Кейлин кашлянула, и Гай, убрав руку, сухо отдал честь на прощание. По улыбке Эйлан он догадался, что девушка поняла его.
Римлянин ушел, и Эйлан подбежала к Кейлин.
– Значит, это и есть тот самый римлянин, о котором ты грезишь целыми днями, так что даже и матрас толком набить не можешь. Не понимаю. По-моему, ничего особенного в нем нет.
– Ну, я и не надеялась, что он тебе очень уж понравится, – сказала Эйлан, – но ведь ты не станешь отрицать, что он хорош собой?
– Он ничем не лучше любого другого римлянина, – заметила Кейлин. – Да и вообще все мужчины одинаковы. На мой взгляд, твой молочный брат Синрик гораздо симпатичнее. У него не такие резкие черты лица, и он не воображает себя центром Вселенной.
У каждого свой вкус, подумала Эйлан. Она, например, не видит в Синрике ничего привлекательного, а Дида, наоборот, с ума по нему сходит. А вот Гай, он особенный. И он совсем не казался ей типичным римлянином. Да и сам Гай, похоже, не очень-то кичится своим римским происхождением. «Конечно же, нет, – убеждала себя девушка, – ведь одно время он даже готов был отречься от своего народа ради меня».
Сама Эйлан даже не думала о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого, словно Гай – единственный мужчина на всем белом свете. Она едва ли сознавала, что постоянные мысли о Гае мешали ей отрешиться от прежней жизни и полностью посвятить себя обязанностям жрицы, хотя она уже привыкла к Лесной обители.
– Эйлан, ты опять грезишь наяву. – Суровый тон Кейлин отвлек ее от мечтаний. – Найди Сенару и расскажи ей то, что ты узнала, а потом иди заниматься к Латис. Если сумеешь заставить себя прилежно учиться, когда-нибудь и ты будешь разбираться в травах не хуже Миллин.
Получив выговор, Эйлан отправилась выполнять свои обязанности, однако невольно она снова и снова возвращалась мыслями к встрече с Гаем, повторяла про себя каждое произнесенное и услышанное слово. Ей не верилось, что она никогда больше не увидит его, не поговорит с ним. Они простились сухо и официально, но Гай уже стал частью ее жизни и забыть его было выше ее сил.
Вечером Эйлан дежурила у Лианнон. Старая женщина встретила ее встревоженным взглядом.
– Неужели то, что мне передали, правда? Ты уходила из святилища на свидание с мужчиной? Жрицы Лесной обители не должны позволять себе подобного. Ты меня огорчаешь, – укоризненно проворчала она.
У Эйлан от гнева на щеках выступили красные пятна. Но ведь она специально попросила Кейлин сопровождать ее.
– Я не сказала ни единого слова, которое постыдилась бы произнести в присутствии всех жриц.
Лианнон вздохнула:
– Я не обвиняю тебя в этом, но ведь ты общалась с ним не в присутствии всех; теперь пойдут разговоры. Благодарение Великой Богине, что рядом была Кейлин. Но ей-то уж известно, что мы не должны подвергать себя ни малейшему подозрению, и поэтому наказание понесет она, а не ты. И я настоятельно прошу тебя: если тебе еще раз захочется совершить нечто подобное, помни, что из-за твоего безрассудства могут пострадать другие. Ты еще молода, Эйлан, а молодость беспечна.
– Ты накажешь Кейлин? Но это несправедливо! Что ты с ней сделаешь? – испуганно спросила Эйлан.
– Бить я ее не стану, если ты этого опасаешься, – с улыбкой проговорила Лианнон. – Я ни разу не ударила ее, даже когда она была ребенком, а, наверное, следовало бы. Она сама выберет наказание, если пожелает.
– Но, матушка, – возразила Эйлан, – ты ведь сама поручила мне разузнать о родственниках девочки.
– Я не просила, чтобы ты расспрашивала римлян, – раздраженно ответила Лианнон. Эйлан была удивлена. Интересно, каким же образом в таком случае она могла отыскать родственников девочки, мать которой была римлянкой?
