– Делай, как считаешь нужным. Магия – не моя стихия.
Солдаты перестроились в боевой порядок, и я выбежал к ним.
– Уланы' Гусары! Противник нас обманул и теперь тешит себя надеждой, что мы в его руках. Но от нас зависит определить, кто попал в чей капкан!
– Солдаты! – крикнул я, обращаясь к тем, кто стоял у лебедки. – Поднимайте ворота! Горнисты! Трубите атаку!
В главном дворе замка царило безумное смятение. Из окружающих его зданий еще доносились крики и шум боя, а толпа, оставшаяся на улице, уже праздновала победу. Кто-то выкатил из винных погребов бочки, и нескольким из них уже вышибли донья. Одни каллианцы волокли кричащих полуобнаженных женщин, на ходу срывая с себя одежду, другие тащили тюки с награбленным.
И вдруг они увидели нас, тысячу отборных солдат, чей яростный боевой клич перекрыл звуки труб. Нам ответил вой изумления и страха. Мы врезались в толпу, кромсая противника мечами и топорами, осыпая его стрелами. Высыпавшие из замка каллианцы бросились кто куда: одни попытались спастись бегством, другие были готовы сражаться, и мы предоставили им такую возможность. Я отдал четкие приказания, и гусары окружили толпу со всех сторон. И мне показалось, что дело сделано.
Но тут я услышал какой-то странный звук, низкий и мелодичный, но отозвавшийся дрожью у меня в костях. Воздух озарился свечением, и Молис Амбойна, появившись из ниоткуда, вырос к небу на добрых пятьдесят футов. Ветер растрепал его волосы и бороду. Лицо ландграфа было забрызгано кровью, его руки превратились в когти хищного зверя. Перед нами был уже не благородный вельможа, а кровожадный, смертельно опасный колдун, более страшный, чем любой демон, которого он мог бы призвать на помощь. Его слова, произнесенные на незнакомом языке, громовым эхом отражались от стен, и мне показалось, что от этих звуков вот-вот начнут крошиться камни.
На колдуна обрушилась туча стрел, но все они пролетали сквозь него, не причиняя никакого вреда. А он, не обращая на них внимания, воздел руки к темнеющему небу, сгибая пальцы, и перед нами вдруг оказалась уже не толпа людей, а море извивающихся, шипящих змей. Они нахлынули на нас зелеными, коричневыми и черными волнами. Амбойна воспользовался тем же самым заклятием, с помощью которого уничтожил отряд легата Или. Я перерубил одну змею пополам, и она превратилась в окровавленный труп, но на меня уже ползли десятки, сотни других. Часть солдат продолжала сражаться, но остальные застыли в оцепенении, готовые обратиться в бегство. Кто-то падал, и в их тела тотчас же вгрызались острые змеиные клыки. Злорадно шипя, каллианцы наползали на нас.
Сзади послышался рев ветра. Я оглянулся, и у меня замерло сердце. Завершая наше уничтожение, Амбойна наслал второе заклятие. Во дворе крепости появилась другая фигура, такая же высокая, как и Амбойна. Но мне она показалась чем-то знакомой.
Когда я был еще совсем маленький, у нас в деревне, затерявшейся в джунглях провинции Симабу, жил ловец крыс. Эти серые твари частенько донимали нас, особенно в сезон дождей, когда, спасаясь от сырости, они приходили в лачуги крестьян и даже в дома местных землевладельцев. Ловец крыс знал несколько простых заклинаний, с помощью которых сводил крыс с ума, после чего они бежали к ближайшему пруду и топились в нем. Взрослые считали, что у него не все дома, и, возможно, были в чем-то правы, но для нас, для детей, он был настоящим героем. Ловец крыс всегда обращался с нами как с равными, к огромной нашей радости, уводил нас в джунгли, где просил сидеть спокойно и молчать, а сам начинал свистеть. Мы никогда не могли предугадать, какой зверь явится на его зов. Чаще всего приходил олень, один раз из соседнего ручья приполз крокодил, иногда прибегало семейство полевок или прилетала стая птиц, кружившихся над нами и рассаживавшихся среди нас, словно мы были их друзья. Ловец крыс строго-настрого запрещал нам трогать зверей, потому что человеческий запах сделает их изгоями среди собственных братьев и сестер. Но мы смотрели на них, запоминали, как они себя ведут, ибо все мы суть живые твари.
Так вот, сейчас я видел перед собой ловца крыс. Но как выяснилось позднее, всем предстали разные образы. Кто-то видел няньку, прогонявшую детские кошмары, другой – торговца, убившего собаку, напугавшую этого человека в детстве. Карьян утверждал, что это был крестьянин-сосед, выбежавший в поле и спасший его от разъяренного быка.
