Как продвигается твоя работа?
— Я добьюсь своего, — ответила она, отводя глаза. Он скорчился на мозаичном полу и поглядел на нее снизу вверх.
— Я все думаю, правильно ли мы подошли к решению задачи, — сказал он.
— Но выбора ведь нет. Если я сумею установить, что именно вызывает регрессирование генетической структуры, это, возможно, подскажет способ остановить его.
— Именно об этом я и говорю, Шрина. Ты сосредоточиваешься на одном условии задачи и не видишь картины в целом. Я проглядел истории тех, кто подвергся Перемене до меня. Только мужчины и только моложе двадцати пяти лет.
— Я знаю. Но чем это может помочь?
— Потерпи. Почти все они собирались вступить в брак. Этого ты ведь не знала?
— Нет, — согласилась она. — Но чем это важно? Он улыбнулся, но она не заметила улыбки на его раздутом львином лице.
— По нашему обычаю жених удаляется со своей избранницей в южные горы, чтобы поклясться ей в любви под Мечом Единого. Так делают все.
— Но ведь туда отправляются и женщины, а с ними не происходит ничего.
— Да, — сказал он. — Над этим-то я и раздумывал. Я не понимаю твоей науки, Шрина, но я знаю, как решать задачи. Сначала установить суть отклонения и потом спросить не о том, в чем заключается проблема, а о том, чего она не затрагивает. Если все Меняющиеся совершают паломничество к Мечу, но на женщин оно не влияет, так что мужчины делают другого? Что делал Шэр-ран, пока вы были там?
— Ничего сверх того, что делала и я, — ответила она. — Мы ели, пили, мы спали, мы занимались любовью. Мы вернулись домой.
— Но разве он не поднялся на Пик Хаоса и не нырнул оттуда в воду с двухсотфутовой высоты?
— Да. Насколько я понимаю, обычай требует, чтобы мужчина омылся в Золотом озере. Перед произнесением клятвы. Но ведь это делают все мужчины, а перемена начинается не у всех.
— Верно, — согласился он. — Однако некоторые мужчины просто совершают омовение в наиболее доступной бухте озера. Другие ныряют с невысоких обрывов. Но только самые отчаянные взбираются на Пик Хаоса, чтобы нырнуть оттуда.
— Я все еще не понимаю. Куда ты клонишь?
— Пятеро из последних шести, подвергнувшихся Перемене, взобрались на Пик. Одиннадцать других, просто искупавшихся в бухте, ей не подверглись. Вот оно — отклонение. Самый большой процент подвергающихся Перемене составляют те, кто взбирался на Пик.
— А как же ты? Ты не влюблен. Ты ни с кем не отправлялся к Мечу.
— Нет, Шрина. Я отправился один. Я поднялся на Пик и нырнул; Ошир взмыл в воздух и принес клятву.
— Кому?
— Любви. Я собирался попросить… одну женщину пойти туда со мной, но не знал, достанет ли у меня мужества нырнуть. И пошел один. А две недели спустя началась Перемена.
Шрина опустилась на стул, не спуская взгляда с человеко-зверя.
— Какой дурой я была! — прошептала она. — Ты можешь еще раз пойти к Мечу со мной?
— Я могу не дотянуть до конца пути человеком, — сказал он. — Громобой, с которым ты пришла к нам, еще у тебя?
— Да, — ответила она и, открыв ящик стола, достала адский пистолет.
— Лучше возьми его с собой, Шрина.
— Я никогда не смогу убить тебя, Ошир. Никогда!
— А я верю, что никогда не причиню тебе вреда. Но ни ты, ни я наверное этого не знаем, ведь правда?
Шэнноу натянул сапоги и надел пояс с кобурами. Он все еще чувствовал себя слабее, чем ему хотелось бы, но силы к нему почти вернулись. Бет Мак-Адам поглощала все его мысли с того часа, когда она разделила с ним постель. Шэнноу сел у окна и оживил в памяти радость того дня. Он не винил ее за то, что с тех пор она его избегала. Что он мог предложить? Какая женщина захотела бы связать свою судьбу с человеком его славы? Пока он выздоравливал, у него было много времени для раздумий. Его жизнь потрачена зря? Что он сделал такого, что осталось бы жить после него? Да, он убивал убийц и, следовательно мог бы указать, что тем самым спасены жизни их будущих невинных жертв. Но у него не было ни сына, ни дочери, чтобы продолжить его род, и нигде в этом полудиком мире его не принимали надолго.
Иерусалимец. Убийца. Сокрушитель. «Где же любовь, Шэнноу?» — спросил он себя. Медленно спустившись по лестнице, он кивнул в ответ на приветственный жест Мейсона и вышел на солнечный свет. С ясного неба лились яркие лучи, и легкий ветер поднимал пыль с сухой дороги.
