Пускай и волю слабой деревенской ведьмы.
Не особенно надеясь на удачу, волшебник едва слышно щёлкнул пальцами и над его ладонью сразу расцвёл переливающийся ослепительно белым свечением язычок пламени. Маг изумлённо выдохнул, видя, как комната мгновенно озарилась ярким светом – не чета тебе всяким там болотным светлякам. Зелёный огонёк тем временем боязливо пополз вдоль стены, намереваясь тихой сапой прошмыгнуть к хозяйке. Маг усмехнулся. Он всегда был уверен, что у Силы нет характера, а вот, поди ж ты, огонёк Люции явно не был бездушным сгустком чужого могущества, вон, какой строптивый. Впрочем, у огонька с Тороем отношения не заладились с самого начала, ещё с момента первого знакомства, когда маг обманул его и использовал в своих коварных целях.
Покамест зелёная молния опасливо кралась вдоль стены, Торой вылез из-под одеяла. К своему удивлению он лишь сейчас заметил, что из всей одежды на нём было только… Считай, что ничего не было. Маг хмыкнул, надо же, Люция его раздела. Он уже увидел свою одежду, висящей возле жарко горящего очага. Как-то не особенно задумываясь над происходящим, Торой поднялся на ноги, стащил с верёвки сначала штаны, потом рубаху и неторопливо оделся. Краем глаза маг следил за вредным огоньком, что опасливо стелился по полу, намереваясь прошмыгнуть к топчану и разбудить хозяйку.
– Только попробуй. – Шепнул ему волшебник. – Мигом развею.
Огонёк обиженно мигнул и завис в сторонке.
– Не буди её. – Попросил Торой, чувствуя себя полным идиотом оттого, что разговаривает с чужой Силой.
Однако Сила его, как это ни странно, поняла и надменно воспарила обратно к потолку, боязливо сторонясь неведомого белого сияния. Торой снова хмыкнул и лишь сейчас осознал всю странность происходящего. Как он оказался здесь (кстати, где именно?), почему лежал на полу под одеялом, как сумел впервые за неведомо сколько лет сотворить волшебный огонёк? У мага закружилась голова. Некоторое время он стоял, ошарашено оглядываясь, а потом решил, что рано ещё ломать голову. Часть из упущенных событий ему поможет восстановить Люция, когда проснётся, часть он осознает сам, когда поест.
Волшебник повернулся к спящей ведьме. Какой крохотной и беззащитной она ему показалась… Девушка сжалась в комочек, ютясь на краешке топчана, Илан безмятежно дрых слева от неё возле стены, заботливо укрытый одеялом. Надо же, обо всех позаботилась, а сама лежит нагишом, ноги в подол кутает. Торой покачал головой, поднял с пола одеяло, под которым спал, и осторожно, чтобы не разбудить, укрыл им Люцию. Однако этого хватило. Девушка в последние часы, видимо слишком часто просыпалась, проснулась и теперь. Открыла сонные зелёно-голубые глаза и изумлёно уставилась на Тороя.
В ярком свете белого огонька маг был едва ли не бледнее снега, но он поднялся на ноги! Сумел одеться! И, похоже, неплохо себя чувствовал…
– Спи, – Мягко сказал он.
Но ведьма уже порывисто села, скинув одеяло.
– Ты жив? – Её голос был таким усталым, таким изумлённым и отчаявшимся, что Торой растерялся.
– Жив.
Он лишь сейчас увидел, что губы девушки были сильно обветрены, да ещё ко всему и ужасно потрескались. Она смотрела на мага, не веря своим глазам, а потом высокие чёрные брови жалко дёрнулись, и Люция разревелась. Да, именно разревелась. Не разрыдалась, не расплакалась, не прослезилась, а разревелась, по-детски изогнув губы, захлёбываясь в слезах. Ведьма кинулась к Торою и повисла на нём, душа в объятиях:
– Я думала, ты не выживешь и всё уже бесполезно, у меня было так мало трав, и я с перепугу забыла все заклинания, а ты был весь белый и даже дышал через раз. Я еле тебя дотащила до этой сторожки, а потом боялась, что усну и заставила огонёк меня будить. Но он такой трусливый, что будил меня по поводу и без, я почти не спала, я так устала…
Она уткнулась волшебнику в плечо и ревела навзрыд.