Мой ловец крыс поднял с земли одну змею, вдруг выросшую до трех футов в длину. При этом, казалось, он разом поднял всех змей. Ловец крыс подержал змею, глядя, как она злобно шипит и извивается, потом отбросил ее в сторону. Но гадина не упала на землю; она просто бесследно исчезла, а вместе с ней и все остальные, и каменные плиты двора стали чистыми.
Взревев от ярости, Амбойна начал водить руками, читая новое заклинание. Меня затошнило. В небе над головой столкнулись могучие ветры. Ловец крыс, пошатнувшись, схватился за бок, стараясь удержаться на ногах. Вздрогнув, словно от невидимого удара, он попятился назад, и уланы застонали: мы были обречены.
Но в это мгновение ловец крыс распрямил плечи и заговорил мягким голосом провидицы Синаит:
О коротышка,
Полный ненависти!
Ты не признаешь закона,
Ты служишь злу.
Есть ли кто-нибудь,
Кто замолвит за тебя слово?
Ловец крыс остановился, словно вслушиваясь в ответ, хотя я ничего не услышал. Затем он продолжал:
Умирающий голос,
Мертвый голос -
Это осталось в прошлом.
Нет никого, Жалкий коротышка.
Я спрашиваю Ахархела,
Но нет никого.
Ни Варума,
Ни Шахрийи,
Ни Джакини,
Ни Элиота,
Ни Воды,
Ни Огня,
Ни Земли,
Ни Воздуха.
Нет никого.
Нет никого, кроме Нее.
Я не могу называть Ее по имени.
Она встретит тебя с распростертыми объятиями,
Она укроет тебя,
Она примет тебя к себе,
Она вернет тебя на Колесо.
Ловец крыс взял ландграфа Молиса Амбойну двумя пальцами, и тот вдруг снова стал обычного размера. Воплощение Синаит поднесло каллианца к лицу, с любопытством разглядывая его, как будто перед ним было какое-то неизвестное насекомое. Амбойна ругался и вырывался, но ничего не мог поделать. Наконец ловец крыс презрительно бросил его. Но ландграф не растаял в воздухе; перевернувшись в полете несколько раз, он ударился о каменные плиты, и его тело лопнуло, словно перезрелая дыня.
Какое-то мгновение каллиоты стояли, затаив дыхание; наконец из сотен глоток вырвался стон отчаяния.
– В атаку! – крикнул я.
Мои нумантийцы бросились вперед, сметая все на своем пути. Лишь немногие из каллианцев пытались сопротивляться, да и то когда оказывались припертыми к стене. Большинство обратилось в беспорядочное бегство. Обезумевшие люди неслись, спотыкаясь и отталкивая друг друга. Мы убивали, убивали, убивали, пока наконец убивать уже было больше некого.
Я стоял в комнате, в которой никогда раньше не бывал, расположенной где-то в глубине замка, над трупом человека, пытавшегося защищаться с помощью сабли, но не имевшего понятия, как с ней обращаться, и не понимал, как я сюда попал. Убедившись, что мой противник мертв, я отправился назад в центральный двор.
Встретивший меня капитан Ласта, командир моих уланов, вытянулся в струнку.
– Замок полностью очищен, сэр.
– Хорошо, – сказал я. – Теперь мы должны найти принца Рейферна.
Ласта начал было что-то говорить, но осекся.
– Сэр, пойдемте со мной.
Труп принца Рейферна был распростерт на полу у входа в тронную залу. Возле его правой руки валялся меч, а вокруг лежали тела пятерых убитых каллианцев. Следом за мной подошли Синаит и домициус Биканер.
– Он храбро сражался и умер достойно для торговца, – заметил домициус.
– Он умер достойно, – поправил его я.
Но после случившейся катастрофы слова были бесполезны.
– Хорошо, – сказал император, выслушав мой доклад. Его голос звучал ровно, лицо, глядевшее на меня из Чаши Ясновидения, оставалось спокойным. – Ты будешь замещать принца-регента.
– Слушаюсь, ваше величество.
– Вопрос о том, можно ли было спасти жизнь моего брата, отложим на будущее. Я пришлю тебе дальнейшие строгие и четкие указания, а также войска, чтобы обеспечить их выполнение.
Но три задачи требуют незамедлительного решения. Во-первых, ты сказал, что, воспользовавшись всеобщим смятением, дочь Амбойны и остальные, захваченные в логове сына этого ублюдка-изменника, бежали. Я хочу, чтобы их всех поймали и предали смерти. Я определю способ казни и сообщу о нем через того, кого пришлю на смену Кутулу. Надеюсь, мой верный страж будет жить?
