— поинтересовался Эккерман.
Он не знал Глухого.
* * *
Джефф Кольберт, казалось, очень удивился, когда сыщики вошли в его кабинет.
— Вы пришли как нельзя кстати, — произнес он.
— Вот как? — хмыкнул Паркер.
Кольберт стоял перед огромным окном, из которого открывался потрясающий вид на деловую часть города.
— Я звонил в ваш участок минут двадцать назад, — сказал он. — И продиктовал свое сообщение детективу, назвавшемуся Джиниро.
— У нас были срочные дела в городе, — ответил Клинг.
— Мы не получили вашего сообщения, — добавил Паркер.
— А я хотел вам передать, что миссис Уилкинс зарегистрировала сегодня утром завещание Питера. Вы можете ознакомиться с ним, когда пожелаете.
— Мы уже знаем его содержание, — сообщил Клинг. — Вчера мы разговаривали с миссис Уилкинс.
— А мне об этом ничего не известно, — проговорил Кольберт.
— Голову даю на отсечение, что известно, — возразил Паркер.
Кольберт пристально посмотрел на него.
— Мистер Кольберт, помните ли вы, где были с двенадцати до половины первого дня двадцать пятого марта, — спросил Клинг.
— Сразу не припомню, — ответил Кольберт. — А почему вас это интересует?
— Может быть, в вашей записной книжке сохранились сведения, где вы были в указанное время? — подсказал Паркер.
— Да, я обязательно просмотрю за...
— Потому что нам стало известно, — продолжал Паркер, — что в указанное время вы были в магазине хозяйственных товаров фирмы «Сав-Мор» на углу улиц Речной и Болотной.
— И купили там двадцать две банки с красками, — закончил Клинг.
— Кто вам это сказал? — с улыбкой спросил Кольберт.
— Девушка, которая может опознать вас, — ответил Клинг.
— Не желаете ли встретиться с ней? — поинтересовался Паркер.
* * *
Он помнил те времена, когда начальник службы детективов проводил сборы каждый день с понедельника по четверг в своем управлении, находившемся в центре города. Но в отличие от теперешних сборов их целью было не опознание предполагаемых преступников. Для отбывания этой повинности все городские участки посылали по два детектива в каждый из указанных дней.
Они сидели на складных деревянных стульях в гимнастическом зале, а на сцену выводили правонарушителей, арестованных накануне за совершение тяжких преступлений, и начальник службы детективов допрашивал их.
Начальник стоял перед микрофоном на возвышении в конце зала и рассказывал, в чем состояло преступление человека, выставленного на эстраде для всеобщего обозрения, описывал обстоятельства ареста, а потом преступника или преступницу держали там пять, десять минут — столько, сколько начальник считал нужным в зависимости от тяжести содеянного. Благодаря этому детективы имели возможность знакомиться с преступным миром нашего прекрасного города.
Смысл затеи заключался в том, что люди, совершившие однажды серьезное правонарушение, часто становятся рецидивистами, и когда они снова начинают конфликтовать с законом, полицейские знают, с кем имеют дело. В те времена поддержание общественного порядка было персональной обязанностью полицейских. Некоторые дальновидные детективы присутствовали на сборах через каждые две недели. В эти дни они не выходили на работу в свои участки и с удовольствием разглядывали человеческие отбросы, выставленные на сцене в главном управлении.
В наши дни эти формальные сборы больше не проводятся.
Детективов собирают только в случаях, подобных сегодняшнему, когда главным действующим лицом была Мириам Хартман, негритянская девушка, работавшая за кассовым аппаратом номер шесть в магазине фирмы «Сав-Мор». Предполагалось, что именно с ней рассчитался Джеффри Кольберт в дождливую мартовскую среду за двадцать две банки с красками.
В 87-м участке комната для сборов, или демонстрационный зал, как иногда величали это помещение, и в половину не была так же технически оснащена, как в некоторых недавно открытых участках. В цокольном этаже здания выбрали помещение, переоборудовали его, построили там большой помост, оградили его полупрозрачным щитом, поставили двенадцать стульев. Люди, находившиеся в зале, отлично видели сквозь щит сидевших на помосте предполагаемых преступников, а те их не видели. Комната не была оборудована кондиционером, и "летом там иногда было очень душно. Но сейчас, в начале апреля, Мириам Хартман не ощущала никаких неудобств. Она сидела перед огороженным щитом и ярко освещенным помостом и ждала начала действа. Если ей здесь не слишком удобно, черт с ней, подумал Паркер.