Торой осторожно обнял колдунью, пересадил её к себе на колени, чувствуя, как содрогается от плача худенькое нескладное тело. Эта нервная дрожь была заметна даже сквозь толстое одеяло, в которое маг заботливо завернул свою спасительницу. Волшебник гладил девушку по растрепавшимся волосам и ласково укачивал. Через некоторое время слёзы иссякли, и Люция перестала всхлипывать. Тогда-то он и заметил, что руки девушки, судорожно вцепившиеся за его рубаху, были сплошь покрыты какими-то порезами, царапинами, ранками и синяками.
– Что с твоими руками? – Торой осторожно взял изувеченную ладонь ведьмы и теперь пристально разглядывал.
Люция икнула и пояснила:
– Это я тебя тащила, я тебя положила на плащ, а потом, ну, за углы тянула по снегу, а ты постоянно сва-а-а-аливался-я-я-я… – И ведьма снова разрыдалась от жалости к себе и от пережитого страха.
Торой опять погладил её по волосам и прошептал:
– Ну, что же ты какая трусишка мне досталась? И плачешь всё время… – Он ласково гладил подрагивающие плечи и тупо смотрел перед собой.
Она тащила его через лес? Не бросила в снегу? Изранила все руки, устала, а потом не спала только из-за того, что каждые полчаса его нужно было поить всякими снадобьями, чтобы не помер?
– Люция, а почему ты себе руки не вылечила отварами? – Спросил он, чтобы хоть как-то отвлечь девушку от рыданий. Утешать Торой не умел, да и не знал он слов утешения, всегда был чёрствым, чего уж греха таить…
Ведьма вытерла заплаканное лицо углом одеяла и ответила:
– Тогда бы не хватило трав, чтобы тебя лечить, руки заживут сами… Ты ведь больше не будешь умирать? – Она шмыгнула носом и облизала больные губы.
– Не буду, – Уверенно успокоил её волшебник и осторожно убирал с заплаканного лица прилипшие волосы. В словах его было столько твердости, что юная колдунья успокоилась и доверительно приникла к плечу мужчины.
А Торой всё никак не мог придти в себя от изумления. Сила побери, бедная девчонка! Тащить по лесу подыхающего мужика, потом лечить его остатками трав и уже даже не надеяться на то, что он выживет… Видать, маг и впрямь был совсем плох. Собственно, он ничего не помнил, кроме тех мимолётных мгновений пробуждения, когда Люция волоком тянула его по лесу. Как вообще смогла худенькая – того и гляди, чтобы ветром не унесло – девчонка тащить человека гораздо крупнее себя и не просто тащить, а дотащить?
– Не плачь. – Бестолково повторил волшебник.
Он мягко взял израненные ладони и накрыл их своими. Люция прижалась пылающим лбом к плечу мужчины и в последний раз всхлипнула, а когда маг отпустил её руки, ведьма с удивлением увидела, что на них не осталось ни единого следа от прежних саднящих и ноющих ран. Кожа стала нежная, белая, словно у знатной девицы, не избалованной тяжёлым трудом. Люция широко распахнувшимися глазами смотрела на Тороя. Она хотела было что-то сказать, но волшебник осторожно провёл указательным пальцем по обезображенным воспалённым губам, словно навсегда стирая с них боль.
Колдунья уютно устроилась на коленях мужчины. Под одеялом было тепло, а сильные руки, удерживающие в объятиях, дарили покой и уверенность, что больше можно ничего не бояться. Девушка закрыла глаза, сжалась в комочек и почувствовала, как Торой гладит её озябшие ноги тёплой рукой. Она благодарно улыбнулась и прошептала:
– У тебя в сапоге был нож, я его не трогала, он лежит на лавке.
Торой кивнул и задумчиво поцеловал Люцию в макушку:
– Ты спи, а утром я тебе расскажу кое-что. Да и ты мне расскажешь, как умудрилась тащить меня по лесу.
