Грубое лицо герцога дрожало, каждая его черта, всегда такая определенная, резко и лаконично очерченная, тряслась и расплывалась: растянулись в плаче ноздри, расползлись губы, задергались, не зная, как им остановиться, брови, глаза размыло слезами.
Спустя миг Талиессин понял: лицо герцога исказило не горе – это был ужас.
Мгновение назад Вейенто думал об эльфийском волшебстве. Он повернулся – и увидел мертвую Эльсион Лакар. И понял, что не готов это увидеть. И никогда не будет готов к такому. Эльсион Лакар, существа Древней Крови, содержали в себе преизобилие жизни, и это преизобилие выплескивалось во внешний мир проявлениями, которые люди считали волшебством.
Смерть не была для Эльсион Лакар чем-то естественным, как была она привычным и обычным делом для людей. Смерть всегда приходила к ним в самых безобразных своих обличьях; она подкрадывалась к ним, как предатель, она ждала их в тумане, как чудовище из лабиринта, убитое королем Гионом.
Талиессин молча вертел в пальцах стрелу, убившую его мать. Вейенто водил глазами, пытаясь охватить всю картину в целом, – Талиессин, королева, наполовину сорванный балдахин, мерно болтающаяся золотая кисть, которая вот-вот стукнет Талиессина в середину лба… Но в фокусе неизменно оставалась эта стрелка.
Вейенто знал, у кого могла быть такая стрела. Подобным оружием обычно пользуются кочевники. Не всегда. Только в особых случаях. И герцог Вейенто уже догадывался, что случилось и почему. Более того, он уже принял решение.
И в тот миг, когда Вейенто принял решение, он ощутил внутри себя некий толчок. Как будто с момента смерти королевы время остановилось и только теперь соизволило двинуться дальше.
Вейенто обтер лицо ладонью и почувствовал, что ему невыносимо жарко.
По рядам придворных пробежала суета: вполголоса передавали ужасное известие. Вдруг громко зарыдала женщина, другая начала ее утешать; та вырвалась, бросилась бежать, зачем-то срывая с себя на бегу украшения и бросая их в пыль.
Толпа подалась вперед, солдаты с трудом сдерживали натиск простонародья, которое доселе мирно и весело глазело на скачки.
В единое мгновение все переменилось. Солнечный жар сгустился, стало тяжело дышать. Люди, задыхаясь, кричали, чтобы их пропустили к городу. Еще минута – и строй сломался. Крестьяне с их телегами, купцы, лошади, мулы, путешественники в экипажах – все это хлынуло на дорогу и смешалось с придворными.
Но сквозь общую сумятицу и шум Талиессин вдруг различил пронзительный вопль Генувейфы:
– Вот она!
Толпа на миг раздалась, и принц увидел, как девушка – сумасшедшая гробовщица из Коммарши, с которой так ласково обошлась королева, – запрыгнула на плечи к рослой особе, девице-капитану из армии Ларренса. Талиессину не положено было знать эту девицу, но Гай был с ней знаком. Они встречались накануне битвы с кочевниками и даже разговаривали. Он вспомнил ее имя – Аббана. Тогда она убила пленницу – «освободила от страданий». Она из тех, кто присваивает себе право решать чужие судьбы. Аббана – так ее зовут.
Картина была настолько странной даже для происходящего сейчас на дороге, что обращала на себя всеобщее внимание. Генувейфа, черная косматая тень, размахивала левой рукой, а правой вцепилась в светлые волосы Аббаны. Ее противница, крепкая, мужеподобная особа, отчаянно ругаясь, пыталась скинуть с себя этого демона, но тщетно.
Гальен, подбежав, бросился на помощь подруге и схватил Генувейфу за ногу. Та принялась брыкаться. И все это время гробовщица завывала на все лады, призывала помощь и изрыгала проклятия.
Талиессин встретился взглядом с Вейенто.
– Побудьте с ней, – сказал он, передавая ему тело матери.
