Но он промолчал. Слова попросту ничего не дали бы. Для некоторых людей кровь – что наркотик. Тэннети была из таких. Убийство никогда не коробило ее.
Опять-таки: откуда мне знать? Карл всегда старательно прятал свои чувства – ото всех, даже от Энди-Энди.
Да, то, что он порой творил, было страшно, мерзко. Единственным оправданием служило то, что не делать этого было еще хуже. Он убеждал себя в этом по ночам: нельзя полностью отдаваться бою, одновременно думая о том, что твой враг был когда-то младенцем, которого качала на руках мать.
Но никто не сказал, что подобное должно быть ему по душе. Убивая, он не чувствовал того удовольствия, которое испытывала Тэннети и которым она, кажется, заразила Джиллу и Данни.
Завернув левую руку за спину, Карл вложил ее в ременные петли. Вытащить ее не сложно, но время это займет. И будет выглядеть как жульничество.
Не то чтобы он имел что-то против жульничества, особенно когда дело касается кровопускания, но…
Проклятие. Один из эльфов в толпе был ему незнаком – он не из приютских. Скорее всего из тех, кто приехал с Дарой. Это поднимало ставки. Карл должен не просто победить: он должен победить так, чтобы впечатлить эльфа. Терранджийцы уже и без того потрясены представлением, устроенным Карлом накануне. Вот пусть и остаются потрясенными.
И как только я умудряюсь влипать в подобные ситуации?
«Тебе правда нужен ответ? – В шуме кожистых крыльев рядом с площадкой приземлился Эллегон. – Все потому, что ты самовлюбленный, ограниченный, тупой, глупый…»
«Эллегон…»
«… и это самые лучшие из твоих свойств».
«Спасибо».
Из ворот Приемного комплекса, неловко сжимая обнаженные мечи, вышли Джилла и Данни. Они переглядывались и заговорщицки перешептывались. Одеты обе были в глубоко вырезанные лифы и разрезанные едва не до верха бедра саронги и вид имели вполне аппетитный.
«Смотри не подавись. Если ты думаешь, что это случайность, так вот нет. Джилле пришло в голову, если ты засмотришься на их тела, то не сможешь сосредоточиться на мечах. Лифы, кстати, держатся на честном слове. Небольшое усилие – и они соскользнут. Так сказать, вторая линия обороны».
Ладно, по крайней мере хоть Энди-Энди не…
– Привет, герой, – хлопнула его по плечу Энди-Энди. – Что тут происходит?
– Прекрасно. Просто великолепно. – Карл взялся свободной рукой за ограду площадки, перемахнул ее и принял от Тэннети тренировочный меч. – Начали.
* * *
Обнаженные клинки редко заставляли Карла нервничать – но быть серьезным они заставляли его всегда. Он окинул женщин взглядом профессионала – они стояли по обе стороны от него, дожидаясь его первого хода.
Будь этот бой настоящим – ему надо было бы постараться быстро ранить одну из них, желательно в ногу, чтобы она потеряла равновесие, и кинуться на вторую, оставив раненую противницу на потом.
Но здесь подобное не сработает. Здесь на кону – престиж, не просто победа.
«Как можно думать о престиже, когда тебе грозят два боевых клинка – сие выше моего понимания».
Карл сделал пробный выпад в сторону Данни, позволив ей отступить; она неумело закрылась мечом.
«Сегодня Сход – я не могу позволить себе потерять лицо».
«Ни в каком смысле. Подумай и об этом. Ты и так-то не слишком красив…»
«Помолчи».
Господин Кацувахара говорил дело – сколько бы с тех пор ни прошло лет.
Думай о тренировке, учил он, как о настоящей схватке, только не доводи собственные удары до конца. Ставь блоки так, словно тычки могут на самом деле разорвать тебе трахею, пинки – размозжить диафрагму. Свои же удары нацеливай всегда рядом с точками убийства: в пупок вместо солнечного сплетения, в верхнюю часть бедра вместо мошонки, в глазницу вместо глазного яблока – и останавливай руку в дюйме от тела.
Здесь, конечно, случай не совсем тот; но общая идея верна. Отнесись к мечам как к боевым – а какие же они еще, черт возьми? – а потом действуй так, словно они учебные.
Данни попыталась ударить в ногу; Карл легко парировал, вложив в ответный удар столько силы, что металл запел.
Он резко развернулся – блокировать укол Джиллы в плечо. Проклятие, он был между ними – и обе они подобрались слишком близко.
Но что в этом плохого? В бою ты стремишься, чтобы клинки твоих врагов угрожали друг другу – они стараются не поранить союзника, а любой твой удар приходится во врага.