Для сегодняшнего опознания детективы выпустили на помост троих усатых мужчин. Двоих из них, хулиганов, они взяли из камер предварительного заключения. Третьим был патрульный полицейский, которого попросили переодеться в штатскую одежду. Еще трое мужчин были без усов. Один из них — канцелярист, а остальные двое — патрульные полицейские. Все в штатской одежде. Вместе с Кольбертом их было семеро, четверо усатых и трое без усов. Причем двое усатых были примерно такого же роста, как и Кольберт.
Один метр восемьдесят сантиметров. Все семеро белые. Все было устроено так, что никакой беспринципный крючкотвор не смог бы объявить процесс опознания Кольберта недействительным. В этой компании он был не единственным белым, не единственным высоким и не единственным усатым.
Мириам Хартман должна была сделать свой выбор.
Семеро мужчин взошли на помост. Всем им, кроме разве что Кольберта, эта процедура была отлично известна по собственному опыту. Первыми поднялись два хулигана, извлеченные для этой цели из КПЗ, за ними следовали три полицейских, потом шел Кольберт. Шествие замыкал полицейский. Позади них на стене находились указатели роста. Помост был освещен ярким, но не слепящим светом. Никто из мужчин даже украдкой не смотрел в затемненный зал.
Паркер придвинул к себе микрофон.
Одному за другим он приказывал мужчинам сделать шаг вперед, улыбнуться и сказать: «Ну и погодка, а?». Именно эти слова услышала Мириам Хартман от человека, купившего краску. И они один за другим делали шаг вперед, улыбались и произносили: «Ну и погодка, а?». У одного хулигана улыбка вышла довольно мерзкая. После того как очередной мужчина исполнял свою маленькую роль, Паркер говорил ему: «Спасибо. Станьте на место, пожалуйста».
Позже он вспоминал, что Мириам Хартман узнала Кольберта сразу, как только тот ступил на помост. Сыщик нисколько не удивился, когда она сказала: «Это он».
— Второй слева? — уточнил Паркер.
— Второй слева, — подтвердила негритянка и многозначительно кивнула.
* * *
На втором этаже, в комнате для допросов Мейер и Хейз беседовали с Уильямом Гаррисом Гамильтоном. Таково было, согласно водительским правам, полное имя надзирателя, трудившегося в приюте.
Сыщики знали, что им придется долго повозиться с ним.
Пока в их активе было только признание Маргарет Шэнкс.
Старуха наняла Гамильтона, чтобы тот завез куда-нибудь ее мужа и навсегда избавил ее от него. Они до сих пор не установили личность мужчины, известного им под именем Чарли, и личность умершей от сердечного приступа женщины, которую кто-то оставил, одинокую и беспомощную, как ребенок, в безлюдном зале ожидания железнодорожной станции. Если Гамильтон действительно тот самый человек, кто подбросил ее туда, его можно будет обоснованно обвинить в убийстве второй степени.
Это тяжкое преступление класса А так определяется статьей 125.5 уголовного кодекса: «Лицо признается виновным в убийстве второй степени, если при обстоятельствах, доказывающих преступное безразличие к человеческой жизни, оно своим не правомерным поведением создало смертельно опасную ситуацию, ставшую причиной смерти другого лица». Если же не удастся квалифицировать его действия этой статьей, то можно будет предъявить ему обвинение в непредумышленном убийстве второй степени. Тяжкое преступление класса С. Непредумышленное убийство второй степени определяется статьей 125.15 уголовного кодекса так: «Не правомерное действие, повлекшее за собой смерть другого лица».
Гамильтон заявил сыщикам, что он никогда не слышал о женщине по имени Маргарет Шэнкс. А о ее муже Рубине Шэнксе и подавно.
— Так ей что, сорока на хвосте принесла ваше имя? — спросил Хейз.
— Почем я знаю? Знаю только, что никогда не слышал о ней, — ответил Гамильтон.
Он, казалось, был совершенно уверен, что ни при каких обстоятельствах сыщики его не расколют. А если им это и удастся, они все равно останутся с носом. Сыщики разъяснили ему его права и спросили, не желает ли он, чтобы на допросе присутствовал адвокат. Гамильтон не желал этого. Он сидел, покуривая сигарету, за длинным столом в зале и время от времени поглядывал на вставленное в стену зеркало, прозрачное только с одной стороны, давая понять сыщикам, что знает эту штуку и ему наплевать на того, кто стоит за зеркалом и наблюдает за ним. В этот момент за зеркалом никого не было. Сыщики намеревались пригласить в участок Маргарет Шэнкс и устроить ей очную ставку с человеком, который не за здорово живешь избавил ее от мужа. Они также планировали показать его самому Рубину. Интересно, узнает ли старик человека, который привез его на машине из Фокс-Хилла и оставил на игровой площадке недалеко от Речной Гавани? Но всему свое время. А пока допрос шел своим порядком.
