.. Да. Признаюсь, я перестарался в своем желании спровоцировать их на какое-нибудь безумие.
– Э-э-э... Простите, Князь. Вы считали, что они недостаточно безумны?
– Отнюдь. Мне было интересно, где верхняя планка.
– И что же?
– Ее давно сорвало. Теперь они хотят убить меня.
– Это смешно.
– Это весело, Чедаш. Если бы ты видел их лица, когда я сказал... Гм. Уж сказал, так сказал. Жаль только, палатин сгорел. А девочка и вправду ничего. Как считаешь?
– Она – символ. По крайней мере, Князь, мне так показалось. Двое из этой вашей четверки сумели окружить ее неким ореолом, природу которого мне понять не удалось. Не моя специфика, к сожалению, вот если бы вы согласились убить ее...
– Чедаш!
– Простите, Князь.
– Тебе стоило бы побыть живым для разнообразия. Я спросил, как тебе девочка, а не кем она является для этих ненормальных. Может, завести с десяток эльфиек?
– Боюсь, Князь, вы не получите такого удовольствия, как с этой. Ореол есть лишь у нее одной.
– Да. Ладно, долой лирику. Что там у нас на юге?
ФИГУРЫ
Аквитон – Эзис
Пепел шел ровной, убористой рысью, неторопливо отталкивая дорогу копытами. Дорога послушно убегала, но не кончалась и продолжала стелиться под ноги коню.
Эльрик дремал в седле.
Вопросы и ответы теснились, мешая друг другу, и лучше уж было вообще ни о чем не думать, чем пытаться рассортировать их и разложить по полочкам. Мысль – туда. Мысль – сюда. Эта мысль вообще лишняя. Ее долой.
И не мысль это вовсе, а эмоция. Совсем уж никуда не годно. От эмоций так просто не отделаешься.
Было муторно.
Император так и не понял: он ли убил дракона, или дракон сам заставил его выстрелить? Чем был на самом деле этот всемогущий безумец? И был ли он безумцем? Да – если Демиурги говорили правду. А если они лгали?
Но зачем им лгать? И, главное, если уж ложь такова, то какой же тогда может оказаться правда? Правда, скрываемая за кошмаром предполагаемой лжи.
Дракон не может сойти с ума.
«...Видишь ли, мой смертный друг, у нас, если можно так выразиться, очень тонкая, но в то же время очень гибкая душевная организация. Ты слышал что-нибудь о Законе? Нет? Великие Боги! А с виду такой образованный! Закон, иначе говоря – Равновесие...»
"...Видишь ли, Торанго, когда мы решили начать Игру, мы нарушили
Закон. Сознательно. Ты слышал что-нибудь о Законе? Да? Странно. Словом, условия Игры подразумевали, что победитель получит все. А по Закону именно этого и не должно произойти ни в коем случае. Драконы попытались вмешаться. Помешать. И Разрушитель сделал нам маленькую уступку. С последующим возмещением, разумеется. Образно выражаясь, Весы качнулись. И качнулись весьма заметно. Гармония нарушилась. А с ней разрушились и драконы. То, что осталось сейчас, – оболочка, с остатками былого могущества..." Эльрик был тогда слишком измотан, чтобы сказать Величайшим все, что думает он по поводу их Игры. Точнее, он был достаточно уставшим, чтобы сперва думать, а потом действовать. И на тот момент у императора хватило ума понять, что его мнение интересует Демиургов в последнюю очередь.
Сейчас он готов был забыть о мимолетном своем смирении. Но на дороге не случилось, как назло, никого из Владык. Да и вообще пустовата была дорога. Урожай еще не собрали. Ярмарки не развернулись. Праздно шататься тоже времени нет – середина лета, самая работа. Редко-редко обгонял Пепел медленно ползущие короткие обозы.
Было тоскливо.
Беспомощная ярость поднималась мутной волной из самых темных глубин. Клокотала. Искала выхода.
И не находила.
Грызло неотступное, навязчивое и болезненное чувство вины. Кина. Прекрасный цветок, грубо надломленный безжалостной рукой.
