– Прекратить! Где Талиессин?
– Дядя, – сказал Эмери, разваливаясь в кресле, – я ведь только что рассказывал про «самое пекло». Вы что, не слушали?
– Нет, – отрезал Адобекк. Он повернулся к Уиде: – Говорите вы, дорогая. Может быть, от вас больше толку.
– У меня хорошая новость, – тотчас произнесла Уида.
Адобекк приосанился.
– Слушаю.
– Я в него влюбилась!
«Еще недавно она считала это чем-то ужасным, – подумал Эмери. – А теперь выдает за хорошую новость… Должно быть, она и вправду его очень любит. Осталось поймать его и привести к ней на аркане».
– Где Талиессин? – заревел Адобекк.
Эмери закрыл ладонями уши, а Ренье засмеялся.
– Его здесь нет, дядя.
– Вижу, что нет. Где он?
– Талиессина тоже больше нет, – сказал Эмери. – Есть Гайфье, точнее – Гай, вожак разбойничьей шайки.
– А мне не показалось, что он намерен заниматься разбоем, – вмешалась Уида. – По-моему, это было бы чересчур даже для Гая.
– Поясни, – быстро сказал Ренье.
Она одарила его ослепительной улыбкой.
– Вероятнее всего, они попробуют наняться в армию Ларренса, – сказала она. – Это позволит Гаю избыть злобу и удержать в узде своих людей.
Адобекк громко застонал, схватил себя за волосы на висках и медленно опустился на пол. Оба племянника, привыкшие к выходкам дядюшки, созерцали его с интересом. Адобекк немного повыл, раскачиваясь из стороны в сторону, затем посидел тихо и наконец обвел собравшихся невозмутимым взором.
– Я правильно понял? – осведомился он. – Если некто захочет найти Талиессина, ему нужно искать Гая, капитана наемников?
– Да, – сказал Эмери. – Сформулировано с академической точностью, дядя.
– Не льсти мне, недоучка. Какой у него отряд?
– Головорезы, – фыркнул Эмери. – Я к ним не присматривался.
– Я не спрашиваю об их внешних данных! – разъярился Адобекк. Однако взгляд его оставался спокойным и даже как будто сочувственным. – Сколько их?
– Человек двадцать.
– Немного.
– Сколько было! – огрызнулся Эмери.
Адобекк покачал головой и совершенно другим тоном заметил:
– Чего угодно я ожидал от Талиессина, но только не этого! И что мне теперь, спрашивается, делать? Что я скажу ее величеству королеве?
– Что он жив, по крайней мере, – подал голос Ренье.
– Он умеет командовать людьми, – сказал Эмери. – Он умеет принимать решения.
– Он мужчина, – сказала Уида.
И послала Адобекку самую соблазнительную из своих улыбок.
– Отстаньте от меня, вы все! – проворчал он. – Провалить такое простое дело! Отыскать в лесах потерявшегося мальчика, спасти его, совратить, заманить к себе под юбку и вернуть к мамочке, дабы в конце концов усадить на трон! Вы и этого не сумели, так чего ожидать от вас в будущем? Королевство катится в пропасть!

* * *
– Ты готов? – спросил Эмери у брата, когда бури и громы улеглись и путешественники окончательно водворились в своих покоях в доме Адобекка.
– К чему я должен быть готов? – полюбопытствовал Ренье.
Они устроились в комнате, отведенной Эмери. Клавикорды, обласканные любящими пальцами, стояли открытыми.
– Слушать.
Эмери вытащил тетрадь, испещренную нотными знаками.
– Новая пьеса?
Ренье устроился поближе к клавикордам. Эмери тронул клавиши, сыграл два такта, остановился.
– Это должен быть квартет, но пока послушай, как сочинилось…
И заиграл снова. Ренье никогда не закрывал глаза, когда слушал музыку, – считал это дурным тоном; но и с открытыми глазами видел совсем не то, что находилось в комнате. Нет, он видел редкий лес, небольшое поле и отдаленных людей на нем, он видел чистую кухню, где нет хозяйки, и странного человека, погруженного в молчание. Иногда, вторым, третьим голосом, вдруг начинала звучать музыкальная тема Оггуль – очень старая тема, одна из первых, которую записал Эмери.
Когда музыка стихла, Ренье долго не решался нарушить молчание. Эмери заговорил первым:
– Это почти так же важно, как и то, что случилось с Талиессином.
– Кстати, я так и не понял, что именно случилось с Талиессином, – признался Ренье.
– Спроси дядю Адобекка, он растолкует тебе во всех подробностях… Сыграть еще раз?
– Потом.
– Ренье, – сказал Эмери, – я видел твоего отца. Провел с ним целый день.