Подозреваемому задают беспрерывно одни и те же вопросы, и он, истощив в конце концов запас заготовленных заранее ответов, начинает выкладывать то, что, по его разумению, сыщикам не следовало бы знать.
— Вы всегда выполняли работу, связанную с поддержанием порядка? — спросил Мейер.
— Смотря по тому, что вы подразумеваете под работой, связанной с поддержанием порядка.
Хейзу захотелось съездить ему в зубы.
— Человек, выполняющий эту работу, имеет значок полицейского, — произнес он. — Да вы сами прекрасно знаете что такое работа, связанная с поддержанием порядка.
— Я работал надзирателем в тюрьме. Это работа, связанная с поддержанием порядка? — сказал Гамильтон.
Теперь ясно, почему он думал, что сможет противостоять сыщикам. Он был немного знаком на практике с уголовным процессуальным правом, поякшался с такими же, как он сам, мерзавцами, которые влипли и отбывали сроки лишь по своей глупости. Он был хитрее и смышленее всех знакомых ему жуликов, хитрее и смышленее вот этих двух допрашивавших его ничтожеств. А может быть, это ему только казалось? Но он пытался сейчас доказать свое превосходство над ними. Мистер Хладнокровие. Улыбается и покуривает сигарету. У Хейза зачесались руки вбить ему эту сигарету в глотку.
— В какой тюрьме? — спросил он.
— Кастелвью. В северной части города.
— Давно ли вы работаете в приюте?
— Полтора года.
— Слышали что-нибудь о пропаже одеял?
— Нет. Были украдены одеяла?
— Много одеял, — уточнил Мейер. — С начала этого года исчезло двадцать шесть одеял.
— А я и не знал.
— Часть этих одеял появилась в городе.
— И об этом мне ничего не известно.
— Одно из них на железнодорожной станции «Уитком-Авеню».
— Понятия не имею, где это находится.
— Линия Харб-Вэлли, — подсказал Хейз.
— И это мне ничего не говорит.
— Тянется на север до самого Кастелвью. Вы сказали, что работали там. Было дело?
— Да.
— И ничего не слышали о линии Харб-Вэлли?
— Почему же не слышал? Конечно, слышал. А вот о станции «Уитком-Авеню» ничего не знаю.
— И значит, не могли отвезти туда на машине маленькую старушку. Так?
— Так.
— И тем не менее взяли ее из дома, где она жила, завернули в одеяло, украденное из приюта...
— Ничего не знаю ни о ней, ни об украденных одеялах.
— А старичка по имени Чарли знаете?
— Многих моих знакомых зовут Чарли.
— А вот этот Чарли дал нам отличный словесный портрет. Прямо как будто с вас списан.
— Вот как?
— Вот так, — подтвердил Мейер. — Сорок — сорок пять лет. Рост около ста восьмидесяти сантиметров. Глаза карие, волосы темные. Ну чем не вы?
— Чарли? А фамилия у него есть?
— Вот ее-то мы и хотим узнать от вас.
— Я же сказал вам, что знаю несколько десятков Чарли.
— По его словам, вы были тогда одеты в джинсы и коричневую кожанку. И сейчас вы точно так же одеты.
— Тысячи мужчин, одетых точно так же, как я, разгуливают в этот момент по нашему городу.
— Часы вашей работы в приюте? — спросил Хейз.
— Они меняются.
— Как же?
— По скользящему графику.
— Смены у вас восьмичасовые?
— Да.
— Три смены в день?
— С восьми до четырех, с четырех до полуночи и с полуночи до восьми, — кивнув головой, ответил Гамильтон.
— Точно так же, как у нас, — проговорил Мейер.
Гамильтон цокнул языком.
Хейзу захотелось влепить ему ногой ниже пояса.
— Пять дней работаете, два отдыхаете? — спросил он.
— Да.
— Ваши выходные дни?
— Четверг и пятница.
— Значит, сегодня у вас выходной.
— Да, сегодня у меня выходной. Вот поэтому-то вы и нашли меня за игрой в тотализатор.
