Страх для нее был афродизиаком, и сейчас я только что дала ей дозу. Ее захлестнула чернота инстинктов и желания, мышцы ее натянулись, как проволока.
– Хочешь освободиться, ведьмочка? – промурлыкала она, и ее дыхание коснулось демонского шрама. От него пошла волна покалывания.
Сделанный мной вдох дошел до самой сердцевины моего существа, будто превратив мою кровь в жидкий металл, будто импульсом пройдя по мне.
– Отстань, – выдохнула я, и ощущение наслаждения разошлось от шеи, заполняя все тело.
Это шрам. Она играла с моим демонским шрамом, как Пискари накануне. Айви облизала губы:
– А ты меня заставь. – Она помедлила, жаркий голод сменился чем-то более игривым и потаенным. – Скажи, что тебе не нравится, когда я так делаю.
Она вздохнула, глядя мне в глаза, и палец ее гладил меня от мочки уха, по шее, по ключице.
Я чуть не вскинулась от ощущения, когда ее палец нашел едва заметные бугорки рубцовой ткани, стимулируя шрам к полной активности. У меня закрылись глаза; мне вспомнилось, что демон принял облик Айви, когда рвал мне горло, заполняя рану опасным коктейлем нейромедиаторов, превращающих боль в наслаждение.
– Нет, – выдохнула я, почти простонала. – Прости меня Господь, нравится. Прошу тебя… перестань.
Она шевельнулась, прижимаясь ко мне.
– Я знаю это чувство. Голод расходится по всему телу, пробуждает желание, и тебя уже только одна мысль сжигает – коснуться кого хочешь, – утолить этот голод.
– Айви! – захныкала я, – прекрати, не могу, не хочу!
Она молчала, и я раскрыла глаза. Красной капли в углу рта уже не было. Я чувствовала, как гуляет толчками кровь по моим жилам. Я знала, что моя реакция связана с демонским шрамом, что Айви посылает феромоны, заново стимулируя псевдовампирскую слюну, которая осталась во мне и превращала боль в наслаждение. Я знала, что когда-то это был приспособительный механизм, что вампиры привязывали к себе людей, создавая добровольные источники крови. Я все это знала, но трудно было это помнить. Трудно было не наплевать. Сексуального здесь ничего не было – это была потребность, голод, жар.
Айви прижалась к стене лбом рядом со мной, будто собирая свою решимость. Ее волосы разделили нас шелковым занавесом. Через лосины меня обдавало ее теплом. Я не могла шевельнуться, скованная страхом и желанием, гадая, удовлетворит ли она его или у меня хватит силы воли ее оттолкнуть.
– Ты не знаешь, каково это – жить рядом с тобой, Рэйчел. – Ее голос доносился из-за завесы волос, как сквозь решетку исповедальни. – Ты бы очень испугалась, знай ты, насколько уязвимой делает тебя шрам. Ты помечена для наслаждения, и если ты не найдешь вампира, чтобы владеть тобой и защищать тебя, все они этим воспользуются, возьмут, что хотят, и передадут следующему, пока ты не превратишься в марионетку, умоляющую, чтобы ей пустили кровь. Я надеялась, что ты сможешь говорить «нет». Что если я тебя как следует обучу, ты сможешь прогнать от себя голодного вампира. Но ты не можешь, солнышко. Слишком сильно пропитали тебя нейротоксины. Ты не виновата. Прости меня…
Я дышала часто и коротко, и с каждым вдохом расходилось по телу обещание наслаждения, уходило, как отходящая олна, и тут же на ее место приходила новая, усиливая прежнюю. Я задержала дыхание, отчаянно стараясь найти в себе силы сказать ей, чтобы оставила меня… И не находила. Голос Айви стал тихим, проникновенным:
– Пискари сказал, что это единственный способ тебя сохранить. Сохранить тебе жизнь. Я буду доброй, Рэйчел. Я не попрошу ничего, что ты не хотела бы дать. Ты не будешь похожа на эти жалкие тени, что мы видели у Пискари, ты будешь сильной, ты будешь равной. Он показал мне, когда зачаровал тебя, что это не будет больно. – Голос ее стал почти детским. – Демон уже и так сломал тебя, боли больше не будет никогда. Пискари говорил, что ты отреагируешь, и видит Бог, Рэйчел, так и оказалось. Это как если бы тебя сломал мастер. И ты теперь моя.