А если кто-то имел глупость оказаться чересчур близко – что ж: можно пустить в ход колени и локти.
Но это-то не настоящий бой! Не должен быть настоящим.
Данни ткнула его мечом в плечо…
Разум предал Карла – не предало тело.
Он не успел подумать, что, отшатываясь, подставляет лицо Джиллы под клинок Данни – у него просто не было времени думать.
Не мысль заставила его правую руку выпустить тренировочный меч, а левую – сжаться, разрывая кожаные путы.
И не мысль заставила его свести ладони, перехватив клинок Данни едва ли в полудюйме от левого глаза Джиллы.
– Нет, – выдохнула Данни, – я же…
– Точно. – Он вывернул меч из ее руки, повернулся и вынул из безжизненных пальцев клинок Джиллы.
Джилла терла глаз, хоть меч и не коснулся его; она задыхалась, лицо посерело.
Карл заставил себя усмехнуться.
– Вы сейчас попробовали, что это такое на самом деле. Только попробовали. – Он подбросил один из мечей, тот закувыркался в воздухе, потом шлепнулся рукоятью назад – в Карлову ладонь. – Вы знаете, кто мы такие на самом деле? Мы – купцы, торгуем собственным телом. Глаз Тэннети, пальцы на ногах Чака – а видели вы шрамы Словотского или Давена?
Взгляните на мою грудь, – продолжал воин. – Этот шрам я получил неподалеку от Лундескарна. Работорговцу удалось ткнуть меня обломком меча, когда я его душил. А потом… – Он оборвал себя. – И нам еще повезло.
Гнев неумолимо разгорался в нем.
– Дуры. Вам не приходилось видеть разбросанных по траве внутренностей друга – потому лишь, что противник оказался немного быстрей. Вы можете позволить себе храпеть во сне – потому что ни звук, ни свет ничего не значат для вас. Вам не приходилось прыгать в окно и находить в доме мертвецов с перерезанным горлом – потому лишь, что кто-то охотился за вами, а они оказались у него на пути.
И вам не нужно сеять смерть, множить убийства – день за днем, год за годом.
Но вы все же хотите этого? – Он протянул им мечи рукоятью вперед. – Поздравляю. Получайте, чего желали.
Данни с ужасом поглядела на меч – и отступила.
– Да, Карл Куллинан. – Джилла крепко вцепилась в рукоять другого меча. – Я этого хочу. Я понимаю, о чем ты говорил: все десятидневье мы слушали Тэннети. И я понимаю, мне надо тренироваться, но…
– Ты все равно хочешь этого. – Карл пожал плечами. – Она твоя, Тэннети. Займись ее тренировкой. Гоняй до кровавого пота. – Он повернулся и пошел прочь.
Глава 11
ВСЕОБЩИЙ СХОД
Самые страшные враги государств – не те, что пришли
извне; они живут внутри их границ. От этих внутренних
врагов государства и надо спасать. Благословенна
страна, хранимая гражданским гением своего народа,
где речи, статьи, выборы продиктованы разумом; где
коррупция побеждена, где нет раздора меж партий;
где народ видит истинных вождей – и избирает их,
отдавая предпочтение им, а не фанатикам либо
пустым болтунам.
Уильям Джеймс

Ахира ядовито улыбнулся:
– Слушай, ты никогда не жалел, что освободил Хтона? Ну, не заметил бы его тогда, что ли…
– Нет. – Карл поиграл губами. – С чего бы? Оттого что у него такие же глиняные ноги, как у всех прочих? – Включая и меня самого, коли на то пошло.
И он отмахнувшись от протянутого разносчиком меха, занялся сандвичем.
Сход долины был событием наполовину политическим, наполовину праздничным – этакая всеобщая пирушка. Никто не работал по крайней мере полдня, так что сходы созывали бы куда чаще, не требуйся для этого петиция с подписями двадцати пяти процентов избирателей.
За помостом для выступлений – на нем стоял короб для голосования по грудь высотой – над кострами медленно вертелись шесть овечьих туш. Повара-добровольцы крутили вертела, поливали туши вином и маслом, срезали зажаренные куски, заворачивали их в свежие лепешки и раздавали готовые сандвичи.
Кто-то успел уже откупорить бутылки с виски и бочонки с пивом. Карл с удовлетворением отметил, что ни Инженеров, ни воинов не было среди тех, кто наполнял кружки жидким огнем.
Отлично. Пусть Объединители напиваются. Кто отключится – не сможет голосовать.
Как многие демократические собрания, Сход Приюта был в своем роде зверинцем. В защиту демократии можно сказать немало хороших слов, но опрятность в число ее достоинств не входит. За исключением часовых и нескольких фермеров, слишком занятых на своих полях, на Сход явились все избиратели – и большая часть остальных жителей.
