Какое уж тут сено! Самим бы не погибнуть…
Солнце уже скрылось за фиолетово-чёрной глыбой набрякших облаков, на улице сразу же стемнело, а ветер поднялся такой сильный, что не только сено – дома мог унести. Краем глаза волшебник заметил, как Люция испуганно тараща глаза, прижимает к груди длинную деревянную ложку. Забытое зелье одиноко охлаждалось на столе.
А на улице между тем набирала силу грядущая стихия. Кусты сирени под окном яростно клонились до самой земли, ветер остервенело рвал серебристо-зелёные листья и уносил их куда-то ввысь, где в разбухших тучах высверкивали ослепительные молнии.
«Во Флуаронис стремительно тает снег – вот и результат, – подумал Торой, – только очень уж быстро гроза добралась до здешних мест, не иначе – кто-то помог. И я даже догадываюсь кто именно – некая ведьма, умеющая ниспосылать трескучие морозы. Да ведь только она знать не знает, что мы бежали в Фариджо… Или это светопреставление вовсе не для нас?»
А потом мага всколыхнула другая, ещё более резкая мысль: «Ну, конечно, не для нас! Стихия должна удержать людей дома, не допустить их в Гелинвир, занять, захлопотать, отвлечь, лишь бы только не выпустить за пределы деревень, не дать возможности выехать из Фариджо, не допустить в магическую столицу. Значит, в Мираре – сон, а тут – непогода? Создаётся впечатление, что наша ведьма тянет время. Но зачем ей это?»
Торой не нашёл ответа ни на один вопрос, однако совершенно этим не смутился – других проблем, как говорится, хватало. Он уже понял, что гроза, вызванная колдуньей, не была заурядной непогодой – таких туч магу не доводилось видеть ни разу за свою изрядно насыщенную событиями жизнь. Чёрная волна катилась по небу, готовясь погрести под собой всё живое, до чего только будет возможность дотянуться. На здешние земли вот-вот грозило обрушиться самое настоящее бедствие, и бедствие это предназначалось вовсе не для того, чтобы испортить заготовленное сено. Нет. Приближающаяся стихия несла с собой такую силу, для коей небрежно разметать кряжистые деревенские домики, лишить людей крова и даже жизни являлось делом пустяковым. И уж, чего-чего, а подобного поворота событий допустить было никак нельзя.
Волшебник смежил веки и сосредоточился. Вот она – настоящая проверка на «выздоровление». Одно дело противостоять неопытными чернокнижникам-близнецам и даже перебрасывать себя через пространство, а совсем другое – развеять чужое колдовство. По зубам ли ему? Вдруг, в самый последний момент, Сила подведёт и ничегошеньки не получится?
А, впрочем, была – не была!
Словно сквозь толщу воды Торой слышал топот ног во дворе, крики, шуршание сена, доносящийся сквозь резкие порывы ветра стук грабель и вил, раскаты грома, хлопанье оконных створок. Звуки эти удалялись и таяли, точнее, на самом деле, они оставались рядом, но волшебник больше не хотел их слышать – он пытался нащупать источник враждебной Мощи.
Под внутренним взором деревня выглядела, разумеется, иначе – вот тревожные красные сполохи – это взволнованные люди мечутся во дворах. Вон мягкое зелёное свечение, озарённое оранжевыми отблесками – это в загонах тревожно топчется скотина, предчувствуя стихию. Вот голубое мерцание в нежных переливах бирюзы и тёмных разводах пепельных бликов – это вскипающая перед грозой река. А вот, далеко на горизонте, там, где чёрно-изумрудным цветом вспыхивает лес… Да, точно! Это уверенное лилово-фиалковое сияние и есть тот самый колдовской натиск – чужая, до крайности упрямая и сильная Воля, что упрямо гнала на здешние земли бушующую стихию! Вот по аметистовой полоске прошло волнение – всплеск тёмно-фиолетовых волн – стало быть, даже из своего далёка ведьма заметила противника. Сильна, сильна… Интересно, каким ей видится Торой? Белым? Чёрным? Жёлтым?
