Он сделал паузу и теперь смотрел так, как будто умолял камеру.
– Вы видите, имеются все средства для перемирия. Если я достоин поминовения, пусть так и будет. И амнистия всем участникам. Я – человек из Уэльса, из Вашингтона, из племени сабов. Если мы не можем обрести мир в жизни, пусть будет он в смерти. Пусть Господь Бог благословит нас всех, – Он выключил камеру.
Одна минута. Станция заняла собой весь обзор из иллюминатора.
Отец шумно дышал.
– Творец, я сокрушенно каюсь в моих грехах. Помилуй моего сына Филипа и тех, кто…
В животе у меня все бурлило. Оранжевые лучи слепили глаза. Остолбенев от ужаса, я тем не менее почувствовал, как мой кишечник подвел меня.
– …Здесь, на станции, везде тишина, кроме постоянного приглушенного шума лазеров. Вокруг каждого иллюминатора столпились наблюдающие. Даже те, кто выступает против него, испытывают благоговейный страх, восхищаясь его храбр…
– Не хочу умирать. – Я едва узнал собственный голос. – Ни за что!
– Я с тобой, сын.
– Мы слишком полны жизни, чтобы умереть! – Я отцепился от кресла и ударился головой об иллюминатор. – Останови это, отец!
– Слишком поздно. Сорок секунд.
– Я хочу жить! Помогите мне! Кто-нибудь помогите! Мама! Боже!
Обезумевший, я схватился за шлем. Отец отвел мою руку.
– Отец! Отвези меня домой!
– …несколько секунд до уничтожения. Здесь, на станции, женщины плачут, мужчины колотят по стене…
– Сын…
– ПОМОГИ МНЕ! ЕСЛИ ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ, ПОМОГИ!
Я тряс его, пиная пульт.
– Я умираю!
Рыдая, отец бросился к переходному шлюзу, с силой хлопнул по рычагу управления крышкой люка.
– Иди сюда! Тридцать секунд.
– …в то время как предупреждающие сигнальные огни освещают переднюю сторону судна…
С воплями и слезами я несся по палубе. Внутри скафандра мои грязные трусы приклеились к заду, затрудняя бег.
– Пожалуйста! – Я влетел в его объятья. – Не дай мне сгореть!
Я задыхался, сдерживая позывы к рвоте. Говорили – если бы вы выбрались в вашем скафандре…
Шлюзовая камера открылась.
– …телефоны перестали звонить – ни до кого нельзя дозвониться, и уже слишком поздно…
Отец сказал:
– Мы движемся медленно… Я толкну тебя в кормовое отделение. Если толчок будет достаточно сильным, это может преодолеть…
– Не отпускай меня! – В панике, я обхватил его руками и ногами.
– ФИЛИП! – С искаженным отчаянием лицом, он отодрал от себя мои пальцы. – Обернись! Вперед и быстро – из люка!
Я повернулся. Нацеленные на меня жерла лазерных пушек невольно притягивали взгляд.
– Я боюсь, я не могу! Остановите лазеры, я не хочу умирать! Боже, прости меня, я – грешник, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА… – Из горла вырывались хрипы. – Я не хочу умирать!
– Отпусти! – Он высвободился и швырнул меня о переборку.
Искрящийся оранжевый свет пронесся по кабине. Пульт заискрился, вспыхнул. Радио замолчало. Поток пламени тотчас же угас, но корпус вокруг пульта начал плавиться.
Я визжал, страшный, казавшийся нескончаемым звук исходил, казалось, из глубин моей души, Во рту чувствовался привкус крови.
Двигаясь медленно, расплавленный металл приближался к кормовому отделению. Я прыгал, пронзительно крича, мое состояние напоминало припадок безумия. По ту сторону кабины резервуар с кислородом вспыхнул огромными языками бесшумного пламени.
Я визжал без конца. Отчаянный удар ногой отца заставил нас двигаться быстрее. Мы перемещались к корме плавящегося на наших глазах катера навстречу беспощадному оранжевому свету.
– Не надо, сын. Я с тобой. Держись за меня крепче. Я люблю тебя, – Каким-то образом слова прорывались через охвативший меня ужас.
– Неужели мы… мы… движемся к…
– Да. Еще несколько секунд. Не смотри.
Я поднял голову. Мы были меньше чем в семидесяти футах от смертоносного жерла. Словно шеренга безмолвных солдат, огромные орудия выстроились в линию по стойке «смирно» в ожидании приказа.
– Не смотри, сын.
Мы неуклонно двигались вперед. От катера остались только разбросанные обломки, которые приближались к одному из лазеров. Они вспыхнули и спустя мгновение растворились в черноте космоса.
– Я люблю тебя, отец.
– И я тебя.
– Прости меня… Про… Прости меня. – Я задыхался, отчаянно желая рассказать ему, что…
– Я знаю.