Она сонно кивнула и, выпростав одну руку из одеяла, обняла ею мага.
Торой сидел, боясь пошевельнуться, а потом осторожно положил ведьму на топчан. Худенькая рука соскользнула с его плеча, но маг успел её подхватить прежде, чем она упала на доски. Мужчина осторожно погладил тонкие едва ли не прозрачные пальчики и неожиданно понял, что никогда прежде не видел ничего прекраснее.
– Спи. – Прошептал он.
Болотный огонёк скользнул из-под потолка и преданно повис у Люции над головой, словно верный страж.
Торой ещё некоторое время сидел рядом с ведьмой, прислушиваясь к свисту ветра в трубе. Об заиндевевшее оконное стекло дробно и весело билась снежная крупа. В маленькой сторожке было уютно и по-домашнему спокойно. Сладкое посапывание Люции, да треск поленьев в очаге навевали неведомое и незнакомое мятежному волшебнику чувство умиротворения. Он зачаровано смотрел на огонь, совершенно забыв и про погоню, мчащуюся по следу, и про Рогона, и про Книгу… Думать не хотелось. Хотелось только одного – глядеть на сполохи пламени, слушать ровное девчоночье дыхание и ни о чём не заботиться. Как хорошо!
* * *
Оглушительно громкий и надрывный звук вернул волшебника к реальности. Торой даже вздрогнул от неожиданности – в эдакой безмятежности зимнего безмолвия и вдруг такое! Вот тебе и покой. Вот тебе и умиротворение. Размечтался, господин маг. Тем временем душераздирающий звук за спиной повторился и окреп. По коже сразу же побежали мелкие мурашки, а всё оттого, что звук, нарушивший тишину, Торой ненавидел сызмальства. Всхлипывания ребёнка.
– Доброе утро, Илан. – Сказал маг и обернулся. Он не умел утешать детей. – Хочешь поесть?
Про себя волшебник уже решил, коль скоро мальчишка ударится в рёв, он потащит его прочь из сторожки, чтобы у сердобольной Люции появилась хоть призрачная надежда выспаться.
Однако Илан, вопреки ожиданиям, реветь в голос не стал. И то, правда – большой уже. Однако крупные, словно горох, слёзы безудержно катились по его щекам и губы кривились в мучительной попытке удержаться от свойственного только глупым девчонкам хныканья. Мальчишка крепился изо всех сил. Но он был всего лишь ребёнком, очнувшимся в незнакомом месте, рядом с незнакомыми людьми, да ещё и смутно помнящим страшное нападение на собственный дом.
Торой взял трясущегося паренька на руки и, набросив на плечи плащ, вышел в морозные сумерки. Разговор предстоял долгий.
* * *
Ах, как же вкусно пахло! Наверняка бабка опять тушила зайчатину… Уж, пожалуй, никто во всей округе не умел сготовить из тощего лесного зайца умопомрачительное яство так, как это получалось у старой колдуньи. При этом аромат в кособокой ведьминой избушке стоял такой, что впору хоть королевского повара зазывать, дабы изумился, восхитился и разрыдался от зависти, а ещё пуще – слопал за обе щёки, а потом вовсе сложил полномочия, разочаровавшись в собственном мастерстве. Ах, какой запах! На этакий запах можно идти, захлёбываясь слюной, представляя себе сочные розовые кусочки зайчатины, плавающие в густой подливке, а к ним нежнейшие сырные лепёшки, щедро политые топлёным маслицем и посыпанные рубленой зеленью.
Юная ведьма против воли сглотнула голодную слюну и причмокнула во сне. Однако всё же странно, что бабка, вопреки своему обыкновению, не тыкает ученицу в бок костлявым пальцем и не зовёт к столу, сварливо укоряя за бездельность и прожорливость. И всё же мысль эта увязла в сладкой дрёме, а Люция снова сквозь сон жадно потянула носом манящий аромат любимой стряпни. Но не проснулась. Ещё чего – просыпаться! Проснёшься и окажешься в маленькой сторожке, где не то что тушёного зайца, а и кусочка вяленого мяса в запасах не осталось. Нет, лучше уж спать и вдыхать несуществующий аромат исходящего нежным прозрачным соком заячьего мяска. Дивный аромат. Эх, уметь бы вот так – из ничего – создать путём нехитрого волшебства миску рагу или хоть чёрствую краюху хлеба. Как же хочется есть!