Ее жесткий тон собственницы взметнул во мне страх. Айви повернула голову, волосы упали назад, открывая лицо. В черных глазах горел древний голод, не ведающий греха.
– Я видела, что случилось у тебя с Пискари, а ведь это всего лишь палец коснулся твоей кожи.
Я слишком была напугана, захвачена волнами ощущения, расходящимися "от шеи в ритме пульса.
– Представь себе, – шептала она, – что будет, если вместо твоего пальца это будут мои зубы – нежно и чисто входящие в тебя.
От этой мысли меня обдало жаром, я обмякла в ее железной хватке, тело восставало против мечущихся мыслей. По лицу покатились слезы; теплые на щеках, они капали на ключицу. И непонятно было, слезы это, или страх, или желание.
– Не плачь, Рэйчел, – сказала она, наклоняя голову, чтобы коснуться губами моей шеи. Я чуть сознание не потеряла от ноющего желания. – Я тоже не хотела, чтобы так вышло. Но для тебя, – шепнула она, – я нарушу пост.
Зубы Айви прикусили мне шею, дразня… Я услышала тихий стон, поняла ошеломленно, что это я стонала. Тело кричало, требовало, но душа вопила «нет». Всплыли жадные, голодные лица у Пискари. Несбывшиеся мечты, потерянные жизни. Существование, посвященное служению чужой потребности. Я попыталась оттолкнуть Айви – и не смогла. Воля превратилась в ватную ленточку, рвущуюся от малейшего натяжения.
– Айви! – все-таки сказала я, слушая собственный шепот. – Подожди.
«Нет» я сказать не смогла. Но я смогла сказать «подожди».
Она услышала, отодвинулась, чтобы на меня посмотреть. Сама она почти утонула в тумане предвкушения и страсти. Меня объял холодный ужас.
– Нет! – сказала я, тяжело дыша, преодолевая навеянную феромонами эйфорию.
Я это сказала. Как-то я смогла это сказать.
Удивление и мука отразились у нее на лице, тень сознания вернулась в черные глаза.
– Нет?
Это был голос обиженного ребенка.
У меня глаза закрывались под волнами экстаза, расходящегося от шеи, где ее пальцы гладили края шрамов, где только что были ее губы…
– Нет, – сумела я сказать, не понимая, где я, не чувствуя реальности, только слабо пытаясь оттолкнуть Айви от себя. – Нет.
От резкой боли в стиснутом плече глаза у меня открылись сразу.
– Не верю, что ты это всерьез! – прорычала она.
– Айви! – завопила я, срываясь на визг, когда она притянула меня к себе. Адреналин вычищал сосуды, за ним шла боль наказанием за дерзость. Ужас придал мне силы не допустить Айви к моей шее. А она тянула с возрастающей силой. Губы разошлись, обнажив зубы. У меня мышцы стали дрожать, не выдерживая напряжения, и она подтягивала меня все ближе и ближе. Душа исчезла из ее глаз, и подобно языческому богу сверкал в них голод. Руки у меня затряслись, еще секунда – и они не выдержат.
Боже, спаси меня! – взмолилась я отчаянно, обращая глаза к тому месту, где остался след от распятия, висевшего здесь раньше на стене.
Айви резко дернулась в ответ на металлический звон, наполнивший помещение. застыла. Желание ее замерцало, стало пропадать, брови удивленно приподнялись, в глазах появилась мысль. Задержав дыхание, я ощутила, как слабеет ее хватка. Пальцы соскользнули с моего плеча, и она, вздохнув, опустилась к моим ногам.
У нее за спиной стоял Ник, держа в руках мой самый большой медный котел для зелий.
– Ник, – прошептала я, не в силах разглядеть его сквозь нахлынувшие слезы.
Вздохнув, я потянулась к нему и потеряла сознание, как только он коснулся моей руки.