— Вы работали в ночную смену тридцать первого марта?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Он не знал Глухого.
* * *
Джефф Кольберт, казалось, очень удивился, когда сыщики вошли в его кабинет.
— Вы пришли как нельзя кстати, — произнес он.
— Вот как? — хмыкнул Паркер.
Кольберт стоял перед огромным окном, из которого открывался потрясающий вид на деловую часть города.
— Я звонил в ваш участок минут двадцать назад, — сказал он. — И продиктовал свое сообщение детективу, назвавшемуся Джиниро.
— У нас были срочные дела в городе, — ответил Клинг.
— Мы не получили вашего сообщения, — добавил Паркер.
— А я хотел вам передать, что миссис Уилкинс зарегистрировала сегодня утром завещание Питера. Вы можете ознакомиться с ним, когда пожелаете.
— Мы уже знаем его содержание, — сообщил Клинг. — Вчера мы разговаривали с миссис Уилкинс.
— А мне об этом ничего не известно, — проговорил Кольберт.
— Голову даю на отсечение, что известно, — возразил Паркер.
Кольберт пристально посмотрел на него.
— Мистер Кольберт, помните ли вы, где были с двенадцати до половины первого дня двадцать пятого марта, — спросил Клинг.
— Сразу не припомню, — ответил Кольберт. — А почему вас это интересует?
— Может быть, в вашей записной книжке сохранились сведения, где вы были в указанное время? — подсказал Паркер.
— Да, я обязательно просмотрю за...
— Потому что нам стало известно, — продолжал Паркер, — что в указанное время вы были в магазине хозяйственных товаров фирмы «Сав-Мор» на углу улиц Речной и Болотной.
— И купили там двадцать две банки с красками, — закончил Клинг.
— Кто вам это сказал? — с улыбкой спросил Кольберт.
— Девушка, которая может опознать вас, — ответил Клинг.
— Не желаете ли встретиться с ней? — поинтересовался Паркер.
* * *
Он помнил те времена, когда начальник службы детективов проводил сборы каждый день с понедельника по четверг в своем управлении, находившемся в центре города. Но в отличие от теперешних сборов их целью было не опознание предполагаемых преступников. Для отбывания этой повинности все городские участки посылали по два детектива в каждый из указанных дней.
Они сидели на складных деревянных стульях в гимнастическом зале, а на сцену выводили правонарушителей, арестованных накануне за совершение тяжких преступлений, и начальник службы детективов допрашивал их.
Начальник стоял перед микрофоном на возвышении в конце зала и рассказывал, в чем состояло преступление человека, выставленного на эстраде для всеобщего обозрения, описывал обстоятельства ареста, а потом преступника или преступницу держали там пять, десять минут — столько, сколько начальник считал нужным в зависимости от тяжести содеянного. Благодаря этому детективы имели возможность знакомиться с преступным миром нашего прекрасного города.
Смысл затеи заключался в том, что люди, совершившие однажды серьезное правонарушение, часто становятся рецидивистами, и когда они снова начинают конфликтовать с законом, полицейские знают, с кем имеют дело. В те времена поддержание общественного порядка было персональной обязанностью полицейских. Некоторые дальновидные детективы присутствовали на сборах через каждые две недели. В эти дни они не выходили на работу в свои участки и с удовольствием разглядывали человеческие отбросы, выставленные на сцене в главном управлении.
В наши дни эти формальные сборы больше не проводятся.
Детективов собирают только в случаях, подобных сегодняшнему, когда главным действующим лицом была Мириам Хартман, негритянская девушка, работавшая за кассовым аппаратом номер шесть в магазине фирмы «Сав-Мор». Предполагалось, что именно с ней рассчитался Джеффри Кольберт в дождливую мартовскую среду за двадцать две банки с красками.
В 87-м участке комната для сборов, или демонстрационный зал, как иногда величали это помещение, и в половину не была так же технически оснащена, как в некоторых недавно открытых участках. В цокольном этаже здания выбрали помещение, переоборудовали его, построили там большой помост, оградили его полупрозрачным щитом, поставили двенадцать стульев. Люди, находившиеся в зале, отлично видели сквозь щит сидевших на помосте предполагаемых преступников, а те их не видели. Комната не была оборудована кондиционером, и "летом там иногда было очень душно. Но сейчас, в начале апреля, Мириам Хартман не ощущала никаких неудобств. Она сидела перед огороженным щитом и ярко освещенным помостом и ждала начала действа. Если ей здесь не слишком удобно, черт с ней, подумал Паркер.