Он вскочил и побежал туда, где разгоралась потасовка. Поравнявшись с дамами – победительницей скачек и прекрасной герцогиней, – Талиессин на ходу бросил Уиде:
– Идем со мной.
И, оставив Ибор в одиночестве – держать лошадь, остаток пути они продолжили вместе. Им пришлось расталкивать людей – зевак, любителей помахать кулаками, любопытствующих, сочувствующих. Все сословия смешались, никто не обращал на это внимания. Творилось нечто невероятное. Талиессин ловил счастливые взгляды: эти люди считали, что им ужасно повезло, коль скоро они очутились в гуще столь захватывающего события.
Уида ни о чем не спрашивала. Проталкивалась сквозь толпу, стараясь держаться рядом с Талиессином. Пару раз она пускала в ход кулаки. Один недовольный купчишка схватил ее за плечо и попытался оттолкнуть в сторону. Талиессин, обернувшись, резким тычком в лоб, между глаз, отбросил его; затем взял эльфийку за руку и потащил за собой.
Они успели вовремя: Гальен уже сбросил Генувейфу на землю и придавил ее к дороге, встав обоими коленями ей на плечи. Генувейфа продолжала вырываться, но даже ее неиссякаемые силы были на исходе. Вся в пыли, с расквашенным носом, она хрипло дышала, водя головой из стороны в сторону. Аббана, освобожденная от «наездницы», стояла рядом с маленькой трубкой в одной руке и отравленной стрелкой – в другой. Ее поза не оставляла сомнений: она намеревалась покончить с назойливой особой раз и навсегда.
– Хватай ее за левую руку, – сказал Талиессин Уиде.
Они напали на Аббану со спины одновременно. Тот, кто называл себя Гаем, впился убийце в запястье и заставил выронить стрелку в пыль. Уида вывернула ей левую руку и приставила к горлу крохотный кинжал, который прятала в ленте для волос.
– Не шевелись, – прошептала эльфийка.
Аббана обезумевшим взором смотрела на лежавшие в пыли стрелу и трубочку. Она переступила ногами, чуть отошла, и тотчас кинжальчик Уиды царапнул кожу у нее под ухом.
– Не шевелись, – повторила Уида.
– Гальен! – отчаянно закричала Аббана. Она опустила голову, затрясла волосами. – Гальен!
Гальен растерянно озирался по сторонам. Генувейфа перестала вырываться. Просто лежала, глядя в небо, и переводила дух. Кровь вытекала из ее носа, из разбитой губы, из пореза на скуле.
Очень медленно Гальен снял с поверженной девушки колени, встал, свесил руки.
Талиессин быстро глянул на него.
– Пойдешь с нами.
– Я не виновен, – сказал он.
– Она назвала тебя по имени, – возразил Талиессин. – Ты пойдешь с нами.
Гальен бросил торопливый взгляд через плечо. Талиессин перехватил этот взгляд, хмыкнул:
– Я знаю твое имя, мне знакомо твое лицо. Я найду тебя в моем королевстве, Гальен, куда бы ты ни скрылся.
Он дал Гальену несколько секунд свыкнуться с этой мыслью. Затем кивком указал на орудия убийства:
– Подбери их и иди за нами.
Гальен повиновался.
– Дурак! – пронзительно закричала Аббана сквозь завесу опущенных волос. – Дурак! Слабак! Беги! Убей его и беги!
Гальен как будто не слышал.
– Брось меня! – надрывалась она. – Беги!
Талиессин ударил женщину кулаком в затылок, и она обмякла.
Встретившись глазами с Уидой, Талиессин кивнул ей:
– Свяжи ее.
Уида выдернула из волос ленту, стянула пленнице локти. Аббана простонала сквозь зубы, когда Талиессин грубо поставил ее на ноги. Уида наклонилась над Генувейфой. Та оторвала светлые взоры от неба, устремила их на эльфийку. Улыбка расцвела на разбитом лице девушки.
– Уже? – сказала она. – Долго же вы меня спасали!
Уида молча протянула ей руку. Генувейфа схватилась за ее ладонь сухими горячими пальцами, поднялась, охнула.
