- Я последую вашему совету. А теперь я вас покидаю, чтобы
подготовиться к визиту к этому импортеру. - Он поднял со стола сложенный
лист бумаги.
Странно, Пол, казалось, остался недоволен. Он что-то буркнул и
вернулся к письменному столу. Они умеют до конца сдерживать свои эмоции.
- Я очень вам благодарен за содействие, - произнес Чилдэн, собираясь
уходить. - Когда-нибудь, при первой же представившейся возможности, я
отплачу вам тем же. Я не забуду.
Но молодой японец и теперь никак не среагировал на слова Чилдэна.
Глубоко правы те, подумал Чилдэн, кто не устает повторять, что они
непостижимы для нас.
Провожая его из кабинета, Пол, казалось, со всей очевидностью
подтверждал эту мысль. И только у самой двери он неожиданно раскрылся:
- Американские мастеровые делали эту вещицу вручную, верно?
Затрачивая труд своего собственного тела?
- Да, от первоначального замысла до окончательной полировки.
- Сэр! А согласятся ли с такой постановкой вопроса эти мастеровые?
Насколько я себе это представляю, они мечтали о совсем иной судьбе своих
трудов.
- Я бы рискнул утверждать, что их нетрудно убедить, - сказал Чилдэн,
для которого эта проблема казалась чем-то второстепенным.
- Возможно, так оно и есть, - сказал Пол.
Что-то в тоне его голоса заставило Роберта Чилдэна неожиданно
насторожиться. Какая-то явно проступающая недосказанность. А затем, как-то
сразу все прояснилось, и он, несомненно, разгадал эту двусмысленность
японца, все до конца поняв.
Конечно же. Вся эта словесная шелуха была лишь прикрытием отвергнуть
попытки возродить американское ювелирное искусство, мастерски разыгранного
прямо у него на глазах. Циничное по своей сути, а он, не приведи господь,
проглотил крючок, а с ним и леску, и грузило. Он заставил меня
согласиться, шаг за шагом водил по узкой тропе в саду восточной изощренной
мудрости к единственно возможному заключению: творение американских рук
годится разве только для того, чтобы служить шаблоном для утиля - дешевых
амулетов на счастье.
Вот каким методом господствуют японцы: не методом жестокого
подавления, а исподволь, с утонченным искусством безграничной хитрости.
Господи! Какие же мы варвары по сравнению с ними, понял Чилдэн. Мы
всего лишь жалкие простаки перед их безжалостной логикой. Пол не сказал
мне прямо, не стал мне доказывать, что наше искусство ничего не стоит. Он
заставил меня самого сказать это вместо себя. И этой насмешкой он уже до
конца меня добивает, а еще скорбит о том, что я так сказал.
Приторно-вежливый жест сочувствия, когда услышал от меня эту горькую
истину.
Он сломал меня, почти вслух произнес Чилдэн, однако, к счастью, ему
удалось оставить эти слова только в своих мыслях. Как и раньше, он держал
истинные свои чувства наглухо запертыми в своем внутреннем мире,
обособленном и тайном, открытом только для себя одного. Он унизил меня и
всех моих соотечественников. И я беспомощен. Мне нечем отплатить за это;
мы - побежденный народ, и наше поражение в войне сродни тому, какое
потерпел я сам только что, это поражение такое тонкое, такое внешне
незаметное, что мы едва ли в состоянии постичь всю степень его тяжести.
Фактически, мы скоро должны будем поднимать все наши архивы, чтобы
выяснить, что оно вообще имело место.
Какие еще можно предъявить доказательства пригодности японцев
господствовать? Он почувствовал, как его начинает душить смех, возможно,
от понимания происходящего. Да, так оно и есть. Это как крепкий отборный
анекдот, который нужно хорошо запомнить, посмаковать на досуге и даже
рассказать. Вот только кому? Вот в этом-то и проблема. Слишком он личного
свойства, чтобы его пересказывать.
В углу кабинета Пола он заметил корзину для ненужных бумаг. В нее! -
Сказал себе самому Роберт Чилдэн, туда эту каплю металла, туда эту
безделушку вместе с вцепившимся в нее "ву".
В состоянии ли я так поступить? Вышвырнуть ее? Покончить с
создавшимся невыносимым положением прямо на глазах у Пола?
Но, думал он, крепко сжимая в пальцах коробочку, не имею права, если
все еще надеюсь встретиться с этим своим приятелем-японцем.
