В конце концов он дома.
Йен кинул сумку на заднее сиденье «бронко» – автомобиль был не заперт, разумеется, да кто его возьмет? – и пошел к дому по дорожке (ее так основательно почистили от снега, словно огнем жгли), поднялся по деревянным ступеням на крыльцо и открыл наружную дверь, чтобы добраться до внутренней, тяжелой и сделанной из дуба.
Йен постучал в дверь, не снимая перчатки, потом стукнул по продолговатой латунной пластине, вделанной в косяк.
Бам-м-м-м…
Весь дом завибрировал от низкого басовитого гула. Не дожидаясь ответа, Йен повернул ручку и приоткрыл дверь.
За ней стоял док Шерв в клетчатой рубашке, джинсах и вязаной шапочке. Одежда и борода делали его похожим на старого дровосека, а не врача. В правой руке док держал кружку с кофе, над которой поднимался пар.
Улыбнувшись, он поманил Йена внутрь:
– Ну, не стой же там. Снаружи холодно, если ты еще не заметил. Проходи и согреешься.
Совершенно непонятно. Где же машина дока?
Шерв поднес кружку ко рту, затем сморщился, покачал головой и протянул ее Йену, который как раз снял перчатки и положил их на батарею рядом с дверью.
Хм-м… Кольцо все еще было на пальце. Молодой человек снял его и положил в карман. Тепло чувствовалось даже сквозь штаны.
Йен потопал ботинками по полу, чтобы стряхнуть снег, потом вытер их о специальную ковровую дорожку и последовал за доком в кухню, потихоньку отпивая из кружки с кофе. Кофе оказался вкуснее, чем обычно варили в Хардвуде, – не крепкий, но горячий, а в это время года последнее ценилось высоко. Если в холодный день пить горячий крепкий кофе каждый раз, когда хочешь согреться, то к вечеру будешь писать коричневым, а ночью на стену полезешь.
Ториан Торсен и его жена Карин сидели за столом и пили кофе. Судя по остаткам яичницы, бекона и блинов на его тарелке, глава семьи только что закончил основательный завтрак. Карин неторопливо ела кусочек кофейного торта.
Под облегавшей тело Торсена синтетической нижней рубахой бугрились мышцы. Влажные светло-русые, почти белокурые волосы были зачесаны назад, а выражение лица, несмотря на искреннюю улыбку, оставалось слегка угрожающим, так что Йен избегал смотреть на его жену.
Впрочем, он, наверное, проецировал на Ториана свои страхи. Дело, должно быть, в квадратном подбородке Торсена, свернутом набок некогда прямом носе и, уж конечно, в белом шраме, похожем на сороконожку. «Ножки» являлись следами от стежков врача куда менее умелого, чем док Шерв.
– Доброе утро, Йен Серебряный Камень, – сказал Торсен.
– И тебе также, Ториан. – Йен и не подумал поправлять его. Он привык к такому обращению еще в Тир-На-Ног, и вообще, какая разница? «Сильверстейн» именно это и значит.
Док Шерв, как всегда, хихикнул:
– А вот и Йен, к которому даже собственная фамилия не прилипает.
Эта шутка дока Шерва и в первый раз не была смешна, что уж говорить о пятьдесят первом?
Точно так же, как анекдот Арни про Папу Римского и его шофера: этот анекдот каждый в Хардвуде счел своим долгом рассказать Йену как минимум дважды. И каждый раз Йену приходилось улыбаться, словно он слышал этот анекдот впервые.
Сейчас по крайней мере можно обойтись без улыбки. Но если бы от яростных взглядов выскакивали прыщи, док давным-давно покрылся бы паршой.
– Доброе утро, Йен, – сказала Карин, глядя на Йена, однако старательно избегая его взгляда.
Йен тоже старался не смотреть на нее, чтобы не выдать своих чувств. Карин ему в матери годилась, но на матрону никак не походила. Ей очень шел лимонный запах духов, хотя эти духи явно предназначались для женщин помоложе. Даже в столь ранний час, одетая в красно-коричневый халат, из-под которого виднелся верх кружевного черного лифчика, она была неотразима. Белокуро-золотистые волосы Карин были завязаны в высокий хвост, оставлявший открытой шею.
Если и есть более верный способ навсегда поставить крест на своей жизни в Хардвуде, нежели пытаться закадрить маму Торри, то его трудно придумать с ходу. Разве что помочиться в воскресный сморгасборд в «Пообедай-за-полушку»?
Карин все еще избегала его взгляда.
– Будешь завтракать? – Вопрос неизменный, как и ответ: завтрак, может, и самая важная трапеза на дню, но Йен предпочитал завтракать, окончательно проснувшись, часа через два после подъема.
– Нет. Док, что вы делаете здесь в такую рань? Я не видел вашей машины.