Ренье прикусил губу, чтобы не брякнуть чего-нибудь лишнего. Эмери аккуратно закрыл крышку клавикордов.
– Помнишь, мы всегда считали, что у нас с тобой общий отец? Что ты – незаконнорожденный сын мужа Оггуль?
– Да, – еле слышно выговорил Ренье.
Эмери покачал головой.
– Если бы ты действительно был рожден какой-нибудь отцовой любовницей, Адобекк и бабушка Ронуэн не стали бы скрывать самого факта твоего существования. Для мужчины иметь бастарда – не зазорно.
– Значит, это мать? Это она имела любовника? – шепнул Ренье.
– Да.
– И он до сих пор жив?
– Да.
Ренье опустил глаза.
– Какой он?
– Ренье, он был крепостным. Чистил котлы на кухне Оггуль влюбилась в него и сама захотела ему отдаться.
После этого в комнате стало тихо, только в глубине клавикордов вдруг загудела одинокая струна. Молчание, однако, не разделяло, а сближало обоих братьев, «Вот что они скрывали, бабушка Ронуэн и Адобекк, – думал Ренье. – У моей матери был любовник. Мое рождение стало свидетельством ее позора…»
Эмери разрушил безмолвие:
– Ты хоть понимаешь, Ренье, что это значит?
Ренье молча тряхнул волосами.
– Наверное, сейчас это уже ничего не значит.
– Оггуль принадлежит нам обоим, – быстро проговорил Эмери. – Ты всегда немного смущался, когда мы останавливались у ее гробницы. Конечно, ты считал ее своей матерью, поскольку не знал никакой иной, но на самом деле…
– Да, – сказал Ренье и вдруг расцвел улыбкой. – Оггуль принадлежит нам обоим. – Он встал, прошелся по комнате, свыкаясь с новой мыслью о своем происхождении. И вдруг резко повернулся к брату: – А он, мой отец… Как его зовут?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ТАНЦОВЩИКИ НА КРАЮ БЕЗДНЫ
Глава седьмая
ЗАПИСКА И КОЛЬЦО
Владения герцога Вейенто были невелики, если сравнивать их со всем королевством, и вряд ли могли по-настоящему удовлетворять претензии герцога, потомка старшей ветви правящей семьи. И все же замок, выстроенный в горах еще первым герцогом, Мэлгвином, не мог не поражать воображение. Старинная твердыня сама рассказывала свою историю, пользуясь для этого выразительным и лаконичным языком архитектуры.
Темные от времени башни, квадратные в сечении, приземистые и крепкие, восходили к самым древним временам. Они составляли костяк, основу замка. Более новые, облицованные светлым камнем, создавались в эпоху, когда в цене было все изысканное, тщательно и продуманно обработанное.
Внутри замка также можно было найти помещения на любой вкус: от грубых казарм, лишенных какого-либо «украшательства», до женских покоев, где находились огромные коллекции предметов роскоши, безделушек и настоящих произведений искусства.
Причудливое строение просто завораживало Ингалору. Танцовщица со своим напарником Софиром обитала в той части замка, что была отведена госпоже Эмеше, любовнице герцога Вейенто.
Эмеше знала, что никогда не станет официально признанной женой: герцог в своих матримониальных планах метил гораздо выше, нежели женитьба на дочке простого дворянина. Когда-нибудь Вейенто введет в свой дом по-настоящему знатную девушку, и тогда Эмеше придется уйти.
Но пока этого не случилось, она была единственной полноправной хозяйкой большей части замка и в печальные минуты находила утешение в искусстве.
Пригласить танцовщиков было ее идеей. Выписали самых лучших, по рекомендации доверенных лиц. Госпожа Эмеше не была разочарована: оба артиста, и мужчина и женщина, выступали прелестно и совершенно очевидно обладали и вкусом, и мастерством.
Она почти не разговаривала с танцовщиками, лишь иногда присылала к ним слуг, дабы те передали пожелания госпожи. И поскольку эти пожелания исполнялись в точности, то все остальное время Ингалора и Софир были предоставлены сами себе и могли развлекаться сообразно своим наклонностям.
Софир предпочитал отдыхать в отведенных ему покоях, зато Ингалора без устали бродила по замку. Она быстро примелькалась всем его обитателям. На кухне и в казарме, в дамских апартаментах и даже в комнатах личной прислуги герцога – везде видели гибкую фигурку танцовщицы, ее длинные желтые косы со вплетенными в них многочисленными украшениями, что при малейшем ее движении принимались плясать на спине между лопаток.
