Держа за руки Адобекка и Ренье, она смотрела попеременно то на одного, то на другого. Великолепный Адобекк в строгом, почти траурном наряде держался прямо – не гнулся под тяжестью толстенной золотой цепи, что лежала у него на груди, и разукрашенного огромными кабошонами головного убора. Ренье, напротив, выглядел трогательно: помада стекала с его волос, пятная плечи, краска размазалась по лицу, вычурный костюм был перепачкан винными пятнами.
Но она глядела на него с такой же нежностью и признательностью, что и на Адобекка, а затем, поднеся их руки к своим губам, поцеловала – сразу обоих.
Ренье вспыхнул до корней волос, и Адобекк, к удивлению племянника, тоже залился густой краской.
Королева улыбнулась.
– Простите, я не хотела вас смущать, – сказала она, не выпуская, однако, их рук. – Но то, что вы сделали для меня сегодня, стоит гораздо большего, чем мой поцелуй. Ренье, Ренье, ты позволил выставить себя на посмешище – есть ли большая жертва, на которую способен мужчина! И вы, господин Адобекк, – ведь это вы все придумали…
– Насколько я помню, я все еще конюший вашего величества, – буркнул Адобекк, – и поставлять жеребцов – моя обязанность.
Она слегка ударила его по губам.
– Вы ужасны. Таким я вас и люблю. – Она вздохнула глубоко, всей грудью, как дышит человек, вынырнувший из опасной глубины. – Я счастлива благодаря вам… А теперь – ступайте, оба. Я буду спать.
Она проводила глазами дядю и племянника, услышала, как захлопнулась за ними дверь. Подбежала босиком, чтобы задвинуть засов, и успела услышать ворчание Адобекка:
– От тебя разит, как от девки…
И тихий голос Ренье:
– Дядя, когда же вы перестанете!..
– Никогда, – сказал Адобекк, стремительно проходя вместе с племянником длинные анфилады, где в полутьме копошилась угасающая придворная жизнь. – Никогда не перестану. Невозможно перестать любить ее. Мы оба угодили в одну и ту же ловушку. Можно стать старым, можно утратить всякий интерес к женщинам, можно вообще превратиться в развалину, разбитую параличом. Все, что угодно, может случиться с тобой. Но эта любовь останется с тобой навсегда. Вероятно, теперь ты наконец перестанешь считать меня взбалмошным дураком и на собственной шкуре поймешь, каково мне приходится.
Глава двадцатая
ПРЕКРАСНАЯ ГРОБОВЩИЦА
Эту девушку Ренье заметил сразу и указал на нее брату:
– Узнаешь?
Они ходили из лавки в лавку в ремесленном квартале за пятой стеной: Уида отправила их поискать бубенцы и другие украшения для лошадиной упряжи, а если не найдут – заказать подходящие у ремесленников.
Ночь, которую Уида провела с Талиессином, казалось, оставила у эльфийки грустные воспоминания. Она вернулась в дом Адобекка рано утром – солнце еще не встало; сбросила роскошное одеяние прямо в прихожей и устроилась спать в своей кровати на кухне. Она проспала почти весь день, а когда проснулась – выглядела точно такой же, как обычно. Ни безумно счастливой, ни особенно огорченной она не была.
– Я оказалась всего-навсего наиболее подходящим существом для Талиессина в ту ночь, – обмолвилась она в разговоре с Эмери, который был ей ближе, чем Ренье. Но строить на этом какие-то планы было бы серьезной ошибкой. Поэтому… – Она отвела глаза и немного помолчала, прежде чем закончить фразу: – Поэтому никогда больше не заговаривай со мной об этом!
О ночном приключении Уиды Эмери действительно с эльфийкой не заговаривал. Он обсуждал эту тему с братом.
Ренье без обиняков сказал ему, что считает эльфийскую любовь чем-то вроде стихийного бедствия или катастрофы.
– От нее нет укрытия, – мрачно говорил он, озираясь по сторонам как бы в безнадежных поисках подобного укрытия. – Она повсюду. Куда бы ты ни пошел, она везде тебя отыщет и потребует своего. Уида попалась в ту же западню, которую расставила мне королева.
– У ее величества нет больше забот, как только расставлять западни молодым людям, – сказал Эмери, морщась.
– Ты понимаешь, что я имею в виду. – Ренье не поддержал его тона. – Я понадобился королеве для ее маленькой придворной интриги. Она хотела посмотреть, как у Вейенто отвиснет челюсть. Она на это посмотрела… И теперь моя жизнь окончена.
– Мне противно тебя слушать, – сказал Эмери.
Ренье пожал плечами и замолчал. Так что тема эльфийской любви оказалась для Эмери запретной и в разговорах с Ренье.
