Если даже перед ним был жулик, то относился он к своему делу в высшей степени серьезно и заслуживал уважения хотя бы за одно это.
Трижды раскладывал предсказатель крысиные черепа в разной последовательности на пестром коврике, представлявшем круг, разделенный на цветные треугольники и разбитый затем на еще более мелкие фигуры наложенными сверху квадратами. Трижды, бормоча себе под нос мантры на незнакомом арранту диалекте, кидал он цветные кубики, инкрустированные такими же серебряными значками, что и крысиные черепа, после чего торжественно изрек: «О юноша! Надлежит тебе знать о четырех вещах, которые неизмеримо важнее, чем ты думаешь. Это твои годы, твоя вина, твои враги и твои ошибки…»
Гороподобная гадалка тоже была недурна. Густые, выкрашенные в красный цвет волосы ее были свиты в жгуты и собраны в пучок на макушке, а вокруг пучка, словно ленточка, была завязана кобра, почитавшаяся в Мавуно священной тварью. Огромные полушария чудовищных грудей покрывала затейливая трехцветная татуировка, изображавшая глаза, помещенные в разинутые клыкастые пасти. Многочисленные, выточенные из белого, зеленого и черного нефрита браслеты покрывали магические символы, смысл которых был для Эвриха темен, но, безусловно, имелся, ибо телохранители его взирали на них с нескрываемым ужасом и отвращением. Любопытно, что гадалки и предсказатели почти не пострадали во время охоты на колдунов. По одной версии, они сумели предвидеть грядущую бойню, по другой же — благодаря тому, что жили кучно, успели, получив предупреждение, дружно покинуть Гнилую падь прежде, чем до них добрались настатиги Триумвирата.
Оракул со змеей в волосах пользовалась для предсказаний костяными квадратиками, и, хотя выглядели они не столь убедительно, как черепа крыс, наблюдать за тем, как она раз за разом раскладывает их в одной ей ведомой последовательности, было увлекательно. И удивительнее всего было, что сделанные предсказателями пророчества, несмотря на некоторые противоречия, оказались схожи между собой и в известной степени дополняли друг друга. Хотя каждый, естественно, делал упор на чем-то своем и гороподобная, в отличие от предыдущего прорицателя, начала с того, что «если будешь жить не торопясь — тебя поторопят, ежели поспешишь — подставят ножку». Впрочем, запев у них мог быть одинаковым для всех клиентов, по-настоящему интересно было то, что последовало за общими фразами вступления.
Последовало же, если очистить смысл от шелухи заумных слов, вот что. Зеленоглазому арранту не следовало задерживаться в Городе Тысячи Храмов и вообще в Мавуно, и это было более чем разумно, но не оригинально. Покровитель Эвриха — а о том, что у чужеземца в столице должен быть покровитель, догадаться было не трудно, — ходит по лезвию ножа, и иноземцу не следует особенно полагаться на его благорасположение. Что ж, исходя из того, что молнии не бьют в долины, а состоятельные люди избалованны и капризны, с этим тоже нельзя было поспорить — это вытекало из предыдущего утверждения. Но далее оба предсказателя сходились на том, что Эврихова покровителя ждет путешествие и арранту предстоит его сопровождать. «Уж не на войну ли?» — подумал Эврих не без внутреннего содрогания и поклялся себе утроить усилия, дабы в ближайшее время покинуть Мванааке.
Чужеземцу также следовало иметь в виду, что им заинтересовалось очень высокопоставленное лицо, чье внимание едва ли принесет ему пользу. Вот это было уже действительно нечто конкретное, на лице у арранта не написанное. Припомнив, что имя его внесено в список тех, кого выпускать из империи запрещено, Эврих решил, что мономатанские предсказатели будут, пожалуй, получше аррантских, да и всех прочих, с коими ему приходилось иметь дело. Сообщение о том, что он излишне влюбчив, аррант готов был приписать наблюдательности оракулов, однако обладатель крысиных черепов тут же уточнил, что нынешняя его влюбленность — пустоцвет, а грядущие принесут неизмеримо больше тревог и волнений, чем радости.
