Вот ты, Алех, был магом. Скажи, может маг воскресить человека? Молчишь. И правильно молчишь. Потому что не может этого даже самый сильный волшебник. А некромант может. И что с того, что он Силу у людей и природы берёт? Иногда всё вторично и чем угодно пожертвуешь. Или ты забыл?
Алех в ответ только промолчал. Свита ведьмы настороженно переглядывалась. Однако чаще всего смотрели не на эльфа и даже не на невзрачную колдуночку. Чаще всего взгляды обращались на молчаливого мага, который с начала встречи едва ли произнёс более десяти слов.
– Ты же знаешь, что нельзя колдунов и магов уравнять в правах. Будет хаос! – в Алехе неожиданно проснулся не ведьмак, а волшебник, состоящий в Магическом Совете. – Не отделяя магию от некромантии, мы рискуем добиться смешения волшебства! И где уверенность в том, что лет через десять маг, излечивая, скажем, недуг, не станет черпать Силу из земли или родственников заболевшего? Зачем тратить свою Силу, когда есть чужая, да и разве любящие родители не пожертвуют собой ради обожаемого чада?
Торой изумлённо уставился на эльфа, в котором вдруг проснулась страсть к педагогическим спорам. Итель же смотрела на Алеха без удивления, скорее, снисходительно.
– О, Алех… Вижу годы жизни в Гелинвире превратили тебя едва ли не в поборника магии. Тебя, ведьмака недюжинной Силы. Даже слушать смешно. Но я всё же отвечу, просто, чтобы вернуть тебя с небес на землю. Видишь ли, способности одновременно к колдовству и магии бывают крайне редко. Скажем, пока мне известны лишь несколько человек, а также не-людей, которым по силам и то и другое. Это ты, мой му… – он осеклась и исправилась, – Рогон, Аранхольд, да ещё Торой. Не думаю, что четыре случая за более чем трёхсотлетнюю историю могут чего-то там смешать. Так что перестань брюзжать. Тебе не идёт. Кроме того, лично ты уже никогда ничего не сможешь смешать, ты ж ведьмак. Былой магии-то и следа не осталось, а?
И ведьма насмешливо подмигнула бессмертному. Однако по всему было видно, как сильно досаждает ей беседа с эльфом. Ители хотелось говорить с Тороем, но тот, как назло (а, может, и вправду назло?) молчал. А потому Фиалка продолжила в тишину Залы:
– Торой сегодня – единственный маг, некромант, чернокнижник и колдун в одном лице. И свои способности к магии он сохранил исключительно благодаря тому, что был низложен. Да ещё зеркало Гиа умножило его Силу.
Она нарочно сказала это, чтобы волшебник, наконец-то, перестал отмалчиваться. Удар достиг желанной цели. Торой и впрямь сбросил маску равнодушия, а в глазах его даже засветилось любопытство. Ах, ну как же похож… Как похож…
– Объясни. – Попросил он.
– Объясняю, – ответила Итель. – Когда Зеркало потянуло Силу из волшебников, ты был низложен и заклятие, сдерживающее твоё Могущество, не разрушилось окончательно. Однако под воздействием чар оно всё-таки развеялось и тогда ты, совершенно, я полагаю, неосознанно, впитал в себя часть освободившейся Силы, которую не успело вместить Зеркало. Вот и вся загадка. Ну, а, может быть, ты и не впитал ничего, просто твои собственные освобождённые запасы Могущества оказались такими огромными…
Ведьма развела руками и улыбнулась Торою:
– А теперь скажи мне, где мальчик? Куда ты его спрятал?
Маг отрицательно покачал головой и потребовал:
– Нет, это ты сперва поведай мне, зачем он тебе нужен и для чего понадобилось убивать его семью. А то ты такая трепетная и добрая, что даже не верится – где только сил душевных нашла и кхалаев нанять, и людей заморозить.