Глава тринадцатая
Было тепло и душно. Доносился запах остывшего кофе. «Старбакс», два куска сахара, без сливок. Я открыла глаза, но перепутанные рыжие пряди застилали зрение. Рука отозвалась болью, когда я их отвела в сторону. Было тихо, только доносился уличный шум и привычное гудение будильника Ника. Я не удивилась, очнувшись у него в спальне, на своей обычной стороне кровати, видя сразу и окно, и дверь. Никогда еще не было мне так приятно видеть ободранный комод Ника с выпавшей ручкой.
Косые лучи, светившие меж раздвинутых штор, уже начинали гаснуть. Очевидно, день клонился к закату. Часы показывали пять тридцать пять, и я знала, что это время точное. У Ника слабость ко всяким электронным штучкам, и эти часы каждую полночь корректировали свои показания, получая сигнал от атомных часов в Колорадо. И наручные часы Ника тоже. Зачем кому-то нужна такая точность – это было для меня непостижимо. Я-то наручных часов вообще не ношу.
Меня до подбородка уютно укрывал сине-золотой шерстяной платок, связанный когда-то матерью Ника, и от него слегка пахло мылом «айвори соуп». Амулет от боли лежал на ночном столике – и иголка для пальца тут же. Ник подумал обо всем. Если бы он мог сам активировать чары, он бы это сделал.
Я огляделась, ища его глазами – раз пахнет кофе, значит, он где-то рядом. Платок стек с меня, когда я спустила ноги на пол. Мышцы отчаянно протестовали, когда я потянулась за амулетом. Ныли ребра, тянуло спину. Наклонив голову, я уколола палец, добыв три капли крови, чтобы пробудить чары. И еще даже раньше, чем накинула шнур на голову, ощутила облегчение. Все травмы сводились к ушибам и синякам – все заживет.
Я прищурилась в искусственных сумерках. Оставленная кофейная чашка привлекла мое внимание к груде одежды на стуле. Она шевелилась в плавном ритме, превратившись в спящего Ника, разбросавшего длинные ноги. В носках, потому что по его ковру не ходили в ботинках, и торчащие большие ступни вызвали у меня улыбку.
Я села, довольная, что делать ничего сейчас не надо. У Ника день начинается на шесть часов раньше моего, и пробивающаяся щетина покрыла ранней тенью длинное спокойное лицо спящего. Подбородком он уткнулся в грудь, короткие волосы упали на глаза, открывшиеся, когда первобытным чутьем он ощутил мой взгляд. Я улыбнулась шире, когда он потянулся на стуле, зевнул.
– Привет, Рей-Рей, – сказал он, и голос у него был теплый, как лужа воды под солнцем. – Как ты?
– Нормально.
Мне было неловко, что он все это видел, что он меня спас, а еще я от души радовалась, что он оказался на месте для того и для другого.
Он пересел ко мне, матрас прогнулся, и я сползла к нему, счастливо и с облегчением вздохнув. Он обнял меня одной рукой и прижал к себе. Я положила голову ему на плечо, вдыхая запах старых книг и серы. Постепенно сердцебиение у меня успокоилось, и я сидела, ничего не делая, черпая силу просто в том, что он был рядом.
– Уверена, что нормально? – спросил он, глубоко запуская руку мне в волосы.
Я отодвинулась.
– Да, спасибо. А где Айви?
Он ничего не сказал, и я сама ощутила, как исказилось тревогой мое лицо.
– Она тебе ничего не сделала? Он отнял руку от моих волос:
– Она на полу, где я ее оставил.
– Ник! – воскликнула я, отталкиваясь от него и выпрямляясь. – Как ты мог просто так ее бросить?
Я встала, ища сумку, сообразила, что он ее не привез. И еще я была босая.
– Отвези меня домой, – сказала я, понимая, что автобус меня не подберет.
Ник поднялся одновременно со мной.