Волшебник мягко устремил свою Силу навстречу прогневлённой колдунье. И чего, спрашивается, было бежать, если сейчас сам раскроешься, покажешь, где спрятался? Впрочем, рядом Гелинвир, а потому оставалась надежда, что неведомая колдунья примет Тороя за здешнего мага.
Люция, наконец, оторвала взгляд от распахнутого окна и реющих в темноте белоснежных занавесок. Девушка растерянно посмотрела на возмутительно безучастного к происходящему волшебника. Он был сосредоточен и неподвижен, а по бледным вискам меж тем катились мелкие капли пота. Колдунка, которая уж точно не относилась к числу бестолковых барышень, сразу поняла, что к чему. И тут же, словно в подтверждение её правоты, за окнами стих ветер, стремительно летящие тучи застыли, и даже гром больше не разбивал своим треском волглое небо.
Люди на улице замерли, не понимая, что творится – из прорехи в низких тучах к свинцово-серой реке протянулась, да так и замерла, кривая огромной молнии. Ослепительный свет залил деревню. Молния не гасла. Даже гром не гремел, и тяжёлые грозовые облака не меняли своих очертаний. Ветер стих, а непогода застыла, будто нарисованная. Впрочем, деревенские не стали ломать голову над этой странностью – мало ли чего природа учудит – пользуйся заминкой, да спасай своё добро.
А вот старая Ульна – не будь дура – сообразила, в чём дело. От старухи не укрылось побледневшее от напряжения лицо черноволосого гостя, бормотанье его спутницы: «Надорвётся дурень, как есть надорвётся. Беда. Ой, беда!!!», и остановившаяся, словно по чьему-то высшему велению, стихия.
– Ай, да чудеса! – Закачала бабка седой головой.
С улицы ворвался взлохмаченный Илан и сразу кинулся к Торою. Однако не добежал – понял, тут не до него – притулился в сторонке и жалко захлопал испуганными глазищами.
– Ну, чего сел! – Прикрикнула на паренька ведьма, – На вот, растирай, да поживее!
На колени мальчишке упал мешочек с сушёной травой и маленькая деревянная ступка. Внучок зеркальщика засопел и принялся старательно тереть в ней сухие стебли неведомых трав.
Торой слышал приглушённые голоса людей, какие-то скрипы и постукивание, но понять, кто и о чём говорит, не старался… Вскоре же многочисленные звуки стали менее суетливыми, а тревожные красные сполохи сменились ровным малиновым свечением, волшебник догадался – люди закончили уборку драгоценного сена и успели разбежаться по домам. Вот стукнула дверца сеновала, глухо щёлкнул засов, а потом и вовсе наступила тишина.
Отражать чужую безумствующую Силу, неуёмно рвущуюся вперёд, было очень непросто. Магу казалось, будто он удерживает тяжёлую дверь, в которую ломится разъярённый силач. Собственно, именно такой образ он себе и выдумал (а чего выдумывать – всё затвержено ещё на первых уроках магии) – так было легче справиться с натиском ведьмы. Вымышленная дверь тряслась от сокрушительных ударов, неведомая колдунья обладала прямо-таки ужасающей мощью. Она рвалась вперёд, силилась разрушить преграду, выпустить стихию на волю, растоптать, растерзать неведомого нахала, вознамерившегося мешать её планам. Торю совершенно не к месту вспомнилась любимая шутка Золдана про неудержимую силу, которая встречает на своём пути непреодолимую преграду… Да, сегодняшнее противостояние весьма красочно живописало этот каламбур.
И всё-таки то была настоящая битва, только противники не стояли лицом к лицу, не размахивали грозным оружием, а пытались одолеть друг друга при помощи собственных магических Сил. Никогда в жизни волшебнику не доводилось участвовать в таком поединке.