Огромный белый «шеви себербен», который доктор использовал как передвижной врачебный кабинет, а при необходимости и как машину «скорой помощи», отличался от других автомобилей мигалкой на крыше, не говоря уж о словах «скорая помощь», написанных спереди и сзади, и нарисованными на водительской дверце пятью оленями, перечеркнутыми крест-накрест.
Если бы что-то стряслось с Осией, машина непременно стояла бы у крыльца, а док не гонял кофеи с Торсенами.
– Нет, с ним все в порядке, – сказал доктор, явно читая мысли Йена, – он просто спит.
В коридоре послышались тихие шаги.
– Ну, не то чтобы спит, – негромко произнес знакомый, не совсем внятный голос, – но со мной все в порядке.
Йен обернулся. Осия Линкольн – так он называл себя здесь – стоял в дверном проеме, одетый в старый-престарый халат в елочку поверх столь же древней желтой шелковой пижамы. Подпояска халата подчеркивала нездоровую худобу старика; обычно она было незаметна под клетчатой рубашкой и комбинезоном.
Кожа у Осии была цвета кофе с молоком, что-то экзотическое и странное ощущалось в его глазах и в его лице, которое всегда казалось чисто выбритым. Если у старика и росла щетина, Йен ее не видел.
– Доброе утро, Осия.
– Йен Сильверстейн, – кивнул тот, – и тебе доброго утра.
Карин привстала, намереваясь налить ему чашку кофе, но по знаку левой – здоровой – руки снова села. Осия предпочитал делать для себя все сам, когда только мог (а мог он почти всегда).
– И поскольку вы, доктор, сегодня приехали не за тем, чтобы лечить меня, то позвольте осведомиться о причинах, кои привели вас под наш кров.
Некогда Йен счел бы фразу странной и напыщенной. Но это было до того, как он начал говорить на берсмале – там фраза строилась именно так – и познакомился с Торри и его семьей.
– Мой снегоход стоит у задней двери, – объяснил док. – Меня опять вызвали посреди ночи. На этот раз роды.
Доктор очень радовался каждому новому ребенку, поэтому он улыбнулся.
– Лесли Гиссельквист? – спросил Йен, пошарив в памяти. Вроде еще рановато…
– Угадал, – ответил доктор, улыбаясь еще шире. – Прелестная малышка, все семь фунтов веса, несмотря на то, что родилась на две, почти три недели раньше срока.
Снегоход? Йен попытался припомнить, где находится ферма Гиссельквистов. Где-то на северо-востоке, за противоположной окраиной города. И в самом деле, если знать, куда ехать, по заснеженным полям на ферму можно добраться куда быстрее, особенно учитывая, что на дорогах, покрытых черными пятнами льда, не разгонишься.
И все же, слушая доктора, можно было подумать, что такая ночь – исключение, а Марта между тем говорила, что редкая неделя выдается без двух-трех ночных вызовов, так что док не шутил, говоря о скором выходе на пенсию.
Для человека своего возраста док был в хорошей форме, но возраст есть возраст: док не вечен. Ничто не вечно, даже вселенная.
Йен вздохнул и покачал головой. Ему никогда не удавалось мыслить глобально; возможно, никогда и не удастся.
– А почему ты интересуешься? – спросил док. – Из праздного любопытства?
Любопытство? Ну да.
– Просто дурная привычка.
– Что за привычка?
– Я постоянно стараюсь все понять.
– А что в этом плохого?
– Вот вы, доктор, все понимаете?
– Сам говоришь – доктор. Значит, все.
Йен пожал плечами. Если док не собирается быть серьезным, то и он не будет.
– Ну ладно, ладно. – Док прикусил губу. – Конечно, не все. Но я не тревожусь понапрасну.
– Вы молодец. А я тревожусь. Я не нарочно, само получается.
Среда, в которой растешь, кажется нормальной; только позже понимаешь, что это не так. Нормально, что отец нередко причиняет тебе боль – рукой или словами, и нормально, что ты пытаешься понять, что же ты сделал не так. «Если бы только все понять, – думаешь ты, – если бы все знать, можно сделать все как надо, и тогда отец улыбнется и обнимет тебя. И будет любить своего сына».
Чушь. Йена били не за то, что он не убрался в комнате (книги в беспорядке, и под кроватью валяются бумажки), и с лестницы его столкнули не за то, что он пришел из школы слишком поздно. То были поводы, а не причины, и, все поняв, исправить ничего было нельзя, поскольку корень зла заключался вообще не в Йене.
Драма в том, что остановиться невозможно; стоит расслабиться, как снова начинаешь анализировать, как всплывает глубокая внутренняя уверенность, что если все понять, то все будет хорошо.
Осия стиснул плечо Йена.