– Блин! – произнес он вполголоса. – Извини. Мне показалось, что ты ей сказала «нет». – Он то смотрел мне в глаза, то отводил взгляд в сторону, и на лице отражались мука, разочарование и смущение, от которого он краснел. – Черт-черт-черт! – бормотал он про себя. – Прости, ей-богу. Да-да, конечно. Отвезу тебя домой. Может, она еще не очнулась. Уж прости, пожалуйста. Я думал, ты сказала «нет»… Бог ты мой, не надо было вмешиваться. Я честно думал, ты сказала «нет»!
Он так был подавлен своей ошибкой, так расстроен. Я протянула руку и притянула его к себе, не давая выйти из спальни.
– Ник, – позвала я его, и он замер на месте. – Я и правда сказала «нет».
У него глаза еще больше вылезли на лоб. Челюсть отвисла, он стоял, будто не в силах даже моргнуть.
– Но… и ты хочешь вернуться?
Я села на кровати, посмотрела на него.
– Ну, да. Она моя подруга. – Я взметнула руки: – Не могу поверить, что ты просто бросил ее там валяться!
Ник заколебался. В глазах его читалось полное недоумение.
– Но я видел, что она хотела сделать. Она чуть тебя не укусила, и ты хочешь вернуться?
Я ссутулилась, опустила глаза к испещренному пятнами мерзкому желтому ковру.
– Это я виновата, – сказала я тихо. – Мы устроили спарринг, а я была зла. – Я посмотрела на Ника: – Не на нее, на Эддена. Потом она стала выступать, и это меня завело, так что я поймала ее врасплох… прыгнула ей на спину, ухватила за волосы, закинула ей голову назад и подышала на шею.
Ник сжал губы, сел не спеша на краешек стула и уперся локтями в колени.
– Давай-ка проясним. Ты решила заняться с ней спаррингом, когда была зла. Ты подождала, пока обе вы окажетесь на эмоциональном взводе, и тогда на нее налетела? – Он шумно выдохнул через нос. – Ты точно не хотела, чтобы она тебя кусала?
Я скорчила кислую рожу:
– Я же тебе сказала, что она не виновата.
Не желая с ним спорить, я встала и разняла его руки, освобождая себе место у него на коленях. Он удивленно хмыкнул, потом обнял меня, когда я села. Я ткнулась головой ему между щекой и плечом, вдыхая его мужской запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
– Хочешь освободиться, ведьмочка? – промурлыкала она, и ее дыхание коснулось демонского шрама. От него пошла волна покалывания.
Сделанный мной вдох дошел до самой сердцевины моего существа, будто превратив мою кровь в жидкий металл, будто импульсом пройдя по мне.
– Отстань, – выдохнула я, и ощущение наслаждения разошлось от шеи, заполняя все тело.
Это шрам. Она играла с моим демонским шрамом, как Пискари накануне. Айви облизала губы:
– А ты меня заставь. – Она помедлила, жаркий голод сменился чем-то более игривым и потаенным. – Скажи, что тебе не нравится, когда я так делаю.
Она вздохнула, глядя мне в глаза, и палец ее гладил меня от мочки уха, по шее, по ключице.
Я чуть не вскинулась от ощущения, когда ее палец нашел едва заметные бугорки рубцовой ткани, стимулируя шрам к полной активности. У меня закрылись глаза; мне вспомнилось, что демон принял облик Айви, когда рвал мне горло, заполняя рану опасным коктейлем нейромедиаторов, превращающих боль в наслаждение.
– Нет, – выдохнула я, почти простонала. – Прости меня Господь, нравится. Прошу тебя… перестань.
Она шевельнулась, прижимаясь ко мне.
– Я знаю это чувство. Голод расходится по всему телу, пробуждает желание, и тебя уже только одна мысль сжигает – коснуться кого хочешь, – утолить этот голод.
– Айви! – захныкала я, – прекрати, не могу, не хочу!
Она молчала, и я раскрыла глаза. Красной капли в углу рта уже не было. Я чувствовала, как гуляет толчками кровь по моим жилам. Я знала, что моя реакция связана с демонским шрамом, что Айви посылает феромоны, заново стимулируя псевдовампирскую слюну, которая осталась во мне и превращала боль в наслаждение. Я знала, что когда-то это был приспособительный механизм, что вампиры привязывали к себе людей, создавая добровольные источники крови. Я все это знала, но трудно было это помнить. Трудно было не наплевать. Сексуального здесь ничего не было – это была потребность, голод, жар.