– Пусти! – Истерично и пронзительно закричало Нечто глубоко в сознании, упрямо пытаясь пробить волю соперника. – Пусти, скотина!
Торой дёрнулся, и этого оказалось достаточным для того, чтобы перевес сил сместился в пользу колдуньи. Где-то далеко, в мире людей, на крыши деревенских домов обрушился поток воды, а небеса расколол оглушительный гром.
– Ну, уж, нет! – Рявкнул маг. – Чтобы какая-то ведьма…
Он не закончил и устремил вперёд всю Силу, что имел.
Голову прострелило острой болью. Перед внутренним взором стремительно промелькнуло искажённое ненавистью лицо, скрытое растрепавшимися и мокрыми от пота волосами:
– Пожалеешь. – Пообещал напоследок полубезумный охрипший от усилия голос.
А потом неизвестная колдунья (которую Торой так и не успел толком разглядеть) отступила. Отступила очень неожиданно – просто исчезла и всё. Последний натиск волшебника растворился в пустоте… Чувство было такое, словно он, как давеча Люция, взял замах, да промазал, и теперь закручивается в тугую спираль. Если сейчас не остановится – изничтожит сам себя. «Что ж, иногда и из отступления можно извлечь победу…» – успел подумать маг, а потом рванул свою Силу обратно – в укромные уголки сознания. Новая вспышка боли резанула голову в точном ладу с очередной вспышкой молнии. Волшебник с судорожным вдохом распахнул глаза.
То, что он увидел, было достойно картины кистей лучших эльфийских мастеров – мало не вся деревня собралась на просторной кухне старой Ульны. Люди толпились вокруг лавки, на которой сидел Торой, и испуганно таращились на мага. Все, от мала до велика, опасливо вытягивали шеи и зачарованно открывали рты. Ещё бы, этакое диво! Первый раз в жизни увидеть настоящее волшебство. Ребятишки выглядывали из-под ног взрослых, женщины мяли в руках передники, мужчины не двигались. За окном нудно сыпал мелкий серый дождик, а воздух вокруг чародея дрожал и переливался. Но вот, неожиданно, дивный морок растворился и исчез.
Губ Тороя коснулась кромка глиняной чашки. Повеяло скучным лекарственным запахом уже знакомого отвара.
– И слышать ничего не хочу, – Отрезала Люция, словно маг ей возражал. – Пей.
Волшебник покорно осушил миску. Он не чувствовал себя больным или, упаси Сила, умирающим, но тяжкая усталость навалилась с неожиданной силой, словно это он – Торой – перебросал на сеновалы всё деревенское сено.
– Получилось. – Утвердительно сказал в тишину кухни чародей.
– Получилось, милок, получилось, – Суетливо заскрипела рядом Ульна, – Ой, получилось! Уж так получилось, как ни у кого не получится… Вона, только дождичек сыпется, почитай, дни на три зарядил, проклятый, а грозы – как нет.
И тут же в знак согласия дружно начали благодарно шуметь деревенские.
– Бабушка. – Решительно прервала Люция общий гомон, – Ему бы отдохнуть.
И снова всё общество одобрительно и согласно загудело.
Торой поднялся на ноги. Он, конечно, не валился замертво, но всё же ведьма была права – следовало выспаться. Завтра поутру в дорогу.
Ульна и Ланна засуетились, замахали на гостей, мол, идите, идите по домам, неча тут глаза таращить, человеку сон потребен. Люди послушно заторопились. Один за другим они выныривали в мокрые сумерки, и спустя несколько минут, в кухне не осталось вообще никого, кроме хозяев. Кайве проводил мага в комнатку, где оборотливая Ланна уже застелила постель.
* * *
Торой честно поворочался с полчаса на хрустящих простынях, а потом понял, что не заснёт. Щёлкнул пальцами и снова с восторгом посмотрел, как над головой просиял волшебный огонёк. Благодать… Рука сама собой нащупала под подушкой Книгу (тайком спрятал от Люции, чтобы не отобрала, заставив спать после своих отваров). Медная застёжка открылась легко, лишь вкусно захрустел сафьяновый корешок.