Не защитил. Должен был, обязан был оказаться рядом. Спасти. И не сделал этого. А теперь поздно. Защищать поздно. А мстить – это просто глупо. Зло нужно встречать ударом, а не провожать бесполезной руганью. Встречать.
Но холодные доводы разума тонули в серой мути нерассуждающей ненависти.
Эмоции. Эмоции, чтоб им.
И снова с усилием Эльрик заставлял себя думать о Демиургах. О том, что рассказывали они. О том, что нужно сделать.
Имеет ли смысл делать что-то? Какая разница? Особо выбирать все равно не приходится.
«...Вообще-то Мы не вмешиваемся в дела мира. Лично не вмешиваемся. Но для тебя, так и быть, исключение сделаем. Однако помни... Торанго, друзья твои останутся жить лишь благодаря Нашей доброте. Ты умеешь быть благодарным?» Эльрик умел быть благодарным. Иногда. Если это не мешало его собственным планам. А вообще, де Фокс при всей своей безграничной доверчивости ну никак не мог поверить в то, что монахи Белого Креста, добившие «Бичей» и подобравшие Сима с Элидором, оказались на месте побоища по воле Величайших.
Чтоб Белый Крест да по чьей-то там воле?! Особенно если учесть смерть их Магистра и исчезновение магистерского атрибута.
«Что там у них, интересно? Как-то ведь Элидор опознал в этом Джероно начальство? Или, вернее, почему-то ведь он обознался...» Словом, Эльрик был уверен, что Белый Крест явился на кровавую прогалину, идя по следу искомого атрибута, а отнюдь не потому, что послали монахам просветление девятеро Величайших. Впрочем, ничуть не меньше он был уверен в том, что Демиурги действительно совершили чудо, позволив Симу с Элидором остаться в живых. А вообще, глядя через широкое окно в стене Зала, как быстро и умело расправляются с «Бичами» люди Белого Креста, император с грустью осознал, что, будь он все еще там, он, пожалуй, поубивал бы и их.
«Вот уж, воистину, прав Элидор. Очень трудно предсказать, когда меня вскинет. И от чего... Спятить можно, до чего трудно! Головой думать надо! Головой. Трудно им... Как будто никогда с ненормальными дела не имели».
«Знаешь ли ты это чувство освобождения?.. Демон... страсть, воля, стихия... горит душа, горит, сгорает, не держит ничего, ничего... свобода, кровь, сила... Стреляй же!» И снова последние слова ударили, как свинцовый шарик по гладкому боку глиняного кувшина. Только на сей раз не тягостное оцепенение разлетелось осколками, а лопнула душными ошметками клубящаяся злоба.
Драконы погибли.
В мире стало на одно чудо меньше.
– Чудо? Да, Эльрик, мы – чудо. Мы – неотъемлемая часть мира. Иногда мы – это мир. Вы, шефанго, пришельцы, и тебе не понять этой связи, связи, которая может возникнуть только между Всемогуществом и Бесконечностью. – Дракон улыбался, щуря желтые глаза, и смотрел на принца сквозь дрожащий огонек светильника. – Я вот все жду, когда же ты вскинешься, смертный мой друг. А ты слушаешь и делаешь вид, что веришь.
– Я верю. – Эльрик пожал плечами. – Почему нет? Дракон и шефанго познакомились вскоре после появления в мире людей. Величайшие похищали смертных из всех миров, до которых могли дотянуться, и, вырванные из привычной жизни, люди тихо вымирали на новых землях. Жить оставались лишь те, у кого было достаточно сил, чтобы выжить.
Встретились они не сказать, чтобы случайно – Дракон из Драконов давно присматривался к непонятному, но совершенно определенно разумному существу, появившемуся на Материке. Наблюдал. Забавлялся. Сочувствовал. Ему скучно было. Как раз тогда было скучно, потому что исчезли Древние, а те, кто пришел им на смену, еще не осознали себя народом. И некого было пугать. И некого было охранять. И незачем было поддерживать порядок.
– Промежуток эпох. – И зрачки в глазах становятся вертикальными, разом утрачивая всякий намек на человечность. – Это скучно, ты не находишь?