– Какие они злые! – посетовала она.
Уида быстро погладила ее по плечам.
– Они тебя не поранили?
– Нет, бывало хуже… Ты ведь эльфийская принцесса? Я сразу догадалась! Меня однажды хотели из-за этого сжечь…
– Из-за чего?
Уида рассматривала гробовщицу из Коммарши, и было совершенно очевидно: эльфийке она нравится все больше и больше.
– Они подумали, что я – Эльсион Лакар. Не чистокровная, конечно, так – помесь, но все равно… – охотно объяснила Генувейфа. – Тогда меня тоже спасли. И тоже немного задержались, но обошлось. У меня есть друзья при дворе, знаешь? Эмери и Ренье. Особенно – Ренье. Он мой друг.
– Ты хорошая, у тебя должно быть много друзей, – произнесла Уида.
– И ты? – жадно спросила Генувейфа, хватая ее за локти и всматриваясь в ее лицо. – Ты тоже? Ты счастливая?
– Я счастливая, и я буду твоей подругой, если хочешь… Ты должна сейчас пойти с нами. Что ты видела? Почему ты набросилась на эту женщину?
– Я видела, как она стреляла из этой трубки, – охотно объяснила Генувейфа. – Она ужасно злая. Поэтому я и следила за ней. Здесь все были веселые, а эта злилась. И никто не замечал, никто! Все смотрели на тебя, на белую лошадь, на герцогиню… Никто не видел, как она вытащила свою трубку.
– Да, – сказала Уида.
Рука об руку они пошли обратно сквозь толпу к королевскому балдахину, вслед за Талиессином и пленниками.
Праздник был скомкан. Вейенто уже отдал распоряжение, и один из купцов, что направлялись в столицу, предоставил для тела королевы свою повозку. Купец стоял тут же, неприметный человечек со вспотевшей лысиной. Он был страшно взволнован и растроган, его переполняли тысячи чувств, и почти все были для него внове.
Королева, мертвая, вытянувшаяся в струну, покоилась на шелковом покрывале – явно лучшем из всего, что вез на продажу купец. Медные волосы, по-прежнему убранные в косу, лежали на плече, странно живые рядом с неподвижной щекой. Губы, всегда ласковые и сладкие, затвердели. Ресницы спокойно опустились на щеки и застыли в этом положении. Она была бледна, и только левая сторона шеи и кусочек левой щеки потемнели, а крохотная ранка за ухом была совершенно черной.
Вейенто обнимал за плечи жену. Та выглядела растерянной и явно не знала, как себя вести. Сама по себе смерть не пугала дочь Ларренса; однако перемены, которые несла с собой гибель правящей королевы, вызывали у Ибор слишком много противоречивых чувств, и молодая женщина не вполне понимала, как с ними справиться.
Талиессин протолкался к телу матери вместе с пленницей. Схватил Аббану за волосы, принудил ее нагнуться над королевой.
– Смотри! – сказал он. – Ты довольна?
Аббана вырвалась, выпрямилась и поймала взгляд Вейенто.
– Да, – сквозь зубы процедила она. – Я довольна.
В ее глазах мелькали ликующие искорки безумия, и Вейенто понял: она совершила убийство в угоду ему и теперь абсолютно уверена в том, что герцог ее вызволит. Разве он посмеет бросить в беде преданных людей? Тех, кто рискнул догадаться о его тайных желаниях? Женщину и мужчину, которые взяли на себя всю грязную работу и расчистили ему дорогу к трону?
Вейенто отвернулся, но яростный и счастливый взгляд Аббаны продолжал жечь его.
Талиессин следил за обоими и усмехался. Лицо принца побледнело, шрамы набухли кровью.
Гальен стоял рядом с трубкой и стрелами в дрожащих руках. При виде мертвой королевы ему стало дурно.
Талиессин быстро обернулся к нему.
– Положи эти штуки сюда, – приказал он, указывая на телегу, и смертоносные стрелы легли в ногах умершей.