Глаза ведьмы полыхнули огнём. Недобрая искра загорелась в глубине зрачка и, словно водная рябь, всколыхнула фиалковую глубину глаз. Итель даже подалась вперёд, облокотившись о толстую мраморную столешницу.
Люция испуганно вцепилась в руку Тороя. О, теперь-то она видела истинное лицо Фиалки – лицо кровожадной ведьмы, для которой человеческие жизни – лишь незначительная преграда на пути к поставленной цели. А сами люди – досадная мелочь, пешки. Ладони Люции моментально вспотели. Девушке показалось, что ведьма сейчас ринется через огромный стол и вцепится Торою в горло – за то, что он посмел издеваться над ней. Но вот безумная искра погасла. Фиалка кротко улыбнулась, всем своим видом показывая, что ей проще проглотить незаслуженное оскорбление, чем справедливо гневаться. И снова она посмотрела на Тороя едва ли не с обожанием.
– Мальчик нужен, чтобы разбить зеркало. Это никому не под силу, кроме него. Как я уже говорила, зеркало может уничтожить лишь последний из рода Создателя. А парнишка – дальний потомок Гиа. Именно для того, чтобы он стал последним, и пришлось убить всех его родственников. А что поделаешь? В таком деле не без жертв.
Люция судорожно сглотнула, радуясь, что у Тороя хватило сообразительности убрать Илана с глаз долой – хоть не слышит мальчишка, с каким равнодушием говорят о смерти тех, кто был ему дорог.
– Ну, а разбить зеркало нужно потому, что, единожды вобравши в себя Силу, оно способно удерживать её только трое суток. По истечении этого срока волшебное стекло выплеснет Могущество обратно. Умноженное стократ. А теперь подумай, выживет ли кто-нибудь? Найдутся ли люди (не-люди), способные вместить в себя первородную Силу? Зови мальчика. Солнце садится, и время уже истекает.
Торой не без веселья наблюдал за слабыми попытками некромантов нащупать Илана. И близнецы, и Хельзак, и даже один молодой чернокнижник, который всё это время сидел в молчании и не проронил ни звука, очень старались. Но Илан был спрятан надёжно. И это злило, а ещё пугало Итель, привыкшую осознавать своё превосходство. Торой позволил себе совсем уж мальчишескую выходку – ещё несколько мгновений понежиться в волнах смятения красавицы-Фиалки, а потом всё-таки позвал Илана.
В Зале снова водворилась тишина. Собравшиеся за столом разглядывали друг друга, примеривались, оценивали, а заодно переваривали полученные за время разговора сведения. Мальчишки вошли в Залу спустя несколько минут, показавшихся Ители едва ли не вечностью.
Когда раздался звук открываемой двери, ведьма порывисто оглянулась. Вот он – мальчик! Такой испуганный и настороженный, такой растерянный. А рядом с ним нескладный подросток, с лицом отсутствующим и расслабленным, словно не волнует паренька ничто из происходящего. Блаженный! Так вот почему её некроманты не могли дотянуться до мальчугана. Достойный ход…
Фиалка повернулась к Торою и слегка склонила голову, признавая за ним определённое (пускай и временное) превосходство. А потом тишину нарушил прежний музыкальный голос:
– Как тебя зовут, юный повелитель зеркал?
Илан испуганно захлопал глазами и, бочком, бочком, начал пробираться к Торою и Люции. Лишь став рядом с волшебником и почувствовав некоторую уверенность, мальчишка нерешительно ответил:
– Илан.
– Красивое имя. – Похвалила ведьма. – А скажи мне, Илан, ты когда-нибудь разбивал зеркала?
Паренёк, завороженный мелодичностью голоса, нашёл в себе силы лишь на то, чтобы отрицательно помотать головой.
– Нет? – удивилась колдунья и тут же задала новый вопрос. – А хочешь попробовать?
Мальчишка перевёл испуганный взгляд на Тороя, в надежде, что тот подскажет правильный ответ. И только Элукса не тревожила новая неразбериха, он устроился на одном из широких подоконников и снова зашелестел карандашом по бумаге, рисуя сидящих за столом.