– Да уж. – Эльрик поежился, припоминая все, что довелось повидать ему за время «промежутка».
– Ты слаб и изнежен. – Дракон ухмыльнулся. – И многого боишься. Но ты все-таки старше этих... младенцев. Ты знаешь то, чего знать не можешь. И ты все еще жив. Это интересно. Я буду приходить к тебе. Иногда. И говорить... в смысле разговаривать... да, беседовать! Беседовать с драконами очень полезно для общего развития, запомни это, смертный. И очень опасно. Очень.
– Я бессмертный.
Это был первый и единственный раз, когда принц упомянул о своем бессмертии в разговоре с Драконом из Драконов. Первый, потому, что разговор, собственно, был первым. А единственный... Эльрик не очень любил, когда над ним смеются.
– Бессмертный! – Дракон восхищенно покачал головой, разглядывая шефанго, как неожиданно заговорившую лягушку. – Ты?! Малыш, да ты ведь даже не знаешь, что такое бессмертие. Можно называть себя бессмертным, пока ты жив. Но разве не любое существо в нашем мире имеет на это право? Ты не умрешь от старости? Поздравляю! Я видел очень много этих, новых... Людей, так они называются... словом, большая их часть тоже, увы, умирают не от старости. Так в чем же разница?
– А ты?
– А я бессмертен, малыш. Я Дракон из Драконов, и я бессмертен, как любой из нас.
– Почему Дракон из Драконов?
– А почему ты – принц? По праву рождения.
– Ты – император?
– А ты – пень, лишенный воображения. Вслушайся в разницу слов, смертный: император и Дракон из Драконов. Улавливаешь суть?
– Ну-у... может быть.
– Этого достаточно. Пока достаточно.
Аквитон. Монастырь Фелисьена – Освободителя
Магистр сидел, глядя прямо перед собой, в стену. Обед уже унесли. Сейчас доложат о неизбежном.
Нужно было заниматься делами. Нужно было готовить подходы к императору Готскому. Нужно было отправлять брата Квинта к султану – зажился что-то султан. Нужно было выбрать кандидатуру наблюдателя около Ахмази. Нужно было...
Магистр сидел, глядя прямо перед собой...
В дверь осторожно постучали.
Отец Лукас шевельнулся:
– Да.
В комнату вошел брат Давид:
– Отец Лукас, яд не действует.
Отец Лукас вопросительно посмотрел на «главного отравителя» ордена.
– Мы заложили в его обед пятикратную смертельную дозу. Он сжевал все и даже не поморщился.
– Вы в курсе, что у эльфов повышенная живучесть?
– Обижаете, отец Лукас. Доза была рассчитана как раз на эльфа. Это средство многократно проверено. В том числе и на нелюдях. Ошибки быть не может.
– Но он до сих пор жив? – мягко улыбнулся Магистр. Брата Давида передернуло от этой мягкости Черного Беркута:
– Да.
– И как вы это объясняете? – Улыбка отца Лукаса стала еще мягче.
– Отец Лукас, позвольте задать вам один вопрос? Магистр кивнул.
– Дело этого эльфа бесспорно и не позволяет никаких других трактовок?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Если дело не бесспорно, то я могу сделать только один вывод – это божий знак. И он свидетельствует о его невиновности.
– Идите, брат Давид. Я сам займусь этим делом. – Улыбка так и непокинула лицо отца Лукаса.
Элидор
Вскоре после обеда я заснул. И проснулся только на следующее утро.
Точнее, я проснулся не сам: меня разбудил Шарль, когда приперся ко мне и решил не будить меня, а тихо посидеть, покурить трубочку.
От запаха табака я и проснулся. И сразу вспомнил, как долго не курил. Я застонал. Шарль кинул трубку на стол и бросился ко мне:
– Что с тобой, Элидор?
– Трубку.
– Дым мешает? – Мать твою так! – рявкнул я. – Трубку дай,
– Так бы сразу и сказал.
Шарль порылся в моих вещах. Достал с самого дна рюкзака все курительные принадлежности, набил мою трубку, раскурил и протянул мне.