А затем Талиессин – или, точнее, Гай – взял у купца моток веревки, набросил петли на шею обоим пленникам и привязал их к телеге.
– Трогай! – велел он купцу. – Вези в город.
Отряд из десятка стражников окружил телегу с телом владычицы. Толпа растерянных, заплаканных придворных потекла следом.
Королева лежала с открытым лицом, так что все, кто находился сейчас на дороге, могли ее видеть. Разговоры, шум, потасовки – все смолкло, едва только телега двинулась к столице. Уида на своей белой лошади, держа в седле впереди себя Генувейфу, догнала процессию и присоединилась к ней.
Купец, хозяин повозки, сидел на козлах и правил; Талиессин шел рядом, положив руку на бортик. Тишина катилась волной, охватывая толпу; те, кто только что орал и дрался, теперь боялись дохнуть громче, чем следовало.
А за повозкой, с веревкой на шее, тащились убийцы. Солдаты окружали их с трех сторон, не позволяя никому приближаться к пленникам ближе чем на десяток шагов.
Глава двадцать вторая
ПЕРЕМЕНА ВЛАСТИ
Адобекк слушал племянников и старел прямо у них на глазах. Говорил Эмери; Ренье, синюшный от потери крови и безмолвный, полулежал в кресле.
Эмери произносил слово за словом – «королева», «отравленная стрела», «убийцы схвачены», «гробовщица из Коммарши», «Талиессин», «наши знакомые по Академии», – а по лицу Адобекка бежали морщины, одна за другой, как будто стекло лопалось, расходясь трещинами от того места, куда попали камнем. Казалось, он не слушает; процесс безостановочного старения происходит сам собою, независимо от произносимых слов.
И когда Эмери закончил говорить, Адобекк выглядел таким дряхлым, словно годы, некогда так ловко обманутые им, настигли его и наконец-то взяли верх, торжествуя над сокрушенной бодростью духа.
В какой-то миг Эмери испугался: не происходит ли сейчас то же самое с Ренье, который тоже был возлюбленным королевы. Он быстро повернулся к брату, но тот, по счастью, оставался прежним, если не считать жуткой бледности.
Трясущимся голосом Адобекк сказал:
– Я хочу лечь в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Спустя миг Талиессин понял: лицо герцога исказило не горе – это был ужас.
Мгновение назад Вейенто думал об эльфийском волшебстве. Он повернулся – и увидел мертвую Эльсион Лакар. И понял, что не готов это увидеть. И никогда не будет готов к такому. Эльсион Лакар, существа Древней Крови, содержали в себе преизобилие жизни, и это преизобилие выплескивалось во внешний мир проявлениями, которые люди считали волшебством.
Смерть не была для Эльсион Лакар чем-то естественным, как была она привычным и обычным делом для людей. Смерть всегда приходила к ним в самых безобразных своих обличьях; она подкрадывалась к ним, как предатель, она ждала их в тумане, как чудовище из лабиринта, убитое королем Гионом.
Талиессин молча вертел в пальцах стрелу, убившую его мать. Вейенто водил глазами, пытаясь охватить всю картину в целом, – Талиессин, королева, наполовину сорванный балдахин, мерно болтающаяся золотая кисть, которая вот-вот стукнет Талиессина в середину лба… Но в фокусе неизменно оставалась эта стрелка.
Вейенто знал, у кого могла быть такая стрела. Подобным оружием обычно пользуются кочевники. Не всегда. Только в особых случаях. И герцог Вейенто уже догадывался, что случилось и почему. Более того, он уже принял решение.
И в тот миг, когда Вейенто принял решение, он ощутил внутри себя некий толчок. Как будто с момента смерти королевы время остановилось и только теперь соизволило двинуться дальше.
Вейенто обтер лицо ладонью и почувствовал, что ему невыносимо жарко.
По рядам придворных пробежала суета: вполголоса передавали ужасное известие. Вдруг громко зарыдала женщина, другая начала ее утешать; та вырвалась, бросилась бежать, зачем-то срывая с себя на бегу украшения и бросая их в пыль.