Черт бы их всех побрал, я не в состоянии освободиться из-под их
влияния, не в состоянии дать волю охватившему меня порыву. Вся
непосредственность момента пропала... Пол внимательно смотрит на меня, ему
все ясно без слов. Загнав мою совесть в ловушку, он протянул невидимую
струну от этой безделицы металла в моей ладони через мою руку и плечи
прямо в душу.
Догадывается, что слишком уж долго прожил я, околачиваясь возле них.
Слишком уже поздно бежать сломя голову, возвращаться к своим былым
соотечественникам, их нравам и обычаям.
- Пол... - начал Роберт Чилдэн. Голос его, он сам это тут же
обнаружил, треснул, не выдержав тяжести его безумных мыслей о попытке
бегства - перестал его слушаться, и он уже не в состоянии был придать ему
ту или иную тональность.
- Да, Роберт.
- Пол, меня... это... унижает.
Комната закружилась перед его глазами.
- Почему, Роберт? - спросил японец огорченно, но как-то отрешенно.
Будто он здесь совершенно ни при чем.
- Пол. Одну минутку. - Он выудил крохотное ювелирное украшение из
коробочки. Оно стало скользким от пота. - Пол... я горжусь этой работой.
Не может быть и речи о том, чтобы из нее лепили такую халтуру, как амулеты
на счастье. Я отвергаю это.
И снова он никак не мог определить реакцию этого молодого японца. Он
весь был только слух, только простое восприятие.
- Тем не менее, я благодарен вам, - сказал Роберт Чилдэн.
Пол поклонился.
Поклонился и Роберт Чилдэн.
- Люди, изготовившие это, - сказал Чилдэн, - гордые американские
художники. Я в том числе. Поэтому предложение пустить их труд на дрянные
амулеты оскорбляет нас, и я прошу вас извиниться.
Воцарилось казавшееся вечностью молчание.
Пол внимательно разглядывал Чилдэна. Одна его бровь приподнялась
слегка, чуть искривились в улыбке тонкие губы.
- Я требую, - сказал Чилдэн. Это все. На большее он чувствовал, что
не способен. Он просто ждал.
Пожалуйста, взмолился он. Ну помогите мне.
- Простите, что я ошибся в своей самонадеянности, - произнес Пол и
протянул руку.
- Вот и прекрасно, - ответил Роберт Чилдэн.
Они пожали друг другу руки.
Удивительное спокойствие снизошло на душу Чилдэна. Я пережил это. Я
остался цел и невредим. Все кончено. Бог милостив; он не обошел меня в
нужный момент своим вниманием. В другой раз все может получиться
совершенно иначе. Смогу ли я отважиться еще раз, можно ли еще раз так
искушать судьбу? Вероятнее всего, нет.
Ему взгрустнулось. На короткий миг он будто поднялся на поверхности и
увидел себя свободными.
Жизнь коротка, подумал он. Искусство или еще что-нибудь, только не
жизнь, могут жить долго, простираясь в бесконечность, как бетонная лента
шоссе. Равная, белая, нераздираемая пересечениями. Вот я стою перед нею.
Но это уже все.
Взяв маленькую коробочку, он положил ее вместе с ювелирной вещицей
фирмы "Эдфрэнк" во внутренний карман своего пальто.

12
- Мистер Тагоми, - произнес Рамсэй, - это мистер Ятабе. - Он удалился
в угол кабинета, а вперед вышел невысокий старичок.
Протянув руку, Тагоми сказал:
- Я очень рад встретиться с вами лично, сэр. - Легкая, хрупкая рука
пожилого господина скользнула в его ладонь. Он осторожно слегка пожал ее и
тут же отпустил, надеясь, что ничего не сломал. Тагоми внимательно
всматривался в черты лица пожилого господина и остался доволен тем, что
увидел. Такой твердый, ясный взгляд, в глазах ни малейшего ослабления
умственных способностей. Во всем облике ощущалась прочность старинных
традиций. Лучшее качество, которым в состоянии похвастаться старость... И
вот тут-то он понял, что перед ним стоит генерал Тедеки, бывший начальник
имперского генерального штаба.
Тагоми низко поклонился.
- Генерал, - только и вымолвил он.
- А где третья сторона? - спросил генерал Тедеки.
- Сейчас прибудет, он уже близко, - сказал Тагоми. - Я лично позвонил
ему в гостиницу. - В голове у него шумело, в низкой согбенной позе он
отступил на несколько шагов назад, чувствуя, что вряд ли в состоянии будет
выпрямиться.
Генерал сел. Мистер Рамсэй, все еще в неведении относительно личности
пожилого господина, помог ему, пододвинув стул, но не выказывал особой
почтительности. Тагоми нерешительно занял место напротив генерала.
