
— Сбежала, — согласилась Жужунара, отправляя в рот размоченный в вине кусок лепешки. — И это была самая большая глупость, которую я сделала в своей жизни. Ибо мужчина, ради которого я сбежала от нгайй, умер, пробыв моим мужем всего два года. Боги сыграли с нами скверную шутку: ему деревенская жизнь пришлась по вкусу, но он умер. А я живу, хотя мне-то здешние порядки совсем не по нраву.
— Почему же ты тогда не вернулась к Девам Ночи?
— Чтобы быть принесенной в жертву сыновьям Оцулаго? Или если придусь им не по вкусу, стать рабыней-отступницей и быть отданной на потеху мужчинам нгайй? Нет, лучше уж доживать свой век здесь. — Старуха тяжело вздохнула, глядя куда-то вдаль, мимо Лагашира.
— Расскажи мне, кто такие сыновья Оцулаго и почему Девы Ночи приносят им в жертву женщин и девушек? — Магистр уже знал, что Батигар должна была быть принесена в жертву, но кому, во имя чего и главное — где нгайй собирались совершить жертвоприношение, он мог только догадываться.
— Поверишь ли ты мне, если я скажу тебе, что сыновья Оцулаго — крылатые мужчины, живущие на вершинах Флатарагских гор, которые нгайй называют горами Оцулаго? Люди принимают мои рассказы об уроборах за бредни выжившей из ума старухи, однако я собственными глазами видела их, и не один раз! Поверить в их существование не могут даже мои односельчане, и я не стала бы толковать о них чужеземцу, если бы сам ты не спросил меня о сыновьях Оцулаго…
— Напрасно ты считаешь, что я не верю тебе, — успокаивающе проговорил Лагашир, наполняя вином опустевшую кружку Жужунары. — Если существуют на свете глеги, морские вишу и чудеса Мью-Морена, то почему бы не обитать во Флатарагских горах крылатым людям? Более того, упоминания о них встречались мне в старых летописях, и с я радостью выслушаю все, что ты сможешь припомнить об этих… уроборах.
— Ну надо же! Сподобили боги дожить до встречи с человеком, который не считает меня спятившей дурой! — Старуха громко шмыгнула носом и, хлебнув вина, продолжала:
— Я поведаю тебе о жертвоприношении и о том, как этими вот глазами видела крылатых сыновей Оцулаго, о котором нгайи рассказывают, что был он мужем могучей богини Омамунги. От их союза и появились будто бы первые чернокожие кочевники, которым жившие в любви и согласии боги от веку помогали словом и делом. И так продолжалось бы и впредь, кабы не прельстился Оцулаго красотой крылатой девы Юкалимбы. Обитала эта дева на далеком севере, где небесный шатер протыкают покрытые снегом горные вершины, и потому сама была светлокожа и холодна. Чуралась она и людей, и богов, а горы свои покидала лишь раз в год, чтобы отправиться с холодного севера на жаркий-жаркий юг, где горько-соленые волны Великого Внешнего моря омывают берега сказочных Солнечных островов. Долог и труден был ее путь с севера на юг, труден и долог с юга на север, и, чтобы дать отдохнуть прекрасным своим белоснежным крыльям, всего один раз опускалась Юкалимба на землю и делала это всегда в одном и том же месте — в горах Флатараг. Там-то и повстречал ее однажды Оцулаго. Увидел деву-птицу и не смог отвести от нее глаз. Увидел и влюбился без памяти. И так он был хорош собой, что холодная, как снег, укрывающий горные вершины ее родины, Юкалимба тоже полюбила его. И вместо того чтобы лететь на юг, осталась во Флатарагских горах и стала жить с Оцулаго, который, очарованный прелестями девы-птицы, и думать забыл о грозной и ревнивой божественной супруге своей и о потомках своих — чернокожих кочевниках.
Сильно разгневалась на мужа Омамунга. Поведала она об учиненной ей обиде дочерям, и внучкам, и правнучкам своим, и те изгнали мужчин из шатров своих и велели им убираться из степей своих. И ушли мужчины. Не могли они противиться женам, и матерям, и дочерям своим, ибо вдохнула в них Омамунга великую ярость и великую силу. Прогнали они мужчин, а тех, кто не захотел уходить, обратили в слуг и рабов и обращаться с ними стали хуже, чем со скотом бессловесным. — Старуха замолчала, а магистр скорбно покачал головой и промолвил:
— Какая печальная история!