Шэнноу перешел через улицу и вошел в мастерскую оружейника. Грувса за прилавком не оказалось, он прошел в заднее помещение и увидел, что оружейник склонился над рабочим столом.
Грувс поднял голову и улыбнулся;
— Ну, задали вы мне задачку, менхир Иерусалимец. Эти патроны ведь не кругового воспламенения!
— Да. Центрального воспламенения.
— Тяжелый заряд! Таким надо стрелять точно в цель, не то случайная пуля пробьет стену дома и убьет старичка, дремлющего в кресле.
— Обычно я попадаю в цель, — сказал Шэнноу. — А мой заказ готов?
— А небо синего цвета? Конечно готов. Еще я сделал пятьсот штук для менхира Скейса по тем же образцам. — Прибыли адские пистолеты, но без патронов.
Шэнноу уплатил, оружейнику и вышел из мастерской. Острый камешек под подошвой напомнил ему, как истерлись его сапоги. В городской лавке напротив он купил новую пару сапог из мягкой кожи, две белые шерстяные рубахи и запас черного пороха.
Пока продавец складывал его покупки, внезапно пол заходил ходуном, и снаружи донеслись крики, Шэнноу ухватился за прилавок, чтобы устоять на ногах, а всюду вокруг него с полок сыпались товары — сковороды, кастрюли, ножи, мешки с мукой.
Столь же внезапно все прекратилось. Шэнноу снова вышел на солнечный свет.
— Нет, вы посмотрите! — завопил прохожий, указывая на небо. Солнце сияло прямо над головой, но ниже к югу на несколько секунд засияло второе солнце и тут же исчезло.
— Ты когда-нибудь видел такое, Шэнноу? — спросил, подходя, Клем Стейнер.
— Никогда.
— А что это было, как по-твоему?
— Может быть, мираж, — пожал плечами Шэнноу. — Я слыхал о таком.
— Просто мурашки по коже забегали! И что-то я не слышал о миражах, которые отбрасывают тени!
Лавочник вышел с покупками Шэнноу. Иерусалимец поблагодарил его, сунул пакет под мышку к пакету, который получил у Грувса.
— Думаешь нас покинуть? — спросил Стейнер.
— Да. Завтра.
— Так, может, нам пора завершить наше дельце? — сказал молодой пистолетчик.
— Стейнер, ты глупый мальчишка. И все-таки ты мне нравишься, и у меня нет желания схоронить тебя. Понимаешь, что я говорю? Держись от меня подальше, малый. Добывай себе славу другим способом.
Прежде чем Стейнер успел что-нибудь сказать, Шэнноу перешел улицу и поднялся по ступенькам «Отдыха путника». В дверях стояла молодая женщина, устремив взгляд на противоположный тротуар. Обходя ее, Шэнноу оглянулся и увидел, что она уставилась на чернобородого мужчину, сидящего на приступке «Веселого паломника». Тот поднял голову, увидел ее, побелел, вскочил и побежал в сторону шатрового поселка. Шэнноу с недоумением посмотрел на женщину внимательнее. Высокая, в удивительно красивой мерцающей золотисто-золотой юбке. Зеленая блуза небрежно заправлена за широкий кожаный пояс, сапоги для верховой езды из мягчайшей кожи лани. Светлые, отливающие золотом волосы, глаза цвета морской зелени.
Она обернулась, перехватила его взгляд, и он чуть не попятился, таким ледяным взглядом она ему ответила. Но он только улыбнулся и поклонился ей. Она вошла в дверь и подошла к Мейсону.
— Скейс здесь? — спросила она тихо, хрипловато, почти шепотом.
Мейсон прокашлялся.
— Еще нет, фрей Шаразад. Не обождете ли его в зале?
— Нет. Скажи ему, что мы встретимся в обычном месте. Сегодня вечером.
Она повернулась на каблуках и вышла из гостиницы.
— Красивая женщина, — заметил Шэнноу.
— У меня от нее волосы дыбом встают, — сказал Мейсон с ухмылкой. — Понять не могу, откуда она. Приехала вчера на жеребце восемнадцати ладоней в холке, не меньше. А одежда… юбка же просто чудо! Как они добиваются такого мерцания?
— Понятия не имею, — сказал Шэнноу. — Я уеду завтра. Сколько я вам должен?
— Я же сказал вам, Шэнноу, никакой платы. И так будет, если вы когда-нибудь вернетесь.
— Не думаю, что я вернусь. Но все равно спасибо.
— А вы слышали про целителя?
— Нет.
— Вроде бы караван поразила чума, а этот человек пришел из Пустоши с Камнем Даниила. И исцелил всех. Жаль, что я этого не видел. Про Камни Даниила я уже слышал, а вот видеть не видел. А вам доводилось?
— Да, я их видел, — ответил Шэнноу. — А как он выглядит, этот целитель?
— Высокий, широк в плечах и с бородой, черней которой и быть не может. Не руки — ручищи. Как у кулачного бойца.