— Не припомню, чтобы с любовью не было связано сильных переживаний, да иначе, наверное, и быть не может! — проворчал Эврих. — Когда думать, заботиться и переживать приходится еще за кого-то, кроме себя, то понятно, что хлопот и забот становится по меньшей мере вдвое больше…
Ежели золотоволосому удастся избежать опасностей, подстерегающих его в Мавуно, то он еще вдоволь постранствует по свету, и это как-то связано с человеком, разыскивающим либо наблюдающим за ним исподтишка уже долгое время. «О Хаг-Ха-гор! — искренне изумился Эврих. — А ведь я и думать забыл об Иммамале! Неужто нам с ним еще предстоит встретиться?» Единственный человек, которому он был до зарезу нужен и кто взял на себя труд наблюдать за ним, — это посланец Мария Лаура. Почему-то аррант был уверен, что долго Иммамал носить рабский ошейник не будет, и как знать, может, и сумеет разыскать его в Городе Тысячи Храмов. Ни видеть его, ни встречаться с саккаремским шадом у Эвриха не было ни малейшего желания, а вот кого бы он точно попробовал разыскать, ежели суждено ему оказаться в Саккареме, так это Зелхата Мельсинского.
Арранту, впрочем, как никому другому, было известно, насколько редко человеческие намерения совпадают с возможностями, — взять хотя бы, к примеру, не состоявшееся посещение им острова Печальной Березы, где должен он был поведать вовсе не правдивую историю гибели Астамера его престарелым родичам. Или же путешествие его в Умукату, прерванное появлением двух сторожевиков Кешо…
Размышляя о превратностях судьбы, он двинулся дальше по улице Оракулов, мимо сидящих на циновках у стен домов предсказателей к храму Мбо Мбелек, не подозревая, что желанию его заглянуть в вырастающее на глазах святилище в этот раз тоже осуществиться не удастся. Подойдя к кучке толпящихся у крыльца храма зевак, он узнал, что в нем проходит сейчас какая-то таинственная церемония и для непосвященных двери его откроются лишь завтра поутру. Телохранители удовлетворенно заулыбались: предупреждали, мол, арранта, что впустую время потратит. Эврих развел руками, подумав, что рано они радуются: не удавшееся нынче может удаться завтра, — и в этот момент почувствовал, как слева от него стало как-то подозрительно свободно. Наученный горьким опытом, потянулся к висящему на поясе кошелю и, памятуя, в каком районе находится, мигом сообразил, в чем дело.
— Кошель! — крикнул он и ломанулся сквозь толпу зевак за парнем, надумавшим поживиться за его счет и уже скрывавшимся в ближайшем переулке.
Хамдан с Аджамом рванулись за ним, зеваки прыснули в разные стороны, кто-то, сообразив, в чем дело, радостно завопил: «Держи вора!» Послышались радостные улюлюканья, и любители споров начали биться об заклад: сумеет ли аррант с телохранителями догнать ловкача и вернуть похищенное, или же тот скроется от них в лабиринте узких улочек и переулков, словно специально созданных, дабы помогать беглецам уходить от погони.
Петляя мимо мазанок, сотворенных из глины, рубленого тростника и коровьего навоза, Эврих готов был поклясться, что такого хаотически-идиотического квартала ему до сих пор видеть не приходилось. Узенькие кривые улочки переходили в убогие пыльные дворики, из которых щелеподобные проходы вели на соседние улицы и переулки, над многими из которых, из одного дома в другой, шли по второму этажу крытые переходы. Всюду сновали голые чумазые малыши, воняло отходами и экскрементами, дымом и какой-то на редкость неаппетитной стряпней. Несколько раз Эврих терял похитителя кошеля из виду и вынужден был бы отказаться от погони в первом же дворике с двумя выходами, если бы кто-то из малышей не указал ему нужное направление.
То ли вор был нездешним, то ли взаимовыручка была тут не в заводе, но, как бы то ни было, аррант и отстававшие от него на несколько шагов телохранители неслись по горячим следам и должны были вот-вот настичь незадачливого вора. Дюжина золотых полновесных цвангов, несколько дакков, не считая мелочи, — сумма немалая, и Эврих не собирался расставаться с ней без борьбы. Помимо нежелания дарить честно заработанные деньги какому-то проходимцу, подстегивала его еще и обида и гнев на себя самого. Обкрадывали его, обкрадывали, а он ну никак не может усвоить, что со своего добра глаз спускать нельзя! Тем паче в районе, кишащем всяким отребьем, о чем Хамдан и Аджам его совершенно недвусмысленно и настойчиво предупреждали…
Выскочив в очередной двор, он остановился как вкопанный, заметив группу вооруженных мужчин. Инстинктивно вырвал из ножен кинжал, вспомнив, что так же вот некогда в Аланиоле они с Хрисом, погнавшись за похитителем Хрисовой сумки, угодили в засаду, едва не стоившую им жизни. Теперь, однако, ситуация была явно другой. Двое залитых кровью мужчин лежали в пыли, а трое других, бросив своего противника на колени, вязали ему за спиной руки, вполголоса ругаясь и покряхтывая.