Позже, когда она сидела в кругу жриц, Эйлан нашла возможность поговорить с Кейлин.
– Лианнон сказала, что накажет тебя. Прости меня, пожалуйста. Тебя ожидает суровое наказание? Она пообещала не бить тебя.
– Бить она не станет, – ответила Кейлин. – Скорей всего, она ушлет меня в лесной домик, чтобы я в уединении поразмыслила над своими грехами, а заодно навела порядок в хижине, выполола вокруг сорняки и убрала хворост. Это не такое уж страшное наказание. Лианнон, наверное, и не догадывается, что я рада возможности пожить в уединении, где мне никто не будет докучать и я смогу посвятить все свободное время музыке, погрузиться в свои мысли. Не тревожься, меня никто не тиранит.
– Ты будешь жить в лесу совсем одна? Разве тебе не страшно?
– А чего мне бояться? Медведей? Волков? Бродяг? Последнего из медведей, которые водились в этих местах, выловили лет тридцать назад. И разве тебе приходилось видеть, чтобы на базаре продавали волчью шкуру? Что касается людей, ты и сама имела возможность убедиться, что я способна прогнать любого, кто сунется ко мне. Нет, я не боюсь жить одна в лесу.
– А я бы с ума сошла от ужаса, – уныло созналась Эйлан.
– Охотно верю, но я не страшусь одиночества. Я буду предоставлена сама себе – никаких занятий, никаких обязанностей. Я смогу вдоволь наслаждаться музыкой. Так что мне будет очень даже хорошо, – заверила девушку Кейлин. – Такое наказание – хоть она и считает это наказанием – мне совсем не в тягость.
Эйлан больше ничего не сказала наставнице. И конечно, они с Дидой не станут возражать, что в отсутствие Кейлин им придется чаще дежурить в покоях Лианнон. Дополнительная работа не пугала Эйлан: она любила Лианнон и поэтому мирилась со всеми ее недостатками. Она была уверена, что Дида тоже любит старую женщину. Но все же ей будет недоставать Кейлин.
Поразмыслив немного, Эйлан поняла, что, если бы Лианнон была по характеру более властной и жесткой женщиной, ее, наверное, сурово наказали бы и даже высекли. Хоть Кейлин и говорит, что решение Верховной Жрицы ее ничуть не расстроило, ей придется расплачиваться за проступок Эйлан. Девушка чувствовала себя виноватой перед жрицей, но отнюдь не раскаивалась в том, что согласилась встретиться с Гаем. Жаль только, что беседа длилась так недолго. Ей нужно было многое сказать ему, хотя она точно и не знала, что именно.
Кейлин оставила на время Лесную обитель. Эйлан заметила, что мало кто из женщин опечален отсутствием жрицы. По-видимому, она не пользовалась большой любовью у обитательниц святилища. Похоже, только Миллин и Эйлид искренне любили Кейлин, ну и, конечно, Лианнон.
Лето шло на убыль, погода менялась. С началом осени зарядили дожди. Однажды, сидя вечером возле очага в кругу других послушниц, Эйлан неожиданно для себя задумалась о Кейлин. Как она там одна? Не течет ли крыша? Не устала ли она от одиночества и тишины леса?
Девушки коротали время, загадывая друг другу загадки. Наконец им это наскучило, и они попросили Диду спеть или рассказать какую-нибудь историю.
– Что же вы хотите услышать? – неохотно поинтересовалась Дида.
– Расскажи нам предание о потустороннем мире, – предложила Миллин. – Про Брана, сына Фебала, про его путешествие в западные земли. Все барды знают это сказание.
И Дида протяжным голосом, нараспев, поведала девушкам о Бране, о том, как он встретился с морским богом Мананнаном – повелителем мира призраков. Он превращал море в зеленый лес, заколдовывал рыб, и они становились птицами и летали по небу. Волны по его приказу застывали, преображаясь в цветущие кусты, а обитатели морских глубин оборачивались овцами и плавали среди деревьев. И когда Мананнан выпал из лодки, волны вспучились, выбросив его на берег, а все люди утонули.