Для сегодняшнего опознания детективы выпустили на помост троих усатых мужчин. Двоих из них, хулиганов, они взяли из камер предварительного заключения. Третьим был патрульный полицейский, которого попросили переодеться в штатскую одежду. Еще трое мужчин были без усов. Один из них — канцелярист, а остальные двое — патрульные полицейские. Все в штатской одежде. Вместе с Кольбертом их было семеро, четверо усатых и трое без усов. Причем двое усатых были примерно такого же роста, как и Кольберт.
Один метр восемьдесят сантиметров. Все семеро белые. Все было устроено так, что никакой беспринципный крючкотвор не смог бы объявить процесс опознания Кольберта недействительным. В этой компании он был не единственным белым, не единственным высоким и не единственным усатым.
Мириам Хартман должна была сделать свой выбор.
Семеро мужчин взошли на помост. Всем им, кроме разве что Кольберта, эта процедура была отлично известна по собственному опыту. Первыми поднялись два хулигана, извлеченные для этой цели из КПЗ, за ними следовали три полицейских, потом шел Кольберт. Шествие замыкал полицейский. Позади них на стене находились указатели роста. Помост был освещен ярким, но не слепящим светом. Никто из мужчин даже украдкой не смотрел в затемненный зал.
Паркер придвинул к себе микрофон.
Одному за другим он приказывал мужчинам сделать шаг вперед, улыбнуться и сказать: «Ну и погодка, а?». Именно эти слова услышала Мириам Хартман от человека, купившего краску. И они один за другим делали шаг вперед, улыбались и произносили: «Ну и погодка, а?». У одного хулигана улыбка вышла довольно мерзкая. После того как очередной мужчина исполнял свою маленькую роль, Паркер говорил ему: «Спасибо. Станьте на место, пожалуйста».
Позже он вспоминал, что Мириам Хартман узнала Кольберта сразу, как только тот ступил на помост. Сыщик нисколько не удивился, когда она сказала: «Это он».
— Второй слева? — уточнил Паркер.
— Второй слева, — подтвердила негритянка и многозначительно кивнула.
* * *
На втором этаже, в комнате для допросов Мейер и Хейз беседовали с Уильямом Гаррисом Гамильтоном. Таково было, согласно водительским правам, полное имя надзирателя, трудившегося в приюте.
Сыщики знали, что им придется долго повозиться с ним.
Пока в их активе было только признание Маргарет Шэнкс.
Старуха наняла Гамильтона, чтобы тот завез куда-нибудь ее мужа и навсегда избавил ее от него. Они до сих пор не установили личность мужчины, известного им под именем Чарли, и личность умершей от сердечного приступа женщины, которую кто-то оставил, одинокую и беспомощную, как ребенок, в безлюдном зале ожидания железнодорожной станции. Если Гамильтон действительно тот самый человек, кто подбросил ее туда, его можно будет обоснованно обвинить в убийстве второй степени.
Это тяжкое преступление класса А так определяется статьей 125.5 уголовного кодекса: «Лицо признается виновным в убийстве второй степени, если при обстоятельствах, доказывающих преступное безразличие к человеческой жизни, оно своим не правомерным поведением создало смертельно опасную ситуацию, ставшую причиной смерти другого лица». Если же не удастся квалифицировать его действия этой статьей, то можно будет предъявить ему обвинение в непредумышленном убийстве второй степени. Тяжкое преступление класса С. Непредумышленное убийство второй степени определяется статьей 125.15 уголовного кодекса так: «Не правомерное действие, повлекшее за собой смерть другого лица».
Гамильтон заявил сыщикам, что он никогда не слышал о женщине по имени Маргарет Шэнкс. А о ее муже Рубине Шэнксе и подавно.
— Так ей что, сорока на хвосте принесла ваше имя? — спросил Хейз.
— Почем я знаю? Знаю только, что никогда не слышал о ней, — ответил Гамильтон.
Он, казалось, был совершенно уверен, что ни при каких обстоятельствах сыщики его не расколют. А если им это и удастся, они все равно останутся с носом. Сыщики разъяснили ему его права и спросили, не желает ли он, чтобы на допросе присутствовал адвокат. Гамильтон не желал этого. Он сидел, покуривая сигарету, за длинным столом в зале и время от времени поглядывал на вставленное в стену зеркало, прозрачное только с одной стороны, давая понять сыщикам, что знает эту штуку и ему наплевать на того, кто стоит за зеркалом и наблюдает за ним. В этот момент за зеркалом никого не было. Сыщики намеревались пригласить в участок Маргарет Шэнкс и устроить ей очную ставку с человеком, который не за здорово живешь избавил ее от мужа. Они также планировали показать его самому Рубину. Интересно, узнает ли старик человека, который привез его на машине из Фокс-Хилла и оставил на игровой площадке недалеко от Речной Гавани? Но всему свое время. А пока допрос шел своим порядком.
