К донышку каждой банки была приклеена этикетка:
SAV MOR
19-06-07
$2.49
Теперь сыщики знали, где были куплены эти краски.
Но только в Айсоле было восемь магазинов скобяных товаров фирмы «Сав-Мор». Да в других районах города еще двенадцать.
* * *
В три часа того же дня Эйлин пошла в центр города к Карине Лефковиц, своему психоаналитику. Она чувствовала себя в чем-то виноватой перед Джорджией Моубри. У двери работала она, Эйлин, а смертельно ранили Джорджию. И вот она умерла. Как-то несправедливо получилось, рассказывала она Карине.
Все знакомые Карины в один голос утверждали, что она очень похожа на кинозвезду Барбару Стрейзанд, сыгравшую роль Ловенстейн в фильме «Принц Тайдский». Карину это возмущало, потому что она не знала ни одного психоаналитика, который вел бы себя так возмутительно. В фильме, конечно. Книгу того же названия она не читала. И кроме того, она сомневалась, что выглядит точь-в-точь, как Барбара Стрейзанд. И манеры у нее другие. Нос, правда, длинноват, но ногти она коротко подпиливает, не носит на работе туфли на высоком каблуке и не навязывает своего сынка пациентам, чтобы те тренировали его по футболу. К слову сказать, детей у нее не было вовсе. Возможно, потому что и мужа не было.
А пациентов она принимала в сшитых у лучших портных костюмах строгого покроя и туфлях на низком каблуке. Но как бы там ни было, в городе она была вне конкуренции.
— А вы хотели, чтобы вас смертельно ранили? — спросила она Эйлин.
— Нет. Конечно, нет.
— Так откуда же у вас этот комплекс вины?
Эйлин снова пересказала Карине, как Джорджия подошла к двери...
— Да.
...узнать, не нужно ли ей что-нибудь. Ну, например, сходить в дамскую комнату...
— Да.
— Ив этот самый момент открылась проклятая дверь, и он выстрелил в Джорджию.
— Так что?
— Так вот, мне кажется, что он стрелял в меня. Мне кажется, что он открыл дверь, и ему в голову пришла шальная мысль выстрелить в меня. Убить меня. Потому что он уже убил девушку, лежавшую на кровати в квартире, а я до этого с ним разговаривала. Может быть, он вообразил, что именно я ответственна за то, что он натворил. Кто знает, что он думал, черт бы его побрал. Он же был психом.
— Вам нечего переживать, что...
— Но ведь мишенью-то была я, а не Джорджия. Я уверена в этом. Он стрелял наугад. Он ведь понятия не имел, кто мы такие. Хотел разделаться со мной, а пострадала Джорджия. И вот теперь Джорджия умерла.
— Эйлин, — проговорила Карина, — позвольте мне кое-что сказать вам. Можно?
— Конечно.
— Вашей вины здесь нет.
— Он хотел убить меня...
— Вы не знаете, что у него было на уме!
— Он не мог знать, что Джорджия...
— Эйлин, я не отпущу вас от себя с такими мыслями.
Будь они неладны! Не отпущу. С таким же успехом вы смогли бы обвинить себя в том, что вас изнасиловали...
— Нет, не смогла бы!
— До тех пор, пока этого не произошло! И вы смогли бы обвинить себя в том, что застрелили человека, который бросился на вас с ножом...
— Нет!
— Ну вот и хорошо. Кажется, у нас уже намечается какой-то прогресс, — бесстрастно сказала Карина. — Но если вы думаете, что я позволю вам до бесконечности валить на себя чужую вину, то вы ошибаетесь. Не позволю. Можете уйти и хлопнуть дверью, если пожелаете, но я не отступлюсь.
Эйлин пристально посмотрела на нее.
— Правда, — произнесла Карина и кивнула головой.
— Я думала, что ваш долг — помочь мне избавиться от чувства вины.
— Только если эта вина ваша, — возразила Карина.
* * *
Ближайшая к полицейскому участку библиотека находилась на углу улиц Свободы и Мейсон. Это место некогда носило название Улица Шлюх, а теперь на ней красовались кафе, лавки и магазинчики, в которых торговали изысканными драгоценностями и антиквариатом. Туристы валили на территорию 87-го участка, и к ним липли карманники и грабители. Карелле и Брауну больше нравилось, когда на этой короткой улице теснились публичные дома.
В справочном отделе библиотекарь рассказал им, как нужно работать со старыми газетами. Через три недели после поступления в библиотеку газеты переснимаются на микропленку. Так что если джентльменам нужен какой-то материал из, скажем, февральской газеты, то им придется работать с микропленкой, а если их интересуют мартовские газеты, то они, возможно, найдут их в справочном отделе.