— Чего вылупился? Туда твой похитчик драпанул. — Один из мужчин поднял искаженное злостью лицо и указал головой на проулок в противоположной стороне двора.
— Помоги! — прохрипел стоящий на коленях, вскидывая голову и впиваясь в лицо Эвриха умоляющим, полным гнева и отчаяния взглядом.
«Эге! Да это женщина!» — подумал аррант и, бросив сумку с лекарствами наземь, с яростным ревом ринулся на вязавших ее незнакомцев.
— Стой! — разом завопили Хамдан, Аджам и тот самый злобнолицый, что указал на проулок, в котором скрылся похититель кошеля.
— Руки прочь! — рявкнул Эврих, видя, как один из незнакомцев пригибает голову женщины, а второй торопливо обматывает ее темным плащом.
Кинжал его со звоном столкнулся с мечом злобнолицего. Аррант отскочил, крутанувшись на пятках, и, не особенно полагаясь на свое умение владеть подобного рода оружием, метнул его в набегавшего — слишком быстро! — нового противника. Оголовок кинжала ударил нападавшего в лоб, и детина, словно врезавшись с разбегу в стену, осел на разом ослабевших ногах.
Кончик клинка злобнолицего едва не достал Эвриха. Сияющая молния пронеслась в вершке от лица, и, чудом уходя от сокрушительного удара, аррант с раскаянием припомнил слова Волкодава о необходимости каждодневных тренировок, ежели намерен он защищать свою жизнь, используя не только ловко подвешенный язык, но и чудесное искусство кан-киро.
Тяжелый, остро отточенный меч вновь просвистел у щеки Эвриха — атаковавший явно не считал его серьезным противником и ни на какие хитрости и уловки пускаться не собирался. Более того, памятуя о двух Эвриховых телохранителях, он желал разделаться с придурковатым неумехой как можно скорее и, конечно же, не ожидал, что верткий аррант, ухитрившись избежать очередного смертоносного рубящего удара, рухнет ему под ноги, увлекая за собой на пыльную, неласковую землю…
Эврих не хотел убивать этого человека. Он предпочел бы вообще пройти мимо, но ежели трое мужиков вяжут женщину, то всякому ясно, что делают они это не из благих побуждений и участь ее ждет незавидная. А если они к тому же имеют подле себя два свежих трупа, то даже выходец из Верхнего мира сообразит, что затевать с ними диспут бесполезно. И все же, когда он услышал глухое хаканье Хамдана и тупой звук разрубающего плоть меча, ему стало нехорошо. Ему сделалось очень даже погано, потому что привел-то к смерти злобнолицего он, а Хамдан всего лишь выполнил свой долг, защищая человека, которого ему поручено было беречь как зеницу ока.
Аррант ужом выскользнул из-под навалившегося на него тела, и что-то обожгло его правое плечо. Увидев над собой занесенный для очередного удара меч, он успел боднуть головой в живот нового противника, рванулся в сторону и, дивясь, что все еще жив, покатился по земле именно так, как учил его Волкодав. Вскочил на ноги, осмотрелся и сразу же понял, что драться более не с кем. Злобнолицый был недвижим, подле него лежал ничком второй, остановленный его кинжалом и приконченный скорее всего Аджамом противник, а оба телохранителя теснили последнего уцелевшего негодяя в глубь двора.
Мечи столкнулись с веселым лязгом, разлетелись, незнакомец что-то крикнул и, видя, что его не слышат, сделал обманный бросок в сторону Аджама. Повернулся на пятках, пригнувшись, нырнул под руку Хамдана, но тот, угадав его намерение, сделал шаг в сторону, и сверкающая дуга меча перечеркнула голову последнего из оставшихся в живых мерзавцев.
— О Всеблагой Отец Созидатель! Охранники-то мои и впрямь шутить не любят! — пробормотал Эврих, поднимая с земли кинжал и силясь привести свои мысли в порядок. Что кричал третий из поверженных негодяев? Какими словами он надеялся остановить его телохранителей?..