Рядом, совсем близко над ухом, кто-то хихикнул. Ну, что, спрашивается, за издевательство – смеяться над спящим человеком, которому снится такой прекрасный и вкусный сон! Ведьма сонно отмахнулась от нахального насмешника и попыталась вернуться обратно в дрёму, к чудесному заячьему рагу. Рядом снова озорно захихикали и, кажется, даже что-то зашептали, а потом совершенно неуважительно прыснули со смеху.
«Вот ужо я сейчас проснусь, устрою вам всем…» – обиженно подумалось Люции. Девушка снова потянула носом воздух. Как давно ей не снились такие прекрасные сны. Ещё бы не хихикал над ухом неизвестный нахал… Но нахал, как назло хихикал. А запах зайчатины становился всё более сладким и манящим.
Ведьма приоткрыла один глаз и стрельнула взглядом из-под полуопущенных ресниц. Аккурат напротив неё стояла скамья, а на скамье…
Второй глаз растопырился сам собой. А взлохмаченная соня рывком села на топчане, сбрасывая одеяло.
– Ух, ты! – Она едва ли не с обожанием посмотрела на огромную миску с дымящейся похлёбкой и даже потёрла ладоши.
Рядом снова хихикнули. Люция с трудом оторвала взгляд от такой большой, пузатой, исходящей сладкими ароматами плошки на неведомого насмешника. Илан, подобрав ноги, сидел на скамье, поодаль от миски. Лицо его ещё хранило следы недавних слёз, а точнее даже и не слёз, а самой настоящей бурной истерики – вон как покраснели глаза, припухли веки и нос – но всё же сейчас он улыбался. Как и все дети, выплакавшись, мальчишка на время утешился, а теперь от души посмеивался над проснувшейся взлохмаченной ведьмой, которая зачем-то обрядилась в мужскую тунику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Не особенно надеясь на удачу, волшебник едва слышно щёлкнул пальцами и над его ладонью сразу расцвёл переливающийся ослепительно белым свечением язычок пламени. Маг изумлённо выдохнул, видя, как комната мгновенно озарилась ярким светом – не чета тебе всяким там болотным светлякам. Зелёный огонёк тем временем боязливо пополз вдоль стены, намереваясь тихой сапой прошмыгнуть к хозяйке. Маг усмехнулся. Он всегда был уверен, что у Силы нет характера, а вот, поди ж ты, огонёк Люции явно не был бездушным сгустком чужого могущества, вон, какой строптивый. Впрочем, у огонька с Тороем отношения не заладились с самого начала, ещё с момента первого знакомства, когда маг обманул его и использовал в своих коварных целях.
Покамест зелёная молния опасливо кралась вдоль стены, Торой вылез из-под одеяла. К своему удивлению он лишь сейчас заметил, что из всей одежды на нём было только… Считай, что ничего не было. Маг хмыкнул, надо же, Люция его раздела. Он уже увидел свою одежду, висящей возле жарко горящего очага. Как-то не особенно задумываясь над происходящим, Торой поднялся на ноги, стащил с верёвки сначала штаны, потом рубаху и неторопливо оделся. Краем глаза маг следил за вредным огоньком, что опасливо стелился по полу, намереваясь прошмыгнуть к топчану и разбудить хозяйку.
– Только попробуй. – Шепнул ему волшебник. – Мигом развею.
Огонёк обиженно мигнул и завис в сторонке.
– Не буди её. – Попросил Торой, чувствуя себя полным идиотом оттого, что разговаривает с чужой Силой.
Однако Сила его, как это ни странно, поняла и надменно воспарила обратно к потолку, боязливо сторонясь неведомого белого сияния. Торой снова хмыкнул и лишь сейчас осознал всю странность происходящего. Как он оказался здесь (кстати, где именно?), почему лежал на полу под одеялом, как сумел впервые за неведомо сколько лет сотворить волшебный огонёк? У мага закружилась голова. Некоторое время он стоял, ошарашено оглядываясь, а потом решил, что рано ещё ломать голову. Часть из упущенных событий ему поможет восстановить Люция, когда проснётся, часть он осознает сам, когда поест.