Вглядываясь в зиявшее отверстие, собиравшееся исторгнуть смертоносный луч, я, казалось, видел страдание и боль внутри него.
Я пытался отклониться в сторону – бесполезно.
Я перекрестился перед лучом пушки и спрятал голову на груди отца.
Ничего.
Я ждал агонии.
Ничего не происходило.
Долгий дрожащий вздох отца.
Я поднял глаза.
Один за другим предупреждающие сигнальные огни перестали мигать.
Мы находились как раз перед первой пушкой.
И мы были живы!
– Спасибо, Господи Боже мой, – шептал отец. – Спасибо Тебе, спасибо Тебе.
Перед моими глазами плыли желтые и красные круги, я чувствовал, что задыхаюсь.
– Отец, я… нездоров, – с трудом произнес я, язык тяжело ворочался во рту. Он заглянул мне в лицо.
– Что… о, черт возьми!
Вселенная кружилась у меня перед глазами.
– Отвези меня домой, – мой голос был таким слабым.
– Ну же! Отпусти!
Вяло подчиняясь ему, я разжал ноги.
Отец развернул меня.
– Бестолковый! – Я слышал его жесткое дыхание. Мгновенье мне казалось, что он оттолкнет меня, но отец держал меня крепко. – Непростительно!
Я вцепился в мой шлем. Снаружи был свежий воздух – прохладный, притягательный, манящий. Если бы я только мог избавиться от зажимов…
– Прекрати!
– Жарко… – Но мои руки опустились. Отец резко изогнулся.
– Вот оно.
– Что, папа?
Опять он повернул меня перед собой, мое тело стало вяло-послушным, и происходящее нисколько не интересовало меня. Баллон с кислородом проплыл мимо. Как это я выжил после адского огня?
Вонь внутри моего скафандра была невыносимой, я почти терял сознание.
Свежий воздух! Я жадно втянул его в себя.
Ноги отца ослабили захват. Мгновенье спустя он возник сзади меня, обхватил меня руками в крепком защищающем объятье.
В голове стало проясняться. Огни удалялись.
– О, спасибо тебе. – Я с наслаждением делал бесчисленные вдохи и выдохи.
Мы дрейфовали мимо станции. Я задавался вопросом, когда они обратят на нас внимание.
Сзади голова отца прижалась к моей, он начал задыхаться.
Снова время остановилось, превратившись в смутное пятно. Я колотил по передатчику моего скафандра.
– Я Филип Сифорт и мой отец со мной, заберите нас, у него нет воздуха! Ради бога, поторопитесь, нам нужен воздух!
Я непрерывно бормотал просьбы и обращения, не зная, на каком канале связи их услышат.
Тон отца был укоризненным:
– Единственная вещь…
– Помогите нам кто-нибудь, доставьте кислород для капитана Сифорта, ради бога, поторопитесь!
– …жертва… жизнь… – Он задыхался. – Но, сын… никогда… не трать ее впустую.
Мы продолжали двигаться, и казалось, что прошла вечность, прежде чем мы приблизились к мигающему огню катера-спасателя.
Два техника медленно вели отца, его тело казалось безвольным, третий тащил меня за запястье. К скафандру отца был прикреплен новый резервуар с кислородом, но его радио молчало, не реагируя на мои обращения.
Медики встретили нас в шлюзовой камере. Они расстегнули его шлем, едва произошла герметизация. Незамеченный, я прислонился к стене, рыдая до тех пор, пока в конце концов отец не зашевелился, пытаясь с ругательствами сорвать с себя кислородную маску.
Только тогда я снял свой скафандр и избавился от невыразимо грязной одежды под ним.
Кто-то закутал меня в шерстяное одеяло и проводил до ванной. Я плакал все время, пока мылся.
Затем я вышел, хлюпая носом, и опять кто-то завернул меня в одеяло и проводил в приемную Адмиралтейства. Я нашел там отца, разговаривавшего с господином Торном.
– Ты не представляешь проблемы, с которой столкнулся Кан. Из-за тебя на большей части Европы не работали телефоны.
Отец обессиленно закрыл глаза.
Торн добавил:
– Я услышал только конец его выступления. До тех пор, пока Эд не позвонил, меня… ничего не интересовало.
– Довольно резкое и внезапное изменение точки зрения на проблему.
– У меня? О, ты имеешь в виду Кана. – Лицо Торна прояснилось. – Он согласился на весь твой план действий. Отступление войск ООН, амнистия всем, поставки воды начнутся с понедельника. Конечно, под охраной полиции. Он утверждает, что чрезмерно жесткие действия осуществлялись по приказу Лисон и ее окружения, в то время как он был не в курсе происходящего, находясь вне пределов досягаемости.
– Кто-нибудь будет должен помочь Чангу договориться с нижним населением. Его самообладание несколько поизносилось.
– Да.