Айви прижалась к стене лбом рядом со мной, будто собирая свою решимость. Ее волосы разделили нас шелковым занавесом. Через лосины меня обдавало ее теплом. Я не могла шевельнуться, скованная страхом и желанием, гадая, удовлетворит ли она его или у меня хватит силы воли ее оттолкнуть.
– Ты не знаешь, каково это – жить рядом с тобой, Рэйчел. – Ее голос доносился из-за завесы волос, как сквозь решетку исповедальни. – Ты бы очень испугалась, знай ты, насколько уязвимой делает тебя шрам. Ты помечена для наслаждения, и если ты не найдешь вампира, чтобы владеть тобой и защищать тебя, все они этим воспользуются, возьмут, что хотят, и передадут следующему, пока ты не превратишься в марионетку, умоляющую, чтобы ей пустили кровь. Я надеялась, что ты сможешь говорить «нет». Что если я тебя как следует обучу, ты сможешь прогнать от себя голодного вампира. Но ты не можешь, солнышко. Слишком сильно пропитали тебя нейротоксины. Ты не виновата. Прости меня…
Я дышала часто и коротко, и с каждым вдохом расходилось по телу обещание наслаждения, уходило, как отходящая олна, и тут же на ее место приходила новая, усиливая прежнюю. Я задержала дыхание, отчаянно стараясь найти в себе силы сказать ей, чтобы оставила меня… И не находила. Голос Айви стал тихим, проникновенным:
– Пискари сказал, что это единственный способ тебя сохранить. Сохранить тебе жизнь. Я буду доброй, Рэйчел. Я не попрошу ничего, что ты не хотела бы дать. Ты не будешь похожа на эти жалкие тени, что мы видели у Пискари, ты будешь сильной, ты будешь равной. Он показал мне, когда зачаровал тебя, что это не будет больно. – Голос ее стал почти детским. – Демон уже и так сломал тебя, боли больше не будет никогда. Пискари говорил, что ты отреагируешь, и видит Бог, Рэйчел, так и оказалось. Это как если бы тебя сломал мастер. И ты теперь моя.
Ее жесткий тон собственницы взметнул во мне страх. Айви повернула голову, волосы упали назад, открывая лицо. В черных глазах горел древний голод, не ведающий греха.
– Я видела, что случилось у тебя с Пискари, а ведь это всего лишь палец коснулся твоей кожи.
Я слишком была напугана, захвачена волнами ощущения, расходящимися "от шеи в ритме пульса.
– Представь себе, – шептала она, – что будет, если вместо твоего пальца это будут мои зубы – нежно и чисто входящие в тебя.
От этой мысли меня обдало жаром, я обмякла в ее железной хватке, тело восставало против мечущихся мыслей. По лицу покатились слезы; теплые на щеках, они капали на ключицу. И непонятно было, слезы это, или страх, или желание.
– Не плачь, Рэйчел, – сказала она, наклоняя голову, чтобы коснуться губами моей шеи. Я чуть сознание не потеряла от ноющего желания. – Я тоже не хотела, чтобы так вышло. Но для тебя, – шепнула она, – я нарушу пост.
Зубы Айви прикусили мне шею, дразня… Я услышала тихий стон, поняла ошеломленно, что это я стонала. Тело кричало, требовало, но душа вопила «нет». Всплыли жадные, голодные лица у Пискари. Несбывшиеся мечты, потерянные жизни. Существование, посвященное служению чужой потребности. Я попыталась оттолкнуть Айви – и не смогла. Воля превратилась в ватную ленточку, рвущуюся от малейшего натяжения.
– Айви! – все-таки сказала я, слушая собственный шепот. – Подожди.
«Нет» я сказать не смогла. Но я смогла сказать «подожди».
Она услышала, отодвинулась, чтобы на меня посмотреть. Сама она почти утонула в тумане предвкушения и страсти. Меня объял холодный ужас.
– Нет! – сказала я, тяжело дыша, преодолевая навеянную феромонами эйфорию.