С Уидой оба брата, не сговариваясь, обращались как с тяжело, почти смертельно больной. Они наперебой спешили выполнить любую ее просьбу; более того, оба искренне радовались, когда у нее вообще возникало какое-либо желание. Сегодня она захотела переделать старую уздечку, и оба отправились искать бубенцы.
– Наверное, хочет поучаствовать в скачках, – высказал предположение Эмери, когда они добрались до первой из лавочек, где торговали изделиями мужей супруги златокузнецов.
И вот тут-то Ренье и схватил брата за руку:
– Ты узнаешь вон ту девушку?
Не увидеть молодую особу, на которую указывал Ренье, было бы мудрено: она была высоченной и исключительно костлявой. Ее одежду составляли длинный узкий балахон черного цвета, перевязанный на груди крест-накрест истрепанной шалью, и маленькая, похожая на блин мужская шляпа с оборванными полями.
Но самым примечательным в ее наружности были волосы, длинные и распущенные. По всей очевидности, их никогда не касался гребень: они свалялись и напоминали хвост какого-нибудь животного.
– Генувейфа со Старого Рынка! – выговорил Эмери удивленно. – Что она делает в столице?
Дочка гробовщика из Коммарши была приятельницей Ренье, когда оба брата учились в Академии и были еще весьма далеки от дворцовых интриг хитроумного Адобекка. Генувейфа никогда не отличалась ясностью рассудка, что не мешало ей оставаться приветливой и доброй, а подчас – и проницательной. Если слепые обладают более острым слухом, нежели зрячие, то полоумная гробовщица, несомненно, имела чрезвычайно чуткую душу, которая безошибочно улавливала малейшие оттенки фальши.
После смерти отца Генувейфа унаследовала его ремесло: она хоронила в Коммарши умерших бедняков, а также тех, от кого отказывались более престижные гробовые конторы, например преступников, скончавшихся в тюрьме.
Менее всего братья ожидали встретить ее в столице. И все же ошибки быть не могло: тощая верзила, закутанная в шаль, несомненно, была им знакома.
Ренье догнал ее, оставив брата ждать возле лавки.
Она обернулась, заслышав быстрые шаги у себя за спиной. Улыбка мгновенно расцвела на ее тощем, испачканном лице.
– Ренье, – проговорила она. – Я сразу тебя вспомнила. Ты еще называл себя Эмери, а это было неправильное имя…
– Точно. – Он взял ее за руку, притянул к себе и снова оттолкнул, рассматривая. – Эмери тоже здесь. Хочешь его увидеть?
Она неопределенно тряхнула головой. Шляпа-блин свалилась с ее волос, но Генувейфа даже не заметила этого.
– Здесь? – переспросила она. – Он тоже здесь? А что он тут делает?
– Живет, как и я.
– А вот я не живу, – грустно сказала девушка.
– Чем же ты занимаешься?
– Ну, я убегаю… – Ее глаза ярко блеснули. – Я бегу, а за мной все рушится. Стены, мосты… Вообще – все. Иногда змеи.
– А, – молвил Ренье.
Генувейфа сразу поняла, что он ей не поверил, но заговорила о другом:
– Я хочу увидеть королеву.
Ренье сразу сжался: всякое упоминание о королеве в эти дни было для него болезненно. Но девушка как будто не заметила настроения своего собеседника – а может быть, сочла это чем-то несущественным.
– Потому что всякая женщина в королевстве может увидеть королеву, – продолжала она важно, – а я – гробовщица, и мне хочется Знак Королевской Руки. Если у меня будет такой Знак, я сразу разбогатею, у меня появятся деньги и любовники, и я куплю себе толстое белое платье. – Она очертила руками пышные юбки. – Тебе бы понравилось?
– Да, – сказал Ренье.
– Здравствуй, Генувейфа, – проговорил, подходя к ним, Эмери.
Она сразу схватила его обеими руками, подтащила к себе, зашептала:
– Вон там, опять… Видите? Я точно знаю: эта тень – не моя.
Эмери быстро глянул в ту сторону, куда косила девушка, но ничего не заметил. Генувейфа вовсе не выглядела испуганной. Скорее – утомленной.
Эмери ласково спросил ее:
– Ты так и шла пешком от самого Коммарши?
Она усердно закивала.
– Когда человек убегает от чужой тени, он бежит пешком. Зачем губить лошадь?
– Я не увидел там тени, – признался Эмери.
– Она быстрая, – задумчивым тоном произнесла Генувейфа. – Странно, потому что у нее короткие ножки. Должно быть, это полуденная тень, та, что почти под самыми ногами… Но она чужая, точно вам говорю.
Ренье взял Генувейфу за одну руку, Эмери – за другую, и так, втроем, они отправились дальше в путешествие по кварталу.
– А вы тут что делаете? – полюбопытствовала она, оглядываясь в лавке златокузнеца.