— Ты что, родной, хадиши накурился? Или шасвы нажевался? Солнце с непривычки голову напекло? Зачем ты набросился на этих парней? — накинулся на Эвриха не на шутку разозленный Аджам. — Сдурел от избытка знаний?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Трижды раскладывал предсказатель крысиные черепа в разной последовательности на пестром коврике, представлявшем круг, разделенный на цветные треугольники и разбитый затем на еще более мелкие фигуры наложенными сверху квадратами. Трижды, бормоча себе под нос мантры на незнакомом арранту диалекте, кидал он цветные кубики, инкрустированные такими же серебряными значками, что и крысиные черепа, после чего торжественно изрек: «О юноша! Надлежит тебе знать о четырех вещах, которые неизмеримо важнее, чем ты думаешь. Это твои годы, твоя вина, твои враги и твои ошибки…»
Гороподобная гадалка тоже была недурна. Густые, выкрашенные в красный цвет волосы ее были свиты в жгуты и собраны в пучок на макушке, а вокруг пучка, словно ленточка, была завязана кобра, почитавшаяся в Мавуно священной тварью. Огромные полушария чудовищных грудей покрывала затейливая трехцветная татуировка, изображавшая глаза, помещенные в разинутые клыкастые пасти. Многочисленные, выточенные из белого, зеленого и черного нефрита браслеты покрывали магические символы, смысл которых был для Эвриха темен, но, безусловно, имелся, ибо телохранители его взирали на них с нескрываемым ужасом и отвращением. Любопытно, что гадалки и предсказатели почти не пострадали во время охоты на колдунов. По одной версии, они сумели предвидеть грядущую бойню, по другой же — благодаря тому, что жили кучно, успели, получив предупреждение, дружно покинуть Гнилую падь прежде, чем до них добрались настатиги Триумвирата.
Оракул со змеей в волосах пользовалась для предсказаний костяными квадратиками, и, хотя выглядели они не столь убедительно, как черепа крыс, наблюдать за тем, как она раз за разом раскладывает их в одной ей ведомой последовательности, было увлекательно. И удивительнее всего было, что сделанные предсказателями пророчества, несмотря на некоторые противоречия, оказались схожи между собой и в известной степени дополняли друг друга. Хотя каждый, естественно, делал упор на чем-то своем и гороподобная, в отличие от предыдущего прорицателя, начала с того, что «если будешь жить не торопясь — тебя поторопят, ежели поспешишь — подставят ножку». Впрочем, запев у них мог быть одинаковым для всех клиентов, по-настоящему интересно было то, что последовало за общими фразами вступления.
Последовало же, если очистить смысл от шелухи заумных слов, вот что. Зеленоглазому арранту не следовало задерживаться в Городе Тысячи Храмов и вообще в Мавуно, и это было более чем разумно, но не оригинально. Покровитель Эвриха — а о том, что у чужеземца в столице должен быть покровитель, догадаться было не трудно, — ходит по лезвию ножа, и иноземцу не следует особенно полагаться на его благорасположение. Что ж, исходя из того, что молнии не бьют в долины, а состоятельные люди избалованны и капризны, с этим тоже нельзя было поспорить — это вытекало из предыдущего утверждения. Но далее оба предсказателя сходились на том, что Эврихова покровителя ждет путешествие и арранту предстоит его сопровождать. «Уж не на войну ли?» — подумал Эврих не без внутреннего содрогания и поклялся себе утроить усилия, дабы в ближайшее время покинуть Мванааке.
Чужеземцу также следовало иметь в виду, что им заинтересовалось очень высокопоставленное лицо, чье внимание едва ли принесет ему пользу. Вот это было уже действительно нечто конкретное, на лице у арранта не написанное. Припомнив, что имя его внесено в список тех, кого выпускать из империи запрещено, Эврих решил, что мономатанские предсказатели будут, пожалуй, получше аррантских, да и всех прочих, с коими ему приходилось иметь дело. Сообщение о том, что он излишне влюбчив, аррант готов был приписать наблюдательности оракулов, однако обладатель крысиных черепов тут же уточнил, что нынешняя его влюбленность — пустоцвет, а грядущие принесут неизмеримо больше тревог и волнений, чем радости.