Она была податлива на ласку и никогда не отказывала мужчинам, а если уж отказывала, то так, чтобы не обидеть. Ингалора хорошо помнила один из уроков Лебоверы, великого человека, воспитателя множества танцовщиков, создателя праздников. Лебовера, большой любитель и девушек, и юношей, говаривал, бывало: «Если хочешь добиться успеха, то говори „нет“ лишь тому, кого все терпеть не могут…»
У Ингалоры была клетка с почтовыми птицами. Она объяснила госпоже Эмеше, что птицы нужны ей для выступлений: она предполагает показать танец с ручными голубями. Госпожа Эмеше как будто поверила, так что танцовщица без всяких затруднений смогла отправить послание господину Адобекку в столицу и оповестить его о готовящемся покушении на принца Талиессина. Она угадала будущего убийцу в Радихене и описала внешность этого человека, каждый его шрам, каждую отметину на его теле.
А после этого начались неприятности.
Ингалора как раз возвращалась в свои покои после одного из вздорных приключений, на которые она была горазда в последние дни, когда услышала взволнованный голос Софира и воркующий говорок госпожи Эмеше.
Девушка отдернула тяжелый занавес, отделявший ее покои от большого зала, где жили «хозяюшки» – прислужницы госпожи Эмеше, – и увидела…
Софир, заламывая руки, бегал по комнате и хватался то за одну безделушку, то за другую, благо здесь их имелось предостаточно.
– Госпожа, но эти птицы нам жизненно необходимы! – заклинал он.
В расстроенных чувствах Софир взял какую-то тяжелую шкатулку и, даже не замечая того, что делает, попытался сломать ее замок. Затем он случайно нажал потайную пружину, и из дна шкатулочки высыпалось два десятка тонких золотых колечек. С криком ужаса Софир бросился подбирать их с пола.
– Мой дорогой, – говорила госпожа Эмеше, вынимая из клетки одну птицу за другой, – мой дорогой, ни одно живое существо не должно находиться в неволе. Мне подсказало это мое сердце.
Она взяла очередную птичку в ладони, погладила перышки и ласково выпустила в окно.
Софир застонал сквозь зубы, как от приступа отчаянной боли.
– Госпожа, это чудовищно – то, что вы творите! Ни одна из этих птиц не страдала. А вот мне вы причиняете неимоверные страдания. За что? Разве мы дурно вас развлекали? Мы старались выполнить малейшее ваше желание.
– И я благодарна вам за это, – подхватила Эмеше. – Именно в знак моей благодарности я избавляю вас от тяжелого бремени – владеть кем-то живым…
– Это невыносимо! – закричал Софир. Он сцапал за горло какой-то декоративный кувшин, украшенный эмалями, и сильно тряхнул. В кувшине зазвенело: там хранились порванные бусы, и сейчас они громко напомнили о себе.
Ингалора остановилась в дверях. Эмеше живо повернулась к девушке.
Возлюбленная герцога была довольно привлекательной полной женщиной средних лет. В иные минуты Ингалора думала о ней с симпатией: танцовщица видела, что эта дама действительно любит своего герцога, а искренняя любовь, на кого бы она ни была направлена, заслуживала, по мнению Ингалоры, глубокого уважения.
Тем не менее поступки госпожи Эмеше не всегда встречали у Ингалоры понимание и участие. Сейчас танцовщица была попросту возмущена до глубины души.
– Моя госпожа, Софир прав: ваш поступок чудовищен! Я хорошо относилась к моим птицам, и они были мне необходимы… Они такие же полноправные участники празднеств, как и я.
– Но вас никто не держит в клетке, дорогая, – возразила Эмеше. – Между тем как они сидели взаперти.
– Я сама держу себя в клетке, – возразила Ингалора. – Никуда не ухожу из замка, не покидаю вас, покуда вы сами не пожелаете со мной расстаться… Разве это не заточение своего рода?
Эмеше выпустила последнюю птицу и уселась в кресло. Она выглядела уставшей, ее широкоскулое лицо покраснело, щеки чуть вздрагивали от волнения. Блестящими глазами она посмотрела сперва на огорченного вконец Софира, затем на Ингалору, бледную, с красными пятнами гневного румянца.
– Я открою вам мою тайну, – проговорила она. – Обещайте молчать… Впрочем, это не важно, потому что мои тайны совершенно никому не интересны.
Ингалора опять почувствовала то, что сама называла «приступом доброго отношения» к госпоже Эмеше. Ей с трудом удалось подавить желание подойти к ней и погладить по руке.
– Вы, наверное, уже поняли, что господин Вейенто присматривает невесту, равную себе по положению, – выговорила Эмеше, краснея, как девочка. – Я не осуждаю его. Он, разумеется, прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63