Не отвечая девушке, Эмери обратился к хозяйке:
– Покажите украшения для конской упряжи.
И пока Эмери рассматривал золотые накладки, изображающие скачущих лошадей и удирающих фантастических животных, Ренье вполголоса переговаривался с Генувейфой.
– После того случая, когда в тебе заподозрили эльфийку, – они оставили тебя в покое?
– Да, – кивнула девушка рассеянно.
Было очевидно, что эта тема заботит ее меньше всего и что отвечает она своему собеседнику исключительно из уважения к нему.
– Стало быть, ты унаследовала ремесло отца, – продолжал Ренье.
– Он все-таки умер, – горестно сказала она. Эти воспоминания всколыхнулись в ней, как вода, заставили встрепенуться, забыть о сегодняшних бедах. – А ты говорил, будто он просто спит!
– Это ты так говорила, – возразил Ренье.
Она подумала немного и махнула рукой.
– Нет никакой разницы, кто из живых солгал, если человек все-таки умер… А вот похоронили его плохо. Я бы лучше сделала.
– Не сомневаюсь, – сказал Ренье.
– Я с тех пор столько всего поняла, – оживилась Генувейфа. – Я даже стала умнее, хотя мой отец говорил, что я и без того умная.
– Ты умная, Генувейфа, – сказал Ренье.
– Все дело в камнях, – ответила девушка и, погрузившись в тяжкое раздумье, опять замолчала.
Ренье решил пока не допытываться, что это означает. Он давно уже убедился в том, что бессвязные речи Генувейфы обладают смыслом. Она никогда не говорила просто так, без толку.
Эмери выбрал десяток золотых пластин и заплатил за них. Генувейфа вдруг заинтересовалась покупкой, подошла, стала гладить пальцем вымышленных зверей и наконец сказала:
– Их надо накормить.
– Монстров не кормят, Генувейфа, – засмеялся Эмери.
Засмеялась, немного угодливо, и хозяйка лавки.
Генувейфа удивленно посмотрела на нее.
– Вам весело, госпожа? – спросила девушка.
Хозяйка поперхнулась, повернулась к Эмери.
– О чем спрашивает эта девушка?
– О том, искренне ли вы смеетесь.
Генувейфа смотрела, широко раскрыв глаза, и хозяйка смутилась.
– Наверное, не слишком, – сказала она. – Но это ничего не меняет. Я скажу мужу, чтобы изготовил золотой корм для этих зверей. В самом деле, пусть они поедят.
– Они же убегают от погони, – сказала Генувейфа чуть презрительно. – Когда им есть? На бегу едят только люди, а животным для еды нужен покой.
Хозяйка окончательно растерялась, а Эмери подмигнул ей и выпроводил Генувейфу вместе с Ренье на улицу.
– Какая-то у вас странная сестра, – сказала хозяйка неодобрительно.
– Была бы сестра! – сказал Эмери. – Ну, прощайте добрая хозяйка. Лавка у вас недурная, буду рекомендовать вас друзьям.
– Много ли у вас еще друзей, с такими-то знакомствами, – проворчала женщина, явно не доверяя добрым словам Эмери.
Молодой человек рассмеялся и вышел на улицу. Генувейфа стояла, прижавшись к стене, а на тротуаре перед ней лежала разбитая черепица.
– Что это вы тут делаете? – подозрительно осведомился Эмери, сразу перестав смеяться.
Ренье подошел к нему вплотную и сквозь зубы произнес:
– Не поверишь… Сама собой упала с крыши. Еще бы немного – и Генувейфе прямо по голове.
– Я говорила? – с торжеством воскликнула гробовщица. – Я ведь говорила вам, а вы, конечно, решили, будто я полоумная. Нет, я с тех пор стала умная… Без ума в моем ремесле нельзя, потому что покойники – самые глупые клиенты, каких только можно вообразить, всегда и всем довольны. Кто должен за них думать? Да я и должна, иначе грош мне цена, и никакая я не гробовщица, а шарлатанка!
– Это ты точно рассудила, – поддакнул Эмери.
Она устремила на него пронзительный взор.
– Ты так же врешь, как и та женщина в лавке! Я ведь вижу. А я все-таки умная.
– Эмери, она говорит, что какая-то тень идет за ней следом от самого Коммарши.
– Давай сразу выводы, – сказал Эмери. – У меня нет сил следовать за причудливыми изгибами твоей философской мысли, брат.
Он и вправду выглядел очень уставшим. «Должно быть, непросто быть поверенным сразу двух безнадежно влюбленных, – подумал Ренье с неожиданным приливом сочувствия к брату. – Я-то еще ничего, справляюсь, а Уида та, небось, давит на него всей мощью своей бессмертной эльфийской натуры…»
Вслух же Ренье произнес кратко:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63