Вот ведь Рогон, вечный ему покой и благость, ни секундочки без каверзного подвоха! Теперь-то Торою стало ясно, почему Люция так легко отдала ему древнюю рукопись – один пёс ничего в ней не понятно. Все страницы покрыты какими-то закорючками и загогульками – поди, пойми, что за напасть такая. Уж волшебник и внутренним зрением на них посмотрел, и примериться попытался, чтобы угадать, какая закорючка, какую букву может означать – бесполезно! Ну просто издевательство! С другой стороны, зачем ему надо – читать Книгу? Сила-та, вроде как вернулась? Но нет, проклятое любопытство никак не давало покоя, куда уж там! Он пытался просматривать письмена вверх ногами и слева направо, пытался разглядеть книжные листы на свет… Ну, разве только на зуб бумагу не попробовал! Без толку. Да и чего ещё ждать от магических рун, выполнивших своё предназначение?
Намучившись вдосталь, волшебник поплотнее закутался в одеяло и снова достал сложенный пополам листок пергамента – тот самый, на котором что-то писал Рогон, дабы потом отдать своему собеседнику. Но, увы, листок тоже покрывали незнакомые закорючки, хотя и несколько иные, чем начертанные в Книге… Кстати!
Волшебник лихорадочно пошарил в стоящем рядом с кроватью сапоге и достал приснопамятный Рунический нож, будь он неладен. Тусклый клинок выскользнул из уродливых ножен. Сверкающий огонёк послушно спикировал пониже, и чародей принялся придирчиво изучать руны, покрывающие древнюю сталь. Вот оно! Те же самые загогульки и закорючки. Ох, Рогон, Рогон, ну никак тебе, видно, не жилось без загадок…
Торой снова покосился на исписанный листок. Странное дело, лишь сейчас волшебник заметил, что некоторые руны были выписаны чуть жирнее прочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Солнце уже скрылось за фиолетово-чёрной глыбой набрякших облаков, на улице сразу же стемнело, а ветер поднялся такой сильный, что не только сено – дома мог унести. Краем глаза волшебник заметил, как Люция испуганно тараща глаза, прижимает к груди длинную деревянную ложку. Забытое зелье одиноко охлаждалось на столе.
А на улице между тем набирала силу грядущая стихия. Кусты сирени под окном яростно клонились до самой земли, ветер остервенело рвал серебристо-зелёные листья и уносил их куда-то ввысь, где в разбухших тучах высверкивали ослепительные молнии.
«Во Флуаронис стремительно тает снег – вот и результат, – подумал Торой, – только очень уж быстро гроза добралась до здешних мест, не иначе – кто-то помог. И я даже догадываюсь кто именно – некая ведьма, умеющая ниспосылать трескучие морозы. Да ведь только она знать не знает, что мы бежали в Фариджо… Или это светопреставление вовсе не для нас?»
А потом мага всколыхнула другая, ещё более резкая мысль: «Ну, конечно, не для нас! Стихия должна удержать людей дома, не допустить их в Гелинвир, занять, захлопотать, отвлечь, лишь бы только не выпустить за пределы деревень, не дать возможности выехать из Фариджо, не допустить в магическую столицу. Значит, в Мираре – сон, а тут – непогода? Создаётся впечатление, что наша ведьма тянет время. Но зачем ей это?»
Торой не нашёл ответа ни на один вопрос, однако совершенно этим не смутился – других проблем, как говорится, хватало. Он уже понял, что гроза, вызванная колдуньей, не была заурядной непогодой – таких туч магу не доводилось видеть ни разу за свою изрядно насыщенную событиями жизнь. Чёрная волна катилась по небу, готовясь погрести под собой всё живое, до чего только будет возможность дотянуться. На здешние земли вот-вот грозило обрушиться самое настоящее бедствие, и бедствие это предназначалось вовсе не для того, чтобы испортить заготовленное сено. Нет. Приближающаяся стихия несла с собой такую силу, для коей небрежно разметать кряжистые деревенские домики, лишить людей крова и даже жизни являлось делом пустяковым. И уж, чего-чего, а подобного поворота событий допустить было никак нельзя.