Сыщики сидели за длинным столом, освещенным висячими лампами с зелеными абажурами, и сосредоточенно просматривали газеты за прошлый месяц. Они искали рекламу, приглашающую публику на зрелище на открытом воздухе, которое Глухой мог бы использовать для задуманного им подлого дела. Апрель только начинался, и мало у кого из продюсеров могла возникнуть безумная мысль давать представление на открытом воздухе для многочисленных зрителей в такую плохую погоду, какая сейчас стояла на дворе, но...
Двадцать первого марта в город с двухнедельными гастролями приехал цирк, свое последнее представление он дает в это воскресенье. Можно ли рассматривать собравшихся под тентом зрителей как колоссальное толпу? Ривера описывал толпу так: «ее нельзя окружить стеной». И у тента нет стен.
Так? Уж не цирк ли выбрал Глухой для своих пакостей? Если это так, то обещанное событие произойдет в центре, в Старом городе. Там, возле полуразрушенного мола, построенного голландцами много лет назад, установлен огромный тент.
Труппа называется Le Cirque Magnifique. Прямо из Парижа, если верить рекламе. Карелла переписал информацию в блокнот и сказал Брауну:
— А вот на это что скажешь?
Реклама начиналась так:
Тони Беннет
В сопровождении
оркестра Каунта Бейси
и
трио Ральфа Шейрона
Реклама занимала целую страницу. Под снимком улыбающегося Тони сообщалось:
В пятн, и суб., 3 и 4 апр. Начало в 8 ч, веч.
Концерты состоятся в Маджесте, на арене «Холли-Хиллз».
— Арена — открытое место? — поинтересовался Браун.
— Она без крыши, — пояснил Карелла. — А зрителей там соберется до черта. Это уж точно.
— Но можно ли их назвать толпой, собравшейся под открытым небом?
— В нашем случае вряд ли. Он говорит «без границ, без стен». А арена...
— Глухой?
— Нет, Ривера. Я уверен, что собравшиеся на арене зрители никак не составят такую толпу, какую он описал.
И они снова принялись просматривать страницы, заполненные рекламами различных представлений.
В воскресенье, пятого апреля, согласно плану зрелищ, организуемых фирмой «Кока-Кола», выступит с вечерним концертом Лайза Минелли. В городском оперном театре, называемом Айсопера. Это помещение имеет стены и поэтому не соответствует описанию Риверы, а значит, и Глухого тоже.
В городе гастролируют Пегги Ли и Мел Торме. Они дают концерты в разных клубах. Опять не подходит под описание.
— Это должно произойти в городе? — спросил Браун.
— Почему ты спрашиваешь?
— За мостом состоится пара представлений.
— Сомневаюсь, что он предупредил бы нас, если...
— Да, — согласился Браун.
— По-моему, это состоится где-то в городе. А ты как думаешь?
— Так же.
— Концерт на прогулочном теплоходе, — сообщил Карелла.
— Что за прогулка?
— Вокруг Айсолы. Известный ансамбль.
— У теплохода нет стен, — рассуждал Браун. — Но имеют ли вообще какое-то значение размеры толпы? Он называет ее множеством людей. Увеличивающимся множеством.
По-моему, это не имеет ничего общего с толпой на теплоходе. Скорее похоже...
— Вот, — произнес Карелла.
Он смотрел на огромную, во всю страницу, рекламу в сегодняшней утренней газете. В ней сообщалось следующее:
Первый банк дает
в выходные дни бесплатные концерты
рок-и рэп-ансамблей
Они состоятся на Коровьем Пастбище в Гровер-Парке.
Первый концерт начнется в субботу в час дня, а второй закончится ровно в полночь в воскресенье. В низу рекламы было написано:
Постановка фирмы «Виндоуз Энтертэйнмент, инк.»
Как и полагали Мейер с Хейзом, смены надзирателей в приюте на Храмовой улице совпадали со сменами в полицейском ведомстве. Они удачно выбрали время для засады. Она приходилась частично на вечернюю смену и частично на ночную. Сыщики рассудили, что никто не станет выносить из манежа купленные городом для ночлежников товары в такое время, когда на улице много людей. Место, где находился приют, никак нельзя было назвать оживленным, но на прилегающих улицах располагались магазины и рестораны, так что с десяти до половины одиннадцатого там было довольно оживленно, а потом опять все замирало. В четверг в 22.15 сыщики подъехали к приюту, потушили фары, откинулись на спинки сидений и стали наблюдать.
Хейз жаловался на тех, кто испоганил ему зубы, говорил Мейеру, что боится встречаться с Анни Ролз. Она ведь и не подозревает, что его зубы потеряли свой блеск. Мейер посоветовал ему посмотреть на дело с лучшей стороны. Совет Хейзу не понравился.
— Не вижу в этом ничего хорошего, — огрызнулся он. — Я позволил уговорить себя снять эмаль с зубов, а теперь мне говорят, что она никогда не восстановится. Что в этом хорошего?