Волшебник повернулся к спящей ведьме. Какой крохотной и беззащитной она ему показалась… Девушка сжалась в комочек, ютясь на краешке топчана, Илан безмятежно дрых слева от неё возле стены, заботливо укрытый одеялом. Надо же, обо всех позаботилась, а сама лежит нагишом, ноги в подол кутает. Торой покачал головой, поднял с пола одеяло, под которым спал, и осторожно, чтобы не разбудить, укрыл им Люцию. Однако этого хватило. Девушка в последние часы, видимо слишком часто просыпалась, проснулась и теперь. Открыла сонные зелёно-голубые глаза и изумлёно уставилась на Тороя.
В ярком свете белого огонька маг был едва ли не бледнее снега, но он поднялся на ноги! Сумел одеться! И, похоже, неплохо себя чувствовал…
– Спи, – Мягко сказал он.
Но ведьма уже порывисто села, скинув одеяло.
– Ты жив? – Её голос был таким усталым, таким изумлённым и отчаявшимся, что Торой растерялся.
– Жив.
Он лишь сейчас увидел, что губы девушки были сильно обветрены, да ещё ко всему и ужасно потрескались. Она смотрела на мага, не веря своим глазам, а потом высокие чёрные брови жалко дёрнулись, и Люция разревелась. Да, именно разревелась. Не разрыдалась, не расплакалась, не прослезилась, а разревелась, по-детски изогнув губы, захлёбываясь в слезах. Ведьма кинулась к Торою и повисла на нём, душа в объятиях:
– Я думала, ты не выживешь и всё уже бесполезно, у меня было так мало трав, и я с перепугу забыла все заклинания, а ты был весь белый и даже дышал через раз. Я еле тебя дотащила до этой сторожки, а потом боялась, что усну и заставила огонёк меня будить. Но он такой трусливый, что будил меня по поводу и без, я почти не спала, я так устала…
Она уткнулась волшебнику в плечо и ревела навзрыд.
Торой осторожно обнял колдунью, пересадил её к себе на колени, чувствуя, как содрогается от плача худенькое нескладное тело. Эта нервная дрожь была заметна даже сквозь толстое одеяло, в которое маг заботливо завернул свою спасительницу. Волшебник гладил девушку по растрепавшимся волосам и ласково укачивал. Через некоторое время слёзы иссякли, и Люция перестала всхлипывать. Тогда-то он и заметил, что руки девушки, судорожно вцепившиеся за его рубаху, были сплошь покрыты какими-то порезами, царапинами, ранками и синяками.
– Что с твоими руками? – Торой осторожно взял изувеченную ладонь ведьмы и теперь пристально разглядывал.
Люция икнула и пояснила:
– Это я тебя тащила, я тебя положила на плащ, а потом, ну, за углы тянула по снегу, а ты постоянно сва-а-а-аливался-я-я-я… – И ведьма снова разрыдалась от жалости к себе и от пережитого страха.
Торой опять погладил её по волосам и прошептал:
– Ну, что же ты какая трусишка мне досталась? И плачешь всё время… – Он ласково гладил подрагивающие плечи и тупо смотрел перед собой.
Она тащила его через лес? Не бросила в снегу? Изранила все руки, устала, а потом не спала только из-за того, что каждые полчаса его нужно было поить всякими снадобьями, чтобы не помер?
– Люция, а почему ты себе руки не вылечила отварами? – Спросил он, чтобы хоть как-то отвлечь девушку от рыданий. Утешать Торой не умел, да и не знал он слов утешения, всегда был чёрствым, чего уж греха таить…
Ведьма вытерла заплаканное лицо углом одеяла и ответила:
– Тогда бы не хватило трав, чтобы тебя лечить, руки заживут сами… Ты ведь больше не будешь умирать? – Она шмыгнула носом и облизала больные губы.