Дида закончила свой рассказ, и девушки, словно малые дети, зачарованные волшебством фантастического мира, попросили ее рассказать еще какое-нибудь предание.
– Расскажи о Царе и трех ведьмах, – предложила одна из послушниц.
– Давным-давно, – вновь заговорила Дида, начав свое повествование со слов, которыми начинаются все сказки, – в добрые времена, гораздо лучше нынешних, для людей, живущих на этой земле, в мир иной было открыто много дверей, и если бы я тоже жила тогда, то теперь меня не было бы с вами… Так вот, в далекие времена, о которых не помнят даже самые древние из наших старцев, в доме, стоявшем у входа в подземный мир, жили царь с царицей… В канун праздника Самейн ворота в мир иной открывались. И вот в один из таких дней, на распутье времен, когда полночь уже отметила конец старого года, а рассвет нового еще не наступил, к воротам подошли три ведьмы. У одной вместо носа был пятачок, как у свиньи, а нижняя губа свисала аж до самых колен, так что невозможно было разглядеть ее наряд. У второй обе губы были скошены набок, а борода отросла чуть ли не до пояса, скрывая грудь. А третья ведьма – еще более мерзкое существо, однорукое и одноногое. Под мышкой она несла свинью, которая была гораздо симпатичнее, чем она сама. По сравнению с этой ведьмой свинья была просто принцессой.
Все девушки уже громко смеялись, а Дида, улыбаясь, продолжала:
– Три ведьмы вошли в дом и сели у очага, не оставив места для хозяев, так что царь с царицей вынуждены были примоститься на свободной скамейке у двери.
Затем первая из них, с длинной губой, сказала: «Я проголодалась. Что вы мне предложите поесть?» Царь с царицей поспешно сварили большой горшок овсяной каши. Ведьма, проглотив все, что было в горшке, – а этого хватило бы, чтобы накормить целую дюжину мужчин, – закричала: «Ах вы скряги, я не наелась».
А в такую ночь гостям нельзя отказывать ни в одной просьбе. Поэтому царица, призвав на помощь всех своих служанок, опять принялась варить гостям овсяную кашу и вдобавок напекла в очаге овсяных лепешек. Но сколько она ни кормила гостью, та по-прежнему требовательно рычала: «Есть хочу».
Потом вторая ведьма, та, что с бородой, начала жаловаться: «Хочу пить». Перед ней поставили бочку с пивом, она осушила ее одним махом и опять заныла, что ее мучает жажда. Царь с царицей испугались, что ведьмы съедят все запасы, заготовленные на зиму. Они вышли из дома и стали держать совет, как им избавиться от прожорливых гостей. Вдруг из-за холма к ним явилась фея и поприветствовала царицу: «Да хранят тебя боги, добрая женщина. Почему ты плачешь?» Царица объяснила свои страхи, сказав, что у них гостят три ведьмы, которые, очевидно, намереваются сначала съесть все их запасы и дом, а потом уже и самих хозяев. И тогда фея дала им совет.
Царица вернулась в дом и села вязать. Наконец одна из старух поинтересовалась: «Что вяжешь, бабуся?» «Саван, дорогая тетушка,» – ответила царица.
А вторая ведьма, бородатая, спрашивает: «А для кого саван-то, бабуся?» «О, это для какого-нибудь бездомного, если я случайно встречу его этой ночью, дорогая тетушка».
А через некоторое время третья ведьма, поцеловав свою свинью, спросила: «И когда же будет готов саван, бабуся?» Тут неожиданно в дом с криком вбегает царь: «Черная гора и небо над ней охвачены огнем!»
Услышав это, ведьмы завопили: «О горе нам, горе, наш батюшка умер» – и кинулись к двери. С тех пор в этой стране их больше не видели, а если кто-то и видел, мне об этом неизвестно.
Дида умолкла. Девушки долго сидели в тишине. Со двора доносилось громкое завывание ветра.