Волшебник смежил веки и сосредоточился. Вот она – настоящая проверка на «выздоровление». Одно дело противостоять неопытными чернокнижникам-близнецам и даже перебрасывать себя через пространство, а совсем другое – развеять чужое колдовство. По зубам ли ему? Вдруг, в самый последний момент, Сила подведёт и ничегошеньки не получится?
А, впрочем, была – не была!
Словно сквозь толщу воды Торой слышал топот ног во дворе, крики, шуршание сена, доносящийся сквозь резкие порывы ветра стук грабель и вил, раскаты грома, хлопанье оконных створок. Звуки эти удалялись и таяли, точнее, на самом деле, они оставались рядом, но волшебник больше не хотел их слышать – он пытался нащупать источник враждебной Мощи.
Под внутренним взором деревня выглядела, разумеется, иначе – вот тревожные красные сполохи – это взволнованные люди мечутся во дворах. Вон мягкое зелёное свечение, озарённое оранжевыми отблесками – это в загонах тревожно топчется скотина, предчувствуя стихию. Вот голубое мерцание в нежных переливах бирюзы и тёмных разводах пепельных бликов – это вскипающая перед грозой река. А вот, далеко на горизонте, там, где чёрно-изумрудным цветом вспыхивает лес… Да, точно! Это уверенное лилово-фиалковое сияние и есть тот самый колдовской натиск – чужая, до крайности упрямая и сильная Воля, что упрямо гнала на здешние земли бушующую стихию! Вот по аметистовой полоске прошло волнение – всплеск тёмно-фиолетовых волн – стало быть, даже из своего далёка ведьма заметила противника. Сильна, сильна… Интересно, каким ей видится Торой? Белым? Чёрным? Жёлтым?
Волшебник мягко устремил свою Силу навстречу прогневлённой колдунье. И чего, спрашивается, было бежать, если сейчас сам раскроешься, покажешь, где спрятался? Впрочем, рядом Гелинвир, а потому оставалась надежда, что неведомая колдунья примет Тороя за здешнего мага.
Люция, наконец, оторвала взгляд от распахнутого окна и реющих в темноте белоснежных занавесок. Девушка растерянно посмотрела на возмутительно безучастного к происходящему волшебника. Он был сосредоточен и неподвижен, а по бледным вискам меж тем катились мелкие капли пота. Колдунка, которая уж точно не относилась к числу бестолковых барышень, сразу поняла, что к чему. И тут же, словно в подтверждение её правоты, за окнами стих ветер, стремительно летящие тучи застыли, и даже гром больше не разбивал своим треском волглое небо.
Люди на улице замерли, не понимая, что творится – из прорехи в низких тучах к свинцово-серой реке протянулась, да так и замерла, кривая огромной молнии. Ослепительный свет залил деревню. Молния не гасла. Даже гром не гремел, и тяжёлые грозовые облака не меняли своих очертаний. Ветер стих, а непогода застыла, будто нарисованная. Впрочем, деревенские не стали ломать голову над этой странностью – мало ли чего природа учудит – пользуйся заминкой, да спасай своё добро.
А вот старая Ульна – не будь дура – сообразила, в чём дело. От старухи не укрылось побледневшее от напряжения лицо черноволосого гостя, бормотанье его спутницы: «Надорвётся дурень, как есть надорвётся. Беда. Ой, беда!!!», и остановившаяся, словно по чьему-то высшему велению, стихия.
– Ай, да чудеса! – Закачала бабка седой головой.
С улицы ворвался взлохмаченный Илан и сразу кинулся к Торою. Однако не добежал – понял, тут не до него – притулился в сторонке и жалко захлопал испуганными глазищами.