Шэнноу вернулся в свою комнату и снова сел в кресло у окна. Золотоволосая женщина смотрела с неприкрытой ненавистью именно на такого человека. Он покачал головой.
"Тебе-то какое дело, Шэнноу?»
Завтра Долина Паломника останется далеко позади.
20
Шаразад сидела одна на плоском камне, залитом светом луны. День принес нечаянную радость: Нои-Хазизатра здесь, в проклятом краю варваров. Его бегство из Эда служило постоянным источником ярости, и царь остался крайне недоволен. Семь ее Кинжалов были посажены на кол после того, как с них содрали кожу, а она заметно утратила благоволение царя. Но теперь — да славится Велиал! — корабельный мастер вновь почти у нее в руках. Ее мысли обратились к мужчине, который уставился на нее в дверях лачуги, которая тут считается гостиницей. Что-то в нем ее встревожило. Назвать его красивым было нельзя, но и некрасивым тоже. И глаза! Давным-давно у нее был любовник с такими же глазами. Гладиатор, непревзойденно владевший искусством убивать людей. Не в этом ли дело? И варвар опасен?
Из-за деревьев донесся скрип колес, и, поднявшись на гребень холма, она поглядела вниз на двух мужчин на козлах фургона. Один был молод и красив, второй — в годах и лысоватый. Она подождала, чтобы они приблизились, а тогда вышла на тропу.
Лысоватый изо всей мочи натянул вожжи, поставил несуразный тормоз и спустился на тропу.
— Добрый вечер, фрей, — сказал он, разминая затекшую спину. — А вы точно хотите, чтобы мы разгрузились здесь?
— Да, — ответила она. — Именно здесь. А где Скейс?
— Он приехать не смог, — сказал молодой. — Я вместо него. Я Стейнер.
"К чему мне твое имя!» — подумала Шаразад, а вслух распорядилась:
— Разгрузите фургон и откройте первый ящик. Стейнер отвязал оседланную лошадь от заднего бортика фургона и отвел ее на несколько шагов назад. Потом вместе с лысоватым начал стаскивать на землю тяжелые ящики. Лысоватый достал нож и отодрал крышку одного. Шаразад подошла ближе, наклонилась, сдернула промасленную обертку и вытащила короткоствольное ружье.
— Покажи мне, как оно действует! — потребовала она. Лысоватый вскрыл пачку патронов и вложил два в патронное окно.
— Они входят вот сюда. До десяти штук. Их удерживает пружина. Беретесь вот тут, — сказал он, ухватывая выемку ложа под стволом, — и нажимаете разок. Теперь патрон занял свое место, курок взведен, и ружье готово к выстрелу. Нажимаете на спусковой крючок, производите выстрел, пустая гильза выбрасывается, и ее место занимает новый патрон.
— Хитроумно, — признала Шаразад. — Но, как ни грустно, это последняя партия. Больше ружей нам не требуется. Мы будем делать собственные.
— Мне-то что грустить! — сказал лысоватый. — Мне-то какая разница?
— А разница есть, — сказала она с улыбкой и взмахнула рукой. Из кустов вокруг них поднялись двенадцать Кинжалов с пистолетами.
— Господи Иисусе, — прошептал лысоватый. — Дьявол! Что это за твари?
Рептилии двинулись вперед. При виде демонических чудовищ Клем окаменел от ужаса позади фургона, потом попятился к своей лошади.
— Убейте их! — приказала Шаразад. Клем бросился ничком, перекатился и вскочил, уже стреляя. Две рептилии свалились на землю. Снова затрещали выстрелы, вокруг распростертого тела Клема взметывались облачка пыли. Его лошадь в ужасе рванулась с места, но Клем, когда она пробегала мимо, стремительно ухватился за луку седла и, полуповиснув, полуволочась по траве, оказался среди деревьев, а вокруг свистели пули.
— Найдите его! — распорядилась Шаразад, и шестеро рептилий неуклюжей рысью скрылись в темноте. Шаразад обернулась к лысоватому, который все эти минуты стоял точно прикованный к месту. Ее рука нырнула в складки золотистой юбки и извлекла маленький камень, темно-красный в черных прожилках.
— Ты знаешь, что это? — спросила она. Он покачал головой. — Это Кровь-Камень. Он способен творить чудеса, но его надо кормить. Ты накормишь мой Кровь-Камень?
— Бог мой! — прошептал он, пятясь от серебряного пистолета, который достала Шаразад, как зачарованный глядя в черное дуло.
— Меня удивляет, почему величайшие умы Атлантиды не изобрели подобной милой игрушки. Такая чистая, такая смертоносная, такая бесповоротная!
— Прошу вас, фрей. У меня жена… дети. Я же никогда не делал вам ничего плохого…
— Ты оскорбляешь меня, варвар, уже тем, что существуешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37