Все прелести небес померкли в сравнении с первой затяжкой. Кто никогда не курил, тот не поймет.
Через пару минут я уже был вполне дееспособен:
– Рассказывай.
– О чем?
– Не валяй дурака, Шарль. Меня приговорили. Но я до сих пор жив. И тебя пустили ко мне.
– К чему приговорили? Я ничего не слышал. Ты точно в порядке?
Ничего не понимаю. Отца Джероно убрали, как только смогли добраться до него. Да и в других подобных случаях приговоренного казнили при первой же возможности. В соответствии с традициями я должен был помереть сразу после вчерашнего обеда. («А что вы хотите, после всего того, что он перенес, – сердце не выдержало».) Или ночью. Гаротту на шею – и подождать десяток минут.
Но я жив. Ничего не понимаю.
Если отбросить вчерашний бред насчет мести... Но другого объяснения нет. Я должен отомстить. И не могу умереть, пока живет Князь. Не имею права.
Дверь открылась без предварительного стука, и в комнату вошел отец Лукас. Шарль, с задумчивым видом выбивавший трубку, вскочил:
– Доброе утро, отец. Магистр кивнул:
– Оставь нас, сын мой. Шарль испарился.
– Ты, наверное, удивлен, что до сих пор жив, Элидор. – Черный Беркут присел на край моей постели. – К сожалению, удовлетворить твое любопытство я не в силах. Теперь слушай приказ. Как только посчитаешь себя достаточно здоровым, напиши отчет о поездке и зайди ко мне. В передвижениях по монастырю ты не ограничен. Обсуждать с кем-то подробности последнего дела тебе запрещается. Вопросы есть?
– Что с Киной?.. И с Симом?
– Брат Сим сейчас находится в соседней келье. Никаких обвинений ему не предъявлено. Кину мы отдали на попечение врачей. Они говорят, что поставят ее на ноги самое большее через пару месяцев. Разрешат ли тебе увидеться с ней – не знаю. Поговоришь с врачами сам. Еще вопросы будут?
Я отрицательно покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Э-э-э... Простите, Князь. Вы считали, что они недостаточно безумны?
– Отнюдь. Мне было интересно, где верхняя планка.
– И что же?
– Ее давно сорвало. Теперь они хотят убить меня.
– Это смешно.
– Это весело, Чедаш. Если бы ты видел их лица, когда я сказал... Гм. Уж сказал, так сказал. Жаль только, палатин сгорел. А девочка и вправду ничего. Как считаешь?
– Она – символ. По крайней мере, Князь, мне так показалось. Двое из этой вашей четверки сумели окружить ее неким ореолом, природу которого мне понять не удалось. Не моя специфика, к сожалению, вот если бы вы согласились убить ее...
– Чедаш!
– Простите, Князь.
– Тебе стоило бы побыть живым для разнообразия. Я спросил, как тебе девочка, а не кем она является для этих ненормальных. Может, завести с десяток эльфиек?
– Боюсь, Князь, вы не получите такого удовольствия, как с этой. Ореол есть лишь у нее одной.
– Да. Ладно, долой лирику. Что там у нас на юге?
ФИГУРЫ
Аквитон – Эзис
Пепел шел ровной, убористой рысью, неторопливо отталкивая дорогу копытами. Дорога послушно убегала, но не кончалась и продолжала стелиться под ноги коню.
Эльрик дремал в седле.
Вопросы и ответы теснились, мешая друг другу, и лучше уж было вообще ни о чем не думать, чем пытаться рассортировать их и разложить по полочкам. Мысль – туда. Мысль – сюда. Эта мысль вообще лишняя. Ее долой.
И не мысль это вовсе, а эмоция. Совсем уж никуда не годно. От эмоций так просто не отделаешься.
Было муторно.
Император так и не понял: он ли убил дракона, или дракон сам заставил его выстрелить? Чем был на самом деле этот всемогущий безумец? И был ли он безумцем? Да – если Демиурги говорили правду. А если они лгали?