– Очень похожее предание когда-то рассказывала мне Кейлин, – вымолвила Миллин. – Ты эту сказку узнала от нее?
– Нет, – ответила Дида. – Я услышала это предание от отца; он рассказывал его однажды, когда я была еще совсем ребенком.
– Наверное, это очень древнее предание, – сказала Миллин. – А твой дедушка, бесспорно, один из величайших бардов. И ты рассказала не хуже любого друида. И ты, и Кейлин могли бы руководить школой бардов вместо Арданоса.
– Конечно, – усмехнулась Дида. – Мы и судьями можем быть.
«А почему бы и нет?» – подумала Эйлан. Кейлин нашла бы, что ответить на этот вопрос, но Кейлин здесь не было.
Глава 13
Как только Гаю удалось убедить Валерия, что его племянницу не следует забирать из Лесной обители, где о ней заботится Эйлан, он решил, что самому ему нужно поскорей уехать из лагеря, пока отец вновь не начал изводить его разговорами о женитьбе. Встреча с Эйлан укрепила его решимость не жениться на римлянке, которую он и в глаза-то не видел. С тех пор как умер император Тит и к власти пришел Домициан, в империи царила неспокойная обстановка. Гай понимал, что его отец ищет надежных союзников.
Спустя некоторое время молодой римлянин отправился в город. Утро выдалось теплым, удушливым, но с запада надвигались тяжелые тучи, холодный ветер трепал волосы. Один старый центурион как-то сказал ему, что в Британии погоду определяют очень просто: если холмы видны, значит, скоро начнется дождь, а если нет – значит, дождь уже идет. Говоря это, бывалый солдат вздохнул, с тоской вспоминая чистое голубое небо Италии, но Гай сейчас с удовольствием вдыхал влажный воздух. Землю окропили первые капли дождя, и римляне поспешили укрыться кто где. Лишь один человек никуда не побежал. Он недвижно стоял посреди улицы, обратив лицо к небу.
Гай не очень удивился, узнав в нем Синрика.
– Пойдем выпьем по чаше вина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Римлянин ушел, и Эйлан подбежала к Кейлин.
– Значит, это и есть тот самый римлянин, о котором ты грезишь целыми днями, так что даже и матрас толком набить не можешь. Не понимаю. По-моему, ничего особенного в нем нет.
– Ну, я и не надеялась, что он тебе очень уж понравится, – сказала Эйлан, – но ведь ты не станешь отрицать, что он хорош собой?
– Он ничем не лучше любого другого римлянина, – заметила Кейлин. – Да и вообще все мужчины одинаковы. На мой взгляд, твой молочный брат Синрик гораздо симпатичнее. У него не такие резкие черты лица, и он не воображает себя центром Вселенной.
У каждого свой вкус, подумала Эйлан. Она, например, не видит в Синрике ничего привлекательного, а Дида, наоборот, с ума по нему сходит. А вот Гай, он особенный. И он совсем не казался ей типичным римлянином. Да и сам Гай, похоже, не очень-то кичится своим римским происхождением. «Конечно же, нет, – убеждала себя девушка, – ведь одно время он даже готов был отречься от своего народа ради меня».
Сама Эйлан даже не думала о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого, словно Гай – единственный мужчина на всем белом свете. Она едва ли сознавала, что постоянные мысли о Гае мешали ей отрешиться от прежней жизни и полностью посвятить себя обязанностям жрицы, хотя она уже привыкла к Лесной обители.
– Эйлан, ты опять грезишь наяву. – Суровый тон Кейлин отвлек ее от мечтаний. – Найди Сенару и расскажи ей то, что ты узнала, а потом иди заниматься к Латис. Если сумеешь заставить себя прилежно учиться, когда-нибудь и ты будешь разбираться в травах не хуже Миллин.