– Ну, чего сел! – Прикрикнула на паренька ведьма, – На вот, растирай, да поживее!
На колени мальчишке упал мешочек с сушёной травой и маленькая деревянная ступка. Внучок зеркальщика засопел и принялся старательно тереть в ней сухие стебли неведомых трав.
Торой слышал приглушённые голоса людей, какие-то скрипы и постукивание, но понять, кто и о чём говорит, не старался… Вскоре же многочисленные звуки стали менее суетливыми, а тревожные красные сполохи сменились ровным малиновым свечением, волшебник догадался – люди закончили уборку драгоценного сена и успели разбежаться по домам. Вот стукнула дверца сеновала, глухо щёлкнул засов, а потом и вовсе наступила тишина.
Отражать чужую безумствующую Силу, неуёмно рвущуюся вперёд, было очень непросто. Магу казалось, будто он удерживает тяжёлую дверь, в которую ломится разъярённый силач. Собственно, именно такой образ он себе и выдумал (а чего выдумывать – всё затвержено ещё на первых уроках магии) – так было легче справиться с натиском ведьмы. Вымышленная дверь тряслась от сокрушительных ударов, неведомая колдунья обладала прямо-таки ужасающей мощью. Она рвалась вперёд, силилась разрушить преграду, выпустить стихию на волю, растоптать, растерзать неведомого нахала, вознамерившегося мешать её планам. Торю совершенно не к месту вспомнилась любимая шутка Золдана про неудержимую силу, которая встречает на своём пути непреодолимую преграду… Да, сегодняшнее противостояние весьма красочно живописало этот каламбур.
И всё-таки то была настоящая битва, только противники не стояли лицом к лицу, не размахивали грозным оружием, а пытались одолеть друг друга при помощи собственных магических Сил. Никогда в жизни волшебнику не доводилось участвовать в таком поединке.
– Пусти! – Истерично и пронзительно закричало Нечто глубоко в сознании, упрямо пытаясь пробить волю соперника. – Пусти, скотина!
Торой дёрнулся, и этого оказалось достаточным для того, чтобы перевес сил сместился в пользу колдуньи. Где-то далеко, в мире людей, на крыши деревенских домов обрушился поток воды, а небеса расколол оглушительный гром.
– Ну, уж, нет! – Рявкнул маг. – Чтобы какая-то ведьма…
Он не закончил и устремил вперёд всю Силу, что имел.
Голову прострелило острой болью. Перед внутренним взором стремительно промелькнуло искажённое ненавистью лицо, скрытое растрепавшимися и мокрыми от пота волосами:
– Пожалеешь. – Пообещал напоследок полубезумный охрипший от усилия голос.
А потом неизвестная колдунья (которую Торой так и не успел толком разглядеть) отступила. Отступила очень неожиданно – просто исчезла и всё. Последний натиск волшебника растворился в пустоте… Чувство было такое, словно он, как давеча Люция, взял замах, да промазал, и теперь закручивается в тугую спираль. Если сейчас не остановится – изничтожит сам себя. «Что ж, иногда и из отступления можно извлечь победу…» – успел подумать маг, а потом рванул свою Силу обратно – в укромные уголки сознания. Новая вспышка боли резанула голову в точном ладу с очередной вспышкой молнии. Волшебник с судорожным вдохом распахнул глаза.
То, что он увидел, было достойно картины кистей лучших эльфийских мастеров – мало не вся деревня собралась на просторной кухне старой Ульны. Люди толпились вокруг лавки, на которой сидел Торой, и испуганно таращились на мага. Все, от мала до велика, опасливо вытягивали шеи и зачарованно открывали рты. Ещё бы, этакое диво! Первый раз в жизни увидеть настоящее волшебство. Ребятишки выглядывали из-под ног взрослых, женщины мяли в руках передники, мужчины не двигались. За окном нудно сыпал мелкий серый дождик, а воздух вокруг чародея дрожал и переливался. Но вот, неожиданно, дивный морок растворился и исчез.