Но зачем им лгать? И, главное, если уж ложь такова, то какой же тогда может оказаться правда? Правда, скрываемая за кошмаром предполагаемой лжи.
Дракон не может сойти с ума.
«...Видишь ли, мой смертный друг, у нас, если можно так выразиться, очень тонкая, но в то же время очень гибкая душевная организация. Ты слышал что-нибудь о Законе? Нет? Великие Боги! А с виду такой образованный! Закон, иначе говоря – Равновесие...»
"...Видишь ли, Торанго, когда мы решили начать Игру, мы нарушили
Закон. Сознательно. Ты слышал что-нибудь о Законе? Да? Странно. Словом, условия Игры подразумевали, что победитель получит все. А по Закону именно этого и не должно произойти ни в коем случае. Драконы попытались вмешаться. Помешать. И Разрушитель сделал нам маленькую уступку. С последующим возмещением, разумеется. Образно выражаясь, Весы качнулись. И качнулись весьма заметно. Гармония нарушилась. А с ней разрушились и драконы. То, что осталось сейчас, – оболочка, с остатками былого могущества..." Эльрик был тогда слишком измотан, чтобы сказать Величайшим все, что думает он по поводу их Игры. Точнее, он был достаточно уставшим, чтобы сперва думать, а потом действовать. И на тот момент у императора хватило ума понять, что его мнение интересует Демиургов в последнюю очередь.
Сейчас он готов был забыть о мимолетном своем смирении. Но на дороге не случилось, как назло, никого из Владык. Да и вообще пустовата была дорога. Урожай еще не собрали. Ярмарки не развернулись. Праздно шататься тоже времени нет – середина лета, самая работа. Редко-редко обгонял Пепел медленно ползущие короткие обозы.
Было тоскливо.
Беспомощная ярость поднималась мутной волной из самых темных глубин. Клокотала. Искала выхода.
И не находила.
Грызло неотступное, навязчивое и болезненное чувство вины. Кина. Прекрасный цветок, грубо надломленный безжалостной рукой.
Не защитил. Должен был, обязан был оказаться рядом. Спасти. И не сделал этого. А теперь поздно. Защищать поздно. А мстить – это просто глупо. Зло нужно встречать ударом, а не провожать бесполезной руганью. Встречать.
Но холодные доводы разума тонули в серой мути нерассуждающей ненависти.
Эмоции. Эмоции, чтоб им.
И снова с усилием Эльрик заставлял себя думать о Демиургах. О том, что рассказывали они. О том, что нужно сделать.
Имеет ли смысл делать что-то? Какая разница? Особо выбирать все равно не приходится.
«...Вообще-то Мы не вмешиваемся в дела мира. Лично не вмешиваемся. Но для тебя, так и быть, исключение сделаем. Однако помни... Торанго, друзья твои останутся жить лишь благодаря Нашей доброте. Ты умеешь быть благодарным?» Эльрик умел быть благодарным. Иногда. Если это не мешало его собственным планам. А вообще, де Фокс при всей своей безграничной доверчивости ну никак не мог поверить в то, что монахи Белого Креста, добившие «Бичей» и подобравшие Сима с Элидором, оказались на месте побоища по воле Величайших.
Чтоб Белый Крест да по чьей-то там воле?! Особенно если учесть смерть их Магистра и исчезновение магистерского атрибута.
«Что там у них, интересно? Как-то ведь Элидор опознал в этом Джероно начальство? Или, вернее, почему-то ведь он обознался...» Словом, Эльрик был уверен, что Белый Крест явился на кровавую прогалину, идя по следу искомого атрибута, а отнюдь не потому, что послали монахам просветление девятеро Величайших. Впрочем, ничуть не меньше он был уверен в том, что Демиурги действительно совершили чудо, позволив Симу с Элидором остаться в живых. А вообще, глядя через широкое окно в стене Зала, как быстро и умело расправляются с «Бичами» люди Белого Креста, император с грустью осознал, что, будь он все еще там, он, пожалуй, поубивал бы и их.