– Илан, – спокойно объяснил Торой. – Ты просто должен разбить зеркало. Это нетрудно, я полагаю. Сможешь?
Последний из рода Создателя с готовностью кивнул, пытаясь сойти за взрослого, которому ничего не страшно.
Пока Торой разговаривал с пареньком, трое сподвижников ведьмы подняли зеркало и, повернув его так, чтобы в нём мог в полный рост отразиться взрослый человек, прислонили к стене Залы.
– Вот. Держи. – Фиалка протянула мальчику средних размеров камень, который извлекла откуда-то из складок платья. – Нарочно для этого подобрала нынче утром в лесу.
Илан опасливо приблизился к ведьме и забрал поблескивающую вкраплениями кварца каменюку. Взвесил её на руке, шмыгнул носом и примерился, чтобы половчее кинуть. Тороя неожиданно охватило тревожное сомнение – кто знает, что случится, разбейся колдовское стекло, да и вообще, где уверенность, что Фиалка сказала правду? Вдруг едва рассыплется на осколки зеркало, погибнут вообще все? Или что пострашнее случится? Может, нужно повременить, обдумать, не измыслила ли ведьма какой хитрый ход? Судя по всему, подобные же мысли одолевали и Алеха, который всё никак не мог найти в себе сил оторвать взгляда от Ители.
А Люция думала совсем о другом. Она пыталась постигнуть смысл слов Фиалки, ну, о том, что всё, сделанное людьми делается для любви, ради любви и во имя любви. Что-то странное, право слово. О какой такой любви говорила Итель? И чем всеобщее низложение волшебников могло поспособствовать этой любви? Ведьмочка хмурилась и усиленно тёрла лоб. Разгадка, как ей казалось, плавала где-то на поверхности… Вот ещё чуть-чуть и ей, Люции, удастся постичь, удастся понять…
Итель не замечала, какими горестными раздумьями терзается её бывшая ученица, ведьма неотрывно следила за Иланом. Глаза её, не мигая, смотрели на мальчика, который уже решительно потёр льняную макушку и теперь примерялся для удара. Но потом что-то смутило Илана.
Итель едва сдержала улыбку. Камень-то не простой. Камень-то колдовской. Хорошо, что Торой и Алех так погружены в мысли о том, не собирается ли Фиалка обвести их вокруг пальца, заставляя мальчика разбить зеркало. Мужчины, мужчины… Как вы предсказуемы. Даже стыдно за вас временами.
– Илан, сыночек… – тихо донеслось откуда-то издалека. – Мальчик мой… Как ты повзрослел!
У Илана дыхание замерло в горле. Мама. Мама! Такой родной, такой дорогой голос. Где ты, мама? Мальчишка посмотрел туда, откуда могли бы доноситься обращённые к нему слова. Мама!
Она стояла прямо перед ним, живая и здоровая, а разделяла их лишь тонкая преграда стекла. Илан подбежал к зеркалу и прижался к нему холодеющими ладонями. Стекло оказалось пружинистым, податливым, словно желе.
Фрида Дижан ласково улыбалась из смутных зеркальных глубин. На ней было привычное домашнее платье с васильками по подолу, и волосы убраны, как всегда, лишь одна прядка (тоже, как всегда) непокорно выбивалась из-за левого уха. А красивые руки были по-прежнему покойно сложены на располневшем животе.
– Сыночек… – повторила она и улыбнулась, прижала ладонь к стеклу с другой стороны и, чертя пальцем по дрожащей глади, стала осторожно, букву за буквой выводить что-то. Илан не знал, что она пишет, мальчик ещё не умел читать и писать, лишь водил пальчиком по рябой поверхности зеркала, повторяя очертания то ли букв, то ли рун. Отчего-то он был уверен – мама пишет ему те самые слова, которые говорила всегда перед сном: «Люблю тебя, радость моя».