– Не буду, – Уверенно успокоил её волшебник и осторожно убирал с заплаканного лица прилипшие волосы. В словах его было столько твердости, что юная колдунья успокоилась и доверительно приникла к плечу мужчины.
А Торой всё никак не мог придти в себя от изумления. Сила побери, бедная девчонка! Тащить по лесу подыхающего мужика, потом лечить его остатками трав и уже даже не надеяться на то, что он выживет… Видать, маг и впрямь был совсем плох. Собственно, он ничего не помнил, кроме тех мимолётных мгновений пробуждения, когда Люция волоком тянула его по лесу. Как вообще смогла худенькая – того и гляди, чтобы ветром не унесло – девчонка тащить человека гораздо крупнее себя и не просто тащить, а дотащить?
– Не плачь. – Бестолково повторил волшебник.
Он мягко взял израненные ладони и накрыл их своими. Люция прижалась пылающим лбом к плечу мужчины и в последний раз всхлипнула, а когда маг отпустил её руки, ведьма с удивлением увидела, что на них не осталось ни единого следа от прежних саднящих и ноющих ран. Кожа стала нежная, белая, словно у знатной девицы, не избалованной тяжёлым трудом. Люция широко распахнувшимися глазами смотрела на Тороя. Она хотела было что-то сказать, но волшебник осторожно провёл указательным пальцем по обезображенным воспалённым губам, словно навсегда стирая с них боль.
Колдунья уютно устроилась на коленях мужчины. Под одеялом было тепло, а сильные руки, удерживающие в объятиях, дарили покой и уверенность, что больше можно ничего не бояться. Девушка закрыла глаза, сжалась в комочек и почувствовала, как Торой гладит её озябшие ноги тёплой рукой. Она благодарно улыбнулась и прошептала:
– У тебя в сапоге был нож, я его не трогала, он лежит на лавке.
Торой кивнул и задумчиво поцеловал Люцию в макушку:
– Ты спи, а утром я тебе расскажу кое-что. Да и ты мне расскажешь, как умудрилась тащить меня по лесу.
Она сонно кивнула и, выпростав одну руку из одеяла, обняла ею мага.
Торой сидел, боясь пошевельнуться, а потом осторожно положил ведьму на топчан. Худенькая рука соскользнула с его плеча, но маг успел её подхватить прежде, чем она упала на доски. Мужчина осторожно погладил тонкие едва ли не прозрачные пальчики и неожиданно понял, что никогда прежде не видел ничего прекраснее.
– Спи. – Прошептал он.
Болотный огонёк скользнул из-под потолка и преданно повис у Люции над головой, словно верный страж.
Торой ещё некоторое время сидел рядом с ведьмой, прислушиваясь к свисту ветра в трубе. Об заиндевевшее оконное стекло дробно и весело билась снежная крупа. В маленькой сторожке было уютно и по-домашнему спокойно. Сладкое посапывание Люции, да треск поленьев в очаге навевали неведомое и незнакомое мятежному волшебнику чувство умиротворения. Он зачаровано смотрел на огонь, совершенно забыв и про погоню, мчащуюся по следу, и про Рогона, и про Книгу… Думать не хотелось. Хотелось только одного – глядеть на сполохи пламени, слушать ровное девчоночье дыхание и ни о чём не заботиться. Как хорошо!
* * *
Оглушительно громкий и надрывный звук вернул волшебника к реальности. Торой даже вздрогнул от неожиданности – в эдакой безмятежности зимнего безмолвия и вдруг такое! Вот тебе и покой. Вот тебе и умиротворение. Размечтался, господин маг. Тем временем душераздирающий звук за спиной повторился и окреп. По коже сразу же побежали мелкие мурашки, а всё оттого, что звук, нарушивший тишину, Торой ненавидел сызмальства. Всхлипывания ребёнка.
– Доброе утро, Илан. – Сказал маг и обернулся. Он не умел утешать детей. – Хочешь поесть?
Про себя волшебник уже решил, коль скоро мальчишка ударится в рёв, он потащит его прочь из сторожки, чтобы у сердобольной Люции появилась хоть призрачная надежда выспаться.