Мейер наблюдал за большим кирпичным зданием на другой стороне улицы и размышлял. Вот уже третью ночь они сидят здесь в засаде и до сих пор ничего не высидели. Придется, наверное, на этом закругляться. Он напрямик высказал Хейзу свои сомнения относительно надежности его осведомителя Фрэнки, чокнутого мужика с безумными глазами, щеголявшего в форменной шапке сторожа.
— Откуда он все это узнал, а? — допытывался он.
— Зубной врач? Он сказал, что делал такое однажды для фэбээровцев. А я должен был сказать, что не желаю, чтобы он делал со мной то, что проделывал с теми ослами. Вот, что я должен был ему сказать. А теперь эмаль не восстановится.
— Я тебя спрашиваю об осведомителе, — сказал Мейер. — О Фрэнки.
— Он говорил, что видел, как они выносили продукты и вещи.
— Когда?
— Говорил, что все время.
— Днем? Ночью? Когда, Коттон?
— Ну какого черта ты распсиховался? Это же мои зубы, будь они неладны.
— Мне кажется, что мы здесь зря теряем время. Вот почему я немного раздражен, если можно так выразиться, а вовсе не психую.
— Мейер, само собой разумеется, что если они разворовывают проклятое имущество, то делают это ночью.
— В эти две ночи они ничего не выносили, — возразил Мейер.
— Четверг — самая воровская ночь, — с уверенностью сказал Хейз.
Мейер внимательно посмотрел на него.
— Он сказал, что там все надзиратели этим занимаются.
По очереди, и делят выручку между собой, — разъяснял Хейз. — Выносят каждый раз понемногу.
— Как это понимать — понемногу? Кусок мыла каждые полгода?
— Нет. Полдюжины одеял, коробку зубной пасты — вот как. Через определенные промежутки времени. Так что имущество исчезает незаметно.
— А Лафтон с ними заодно?
— Заведующий? Мой парень ничего не говорил о нем.
— Твой парень, — проговорил Мейер.
— Да.
— Мужик, с которым ты там подружился глухой ночью, туп, как пень. И ни с того ни с сего сразу же стал для тебя «своим парнем», словно проверенный осведомитель, — разорялся Мейер.
— А мне он показался надежным, — оправдывался Хейз.
— А почему четверг — самая воровская ночь? — поинтересовался Мейер.
— Это что, загадка? — спросил Хейз.
— Ты сказал: «Четверг...»
— Не понимаю, — недоумевал Хейз. — Почему четверг — самая воровская ночь?
Кто-то вышел из приюта.
Мужчина в коричневой куртке и темных брюках. Без шляпы. В руках он нес большую картонную коробку.
— Что ты на это скажешь? — спросил Мейер.
— По-моему, он не надзиратель.
— Ты же видел только надзирателей, работавших в ночную смену.
— Задержим его?
— А коробка как будто тяжелая. Правда?
— Давай подождем немного. Пусть он отойдет подальше от приюта, а то засветим засаду.
Они подождали. Мужчина, шатаясь, шел по улице, тяжелая коробка оттягивала ему руки. Сыщики наблюдали за ним. Вот он свернул за угол, и в тот же момент они выскочили из машины и побежали вдогонку. Он шел по тротуару, сгибаясь под тяжестью своей ноши. Они догнали его на середине квартала, зашли с обеих сторон.
— Полиция, — тихо сказал Мейер.
Мужик уронил коробку. Если бы он еще при этом сделал лужу, Хейз нисколько не удивился бы. Коробка упала на тротуар с таким грохотом, словно была нагружена железным ломом. Мейер открыл ее и заглянул внутрь.
— Где вы все это взяли? — спросил он, разглядывая полдюжины старых котелков, кружек и мисок.
— Мое, — ответил мужик.
Он был небрит, давно не мылся, и от него несло, как от протухшей камбалы. Коричневая куртка так пропиталась грязью, что буквально превратилась в жесткий панцирь. На ногах у него были изношенные до дыр высокие кроссовки.
Брюки, не по росту большие, были покрыты грязью на отворотах, пузырились сзади и продырявились на коленях.
Сыщикам вначале подумалось, что в коробке были только кухонные принадлежности, видно, украденные бродягой на кухне приюта. Но это был лишь верхний слой. Под ним обнаружились вилка, нож, чайная ложка, кофейная кружка из нержавеющей стали, термос емкостью чуть больше литра, маленькая настольная лампа, три или четыре потрепанных детективов в бумажных переплетах, зонт, женское платье из шотландки, надувная подушка, складной алюминиевый стул с сиденьем и спинкой из зеленой пластмассы, подбитые мехом перчатки, превратившиеся в лохмотья, черный кожаный авиаторский шлем с очками, бумажные тарелки, пачка бумажных салфеток, будильник с разбитым циферблатом, настольный календарь, коробка из красной пластмассы для переноски яиц, перевязанная веревкой пачка газет, три пары носков, спортивные трусы, расческа, щетка для волос, бутылка технического масла, флакон-пульверизатор с дезодорантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45