– Прекрати себя мучить, – произнес он на берсмале, быть может, для секретности, хотя оба Торсена прекрасно понимали язык. – Прошу прощения, доктор, – продолжил Осия уже по-английски, – я сказал, чтобы он был к себе снисходительнее.
– Да уж. Кэйти Аарстед такая же.
– Кэйти Бьерке, – поправил его Йен. – И доставалось ей уж точно не от Боба Аарстеда.
– Можешь смело биться об заклад, малыш, – улыбнулся док. – Если найдется хоть один идиот, который в этом усомнится.
Карин Торсен избегала его взгляда.
Послушай, хотелось сказать Йену, пора забыть об этом.
Именно Карин в прошлый раз упросила его отправиться Скрытым Путем в Тир-На-Ног. И сделала это ради того, чтобы ни сын, ни муж не подвергали себя опасности, вновь ступая на землю того мира.
– Все в порядке, Карин, – тихо сказал Йен, понимая, о чем она думает.
Лицо Торсена осталось бесстрастным как гранит. Осия улыбнулся, а док Шерв кивнул, выражая согласие.
– Все ведь кончилось хорошо.
Вряд ли стоило удивляться, что великолепная женщина, хоть ей уже и за сорок, может с легкостью обернуть вокруг своего мизинчика парня, которому едва за двадцать. Кроме того, Йен всегда западал на великолепных женщин в возрасте. Особенно на одну – совершенно великолепную – и куда старше Карин, к слову сказать.
А сколько лет Фрейе? Лет?.. Учитывая, что Древние удалились в Тир-На-Ног давным-давно, не стоит мерить в годах. В тысячелетиях? Эпохах?
Йен сунул руку в карман, снова коснулся теплого кольца и надел его на большой палец.
Он сосредоточился и подумал: правда, Карин, все в порядке, я больше не злюсь.
Она была готова с легкостью им пожертвовать, чтобы защитить мужа и сына, и некогда втравила Йена в опасную ситуацию: его могли легко убить. Но Йен не злился на нее. Завидовал Торри и Ториану – да. Ему никогда и никто так не был предан.
Все в порядке, без обид, подумал Йен, приказывая Карин поверить.
Почему бы не убедить друзей, что простил их, если это и в самом деле так?
Кольцо болезненно сжалось, а потом разжалось в такт с ударом сердца.
Осия одобрительно кивнул.
Карин Торсен вздохнула и явно почувствовала себя лучше. Наклонив голову, она спросила:
– О чем задумался? Ты словно за тысячу миль.
– Почти, – хмыкнул Осия.
Он сел рядом с Йеном, взял с тарелки кружок лефсе и откусил кусочек. Это вкусное блюдо готовили, тонко намазав мягкую картофельную лепешку маслом, посыпав сахаром, закрутив, а потом нарезав на манер суши. Однако на сей раз Карин завернула лефсе с малиновым вареньем из летних запасов – а может, и чуть-чуть лимонной цедры добавила.
Осия был способен съесть куда больше, чем можно предположить, глядя на его тощее тело, однако, как и Йен, он не следовал местному обычаю завтракать сытно.
– Скоро он и в самом деле будет далеко. К здешней зиме нелегко приспособиться.
Неужели беспокойство Йена так очевидно?
Осия кивнул, соглашаясь с его мыслями, отвечая на незаданный вопрос. Да, очевидно, по крайней мере ему. Может, не каждый это заметил.
– Как бы то ни было, – сказал Ториан, поднимаясь из-за стола, – сейчас нам с тобой, Йен Сильверстейн, пора на дежурство, и времени в обрез.
Уже на ходу он доел последний кусок тоста, запив его остатками кофе.
– Пойдем же, Йен Сильверстейн.
– А то.
У дороги, ведущей к рощице посреди заснеженных полей, стоял старый «форд»-фургон. Небольшой лесок – вот и все, что осталось от древнего святилища, существовавшего несколько сотен или несколько тысяч лет назад. Над серыми ветвями поднималась струйка дыма, которую развеивал ветерок.
Ториан Торсен поставил «бронко» на утоптанном снегу рядом с «фордом» так, чтобы Йен мог открыть дверь.
В машине было изумительно тепло; зимний воздух хлестнул юношу по лицу морозом.
Холодно – это когда ты вдыхаешь, а ноздри замерзают, подумал Йен, натягивая рукава парки на манжеты перчаток. Затем он перекинул сумку через плечо, не забыв и о чехле с «Покорителем великанов», и последовал по тропинке в лес за Торианом. Снег скрипел под ногами.
Приятно было спрятаться от ветра, хотя голые деревья не очень-то от него защищали. При таком минусе даже слабенький ветерок высасывает из тебя тепло, так что укрытие весьма кстати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40