– Итак, тогда… – Отец бросил взгляд на закрытую решетку кабинета. – Кто меня арестует? Эд Вилкес?
– О чем ты говоришь?
– Не играй со мной. Что за обвинение предъявлено мне? В мятеже?
– Ну, это вопрос, относящийся к амнистии. Капитан Вилкес!
Решетка раздвинулась. Вилкес замер на пороге.
– Да, сэр?
– Какова формулировка приказа об амнистии?
– Разрешите мне принести распечатку, – Через мгновение капитан вернулся и зачитал:
– «…Предоставляю полную амнистию всем лицам, гражданским и военным, за какое-либо и все деяния, касающиеся беспорядков в Нью-Йорке и его окрестностях…»
Отец сдвинул брови.
– Но я сказал…
– Разрешите мне закончить, «…военные меры противодействия, уничтожение имущества, смерть лиц», и так далее и тому подобное.
– Исключая меня! Я ясно дал понять…
– Да. Я записал и зарегистрировал наш разговор полностью; он доступен, в случае если кто-нибудь заинтересуется. К сожалению, из-за неразберихи я не сумел записать ту часть, в которой…
– Ты что? – Отец вскочил. – Черт побери, Джефф…
– Это была всего лишь оплошность, – раздражительно произнес Торн. – Под давлением человек чего только не сделает!
– Оплошность. – Отец с гримасой отвращения отвернулся.
Глаза Торна наполнились слезами. Он пересек комнату, обнял отца.
– Идите с Богом, господин Генеральный секретарь.
– И ты, Джефф.
– Мы скоро приземлимся. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – я хотел было продолжить, но стюард всем своим видом демонстрировал, что он не был столь разговорчив.
Отец протер глаза.
– У меня ужасно болит голова.
– Так и должно было быть.
– Или хуже. Думаешь, у меня по-прежнему мозги на месте?
Улыбка стюарда выглядела неуклюжей.
– Я уверен, что вы совершенно здоровы, – тихо сказал он и пошел дальше.
Я отпустил руку отца, которая довольно долго теребила мою новую накрахмаленную рубашку. Голубой не был моим любимым цветом, но я был благодарен за то, что мне не пришлось ехать обнаженным.
Я сказал отцу:
– У меня была самая настоящая истерика. – Как будто речь шла о ком-то другом!
– Смерть – неприятная вещь. Это нормальная реакция.
– Но ты не боялся.
– О, ерунда. – Он откинулся назад в кресле. – Я только не был до такой степени… громким.
Презирая самого себя, я вымученно улыбнулся. Через некоторое время я отважился спросить:
– Почему мы летим в Нью-Йорк, вместо того чтобы отправиться домой?
– У меня есть… незаконченные дела.
– Ты думаешь… – Я сжал руку отца. – Ты будешь так же рад, как и я, вернуться в резиденцию? К уединению за нашими стенами?
– Уединение. Я хотел бы этого. – Тон его голоса был печальным. – Больше, чем чего-нибудь в мире.
Вертолет приземлился на плоскую крышу башни Франджи в ослепительном сиянии сотен огней голографических камер. В углу, около лифтов, нас ждала мама, ее рука лежала на плече старого господина Чанга. Он выглядел как тяжелобольной человек, она – измученной и мрачной. Я судорожно сглотнул, напуганный расплатой, ожидавшей меня впереди.
Лопасти винта вертолета замедлили свое вращение. Генерал Рубен сказал что-то сенатору Боланду, прикрывая рот рукой, и сделал знак солдату, чтобы тот выдвинул лестницу.
Когда дверь отъехала в сторону, отец крепко схватил мою руку.
– Сэр, вы не должны держать меня. Я не убегу.
– Ты уверен в этом?
– Клянусь Господом Богом, сэр! – Я выдержал его пристальный взгляд. Спустя долгую минуту, удовлетворенный, он отпустил мою руку и вошел в легкий вечерний туман.
Толпа журналистов и должностных лиц ринулась вперед. Они старались прикоснуться к нему, сунуть ему в лицо камеры и микрофоны.
Я ожидал, что он оттолкнет их в сторону в ярости, но он улыбнулся и расправил плечи. Вспышки огней усилились.
Когда на какое-то мгновение возникло затишье, сенатор Боланд сделал шаг вперед, его сын Роб остался на месте.
– Добро пожаловать назад, капитан Сифорт. Вы покорили мир.
Отец кивнул, но прошел мимо него и не остановился, пока он не достиг ограждения. Опираясь одной рукой на стальной поручень, он повернулся, намереваясь обратиться к толпе журналистов.
– Какие чувства вы испытали…
– Вы знали, что Генеральный секретарь Кан отступит?
– Были ли вы…
– Будете ли вы…
Я пробивал себе дорогу сквозь толкающуюся людскую массу к дальнему углу плоской крыши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81