– По крайней мере, так меня заверила провидица Синаит. От раны в голову он все еще находится в бреду, но со временем обязательно поправится. А ножевое ранение залечивается с помощью заклинания.
– Береги Кутулу как зеницу ока, – сказал император. – Как только он сможет тронуться в путь, пусть немедленно возвращается в Никею. Лучшие знахари страны позаботятся о том, чтобы его выздоровление было полным и как можно более быстрым.
А теперь вернемся к этим подлым каллианцам. Они сделали мне очень больно, и я хочу дать им понять всю глубину их проступка. Пусть твои отряды правосудия вновь пройдут по провинции. Они будут усилены пехотными подразделениями, которые прибудут в Каллио со дня на день. Я хочу, чтобы в каждом селении, в каждой деревне были казнены по два самых уважаемых человека. Если этих людей не удастся найти или каллианцы откажутся выдавать их, вместо них будут казнены по двадцать мужчин и женщин, а деревню предадут огню.
И последний приказ касается Полиситтарии, города, где свили свое логово змеи. Полиситтария перестанет существовать. Я пришлю специальный отряд рабочих, чтобы от города не осталось камня на камне. Земля будет перепахана и посыпана солью.
Каждый десятый житель будет казнен. Один из каждых десяти – мужчина, женщина или ребенок – будет убит. Способ казни не имеет значения. Всех остальных продадут в рабство. Ни одна семья не должна остаться ненаказанной. Те, кого раньше знали как жителей Полиситтарии, будут рассеяны по всем уголкам моего королевства, а их имена, как и название их родины, будут забыты.
Таковы мои приказания, трибун Дамастес а'Симабу. Приступай к выполнению.
Я предвидел, что император захочет наказать мятежную провинцию, но не ожидал от него такой жестокости. Я сделал глубокий вдох, собираясь с силами.
– Нет, мой император, я их не выполню.
– Что? – голос Тенедоса напомнил шипение разъяренной гадины.
– Эти приказания противоречат законам богов и людей. Я не могу подчиниться.
– Ты дал мне клятву в верности!
– Дал, – подтвердил я. – Девиз моей семьи: «Мы служим верно». Но ваши приказания исходят не от головы, а от сердца и по сути своей есть зло. А мой долг – по возможности хранить вас от зла. Вы сами давали клятву править мудро, на благо своего народа и не быть жестоким с подданными. После того как вы произнесли эти слова, я сам возложил вам на голову корону.
– Трибун, ты забываешься! Я император!
– Да, вы император, - сказал я. – Я подчинюсь любой вашей прихоти, даже если вы прикажете мне покончить с собой. Но эти приказания я выполнять не буду. Прошу прощения, ваше величество.
На висках императора забились жилки, а сжатые губы побелели.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Раз ты отказываешься мне повиноваться, я найду кого-нибудь более послушного. Ты освобожден от всех своих обязанностей, трибун Дамастес а'Симабу; я приказываю тебе немедленно возвращаться в Никею. Ты больше не имеешь права отдавать распоряжения никому из тех, кто был у тебя в подчинении. Это понятно?
– Так точно, мой государь.
Император еще раз пристально посмотрел на меня, и его черные глаза сверкнули демоническим огнем. Затем изображение в Чаше Ясновидения исчезло.
Со мной все было кончено.
Глава 6
ВОДЯНОЙ ДВОРЕЦ
Соблазнительно расхохотавшись, нимфа нырнула в бурлящий бассейн. Подплыв к каскадам водопада, она взобралась по низвергающимся потокам воды, словно по лестнице. Нимфа была очень красивая, совершенно обнаженная, с длинными золотистыми волосами. У нее было лицо Маран. Поднявшись к вершине водопада, нимфа перешла на едва различимый выступ скалы, поросший мхом, и, игриво поманив меня пальцем, скрылась в своей пещере.
Эту нимфу, точнее сотворенный колдовством образ высотой около фута, подарила мне Маран в ознаменование того, что мы прожили вместе два года, сезон и сорок два дня. Я спросил, в честь чего праздник, а она ответила: «Так просто». Мне показалось, праздновать так просто - это замечательно, и родилась новая традиция.
Я сидел на каменной скамье, не обращая внимания на надоедливую изморось, нависшую над садом. Весьма непристойные ужимки нимфы, никогда не повторяющиеся, как правило, меня веселили. Но сейчас ничто не могло поднять мое настроение, остававшееся мрачным и пустым, как погода.
Мы покинули Полиситтарию через пять дней после того, как я был отстранен от должности, – как только Синаит пришла к выводу, что Кутулу сможет перенести долгое путешествие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88