— Печальная, — согласилась Жужунара, пристально глядя в глаза мага. Лагашир, однако, не думал смеяться, и она продолжала:
— Омамунга многому научила своих дочерей, и те зажили лучше прежнего, и длилось их счастье до тех пор, пока до Оцулаго не дошли вести о происшедших в шатрах кочевников переменах. А дошли они до него не скоро, ибо понесла от возлюбленного своего Юкалимба и в положенный срок разрешилась тремя крылатыми сыновьями. Родив Оцулаго сыновей, дева-птица умерла, причем одни говорят, что умерла она родами, а другие называют совсем иную причину. Дескать, не просто так летала она ежегодно в такую даль, а дабы припасть к бьющему на одном из Солнечных островов источнику вечной молодости, благодаря которому жила уже на свете много-много веков, хотя и не была бессмертной. Будто бы так увлеклась она Оцулаго, что откладывала и откладывала со дня на день свой полет на Солнечные острова, а когда все же надумала лететь, не смогли изящные крылья ее поднять в воздух отяжелевшее, располневшее от трех зреющих в ней сыновей тело…
Долго горевал о светлокожей деве-птице Оцулаго, потом занят был воспитанием крылатых сыновей, и лишь когда вошли они в юношеский возраст, обратил он взор свой в бескрайние степи. Вгляделся в клубящуюся над степью пыль и узнал, что содеяла его божественная супруга. Узнал и едва не задохнулся от гнева. Ибо любил он чернокожих правнуков своих ничуть не меньше, чем крылатых сыновей. И взъярился Оцулаго на своих внучек и правнучек за то, что изгнали они мужей, и отцов, и сынов своих из шатров и земель, которые завещал он им. И сказал крылатым сыновьям своим: «Отныне нарекаю я кочевниц этих нгайями — Девами Ночи и лишаю их любви и опеки своей! Пусть станут они добычей вашей и не дрогнут сердца ваши от жалости к слезам и мольбам их. Да убоятся они вас и бегут в великом страхе пред лицом вашим. Вы же поступайте с ними, как крылан-стервятник с землеройками и пискунами, и не страшитесь возмездия. Ибо те, кто прогнал родичей своих из шатров и земель их и обрек мыкать горе в чужедальних краях, заслужили кару небесную, и даже грозная Омамунга не способна ныне защитить внучек-правнучек и нарушить тем закон Воздаяния, по которому будет в свой срок каждому отплачено добром — за добро, любовью — за любовь, а за ненависть — ненавистью и за зло — еще большим злом. Злом неслыханным!»
Сказав так, Оцулаго исчез. Одни говорят, что отправился он проведать своих ушедших на север чернокожих потомков, да так и остался с ними. Другие сказывают, будто влюбчивый бог этот обзавелся новой подругой, а третьи утверждают, что и его не миновало Воздаяние и утратил он свою божественную сущность за измену супруге своей Омамунге.
— Любопытная история, — заметил Лагашир, подливая в кружку замолчавшей Жужунары вина.
— Кому-то это может показаться забавными россказнями, но нгайи свято верят, что именно так все и было. Они до сих пор лишь шепотом осмеливаются рассказывать, сколь ужасны были обрушившиеся на них, по слову Оцулаго, крылатые сыновья его. И каждый год исправно приносят им в жертву девушек и женщин, которых уро-боры утаскивают в свои высокогорные гнездилища. Я сама видела, как они это делали, и жуткое зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами… А предпочитает Народ Вершин девушек со светлой, да-да, светлой кожей!
— А что будет, если Девы Ночи откажутся приносить жертвы уроборам?
— Будет то же, что было прежде. Сыновья Оцулаго начнут похищать нгайй, истреблять их скот. Кто им, крылатым, вольным как ветер, помешать может? — Старуха осклабилась беззубым ртом и подмигнула магу: — Одно дело, когда уроборам чужачек или своих неугодных отдают, и другое — ежели они без разбору кого ни поподя хватать станут. Так ведь летуны эти и Мать рода, и Мать племени сцапать могут! Во потеха-то будет! Представляешь? Охо-хо-хо! — Жужунара пискляво рассмеялась, погрозила Магистру кривым узловатым пальцем, и Лагашир понял, что старуху начало развозить. Еще немного—и она примется нести околесицу, пора переходить от легенд и преданий к дням сегодняшним и делам насущным.
— Стало быть, уроборы эти Девам Ночи не по зубам и приходится им от сыновей Оцулаго откупаться, подобно тому как от них самих селяне откупаются. А где эти жертвоприношения происходят? И на что крылатым мужам бескрылые Девы надобны?
— Ох, шутник! Ну шутни-ик! Зачем, спрашиваешь, мужикам, хоть у них крылья к спине, хоть плавники приставлены, девки надобны? Ай да вопрос! — Старуха открыла рот, словно собираясь разразиться неудержимым хохотом, разок — на пробу — хихикнула, потом лицо ее сморщилось, пальцы судорожно забегали по вороту бесформенной мешковатой хламиды, и она, не глядя на мага, торопливо зашептала: — Я почем знаю — зачем? Может, для этого самого, для чего и всем? Может, чтобы жрать бедняжек или по потрохам их ворожить, судьбу свою угадывать?.. А может, с горных круч скидывать, глядеть, как они оземь шмякаться будут?.. Украшения из их зубов делать, кожей ихней крылья свои вампириные латать или еще для чего? То мне неведомо. О чем знаю, о том и сказываю. А о чем не ведаю…
— Твоя правда, — махнул рукой Лагашир. — Сказывай, о чем ведаешь. Страсти да глупости всякие оставь тем придумывать, кто ни нгайй, ни уроборов этих и в глаза не видывал.
Дождь лил не переставая три дня кряду, и все это время нгайи почти безвылазно просидели в своих шатрах. Бар-вар был великим бедствием и великим праздником, справлять который нгайи привыкли испокон веку. Ливень был бедствием для тех, кого он застал посреди степи, и праздником для всех остальных, знавших, что после дождей голая, выжженная солнцем, пыльная и местами потрескавшаяся земля превратится в огромный цветущий луг, на котором вволю порезвится и разнообразное зверье и охотники.
Три дня и три ночи провели Батигар и Шигуб в, большом шатре, обитательницы которого лишь ненадолго прерывали их уединение. Обменявшись с соплеменницей несколькими фразами, они, смеясь и понимающе переглядываясь, исчезали в дожде так же стремительно, как и появлялись. Казалось, они не видят ничего противоестественного в том, чем занимается их подруга со светлокожей девушкой, и так оно, по словам Шигуб, и было на самом деле. Девы Ночи прекрасно обходились без мужчин и были твердо убеждены, что изготовленные из тщательно отполированного дерева и кости жезлы могут доставить им несравнимо большее удовольствие, чем те орудия, которыми меньшая половина их племени была наделена природой от рождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70