Я это сказала. Как-то я смогла это сказать.
Удивление и мука отразились у нее на лице, тень сознания вернулась в черные глаза.
– Нет?
Это был голос обиженного ребенка.
У меня глаза закрывались под волнами экстаза, расходящегося от шеи, где ее пальцы гладили края шрамов, где только что были ее губы…
– Нет, – сумела я сказать, не понимая, где я, не чувствуя реальности, только слабо пытаясь оттолкнуть Айви от себя. – Нет.
От резкой боли в стиснутом плече глаза у меня открылись сразу.
– Не верю, что ты это всерьез! – прорычала она.
– Айви! – завопила я, срываясь на визг, когда она притянула меня к себе. Адреналин вычищал сосуды, за ним шла боль наказанием за дерзость. Ужас придал мне силы не допустить Айви к моей шее. А она тянула с возрастающей силой. Губы разошлись, обнажив зубы. У меня мышцы стали дрожать, не выдерживая напряжения, и она подтягивала меня все ближе и ближе. Душа исчезла из ее глаз, и подобно языческому богу сверкал в них голод. Руки у меня затряслись, еще секунда – и они не выдержат.
Боже, спаси меня! – взмолилась я отчаянно, обращая глаза к тому месту, где остался след от распятия, висевшего здесь раньше на стене.
Айви резко дернулась в ответ на металлический звон, наполнивший помещение. застыла. Желание ее замерцало, стало пропадать, брови удивленно приподнялись, в глазах появилась мысль. Задержав дыхание, я ощутила, как слабеет ее хватка. Пальцы соскользнули с моего плеча, и она, вздохнув, опустилась к моим ногам.
У нее за спиной стоял Ник, держа в руках мой самый большой медный котел для зелий.
– Ник, – прошептала я, не в силах разглядеть его сквозь нахлынувшие слезы.
Вздохнув, я потянулась к нему и потеряла сознание, как только он коснулся моей руки.
Глава тринадцатая
Было тепло и душно. Доносился запах остывшего кофе. «Старбакс», два куска сахара, без сливок. Я открыла глаза, но перепутанные рыжие пряди застилали зрение. Рука отозвалась болью, когда я их отвела в сторону. Было тихо, только доносился уличный шум и привычное гудение будильника Ника. Я не удивилась, очнувшись у него в спальне, на своей обычной стороне кровати, видя сразу и окно, и дверь. Никогда еще не было мне так приятно видеть ободранный комод Ника с выпавшей ручкой.
Косые лучи, светившие меж раздвинутых штор, уже начинали гаснуть. Очевидно, день клонился к закату. Часы показывали пять тридцать пять, и я знала, что это время точное. У Ника слабость ко всяким электронным штучкам, и эти часы каждую полночь корректировали свои показания, получая сигнал от атомных часов в Колорадо. И наручные часы Ника тоже. Зачем кому-то нужна такая точность – это было для меня непостижимо. Я-то наручных часов вообще не ношу.
Меня до подбородка уютно укрывал сине-золотой шерстяной платок, связанный когда-то матерью Ника, и от него слегка пахло мылом «айвори соуп». Амулет от боли лежал на ночном столике – и иголка для пальца тут же. Ник подумал обо всем. Если бы он мог сам активировать чары, он бы это сделал.
Я огляделась, ища его глазами – раз пахнет кофе, значит, он где-то рядом. Платок стек с меня, когда я спустила ноги на пол. Мышцы отчаянно протестовали, когда я потянулась за амулетом. Ныли ребра, тянуло спину. Наклонив голову, я уколола палец, добыв три капли крови, чтобы пробудить чары. И еще даже раньше, чем накинула шнур на голову, ощутила облегчение. Все травмы сводились к ушибам и синякам – все заживет.
Я прищурилась в искусственных сумерках. Оставленная кофейная чашка привлекла мое внимание к груде одежды на стуле. Она шевелилась в плавном ритме, превратившись в спящего Ника, разбросавшего длинные ноги. В носках, потому что по его ковру не ходили в ботинках, и торчащие большие ступни вызвали у меня улыбку.