— Не припомню, чтобы с любовью не было связано сильных переживаний, да иначе, наверное, и быть не может! — проворчал Эврих. — Когда думать, заботиться и переживать приходится еще за кого-то, кроме себя, то понятно, что хлопот и забот становится по меньшей мере вдвое больше…
Ежели золотоволосому удастся избежать опасностей, подстерегающих его в Мавуно, то он еще вдоволь постранствует по свету, и это как-то связано с человеком, разыскивающим либо наблюдающим за ним исподтишка уже долгое время. «О Хаг-Ха-гор! — искренне изумился Эврих. — А ведь я и думать забыл об Иммамале! Неужто нам с ним еще предстоит встретиться?» Единственный человек, которому он был до зарезу нужен и кто взял на себя труд наблюдать за ним, — это посланец Мария Лаура. Почему-то аррант был уверен, что долго Иммамал носить рабский ошейник не будет, и как знать, может, и сумеет разыскать его в Городе Тысячи Храмов. Ни видеть его, ни встречаться с саккаремским шадом у Эвриха не было ни малейшего желания, а вот кого бы он точно попробовал разыскать, ежели суждено ему оказаться в Саккареме, так это Зелхата Мельсинского.
Арранту, впрочем, как никому другому, было известно, насколько редко человеческие намерения совпадают с возможностями, — взять хотя бы, к примеру, не состоявшееся посещение им острова Печальной Березы, где должен он был поведать вовсе не правдивую историю гибели Астамера его престарелым родичам. Или же путешествие его в Умукату, прерванное появлением двух сторожевиков Кешо…
Размышляя о превратностях судьбы, он двинулся дальше по улице Оракулов, мимо сидящих на циновках у стен домов предсказателей к храму Мбо Мбелек, не подозревая, что желанию его заглянуть в вырастающее на глазах святилище в этот раз тоже осуществиться не удастся. Подойдя к кучке толпящихся у крыльца храма зевак, он узнал, что в нем проходит сейчас какая-то таинственная церемония и для непосвященных двери его откроются лишь завтра поутру. Телохранители удовлетворенно заулыбались: предупреждали, мол, арранта, что впустую время потратит. Эврих развел руками, подумав, что рано они радуются: не удавшееся нынче может удаться завтра, — и в этот момент почувствовал, как слева от него стало как-то подозрительно свободно. Наученный горьким опытом, потянулся к висящему на поясе кошелю и, памятуя, в каком районе находится, мигом сообразил, в чем дело.
— Кошель! — крикнул он и ломанулся сквозь толпу зевак за парнем, надумавшим поживиться за его счет и уже скрывавшимся в ближайшем переулке.
Хамдан с Аджамом рванулись за ним, зеваки прыснули в разные стороны, кто-то, сообразив, в чем дело, радостно завопил: «Держи вора!» Послышались радостные улюлюканья, и любители споров начали биться об заклад: сумеет ли аррант с телохранителями догнать ловкача и вернуть похищенное, или же тот скроется от них в лабиринте узких улочек и переулков, словно специально созданных, дабы помогать беглецам уходить от погони.
Петляя мимо мазанок, сотворенных из глины, рубленого тростника и коровьего навоза, Эврих готов был поклясться, что такого хаотически-идиотического квартала ему до сих пор видеть не приходилось. Узенькие кривые улочки переходили в убогие пыльные дворики, из которых щелеподобные проходы вели на соседние улицы и переулки, над многими из которых, из одного дома в другой, шли по второму этажу крытые переходы. Всюду сновали голые чумазые малыши, воняло отходами и экскрементами, дымом и какой-то на редкость неаппетитной стряпней. Несколько раз Эврих терял похитителя кошеля из виду и вынужден был бы отказаться от погони в первом же дворике с двумя выходами, если бы кто-то из малышей не указал ему нужное направление.
То ли вор был нездешним, то ли взаимовыручка была тут не в заводе, но, как бы то ни было, аррант и отстававшие от него на несколько шагов телохранители неслись по горячим следам и должны были вот-вот настичь незадачливого вора. Дюжина золотых полновесных цвангов, несколько дакков, не считая мелочи, — сумма немалая, и Эврих не собирался расставаться с ней без борьбы. Помимо нежелания дарить честно заработанные деньги какому-то проходимцу, подстегивала его еще и обида и гнев на себя самого. Обкрадывали его, обкрадывали, а он ну никак не может усвоить, что со своего добра глаз спускать нельзя! Тем паче в районе, кишащем всяким отребьем, о чем Хамдан и Аджам его совершенно недвусмысленно и настойчиво предупреждали…
Выскочив в очередной двор, он остановился как вкопанный, заметив группу вооруженных мужчин. Инстинктивно вырвал из ножен кинжал, вспомнив, что так же вот некогда в Аланиоле они с Хрисом, погнавшись за похитителем Хрисовой сумки, угодили в засаду, едва не стоившую им жизни. Теперь, однако, ситуация была явно другой. Двое залитых кровью мужчин лежали в пыли, а трое других, бросив своего противника на колени, вязали ему за спиной руки, вполголоса ругаясь и покряхтывая.