«Вот уж, воистину, прав Элидор. Очень трудно предсказать, когда меня вскинет. И от чего... Спятить можно, до чего трудно! Головой думать надо! Головой. Трудно им... Как будто никогда с ненормальными дела не имели».
«Знаешь ли ты это чувство освобождения?.. Демон... страсть, воля, стихия... горит душа, горит, сгорает, не держит ничего, ничего... свобода, кровь, сила... Стреляй же!» И снова последние слова ударили, как свинцовый шарик по гладкому боку глиняного кувшина. Только на сей раз не тягостное оцепенение разлетелось осколками, а лопнула душными ошметками клубящаяся злоба.
Драконы погибли.
В мире стало на одно чудо меньше.
– Чудо? Да, Эльрик, мы – чудо. Мы – неотъемлемая часть мира. Иногда мы – это мир. Вы, шефанго, пришельцы, и тебе не понять этой связи, связи, которая может возникнуть только между Всемогуществом и Бесконечностью. – Дракон улыбался, щуря желтые глаза, и смотрел на принца сквозь дрожащий огонек светильника. – Я вот все жду, когда же ты вскинешься, смертный мой друг. А ты слушаешь и делаешь вид, что веришь.
– Я верю. – Эльрик пожал плечами. – Почему нет? Дракон и шефанго познакомились вскоре после появления в мире людей. Величайшие похищали смертных из всех миров, до которых могли дотянуться, и, вырванные из привычной жизни, люди тихо вымирали на новых землях. Жить оставались лишь те, у кого было достаточно сил, чтобы выжить.
Встретились они не сказать, чтобы случайно – Дракон из Драконов давно присматривался к непонятному, но совершенно определенно разумному существу, появившемуся на Материке. Наблюдал. Забавлялся. Сочувствовал. Ему скучно было. Как раз тогда было скучно, потому что исчезли Древние, а те, кто пришел им на смену, еще не осознали себя народом. И некого было пугать. И некого было охранять. И незачем было поддерживать порядок.
– Промежуток эпох. – И зрачки в глазах становятся вертикальными, разом утрачивая всякий намек на человечность. – Это скучно, ты не находишь?
– Да уж. – Эльрик поежился, припоминая все, что довелось повидать ему за время «промежутка».
– Ты слаб и изнежен. – Дракон ухмыльнулся. – И многого боишься. Но ты все-таки старше этих... младенцев. Ты знаешь то, чего знать не можешь. И ты все еще жив. Это интересно. Я буду приходить к тебе. Иногда. И говорить... в смысле разговаривать... да, беседовать! Беседовать с драконами очень полезно для общего развития, запомни это, смертный. И очень опасно. Очень.
– Я бессмертный.
Это был первый и единственный раз, когда принц упомянул о своем бессмертии в разговоре с Драконом из Драконов. Первый, потому, что разговор, собственно, был первым. А единственный... Эльрик не очень любил, когда над ним смеются.
– Бессмертный! – Дракон восхищенно покачал головой, разглядывая шефанго, как неожиданно заговорившую лягушку. – Ты?! Малыш, да ты ведь даже не знаешь, что такое бессмертие. Можно называть себя бессмертным, пока ты жив. Но разве не любое существо в нашем мире имеет на это право? Ты не умрешь от старости? Поздравляю! Я видел очень много этих, новых... Людей, так они называются... словом, большая их часть тоже, увы, умирают не от старости. Так в чем же разница?
– А ты?
– А я бессмертен, малыш. Я Дракон из Драконов, и я бессмертен, как любой из нас.
– Почему Дракон из Драконов?
– А почему ты – принц? По праву рождения.
– Ты – император?
– А ты – пень, лишенный воображения. Вслушайся в разницу слов, смертный: император и Дракон из Драконов. Улавливаешь суть?
– Ну-у... может быть.
– Этого достаточно. Пока достаточно.
Аквитон. Монастырь Фелисьена – Освободителя
Магистр сидел, глядя прямо перед собой, в стену. Обед уже унесли. Сейчас доложат о неизбежном.
Нужно было заниматься делами. Нужно было готовить подходы к императору Готскому. Нужно было отправлять брата Квинта к султану – зажился что-то султан. Нужно было выбрать кандидатуру наблюдателя около Ахмази. Нужно было...
