– К императору!
– Императором он станет, когда победит.
– Чего ты ищешь в нашей стране, шефанго? Готы воевали с вами испокон веков, зачем ты пришел ко мне?
– Испокон веков с нами воевали отнюдь не готы. Ты слишком молод, герцог, чтобы заглядывать так далеко в прошлое. Я не буду лишним в твоей армии.
– Не сомневаюсь. Но почему я должен доверять тебе?
– А почему нет? Что нам делить? Ямы Собаки воюют с вами на море, а мы с тобой сейчас на Материке, и до моря больше месяца конного пути. Ямам Собаки не нравится нынешний император. Тебе – тоже. Ямы Собаки не любят анласитов. И ты призываешь людей вернуться к старым Богам. Идея ущербна сама по себе, но ведь это идея.
– Ты всегда так дерзок с властителями?
– Увы.
– У меня нет денег на плату наемникам.
– Я сказал, что мне нужны деньги?
– Что же нужно тебе, если ты не веришь в мою победу и смеешься над моими чаяниями?
– Победа как раз и нужна. А еще... знаешь, у вас тут интересные мечи. Люблю все новое.
– Ты очень странный, шефанго.
– Ты даже не представляешь, герцог, какой я странный.
Честное слово.
Эта война была длинной, как все гражданские войны, Эта война была заведомо обречена на поражение.
Но было в ней некое благородное безумие, то самое, что заставляет кровь вскипать, а сердце биться яростно и люто. Безумие, которое вспоминается потом разве что в звонких балладах да в черных криках обожравшихся воронов.
Старые Боги и Бог анласитов. Жестокость на жестокость. И сила на силу. Мятежники, считающие себя Властью. И Власть, все еще зыбкая, не укрепленная стенами крепостей и вековыми традициями.
Это была славная война, хоть и не любил Эльрик такие войны. А меч – длинный, тяжелый клинок, незнакомый, удивительный, странный – стал таким же естественным продолжением его, каким был топор. И так же гудел он, распарывая податливый воздух, с таким же хрустом врубался в тела врагов, крушил шлемы и черепа, проламывал кирасы, дробил кости под гибкими кольчугами.
Герцог Отто де Гилгат, которого называли все, кроме Эльрика, «наш император», одерживал поначалу победу за победой. Он был умен, этот немолодой уже человек. И знал, в чем сила и в чем слабость его армии.
Де Гилгат сумел окружить себя верными людьми, разумными командирами и славными рубаками. Он сумел организовать свои войска, ввести в них почти такую же дисциплину, как та, что царила в стане противника. Но почти – еще не значит такую же. Да. Эта война была обречена на поражение. А ведь Эльрик почти поверил, что они победят. Поверил...
***
Ворота вылетели с грохотом, и не успели еще обломки досок и стальные полосы оковки упасть на землю, а в пролом уже врывалась орущая, рычащая, гремящая железом, пахнущая потом и кровью толпа.
Нет, не толпа. Армия.
Бились за каждый камень. За каждую пядь двора. За каждую ступень в донжоне.
Но неудержим был холодный, нечеловеческий какой-то напор закованных в сталь рыцарей. Рыцарей со знаком Анласа на серых плащах.
«Бич Божий!» – громом неслось под сияющими небесами. Бич Божий.
Эльрик рванулся из воспоминаний, застонал, сжимая голову руками. Он не хотел вспоминать. Не хотел. Не...
***
– Дверь! – рявкнул де Фокс. И двое оставшихся латников заложили массивный стальной засов. На сколько хватит его? На сколько удержит
холодная сталь волну «Бичей»?
– Император? – Один из воинов, тот самый неразговорчивый оружейник, в лавке которого Эльрик в первый раз увидел длинный двуручный клинок, обернулся к своему господину.
– Я в порядке, Ханс. Мы еще повоюем. Эльрик, это все, кто выжил?
– Да, герцог. – Шефанго бросил топор в петлю на поясе. – У вас хорошие мечи, но драться ими здесь несподручно.
– Ты все о мечах.
– Почему нет?
В дверь ударили. Сильно. И как-то спокойно. Они вообще были очень спокойны, рыцари нового ордена, созданного специально для борьбы с еретиками и язычниками.. Специально для борьбы с такими, как солдаты мятежного герцога Отто де Гилгата.
– Они сжигают тела, – пробормотал второй латник. Высокий и худой, он был бледным от природы, а сейчас, раненый, казался – и вовсе прозрачным. – И они сжигают живых. Если берут живыми. Вы нужны им живым, мой император.
– Очищение. – Взгляд де Гилгата стал слегка безумным, словно тучи наползли на чистое небо. – Очищение огнем. Посвящение их страшному богу. Они хотят, чтобы он забрал наши души.
Герцог огляделся затравленно. Но не было выхода из тесной комнаты на самой вершине башни. Не было выхода, кроме как в заложенную засовом дверь, уже трещавшую под монотонными, расчетливыми ударами.