И с каждым новым завитком, выводимым ими на стекле, с каждым новым изгибом, ткань реальности истончалась и Илану, казалось, что он уже чувствует тепло маминой руки. А потом весь мир закружился перед глазами, и что-то неведомое выдернуло мальчишку из сладкого самообмана, оторвало от водянистого стекла, утянуло по скользким плитам гранитного пола обратно к столу.
Торой понял всю катастрофу происходящего – вершилось какое-то странное, древнее волшебство и он не знал, как ему воспрепятствовать. Илан, вместо того, чтобы разбить зеркало, принялся водить пальцем по водянистой поверхности, выписывая неизвестные руны. Краем глаза маг увидел, как напряглась на своём месте Итель, всем телом подавшись туда, вперёд, наблюдая, а точнее заставляя мальчика писать то, что следовало. А с каким недоумением оглянулись на колдовское стекло её опешившие спутники!
«Ах, Фиалка, ах лгунья. Да твои сподвижники и не ведают ни о чём» – промелькнуло в голове у волшебника. А потом интуиция сработала быстрее всех остальных чувств. Торой ещё не успел толком осознать, что делает, а уже захлестнул мальчика гибкой петлёй Силы и рванул на себя. Алех, поняв намерение мага, бросился с места и стремительным прыжком (на который способен только эльф) перемахнул через огромный стол, приземлившись с другой стороны. Один из близнецов-чернокнижников упал со своего стула, отброшенный ведьмаком прочь. Юноша ещё не успел приложиться локтями о каменные плиты и болезненно вскрикнуть, а Алех уже поймал Илана, смягчая невероятной мощи рывок.
Мальчишка врезался в эльфа, сбил его с ног, и оба кубарем покатились под стол. А остроухий спаситель ударился затылком о холодный пол и, ослеплённый неожиданно сильной болью, выпал из реальности. Однако перед тем как окунуться в темноту, порадовался, что сумел таки удержать Илана. Торой с такой силой дёрнул паренька прочь от Зеркала, что, если бы не молниеносная реакция Алеха, мальчишку незатейливо расплющило бы о противоположную стену Залы собраний.
Маг (который в отличие от эльфа не обладал столь стремительной реакцией) только-только вскочил с места, костеря себя на чём свет стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Алех в ответ только промолчал. Свита ведьмы настороженно переглядывалась. Однако чаще всего смотрели не на эльфа и даже не на невзрачную колдуночку. Чаще всего взгляды обращались на молчаливого мага, который с начала встречи едва ли произнёс более десяти слов.
– Ты же знаешь, что нельзя колдунов и магов уравнять в правах. Будет хаос! – в Алехе неожиданно проснулся не ведьмак, а волшебник, состоящий в Магическом Совете. – Не отделяя магию от некромантии, мы рискуем добиться смешения волшебства! И где уверенность в том, что лет через десять маг, излечивая, скажем, недуг, не станет черпать Силу из земли или родственников заболевшего? Зачем тратить свою Силу, когда есть чужая, да и разве любящие родители не пожертвуют собой ради обожаемого чада?
Торой изумлённо уставился на эльфа, в котором вдруг проснулась страсть к педагогическим спорам. Итель же смотрела на Алеха без удивления, скорее, снисходительно.
– О, Алех… Вижу годы жизни в Гелинвире превратили тебя едва ли не в поборника магии. Тебя, ведьмака недюжинной Силы. Даже слушать смешно. Но я всё же отвечу, просто, чтобы вернуть тебя с небес на землю. Видишь ли, способности одновременно к колдовству и магии бывают крайне редко. Скажем, пока мне известны лишь несколько человек, а также не-людей, которым по силам и то и другое. Это ты, мой му… – он осеклась и исправилась, – Рогон, Аранхольд, да ещё Торой. Не думаю, что четыре случая за более чем трёхсотлетнюю историю могут чего-то там смешать. Так что перестань брюзжать. Тебе не идёт. Кроме того, лично ты уже никогда ничего не сможешь смешать, ты ж ведьмак. Былой магии-то и следа не осталось, а?