Карл повернулся к гному.
– Кто-нибудь ведет свою игру? – Он похлопал по кошелю справа у пояса; все на месте – отлично.
Ахира покачал головой:
– Не могу сказать. А у меня ушки на макушке – насчет перешептываний по углам. Я все ж таки еще мэр. До заката по крайней мере.
Закон Приюта о выборах был ясен: «Никто не должен подвергаться давлению, а равно и подкупу, под угрозой штрафа, конфискации имущества либо иного наказания, налагаемого мэром в зависимости от оказанного воздействия».
Это касалось как избирателей, так и не голосующих. Было очень важно дать тем, кто не голосует, почувствовать вкус демократии. Возможность решать собственную судьбу быстро перевешивает заботу об урожае. Главной бедой издольщины на Той Стороне был вовсе не наемный труд сам по себе, не работа на кого-то за кусок хлеба, угол и часть урожая; порок был в том, что это очень быстро превращалось в долговое рабство.
Здесь лекарство от этого сыскалось – и быстро: уверенность в том, что плодородной земли больше, чем рук, способных обработать ее. Пусть лучше землевладельцы платят за труд, чем рабочие бьются друг с другом из-за работы.
– Все должно быть честно – если дела пойдут, как мы ждем. – Ахира впился зубами в сандвич. – Хотя по крайней мере один вызов нам бросят.
– Да?
– Видишь того паренька подле поваров?
Карл взглянул, куда показывал Ахира. Там мальчонка лет двенадцати, оборванный и грязный, с волчьей прожорливостью поглощал сандвич за сандвичем.
– Новичок? Какого черта, куда смотрят кладовщики?
– Он не новичок. Можешь не верить, но у него уже есть право голоса. Он здесь уже месяца три. Привел его Авенир; тебя тогда не было. Как бишь его… Петерс?.. Нет, Петрос – его зовут Петрос. Упертый парень. Работать на кого-то и копить себе же на будущее – не по нему; уболтал Станиша, тот выдал ему кое-какой старый инвентарь и выделил место под поле – в предгорьях, позади и чуть выше Инженерной Деревни. Не знаю, на что он живет, понятия не имею, как он сумел расчистить делянку без древесного ножа – но он это сделал. Потом… – Гном откусил еще кусок. – Потом он походил за телегой с семенами и пособирал то, что с нее просыпалось, – по крайней мере так говорит он. На мой взгляд – он просто спер пару фунтов семян, но поди попробуй это доказать.
– Не стоит и пробовать. – Кража пары фунтов семян мало заботила Карла; а вот двенадцатилетней парнишка, будто только что из голодной провинции – заботил. – Он что – один обрабатывает полномерное поле?
– Угу. Самое тощее из всех, какие я видел. Хорошо, если на нем родится хотя бы один кукурузный стебель на метр. Остальное – сорняки. Спит в землянке. Когда я в последний раз там был – взглянул на его хозяйство: корявый самодельный лук, стрелы да обожженное в костре копье. Думаю, кормится травами и кроликами. В том районе один горный лев точно есть, если не больше. Дело кончится тем, что одним прекрасным утром парень проснется у него в брюхе. А жаль.
– Плохо. – Карл покачал головой. – Думаешь, кто-нибудь попытается оспорить его право избирать?
Ахира кивнул:
– Он говорит – ему пятнадцать, но в это никто не верит. Я считаю – его место в школе, но кто возьмется ему это втолковать? Ты?
– И не подумаю. Прости – надо кое с кем встретиться. Позаниматься политикой.
Сквозь окружающую поваров толпу Карл пробился к мальчику. Особого труда это не составило: рядом с Петросом, особенно с подветренной стороны, не пожелал бы стоять никто.
– Привет, – сказал он.
Глаза паренька округлились.
– Ты тот, кто я думаю?
Карл протянул руку.
– Карл Куллинан.
Глаза Петроса забегали.
– Т’рар амали. – Карл улыбнулся. – Я просто хотел пожать тебе руку. Без подвоха.
Мальчик протянул руку. Карл на мгновение сжал ее и выпустил, подавив желание отереть ладонь о тунику.
– У меня к тебе предложение.
Петрос замотал головой:
– Я не стану пахать ни на кого. Мое поле – оно мое, и мой голос принадлежит мне. Помощь мне не нужна.
Тогда почему ты так похож на умирающего с голоду, малыш? И говорил ли тебе кто-нибудь, что значит мыться? Но вслух Карл этого не сказал. Бывший раб двенадцати лет от роду с такой гордостью, с таким упорством был истинным сокровищем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38