– Что ж. – Отто де Гилгат улыбнулся. Улыбнулся искренне и чисто. Светло. – Мы делали, что должно. Осталось лишь погибнуть с честью.
Он вытащил из-под кольчуги висящий на потертом кожаном шнуре амулет. Старый, очень старый. Люди могли бы даже назвать его древним. Потемневший от времени символ Постижения, священный Многогранник.
– У тебя еще есть время посмеяться над нашей наивностью, Эльрик. – Светлые, теплые глаза задумчиво смотрели в красные бельма шефанго. – Ты ведь всегда считал нас детьми, играющими в свои смешные игры. Игра за – канчивается. Я только прошу тебя, уж не знаю, зачем мне это сейчас... Я прошу: поверь, что это жизнь. Для нас – жизнь. Была.
Эльрик молчал. Дрогнула, едва не сорвавшись с петель, тяжелая дверь. Неудобно, очень неудобно было выбивать ее, стоя на маленькой площадке на вершине узкой винтовой лестницы.
Но «Бичи» не умели отступать.
И черная муть безумия уже начинала перехлестывать через край. Только не сейчас... Нет. Чуть позже...
Замок горел, и дым струйками проникал в крохотную комнатку, щекотал ноздри, першил в горле, щипал глаза.
Огонь горел, пожирая корчащиеся тела людей. Живых людей. Людей, которых убивали только для того, чтобы убить. Чтобы очистить. Огнем.
– Они возьмут вас живым, император, – тихо сказал Ханс.
И Зверь вырвался на волю.
***
Тарсаш заржал тревожно и испуганно. Ткнулся мордой в застывшего, словно окаменевшего шефанго. Снова заржал. Тихо. Как будто позвал вполголоса. Скакуну было страшно. И одиноко. А Эльрик, казалось, позабыл о нем.
– Ты вспомнил? – тихо прошелестел голос.
– Да.
– Все вспомнил?
– Достаточно.
– Теперь ты знаешь, за что на самом деле ненавидишь этих людей.
– Молчи.
– Тех троих, в башне, убил ты сам. Помнишь?
– Нет.
– Это тебя взяли живым. Тебя, Торанго. Помнишь?
– Нет.
– Ты...
– Мне нужен Меч, – зарычал Эльрик. – И заткнитесь вы. Все!
– Тогда готовься к смерти. На всякий случай. О твоем коне позаботятся. И... совет на дорогу, Торанго. Будь магом, а не воином там, куда ты попадешь.
А потом привычный хоровод звезд. Искры. Холодные сумерки.
Айнодор. Астальдолондэ – Столица
Элидор
Мы сошли с корабля в Астальдолондэ. Узнали у прохожих, где здесь продают лошадей. Как выяснилось, конные ряды находились совсем рядом с
портом.
Лошади и цены на них были невероятными. Лошади были невероятно красивы, а цены были невероятно низкие.
– Элидор, едем. – Кина подтянула подпругу и улыбнулась мне.
– Ты ведь не успела отдохнуть.
– А ты хочешь оказаться в столице как можно быстрее? И правильно хочешь. Едем.
Через полчаса, купив дорожных припасов, мы выехали из главного айнодорского порта.
Дорогу, которую обычно преодолевали за неделю, мы проскакали за три дня. Этого не выдержали даже наши чудесные кони. Ранним утром четвертого дня мы въезжали в столицу. Город еще спал. Мы медленно ехали по спящим улицам главного города эльфийской Империи. Я вертел головой во все стороны и начинал понимать, почему эльфов называют самой прекрасной расой мира. Нет, не только за их красоту, но и за эти вот улицы. За здания, абсолютно разные и в то же время образующие какой-то странный порядок. За то, что столица принимала любого, обнимала ласковым теплом. За то, что улицы ее уходили в ослепительное небо. В Свет.
– Элидор, ты как будто никогда здесь не был. – Голос Кины вырвал меня из состояния ошалелого восторга.
– А я здесь и в самом деле никогда не был. Я же почти ничего не помню из моей прошлой жизни. Так, всякие отрывки.
– И ты не помнишь этой красоты? Я покачал головой:
– Совсем.
– Ну... – Кина, похоже, растерялась. – Можно, наверное, посмотреть на это с другой стороны. Вся радость от познания Айнодора у тебя впереди.
В этот момент мы выехали на центральную площадь, куда выходил своим фасадом императорский дворец. Я подъехал к кованой решетке ворот. Кина немного отстала. У высоких распахнутых створок стояли два солдата. Один из них, не дожидаясь, пока я заговорю, обратился ко мне первым:
– Их Величества еще не принимают. Если у вас действительно срочное дело, мы можем позвать капитана гвардии.
– Позови.
Солдат ушел внутрь. Кина в это время подъехала поближе.
Вскоре появился капитан:
– Я вас слушаю.
Вместо ответа я нагнулся к нему с седла и начал молча разглядывать.