- Мы зря теряем время, - произнес генерал. - Прискорбно, но
неизбежно.
- Верно, - согласился Тагоми.
Прошло десять минут. Никто из них не нарушал молчания.
- Извините меня, сэр, - произнес, засуетившись, наконец Рамсэй. - Я
удалюсь, если позволите.
Тагоми кивнул, и Рамсэй покинул кабинет.
- Чай, генерал? - спросил Тагоми.
- Нет, сэр.
- Сэр, - произнес Тагоми, - я должен признаться в том, чего боюсь. Я
ощущаю в этой встрече нечто, внушающее ужас.
Генерал склонил голову.
- Мистер Бейнс, которого я встречал, - продолжал Тагоми, - и принимал
у себя дома, называет себя шведом. Однако при более близком рассмотрении я
убедился в том, что на самом деле это, по всей вероятности, весьма
высокопоставленный немец. Я это говорю, потому что...
- Пожалуйста, продолжайте.
- Благодарю вас. Генерал, его взволнованность относительно задержки
этой встречи побудила меня сделать заключение, что она вызвана
политическими неурядицами в Рейхе. - Тагоми тактично не уведомил его о
том, что ему известен другой факт - неприбытие генерала в заранее
обусловленное время.
- Сэр, - произнес генерал. - Сейчас в излагаете свои предположения.
Меня же интересуют только достоверные факты. - В его глазах на мгновенье
загорелся почти отеческий блеск. В них не было злобы или неудовольствия.
Тагоми учел это замечание.
- Сэр, мое присутствие на этой встрече - простая формальность, чтобы
сбить со следа нацистских ищеек?
- Естественно, - сказал генерал. - Мы заинтересованы в поддержании
определенной фикции. Мистер Бейнс является представителем "Тор-Ам
Индастриз" в Стокгольме, сугубо деловой человек. А я - Синиро Ятабе.
А я - мистер Тагоми, подумал Тагоми. Такова моя участь.
- Нацисты, безусловно, скрупулезно следят за всеми передвижениями
мистера Бейнса, - сказал генерал. Руки его покоились на коленях, а
туловище держалось так прямо, будто аршин проглотил... - И чтобы
разоблачить эту фикцию, им придется прибегнуть к соблюдению буквы закона.
В этом истинная цель нашей маскировки - не ввести их в заблуждение, но
потребовать выполнения всех подобающих данному случаю формальностей в том
случае, если участники встречи будут разоблачены. Вы, например, понимаете,
что их интересует гораздо большее, чем просто убийство мистера Бейнса...
Пристрелить его они могли бы независимо от того, было ли у него это
фиктивное прикрытие или нет.
- Понимаю, - сказал Тагоми. - Похоже на какую-то игру. Но в Токио
хорошо известен образ мышления нацистов. Поэтому, как я полагаю, в этом
есть определенный смысл.
На столе зажужжал интерком.
- Сэр, - раздался голос Рамсэя, - мистер Бейнс здесь. Пропустить его?
- Да! - выкрикнул Тагоми.
Дверь отворилась, и мистер Бейнс, одетый во все с иголочки, в
великолепно сшитом и тщательно отутюженном костюме, подтянутый, уверенный
в себе, вошел в кабинет.
Генерал Тедеки поднялся, чтобы поздороваться с ним. Тагоми тоже
встал. Все трое раскланялись.
- Сэр, - обратился Бейнс к генералу. - Я - капитан Рудольф Вегенер из
контрразведки военно-морских сил Рейха, как вам дано было понять, я не
представляю никого, кроме себя самого и определенной группы частных лиц,
имена которых я не имею права называть, как не представляю и какое-либо
министерство или управление правительства Рейха.
- Герр Вегенер, - заявил генерал, - я понимаю, что вы никоим образом
не являетесь официальным уполномоченным одного из учреждений правительства
Рейха. Я здесь - неофициально частное лицо, о котором благодаря его
прежнему положению в императорской армии можно сказать, что оно имеет
доступ к определенным кругам в Токио, которые желают услышать все, что бы
вы не соизволили высказать.
Весьма таинственные речи, подумал Тагоми. - Но не враждебные. Что-то
в них было почти музыкальное. Содержали какое-то освежающее облегчение для
каждой стороны.
Все участники встречи сели.
- Без какой-либо преамбулы, - начал мистер Бейнс, - мне хочется
проинформировать вас и тех, к кому вы имеете доступ, о том, что в Рейхе
находится уже на завершающей стадии разработка программы под кодовым
названием "Левенцан".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44