Я села, довольная, что делать ничего сейчас не надо. У Ника день начинается на шесть часов раньше моего, и пробивающаяся щетина покрыла ранней тенью длинное спокойное лицо спящего. Подбородком он уткнулся в грудь, короткие волосы упали на глаза, открывшиеся, когда первобытным чутьем он ощутил мой взгляд. Я улыбнулась шире, когда он потянулся на стуле, зевнул.
– Привет, Рей-Рей, – сказал он, и голос у него был теплый, как лужа воды под солнцем. – Как ты?
– Нормально.
Мне было неловко, что он все это видел, что он меня спас, а еще я от души радовалась, что он оказался на месте для того и для другого.
Он пересел ко мне, матрас прогнулся, и я сползла к нему, счастливо и с облегчением вздохнув. Он обнял меня одной рукой и прижал к себе. Я положила голову ему на плечо, вдыхая запах старых книг и серы. Постепенно сердцебиение у меня успокоилось, и я сидела, ничего не делая, черпая силу просто в том, что он был рядом.
– Уверена, что нормально? – спросил он, глубоко запуская руку мне в волосы.
Я отодвинулась.
– Да, спасибо. А где Айви?
Он ничего не сказал, и я сама ощутила, как исказилось тревогой мое лицо.
– Она тебе ничего не сделала? Он отнял руку от моих волос:
– Она на полу, где я ее оставил.
– Ник! – воскликнула я, отталкиваясь от него и выпрямляясь. – Как ты мог просто так ее бросить?
Я встала, ища сумку, сообразила, что он ее не привез. И еще я была босая.
– Отвези меня домой, – сказала я, понимая, что автобус меня не подберет.
Ник поднялся одновременно со мной.
– Блин! – произнес он вполголоса. – Извини. Мне показалось, что ты ей сказала «нет». – Он то смотрел мне в глаза, то отводил взгляд в сторону, и на лице отражались мука, разочарование и смущение, от которого он краснел. – Черт-черт-черт! – бормотал он про себя. – Прости, ей-богу. Да-да, конечно. Отвезу тебя домой. Может, она еще не очнулась. Уж прости, пожалуйста. Я думал, ты сказала «нет»… Бог ты мой, не надо было вмешиваться. Я честно думал, ты сказала «нет»!
Он так был подавлен своей ошибкой, так расстроен. Я протянула руку и притянула его к себе, не давая выйти из спальни.
– Ник, – позвала я его, и он замер на месте. – Я и правда сказала «нет».
У него глаза еще больше вылезли на лоб. Челюсть отвисла, он стоял, будто не в силах даже моргнуть.
– Но… и ты хочешь вернуться?
Я села на кровати, посмотрела на него.
– Ну, да. Она моя подруга. – Я взметнула руки: – Не могу поверить, что ты просто бросил ее там валяться!
Ник заколебался. В глазах его читалось полное недоумение.
– Но я видел, что она хотела сделать. Она чуть тебя не укусила, и ты хочешь вернуться?
Я ссутулилась, опустила глаза к испещренному пятнами мерзкому желтому ковру.
– Это я виновата, – сказала я тихо. – Мы устроили спарринг, а я была зла. – Я посмотрела на Ника: – Не на нее, на Эддена. Потом она стала выступать, и это меня завело, так что я поймала ее врасплох… прыгнула ей на спину, ухватила за волосы, закинула ей голову назад и подышала на шею.
Ник сжал губы, сел не спеша на краешек стула и уперся локтями в колени.
– Давай-ка проясним. Ты решила заняться с ней спаррингом, когда была зла. Ты подождала, пока обе вы окажетесь на эмоциональном взводе, и тогда на нее налетела? – Он шумно выдохнул через нос. – Ты точно не хотела, чтобы она тебя кусала?
Я скорчила кислую рожу:
– Я же тебе сказала, что она не виновата.
Не желая с ним спорить, я встала и разняла его руки, освобождая себе место у него на коленях. Он удивленно хмыкнул, потом обнял меня, когда я села. Я ткнулась головой ему между щекой и плечом, вдыхая его мужской запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64