Губ Тороя коснулась кромка глиняной чашки. Повеяло скучным лекарственным запахом уже знакомого отвара.
– И слышать ничего не хочу, – Отрезала Люция, словно маг ей возражал. – Пей.
Волшебник покорно осушил миску. Он не чувствовал себя больным или, упаси Сила, умирающим, но тяжкая усталость навалилась с неожиданной силой, словно это он – Торой – перебросал на сеновалы всё деревенское сено.
– Получилось. – Утвердительно сказал в тишину кухни чародей.
– Получилось, милок, получилось, – Суетливо заскрипела рядом Ульна, – Ой, получилось! Уж так получилось, как ни у кого не получится… Вона, только дождичек сыпется, почитай, дни на три зарядил, проклятый, а грозы – как нет.
И тут же в знак согласия дружно начали благодарно шуметь деревенские.
– Бабушка. – Решительно прервала Люция общий гомон, – Ему бы отдохнуть.
И снова всё общество одобрительно и согласно загудело.
Торой поднялся на ноги. Он, конечно, не валился замертво, но всё же ведьма была права – следовало выспаться. Завтра поутру в дорогу.
Ульна и Ланна засуетились, замахали на гостей, мол, идите, идите по домам, неча тут глаза таращить, человеку сон потребен. Люди послушно заторопились. Один за другим они выныривали в мокрые сумерки, и спустя несколько минут, в кухне не осталось вообще никого, кроме хозяев. Кайве проводил мага в комнатку, где оборотливая Ланна уже застелила постель.
* * *
Торой честно поворочался с полчаса на хрустящих простынях, а потом понял, что не заснёт. Щёлкнул пальцами и снова с восторгом посмотрел, как над головой просиял волшебный огонёк. Благодать… Рука сама собой нащупала под подушкой Книгу (тайком спрятал от Люции, чтобы не отобрала, заставив спать после своих отваров). Медная застёжка открылась легко, лишь вкусно захрустел сафьяновый корешок.
Вот ведь Рогон, вечный ему покой и благость, ни секундочки без каверзного подвоха! Теперь-то Торою стало ясно, почему Люция так легко отдала ему древнюю рукопись – один пёс ничего в ней не понятно. Все страницы покрыты какими-то закорючками и загогульками – поди, пойми, что за напасть такая. Уж волшебник и внутренним зрением на них посмотрел, и примериться попытался, чтобы угадать, какая закорючка, какую букву может означать – бесполезно! Ну просто издевательство! С другой стороны, зачем ему надо – читать Книгу? Сила-та, вроде как вернулась? Но нет, проклятое любопытство никак не давало покоя, куда уж там! Он пытался просматривать письмена вверх ногами и слева направо, пытался разглядеть книжные листы на свет… Ну, разве только на зуб бумагу не попробовал! Без толку. Да и чего ещё ждать от магических рун, выполнивших своё предназначение?
Намучившись вдосталь, волшебник поплотнее закутался в одеяло и снова достал сложенный пополам листок пергамента – тот самый, на котором что-то писал Рогон, дабы потом отдать своему собеседнику. Но, увы, листок тоже покрывали незнакомые закорючки, хотя и несколько иные, чем начертанные в Книге… Кстати!
Волшебник лихорадочно пошарил в стоящем рядом с кроватью сапоге и достал приснопамятный Рунический нож, будь он неладен. Тусклый клинок выскользнул из уродливых ножен. Сверкающий огонёк послушно спикировал пониже, и чародей принялся придирчиво изучать руны, покрывающие древнюю сталь. Вот оно! Те же самые загогульки и закорючки. Ох, Рогон, Рогон, ну никак тебе, видно, не жилось без загадок…
Торой снова покосился на исписанный листок. Странное дело, лишь сейчас волшебник заметил, что некоторые руны были выписаны чуть жирнее прочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79