И ведьма насмешливо подмигнула бессмертному. Однако по всему было видно, как сильно досаждает ей беседа с эльфом. Ители хотелось говорить с Тороем, но тот, как назло (а, может, и вправду назло?) молчал. А потому Фиалка продолжила в тишину Залы:
– Торой сегодня – единственный маг, некромант, чернокнижник и колдун в одном лице. И свои способности к магии он сохранил исключительно благодаря тому, что был низложен. Да ещё зеркало Гиа умножило его Силу.
Она нарочно сказала это, чтобы волшебник, наконец-то, перестал отмалчиваться. Удар достиг желанной цели. Торой и впрямь сбросил маску равнодушия, а в глазах его даже засветилось любопытство. Ах, ну как же похож… Как похож…
– Объясни. – Попросил он.
– Объясняю, – ответила Итель. – Когда Зеркало потянуло Силу из волшебников, ты был низложен и заклятие, сдерживающее твоё Могущество, не разрушилось окончательно. Однако под воздействием чар оно всё-таки развеялось и тогда ты, совершенно, я полагаю, неосознанно, впитал в себя часть освободившейся Силы, которую не успело вместить Зеркало. Вот и вся загадка. Ну, а, может быть, ты и не впитал ничего, просто твои собственные освобождённые запасы Могущества оказались такими огромными…
Ведьма развела руками и улыбнулась Торою:
– А теперь скажи мне, где мальчик? Куда ты его спрятал?
Маг отрицательно покачал головой и потребовал:
– Нет, это ты сперва поведай мне, зачем он тебе нужен и для чего понадобилось убивать его семью. А то ты такая трепетная и добрая, что даже не верится – где только сил душевных нашла и кхалаев нанять, и людей заморозить.
Глаза ведьмы полыхнули огнём. Недобрая искра загорелась в глубине зрачка и, словно водная рябь, всколыхнула фиалковую глубину глаз. Итель даже подалась вперёд, облокотившись о толстую мраморную столешницу.
Люция испуганно вцепилась в руку Тороя. О, теперь-то она видела истинное лицо Фиалки – лицо кровожадной ведьмы, для которой человеческие жизни – лишь незначительная преграда на пути к поставленной цели. А сами люди – досадная мелочь, пешки. Ладони Люции моментально вспотели. Девушке показалось, что ведьма сейчас ринется через огромный стол и вцепится Торою в горло – за то, что он посмел издеваться над ней. Но вот безумная искра погасла. Фиалка кротко улыбнулась, всем своим видом показывая, что ей проще проглотить незаслуженное оскорбление, чем справедливо гневаться. И снова она посмотрела на Тороя едва ли не с обожанием.
– Мальчик нужен, чтобы разбить зеркало. Это никому не под силу, кроме него. Как я уже говорила, зеркало может уничтожить лишь последний из рода Создателя. А парнишка – дальний потомок Гиа. Именно для того, чтобы он стал последним, и пришлось убить всех его родственников. А что поделаешь? В таком деле не без жертв.
Люция судорожно сглотнула, радуясь, что у Тороя хватило сообразительности убрать Илана с глаз долой – хоть не слышит мальчишка, с каким равнодушием говорят о смерти тех, кто был ему дорог.
– Ну, а разбить зеркало нужно потому, что, единожды вобравши в себя Силу, оно способно удерживать её только трое суток. По истечении этого срока волшебное стекло выплеснет Могущество обратно. Умноженное стократ. А теперь подумай, выживет ли кто-нибудь? Найдутся ли люди (не-люди), способные вместить в себя первородную Силу? Зови мальчика. Солнце садится, и время уже истекает.
Торой не без веселья наблюдал за слабыми попытками некромантов нащупать Илана. И близнецы, и Хельзак, и даже один молодой чернокнижник, который всё это время сидел в молчании и не проронил ни звука, очень старались. Но Илан был спрятан надёжно. И это злило, а ещё пугало Итель, привыкшую осознавать своё превосходство. Торой позволил себе совсем уж мальчишескую выходку – ещё несколько мгновений понежиться в волнах смятения красавицы-Фиалки, а потом всё-таки позвал Илана.