Толпа подалась вперед, солдаты с трудом сдерживали натиск простонародья, которое доселе мирно и весело глазело на скачки.
В единое мгновение все переменилось. Солнечный жар сгустился, стало тяжело дышать. Люди, задыхаясь, кричали, чтобы их пропустили к городу. Еще минута – и строй сломался. Крестьяне с их телегами, купцы, лошади, мулы, путешественники в экипажах – все это хлынуло на дорогу и смешалось с придворными.
Но сквозь общую сумятицу и шум Талиессин вдруг различил пронзительный вопль Генувейфы:
– Вот она!
Толпа на миг раздалась, и принц увидел, как девушка – сумасшедшая гробовщица из Коммарши, с которой так ласково обошлась королева, – запрыгнула на плечи к рослой особе, девице-капитану из армии Ларренса. Талиессину не положено было знать эту девицу, но Гай был с ней знаком. Они встречались накануне битвы с кочевниками и даже разговаривали. Он вспомнил ее имя – Аббана. Тогда она убила пленницу – «освободила от страданий». Она из тех, кто присваивает себе право решать чужие судьбы. Аббана – так ее зовут.
Картина была настолько странной даже для происходящего сейчас на дороге, что обращала на себя всеобщее внимание. Генувейфа, черная косматая тень, размахивала левой рукой, а правой вцепилась в светлые волосы Аббаны. Ее противница, крепкая, мужеподобная особа, отчаянно ругаясь, пыталась скинуть с себя этого демона, но тщетно.
Гальен, подбежав, бросился на помощь подруге и схватил Генувейфу за ногу. Та принялась брыкаться. И все это время гробовщица завывала на все лады, призывала помощь и изрыгала проклятия.
Талиессин встретился взглядом с Вейенто.
– Побудьте с ней, – сказал он, передавая ему тело матери.
Он вскочил и побежал туда, где разгоралась потасовка. Поравнявшись с дамами – победительницей скачек и прекрасной герцогиней, – Талиессин на ходу бросил Уиде:
– Идем со мной.
И, оставив Ибор в одиночестве – держать лошадь, остаток пути они продолжили вместе. Им пришлось расталкивать людей – зевак, любителей помахать кулаками, любопытствующих, сочувствующих. Все сословия смешались, никто не обращал на это внимания. Творилось нечто невероятное. Талиессин ловил счастливые взгляды: эти люди считали, что им ужасно повезло, коль скоро они очутились в гуще столь захватывающего события.
Уида ни о чем не спрашивала. Проталкивалась сквозь толпу, стараясь держаться рядом с Талиессином. Пару раз она пускала в ход кулаки. Один недовольный купчишка схватил ее за плечо и попытался оттолкнуть в сторону. Талиессин, обернувшись, резким тычком в лоб, между глаз, отбросил его; затем взял эльфийку за руку и потащил за собой.
Они успели вовремя: Гальен уже сбросил Генувейфу на землю и придавил ее к дороге, встав обоими коленями ей на плечи. Генувейфа продолжала вырываться, но даже ее неиссякаемые силы были на исходе. Вся в пыли, с расквашенным носом, она хрипло дышала, водя головой из стороны в сторону. Аббана, освобожденная от «наездницы», стояла рядом с маленькой трубкой в одной руке и отравленной стрелкой – в другой. Ее поза не оставляла сомнений: она намеревалась покончить с назойливой особой раз и навсегда.
– Хватай ее за левую руку, – сказал Талиессин Уиде.
Они напали на Аббану со спины одновременно. Тот, кто называл себя Гаем, впился убийце в запястье и заставил выронить стрелку в пыль. Уида вывернула ей левую руку и приставила к горлу крохотный кинжал, который прятала в ленте для волос.
– Не шевелись, – прошептала эльфийка.
Аббана обезумевшим взором смотрела на лежавшие в пыли стрелу и трубочку. Она переступила ногами, чуть отошла, и тотчас кинжальчик Уиды царапнул кожу у нее под ухом.
– Не шевелись, – повторила Уида.