Подозреваемому задают беспрерывно одни и те же вопросы, и он, истощив в конце концов запас заготовленных заранее ответов, начинает выкладывать то, что, по его разумению, сыщикам не следовало бы знать.
— Вы всегда выполняли работу, связанную с поддержанием порядка? — спросил Мейер.
— Смотря по тому, что вы подразумеваете под работой, связанной с поддержанием порядка.
Хейзу захотелось съездить ему в зубы.
— Человек, выполняющий эту работу, имеет значок полицейского, — произнес он. — Да вы сами прекрасно знаете что такое работа, связанная с поддержанием порядка.
— Я работал надзирателем в тюрьме. Это работа, связанная с поддержанием порядка? — сказал Гамильтон.
Теперь ясно, почему он думал, что сможет противостоять сыщикам. Он был немного знаком на практике с уголовным процессуальным правом, поякшался с такими же, как он сам, мерзавцами, которые влипли и отбывали сроки лишь по своей глупости. Он был хитрее и смышленее всех знакомых ему жуликов, хитрее и смышленее вот этих двух допрашивавших его ничтожеств. А может быть, это ему только казалось? Но он пытался сейчас доказать свое превосходство над ними. Мистер Хладнокровие. Улыбается и покуривает сигарету. У Хейза зачесались руки вбить ему эту сигарету в глотку.
— В какой тюрьме? — спросил он.
— Кастелвью. В северной части города.
— Давно ли вы работаете в приюте?
— Полтора года.
— Слышали что-нибудь о пропаже одеял?
— Нет. Были украдены одеяла?
— Много одеял, — уточнил Мейер. — С начала этого года исчезло двадцать шесть одеял.
— А я и не знал.
— Часть этих одеял появилась в городе.
— И об этом мне ничего не известно.
— Одно из них на железнодорожной станции «Уитком-Авеню».
— Понятия не имею, где это находится.
— Линия Харб-Вэлли, — подсказал Хейз.
— И это мне ничего не говорит.
— Тянется на север до самого Кастелвью. Вы сказали, что работали там. Было дело?
— Да.
— И ничего не слышали о линии Харб-Вэлли?
— Почему же не слышал? Конечно, слышал. А вот о станции «Уитком-Авеню» ничего не знаю.
— И значит, не могли отвезти туда на машине маленькую старушку. Так?
— Так.
— И тем не менее взяли ее из дома, где она жила, завернули в одеяло, украденное из приюта...
— Ничего не знаю ни о ней, ни об украденных одеялах.
— А старичка по имени Чарли знаете?
— Многих моих знакомых зовут Чарли.
— А вот этот Чарли дал нам отличный словесный портрет. Прямо как будто с вас списан.
— Вот как?
— Вот так, — подтвердил Мейер. — Сорок — сорок пять лет. Рост около ста восьмидесяти сантиметров. Глаза карие, волосы темные. Ну чем не вы?
— Чарли? А фамилия у него есть?
— Вот ее-то мы и хотим узнать от вас.
— Я же сказал вам, что знаю несколько десятков Чарли.
— По его словам, вы были тогда одеты в джинсы и коричневую кожанку. И сейчас вы точно так же одеты.
— Тысячи мужчин, одетых точно так же, как я, разгуливают в этот момент по нашему городу.
— Часы вашей работы в приюте? — спросил Хейз.
— Они меняются.
— Как же?
— По скользящему графику.
— Смены у вас восьмичасовые?
— Да.
— Три смены в день?
— С восьми до четырех, с четырех до полуночи и с полуночи до восьми, — кивнув головой, ответил Гамильтон.
— Точно так же, как у нас, — проговорил Мейер.
Гамильтон цокнул языком.
Хейзу захотелось влепить ему ногой ниже пояса.
— Пять дней работаете, два отдыхаете? — спросил он.
— Да.
— Ваши выходные дни?
— Четверг и пятница.
— Значит, сегодня у вас выходной.
— Да, сегодня у меня выходной. Вот поэтому-то вы и нашли меня за игрой в тотализатор.
— Вы работали в ночную смену тридцать первого марта?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45