В Зале снова водворилась тишина. Собравшиеся за столом разглядывали друг друга, примеривались, оценивали, а заодно переваривали полученные за время разговора сведения. Мальчишки вошли в Залу спустя несколько минут, показавшихся Ители едва ли не вечностью.
Когда раздался звук открываемой двери, ведьма порывисто оглянулась. Вот он – мальчик! Такой испуганный и настороженный, такой растерянный. А рядом с ним нескладный подросток, с лицом отсутствующим и расслабленным, словно не волнует паренька ничто из происходящего. Блаженный! Так вот почему её некроманты не могли дотянуться до мальчугана. Достойный ход…
Фиалка повернулась к Торою и слегка склонила голову, признавая за ним определённое (пускай и временное) превосходство. А потом тишину нарушил прежний музыкальный голос:
– Как тебя зовут, юный повелитель зеркал?
Илан испуганно захлопал глазами и, бочком, бочком, начал пробираться к Торою и Люции. Лишь став рядом с волшебником и почувствовав некоторую уверенность, мальчишка нерешительно ответил:
– Илан.
– Красивое имя. – Похвалила ведьма. – А скажи мне, Илан, ты когда-нибудь разбивал зеркала?
Паренёк, завороженный мелодичностью голоса, нашёл в себе силы лишь на то, чтобы отрицательно помотать головой.
– Нет? – удивилась колдунья и тут же задала новый вопрос. – А хочешь попробовать?
Мальчишка перевёл испуганный взгляд на Тороя, в надежде, что тот подскажет правильный ответ. И только Элукса не тревожила новая неразбериха, он устроился на одном из широких подоконников и снова зашелестел карандашом по бумаге, рисуя сидящих за столом.
– Илан, – спокойно объяснил Торой. – Ты просто должен разбить зеркало. Это нетрудно, я полагаю. Сможешь?
Последний из рода Создателя с готовностью кивнул, пытаясь сойти за взрослого, которому ничего не страшно.
Пока Торой разговаривал с пареньком, трое сподвижников ведьмы подняли зеркало и, повернув его так, чтобы в нём мог в полный рост отразиться взрослый человек, прислонили к стене Залы.
– Вот. Держи. – Фиалка протянула мальчику средних размеров камень, который извлекла откуда-то из складок платья. – Нарочно для этого подобрала нынче утром в лесу.
Илан опасливо приблизился к ведьме и забрал поблескивающую вкраплениями кварца каменюку. Взвесил её на руке, шмыгнул носом и примерился, чтобы половчее кинуть. Тороя неожиданно охватило тревожное сомнение – кто знает, что случится, разбейся колдовское стекло, да и вообще, где уверенность, что Фиалка сказала правду? Вдруг едва рассыплется на осколки зеркало, погибнут вообще все? Или что пострашнее случится? Может, нужно повременить, обдумать, не измыслила ли ведьма какой хитрый ход? Судя по всему, подобные же мысли одолевали и Алеха, который всё никак не мог найти в себе сил оторвать взгляда от Ители.
А Люция думала совсем о другом. Она пыталась постигнуть смысл слов Фиалки, ну, о том, что всё, сделанное людьми делается для любви, ради любви и во имя любви. Что-то странное, право слово. О какой такой любви говорила Итель? И чем всеобщее низложение волшебников могло поспособствовать этой любви? Ведьмочка хмурилась и усиленно тёрла лоб. Разгадка, как ей казалось, плавала где-то на поверхности… Вот ещё чуть-чуть и ей, Люции, удастся постичь, удастся понять…
Итель не замечала, какими горестными раздумьями терзается её бывшая ученица, ведьма неотрывно следила за Иланом. Глаза её, не мигая, смотрели на мальчика, который уже решительно потёр льняную макушку и теперь примерялся для удара. Но потом что-то смутило Илана.