Магистр сидел, глядя прямо перед собой...
В дверь осторожно постучали.
Отец Лукас шевельнулся:
– Да.
В комнату вошел брат Давид:
– Отец Лукас, яд не действует.
Отец Лукас вопросительно посмотрел на «главного отравителя» ордена.
– Мы заложили в его обед пятикратную смертельную дозу. Он сжевал все и даже не поморщился.
– Вы в курсе, что у эльфов повышенная живучесть?
– Обижаете, отец Лукас. Доза была рассчитана как раз на эльфа. Это средство многократно проверено. В том числе и на нелюдях. Ошибки быть не может.
– Но он до сих пор жив? – мягко улыбнулся Магистр. Брата Давида передернуло от этой мягкости Черного Беркута:
– Да.
– И как вы это объясняете? – Улыбка отца Лукаса стала еще мягче.
– Отец Лукас, позвольте задать вам один вопрос? Магистр кивнул.
– Дело этого эльфа бесспорно и не позволяет никаких других трактовок?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Если дело не бесспорно, то я могу сделать только один вывод – это божий знак. И он свидетельствует о его невиновности.
– Идите, брат Давид. Я сам займусь этим делом. – Улыбка так и непокинула лицо отца Лукаса.
Элидор
Вскоре после обеда я заснул. И проснулся только на следующее утро.
Точнее, я проснулся не сам: меня разбудил Шарль, когда приперся ко мне и решил не будить меня, а тихо посидеть, покурить трубочку.
От запаха табака я и проснулся. И сразу вспомнил, как долго не курил. Я застонал. Шарль кинул трубку на стол и бросился ко мне:
– Что с тобой, Элидор?
– Трубку.
– Дым мешает? – Мать твою так! – рявкнул я. – Трубку дай,
– Так бы сразу и сказал.
Шарль порылся в моих вещах. Достал с самого дна рюкзака все курительные принадлежности, набил мою трубку, раскурил и протянул мне.
Все прелести небес померкли в сравнении с первой затяжкой. Кто никогда не курил, тот не поймет.
Через пару минут я уже был вполне дееспособен:
– Рассказывай.
– О чем?
– Не валяй дурака, Шарль. Меня приговорили. Но я до сих пор жив. И тебя пустили ко мне.
– К чему приговорили? Я ничего не слышал. Ты точно в порядке?
Ничего не понимаю. Отца Джероно убрали, как только смогли добраться до него. Да и в других подобных случаях приговоренного казнили при первой же возможности. В соответствии с традициями я должен был помереть сразу после вчерашнего обеда. («А что вы хотите, после всего того, что он перенес, – сердце не выдержало».) Или ночью. Гаротту на шею – и подождать десяток минут.
Но я жив. Ничего не понимаю.
Если отбросить вчерашний бред насчет мести... Но другого объяснения нет. Я должен отомстить. И не могу умереть, пока живет Князь. Не имею права.
Дверь открылась без предварительного стука, и в комнату вошел отец Лукас. Шарль, с задумчивым видом выбивавший трубку, вскочил:
– Доброе утро, отец. Магистр кивнул:
– Оставь нас, сын мой. Шарль испарился.
– Ты, наверное, удивлен, что до сих пор жив, Элидор. – Черный Беркут присел на край моей постели. – К сожалению, удовлетворить твое любопытство я не в силах. Теперь слушай приказ. Как только посчитаешь себя достаточно здоровым, напиши отчет о поездке и зайди ко мне. В передвижениях по монастырю ты не ограничен. Обсуждать с кем-то подробности последнего дела тебе запрещается. Вопросы есть?
– Что с Киной?.. И с Симом?
– Брат Сим сейчас находится в соседней келье. Никаких обвинений ему не предъявлено. Кину мы отдали на попечение врачей. Они говорят, что поставят ее на ноги самое большее через пару месяцев. Разрешат ли тебе увидеться с ней – не знаю. Поговоришь с врачами сам. Еще вопросы будут?
Я отрицательно покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80