– Гальен! – отчаянно закричала Аббана. Она опустила голову, затрясла волосами. – Гальен!
Гальен растерянно озирался по сторонам. Генувейфа перестала вырываться. Просто лежала, глядя в небо, и переводила дух. Кровь вытекала из ее носа, из разбитой губы, из пореза на скуле.
Очень медленно Гальен снял с поверженной девушки колени, встал, свесил руки.
Талиессин быстро глянул на него.
– Пойдешь с нами.
– Я не виновен, – сказал он.
– Она назвала тебя по имени, – возразил Талиессин. – Ты пойдешь с нами.
Гальен бросил торопливый взгляд через плечо. Талиессин перехватил этот взгляд, хмыкнул:
– Я знаю твое имя, мне знакомо твое лицо. Я найду тебя в моем королевстве, Гальен, куда бы ты ни скрылся.
Он дал Гальену несколько секунд свыкнуться с этой мыслью. Затем кивком указал на орудия убийства:
– Подбери их и иди за нами.
Гальен повиновался.
– Дурак! – пронзительно закричала Аббана сквозь завесу опущенных волос. – Дурак! Слабак! Беги! Убей его и беги!
Гальен как будто не слышал.
– Брось меня! – надрывалась она. – Беги!
Талиессин ударил женщину кулаком в затылок, и она обмякла.
Встретившись глазами с Уидой, Талиессин кивнул ей:
– Свяжи ее.
Уида выдернула из волос ленту, стянула пленнице локти. Аббана простонала сквозь зубы, когда Талиессин грубо поставил ее на ноги. Уида наклонилась над Генувейфой. Та оторвала светлые взоры от неба, устремила их на эльфийку. Улыбка расцвела на разбитом лице девушки.
– Уже? – сказала она. – Долго же вы меня спасали!
Уида молча протянула ей руку. Генувейфа схватилась за ее ладонь сухими горячими пальцами, поднялась, охнула.
– Какие они злые! – посетовала она.
Уида быстро погладила ее по плечам.
– Они тебя не поранили?
– Нет, бывало хуже… Ты ведь эльфийская принцесса? Я сразу догадалась! Меня однажды хотели из-за этого сжечь…
– Из-за чего?
Уида рассматривала гробовщицу из Коммарши, и было совершенно очевидно: эльфийке она нравится все больше и больше.
– Они подумали, что я – Эльсион Лакар. Не чистокровная, конечно, так – помесь, но все равно… – охотно объяснила Генувейфа. – Тогда меня тоже спасли. И тоже немного задержались, но обошлось. У меня есть друзья при дворе, знаешь? Эмери и Ренье. Особенно – Ренье. Он мой друг.
– Ты хорошая, у тебя должно быть много друзей, – произнесла Уида.
– И ты? – жадно спросила Генувейфа, хватая ее за локти и всматриваясь в ее лицо. – Ты тоже? Ты счастливая?
– Я счастливая, и я буду твоей подругой, если хочешь… Ты должна сейчас пойти с нами. Что ты видела? Почему ты набросилась на эту женщину?
– Я видела, как она стреляла из этой трубки, – охотно объяснила Генувейфа. – Она ужасно злая. Поэтому я и следила за ней. Здесь все были веселые, а эта злилась. И никто не замечал, никто! Все смотрели на тебя, на белую лошадь, на герцогиню… Никто не видел, как она вытащила свою трубку.
– Да, – сказала Уида.
Рука об руку они пошли обратно сквозь толпу к королевскому балдахину, вслед за Талиессином и пленниками.
Праздник был скомкан. Вейенто уже отдал распоряжение, и один из купцов, что направлялись в столицу, предоставил для тела королевы свою повозку. Купец стоял тут же, неприметный человечек со вспотевшей лысиной. Он был страшно взволнован и растроган, его переполняли тысячи чувств, и почти все были для него внове.