— Чего вылупился? Туда твой похитчик драпанул. — Один из мужчин поднял искаженное злостью лицо и указал головой на проулок в противоположной стороне двора.
— Помоги! — прохрипел стоящий на коленях, вскидывая голову и впиваясь в лицо Эвриха умоляющим, полным гнева и отчаяния взглядом.
«Эге! Да это женщина!» — подумал аррант и, бросив сумку с лекарствами наземь, с яростным ревом ринулся на вязавших ее незнакомцев.
— Стой! — разом завопили Хамдан, Аджам и тот самый злобнолицый, что указал на проулок, в котором скрылся похититель кошеля.
— Руки прочь! — рявкнул Эврих, видя, как один из незнакомцев пригибает голову женщины, а второй торопливо обматывает ее темным плащом.
Кинжал его со звоном столкнулся с мечом злобнолицего. Аррант отскочил, крутанувшись на пятках, и, не особенно полагаясь на свое умение владеть подобного рода оружием, метнул его в набегавшего — слишком быстро! — нового противника. Оголовок кинжала ударил нападавшего в лоб, и детина, словно врезавшись с разбегу в стену, осел на разом ослабевших ногах.
Кончик клинка злобнолицего едва не достал Эвриха. Сияющая молния пронеслась в вершке от лица, и, чудом уходя от сокрушительного удара, аррант с раскаянием припомнил слова Волкодава о необходимости каждодневных тренировок, ежели намерен он защищать свою жизнь, используя не только ловко подвешенный язык, но и чудесное искусство кан-киро.
Тяжелый, остро отточенный меч вновь просвистел у щеки Эвриха — атаковавший явно не считал его серьезным противником и ни на какие хитрости и уловки пускаться не собирался. Более того, памятуя о двух Эвриховых телохранителях, он желал разделаться с придурковатым неумехой как можно скорее и, конечно же, не ожидал, что верткий аррант, ухитрившись избежать очередного смертоносного рубящего удара, рухнет ему под ноги, увлекая за собой на пыльную, неласковую землю…
Эврих не хотел убивать этого человека. Он предпочел бы вообще пройти мимо, но ежели трое мужиков вяжут женщину, то всякому ясно, что делают они это не из благих побуждений и участь ее ждет незавидная. А если они к тому же имеют подле себя два свежих трупа, то даже выходец из Верхнего мира сообразит, что затевать с ними диспут бесполезно. И все же, когда он услышал глухое хаканье Хамдана и тупой звук разрубающего плоть меча, ему стало нехорошо. Ему сделалось очень даже погано, потому что привел-то к смерти злобнолицего он, а Хамдан всего лишь выполнил свой долг, защищая человека, которого ему поручено было беречь как зеницу ока.
Аррант ужом выскользнул из-под навалившегося на него тела, и что-то обожгло его правое плечо. Увидев над собой занесенный для очередного удара меч, он успел боднуть головой в живот нового противника, рванулся в сторону и, дивясь, что все еще жив, покатился по земле именно так, как учил его Волкодав. Вскочил на ноги, осмотрелся и сразу же понял, что драться более не с кем. Злобнолицый был недвижим, подле него лежал ничком второй, остановленный его кинжалом и приконченный скорее всего Аджамом противник, а оба телохранителя теснили последнего уцелевшего негодяя в глубь двора.
Мечи столкнулись с веселым лязгом, разлетелись, незнакомец что-то крикнул и, видя, что его не слышат, сделал обманный бросок в сторону Аджама. Повернулся на пятках, пригнувшись, нырнул под руку Хамдана, но тот, угадав его намерение, сделал шаг в сторону, и сверкающая дуга меча перечеркнула голову последнего из оставшихся в живых мерзавцев.
— О Всеблагой Отец Созидатель! Охранники-то мои и впрямь шутить не любят! — пробормотал Эврих, поднимая с земли кинжал и силясь привести свои мысли в порядок. Что кричал третий из поверженных негодяев? Какими словами он надеялся остановить его телохранителей?..
— Ты что, родной, хадиши накурился? Или шасвы нажевался? Солнце с непривычки голову напекло? Зачем ты набросился на этих парней? — накинулся на Эвриха не на шутку разозленный Аджам. — Сдурел от избытка знаний?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58