Сначала он, вежливо улыбаясь, ждал, что я скажу. Потом немного забеспокоился.
– Что же вам все-таки yгo... – Он мгновенно побледнел. – Ваше Высочество? Принц Элеман?
– Я рад, что ты меня узнал, Наргиль.
Наргиль кинулся во дворец. И через пару минут из дверей буквально вылетел эльф, в котором я не без труда узнал своего отца.
Ну и началось...
Гнилой мир
Эльрик де Фокс
Знаешь, принц, я думал, что за десять тысячелетий успел увидеть все, что можно увидеть. И испугаться всего, чего можно бояться. Но здесь даже солнца нет. Всегда мерзкое, низкое серое небо. Не такое, как зимой на Анго... хотя ты же не был никогда зимой на Анго, ты и летом-то там не был. Но все равно – не такое.
Дома нёбо дышит. Дышит холодом, свежестью, силой.
Здесь от него несет парным теплом.
Здесь нет ветра. Здесь есть жизнь, но это не жизнь. Те твари, которые населяют этот мир, или этот кусок мира, или... не знаю, что это за место, – эти твари одержимы жаждой убийства. Они не едят, не спят, не дышат. Они убивают. И пока они не видят меня, они убивают друг друга.
Я схожу с ума, принц. И привычка говорить с самим собой, как видишь, превратилась в привычку беседовать с тобой. Благо тебя нет поблизости, а значит, нет хамских ухмылочек и комментариев, без которых я вполне обхожусь.
Я схожу с ума. Наверное, это к лучшему.
Ненависть вела меня. Глухая, черная, безликая и безумная.
Что говорили Величайшие? Что-то о Тварях и Древних, о матах и порождениях Тьмы.
Я не знаю.
Я не помню.
Зверь не мог насытиться и убивал, убивал. Это я был Зверем. И ненависть вела меня. И чаша переполнилась. Гложет изнутри ледяной огонь. Холодно. Жжет. Зверь научился убивать магией. Ему понравилось. Там, в Тальезе...
Будь магом, а не воином....
Они знали? Давая свой дар, знали ли они, что даром воспользуется Зверь? Что это – ему. Для него. Что магия – лазейка для безумия. Не лазейка уже – открытая дверь, распахнутая гостеприимно...
Огонь.
Кровь.
Нельзя было вспоминать. И забыть было нельзя.
Холодно.
Горит огонь. Горит. Сжигает живых людей. Огненный смерч на узкой улице. И люди кричат. И кричат лошади... Боги...
Они сгорают живьем. И я горю. Зверь вырвался на волю. Теперь он – хозяин. А я?
Не знаю.
Не помню.
А я – это он.
Но ведь перегорит же Великая Тьма, перегорит, уйдет, погаснет. И что тогда будет вести меня? И зачем?
Я – Зверь. И, клянусь Богами, мне нравится быть Зверем.
Готская империя. Готхельм
– Ну что, сэр Зигфрид, у вас найдется, чем порадовать Нас? Или вы по-прежнему бессильны перед этими четырьмя, а ваша хваленая магия, его
дар, всего лишь детская забава?
– Отнюдь, Ваше Величество. Четверых больше нет. Они рассеяны. Они сгинули и, я уверен, уже никогда не смогут помешать нам.
– А мы слышали, что этот ваш шефанго убил того исмана... Аль-Апсара. Того самого, который почти прибрал к рукам Эзис.
– Его убил эльф, Ваше Величество. Но Аль-Апсар успел стать властелином. Тенью за троном. Кукловодом, если вам будет угодно.
– И его убили двумя серебряными ножами, которые годны были лишь на то, чтобы резать фрукты. Что за жалкая и нелепая смерть!
– Он погиб очень вовремя, Ваше Величество.
– Вовремя?
– Мои люди, что работали среди барбакитов, принесли мне три перстня. В одном из них Паучий Камень.
– Старший перстень?
– Совершенно верно, Ваше Величество. Барбакиты до сих пор считают, что Паучий Камень украли шефанго о эльфом. Каждый волен в своих
заблуждениях.
– Вы умеете извлечь выгоду даже из удач врага, сэр Зигфрид.
– Благодарю вас, Ваше Величество.
Эльрик де Фокс
Что называется – протрезвел. Уж лучше бы похмелье, чем на здоровую голову этакая окружающая действительность. Да, купили меня Величайшие, ничего не скажешь. Ведь как ни крути, а в это дерьмо я залез по дурацкому своему обыкновению добровольно. И даже в лоб дать некому, чтобы душу отвести.
То есть претендентов-то более чем достаточно, но все не те.
Нет, не те.
Зато здесь не соскучишься.
Я уже не то что сплю вполглаза. Я ем в ползуба.
А жизнь кипит, укуси ее треска! Жизнь не стоит на месте! Жизнь перемещается и, что характерно, все в одном направлении – к моей венценосной персоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80