Однако Илан, вопреки ожиданиям, реветь в голос не стал. И то, правда – большой уже. Однако крупные, словно горох, слёзы безудержно катились по его щекам и губы кривились в мучительной попытке удержаться от свойственного только глупым девчонкам хныканья. Мальчишка крепился изо всех сил. Но он был всего лишь ребёнком, очнувшимся в незнакомом месте, рядом с незнакомыми людьми, да ещё и смутно помнящим страшное нападение на собственный дом.
Торой взял трясущегося паренька на руки и, набросив на плечи плащ, вышел в морозные сумерки. Разговор предстоял долгий.
* * *
Ах, как же вкусно пахло! Наверняка бабка опять тушила зайчатину… Уж, пожалуй, никто во всей округе не умел сготовить из тощего лесного зайца умопомрачительное яство так, как это получалось у старой колдуньи. При этом аромат в кособокой ведьминой избушке стоял такой, что впору хоть королевского повара зазывать, дабы изумился, восхитился и разрыдался от зависти, а ещё пуще – слопал за обе щёки, а потом вовсе сложил полномочия, разочаровавшись в собственном мастерстве. Ах, какой запах! На этакий запах можно идти, захлёбываясь слюной, представляя себе сочные розовые кусочки зайчатины, плавающие в густой подливке, а к ним нежнейшие сырные лепёшки, щедро политые топлёным маслицем и посыпанные рубленой зеленью.
Юная ведьма против воли сглотнула голодную слюну и причмокнула во сне. Однако всё же странно, что бабка, вопреки своему обыкновению, не тыкает ученицу в бок костлявым пальцем и не зовёт к столу, сварливо укоряя за бездельность и прожорливость. И всё же мысль эта увязла в сладкой дрёме, а Люция снова сквозь сон жадно потянула носом манящий аромат любимой стряпни. Но не проснулась. Ещё чего – просыпаться! Проснёшься и окажешься в маленькой сторожке, где не то что тушёного зайца, а и кусочка вяленого мяса в запасах не осталось. Нет, лучше уж спать и вдыхать несуществующий аромат исходящего нежным прозрачным соком заячьего мяска. Дивный аромат. Эх, уметь бы вот так – из ничего – создать путём нехитрого волшебства миску рагу или хоть чёрствую краюху хлеба. Как же хочется есть!
Рядом, совсем близко над ухом, кто-то хихикнул. Ну, что, спрашивается, за издевательство – смеяться над спящим человеком, которому снится такой прекрасный и вкусный сон! Ведьма сонно отмахнулась от нахального насмешника и попыталась вернуться обратно в дрёму, к чудесному заячьему рагу. Рядом снова озорно захихикали и, кажется, даже что-то зашептали, а потом совершенно неуважительно прыснули со смеху.
«Вот ужо я сейчас проснусь, устрою вам всем…» – обиженно подумалось Люции. Девушка снова потянула носом воздух. Как давно ей не снились такие прекрасные сны. Ещё бы не хихикал над ухом неизвестный нахал… Но нахал, как назло хихикал. А запах зайчатины становился всё более сладким и манящим.
Ведьма приоткрыла один глаз и стрельнула взглядом из-под полуопущенных ресниц. Аккурат напротив неё стояла скамья, а на скамье…
Второй глаз растопырился сам собой. А взлохмаченная соня рывком села на топчане, сбрасывая одеяло.
– Ух, ты! – Она едва ли не с обожанием посмотрела на огромную миску с дымящейся похлёбкой и даже потёрла ладоши.
Рядом снова хихикнули. Люция с трудом оторвала взгляд от такой большой, пузатой, исходящей сладкими ароматами плошки на неведомого насмешника. Илан, подобрав ноги, сидел на скамье, поодаль от миски. Лицо его ещё хранило следы недавних слёз, а точнее даже и не слёз, а самой настоящей бурной истерики – вон как покраснели глаза, припухли веки и нос – но всё же сейчас он улыбался. Как и все дети, выплакавшись, мальчишка на время утешился, а теперь от души посмеивался над проснувшейся взлохмаченной ведьмой, которая зачем-то обрядилась в мужскую тунику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79