Королева, мертвая, вытянувшаяся в струну, покоилась на шелковом покрывале – явно лучшем из всего, что вез на продажу купец. Медные волосы, по-прежнему убранные в косу, лежали на плече, странно живые рядом с неподвижной щекой. Губы, всегда ласковые и сладкие, затвердели. Ресницы спокойно опустились на щеки и застыли в этом положении. Она была бледна, и только левая сторона шеи и кусочек левой щеки потемнели, а крохотная ранка за ухом была совершенно черной.
Вейенто обнимал за плечи жену. Та выглядела растерянной и явно не знала, как себя вести. Сама по себе смерть не пугала дочь Ларренса; однако перемены, которые несла с собой гибель правящей королевы, вызывали у Ибор слишком много противоречивых чувств, и молодая женщина не вполне понимала, как с ними справиться.
Талиессин протолкался к телу матери вместе с пленницей. Схватил Аббану за волосы, принудил ее нагнуться над королевой.
– Смотри! – сказал он. – Ты довольна?
Аббана вырвалась, выпрямилась и поймала взгляд Вейенто.
– Да, – сквозь зубы процедила она. – Я довольна.
В ее глазах мелькали ликующие искорки безумия, и Вейенто понял: она совершила убийство в угоду ему и теперь абсолютно уверена в том, что герцог ее вызволит. Разве он посмеет бросить в беде преданных людей? Тех, кто рискнул догадаться о его тайных желаниях? Женщину и мужчину, которые взяли на себя всю грязную работу и расчистили ему дорогу к трону?
Вейенто отвернулся, но яростный и счастливый взгляд Аббаны продолжал жечь его.
Талиессин следил за обоими и усмехался. Лицо принца побледнело, шрамы набухли кровью.
Гальен стоял рядом с трубкой и стрелами в дрожащих руках. При виде мертвой королевы ему стало дурно.
Талиессин быстро обернулся к нему.
– Положи эти штуки сюда, – приказал он, указывая на телегу, и смертоносные стрелы легли в ногах умершей.
А затем Талиессин – или, точнее, Гай – взял у купца моток веревки, набросил петли на шею обоим пленникам и привязал их к телеге.
– Трогай! – велел он купцу. – Вези в город.
Отряд из десятка стражников окружил телегу с телом владычицы. Толпа растерянных, заплаканных придворных потекла следом.
Королева лежала с открытым лицом, так что все, кто находился сейчас на дороге, могли ее видеть. Разговоры, шум, потасовки – все смолкло, едва только телега двинулась к столице. Уида на своей белой лошади, держа в седле впереди себя Генувейфу, догнала процессию и присоединилась к ней.
Купец, хозяин повозки, сидел на козлах и правил; Талиессин шел рядом, положив руку на бортик. Тишина катилась волной, охватывая толпу; те, кто только что орал и дрался, теперь боялись дохнуть громче, чем следовало.
А за повозкой, с веревкой на шее, тащились убийцы. Солдаты окружали их с трех сторон, не позволяя никому приближаться к пленникам ближе чем на десяток шагов.
Глава двадцать вторая
ПЕРЕМЕНА ВЛАСТИ
Адобекк слушал племянников и старел прямо у них на глазах. Говорил Эмери; Ренье, синюшный от потери крови и безмолвный, полулежал в кресле.
Эмери произносил слово за словом – «королева», «отравленная стрела», «убийцы схвачены», «гробовщица из Коммарши», «Талиессин», «наши знакомые по Академии», – а по лицу Адобекка бежали морщины, одна за другой, как будто стекло лопалось, расходясь трещинами от того места, куда попали камнем. Казалось, он не слушает; процесс безостановочного старения происходит сам собою, независимо от произносимых слов.
И когда Эмери закончил говорить, Адобекк выглядел таким дряхлым, словно годы, некогда так ловко обманутые им, настигли его и наконец-то взяли верх, торжествуя над сокрушенной бодростью духа.
В какой-то миг Эмери испугался: не происходит ли сейчас то же самое с Ренье, который тоже был возлюбленным королевы. Он быстро повернулся к брату, но тот, по счастью, оставался прежним, если не считать жуткой бледности.
Трясущимся голосом Адобекк сказал:
– Я хочу лечь в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63