Итель едва сдержала улыбку. Камень-то не простой. Камень-то колдовской. Хорошо, что Торой и Алех так погружены в мысли о том, не собирается ли Фиалка обвести их вокруг пальца, заставляя мальчика разбить зеркало. Мужчины, мужчины… Как вы предсказуемы. Даже стыдно за вас временами.
– Илан, сыночек… – тихо донеслось откуда-то издалека. – Мальчик мой… Как ты повзрослел!
У Илана дыхание замерло в горле. Мама. Мама! Такой родной, такой дорогой голос. Где ты, мама? Мальчишка посмотрел туда, откуда могли бы доноситься обращённые к нему слова. Мама!
Она стояла прямо перед ним, живая и здоровая, а разделяла их лишь тонкая преграда стекла. Илан подбежал к зеркалу и прижался к нему холодеющими ладонями. Стекло оказалось пружинистым, податливым, словно желе.
Фрида Дижан ласково улыбалась из смутных зеркальных глубин. На ней было привычное домашнее платье с васильками по подолу, и волосы убраны, как всегда, лишь одна прядка (тоже, как всегда) непокорно выбивалась из-за левого уха. А красивые руки были по-прежнему покойно сложены на располневшем животе.
– Сыночек… – повторила она и улыбнулась, прижала ладонь к стеклу с другой стороны и, чертя пальцем по дрожащей глади, стала осторожно, букву за буквой выводить что-то. Илан не знал, что она пишет, мальчик ещё не умел читать и писать, лишь водил пальчиком по рябой поверхности зеркала, повторяя очертания то ли букв, то ли рун. Отчего-то он был уверен – мама пишет ему те самые слова, которые говорила всегда перед сном: «Люблю тебя, радость моя».
И с каждым новым завитком, выводимым ими на стекле, с каждым новым изгибом, ткань реальности истончалась и Илану, казалось, что он уже чувствует тепло маминой руки. А потом весь мир закружился перед глазами, и что-то неведомое выдернуло мальчишку из сладкого самообмана, оторвало от водянистого стекла, утянуло по скользким плитам гранитного пола обратно к столу.
Торой понял всю катастрофу происходящего – вершилось какое-то странное, древнее волшебство и он не знал, как ему воспрепятствовать. Илан, вместо того, чтобы разбить зеркало, принялся водить пальцем по водянистой поверхности, выписывая неизвестные руны. Краем глаза маг увидел, как напряглась на своём месте Итель, всем телом подавшись туда, вперёд, наблюдая, а точнее заставляя мальчика писать то, что следовало. А с каким недоумением оглянулись на колдовское стекло её опешившие спутники!
«Ах, Фиалка, ах лгунья. Да твои сподвижники и не ведают ни о чём» – промелькнуло в голове у волшебника. А потом интуиция сработала быстрее всех остальных чувств. Торой ещё не успел толком осознать, что делает, а уже захлестнул мальчика гибкой петлёй Силы и рванул на себя. Алех, поняв намерение мага, бросился с места и стремительным прыжком (на который способен только эльф) перемахнул через огромный стол, приземлившись с другой стороны. Один из близнецов-чернокнижников упал со своего стула, отброшенный ведьмаком прочь. Юноша ещё не успел приложиться локтями о каменные плиты и болезненно вскрикнуть, а Алех уже поймал Илана, смягчая невероятной мощи рывок.
Мальчишка врезался в эльфа, сбил его с ног, и оба кубарем покатились под стол. А остроухий спаситель ударился затылком о холодный пол и, ослеплённый неожиданно сильной болью, выпал из реальности. Однако перед тем как окунуться в темноту, порадовался, что сумел таки удержать Илана. Торой с такой силой дёрнул паренька прочь от Зеркала, что, если бы не молниеносная реакция Алеха, мальчишку незатейливо расплющило бы о противоположную стену Залы собраний.
Маг (который в отличие от эльфа не обладал столь стремительной реакцией) только-только вскочил с места, костеря себя на чём свет стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79