Получив выговор, Эйлан отправилась выполнять свои обязанности, однако невольно она снова и снова возвращалась мыслями к встрече с Гаем, повторяла про себя каждое произнесенное и услышанное слово. Ей не верилось, что она никогда больше не увидит его, не поговорит с ним. Они простились сухо и официально, но Гай уже стал частью ее жизни и забыть его было выше ее сил.
Вечером Эйлан дежурила у Лианнон. Старая женщина встретила ее встревоженным взглядом.
– Неужели то, что мне передали, правда? Ты уходила из святилища на свидание с мужчиной? Жрицы Лесной обители не должны позволять себе подобного. Ты меня огорчаешь, – укоризненно проворчала она.
У Эйлан от гнева на щеках выступили красные пятна. Но ведь она специально попросила Кейлин сопровождать ее.
– Я не сказала ни единого слова, которое постыдилась бы произнести в присутствии всех жриц.
Лианнон вздохнула:
– Я не обвиняю тебя в этом, но ведь ты общалась с ним не в присутствии всех; теперь пойдут разговоры. Благодарение Великой Богине, что рядом была Кейлин. Но ей-то уж известно, что мы не должны подвергать себя ни малейшему подозрению, и поэтому наказание понесет она, а не ты. И я настоятельно прошу тебя: если тебе еще раз захочется совершить нечто подобное, помни, что из-за твоего безрассудства могут пострадать другие. Ты еще молода, Эйлан, а молодость беспечна.
– Ты накажешь Кейлин? Но это несправедливо! Что ты с ней сделаешь? – испуганно спросила Эйлан.
– Бить я ее не стану, если ты этого опасаешься, – с улыбкой проговорила Лианнон. – Я ни разу не ударила ее, даже когда она была ребенком, а, наверное, следовало бы. Она сама выберет наказание, если пожелает.
– Но, матушка, – возразила Эйлан, – ты ведь сама поручила мне разузнать о родственниках девочки.
– Я не просила, чтобы ты расспрашивала римлян, – раздраженно ответила Лианнон. Эйлан была удивлена. Интересно, каким же образом в таком случае она могла отыскать родственников девочки, мать которой была римлянкой?
Позже, когда она сидела в кругу жриц, Эйлан нашла возможность поговорить с Кейлин.
– Лианнон сказала, что накажет тебя. Прости меня, пожалуйста. Тебя ожидает суровое наказание? Она пообещала не бить тебя.
– Бить она не станет, – ответила Кейлин. – Скорей всего, она ушлет меня в лесной домик, чтобы я в уединении поразмыслила над своими грехами, а заодно навела порядок в хижине, выполола вокруг сорняки и убрала хворост. Это не такое уж страшное наказание. Лианнон, наверное, и не догадывается, что я рада возможности пожить в уединении, где мне никто не будет докучать и я смогу посвятить все свободное время музыке, погрузиться в свои мысли. Не тревожься, меня никто не тиранит.
– Ты будешь жить в лесу совсем одна? Разве тебе не страшно?
– А чего мне бояться? Медведей? Волков? Бродяг? Последнего из медведей, которые водились в этих местах, выловили лет тридцать назад. И разве тебе приходилось видеть, чтобы на базаре продавали волчью шкуру? Что касается людей, ты и сама имела возможность убедиться, что я способна прогнать любого, кто сунется ко мне. Нет, я не боюсь жить одна в лесу.
– А я бы с ума сошла от ужаса, – уныло созналась Эйлан.
– Охотно верю, но я не страшусь одиночества. Я буду предоставлена сама себе – никаких занятий, никаких обязанностей. Я смогу вдоволь наслаждаться музыкой. Так что мне будет очень даже хорошо, – заверила девушку Кейлин. – Такое наказание – хоть она и считает это наказанием – мне совсем не в тягость.
Эйлан больше ничего не сказала наставнице. И конечно, они с Дидой не станут возражать, что в отсутствие Кейлин им придется чаще дежурить в покоях Лианнон. Дополнительная работа не пугала Эйлан: она любила Лианнон и поэтому мирилась со всеми ее недостатками. Она была уверена, что Дида тоже любит старую женщину. Но все же ей будет недоставать Кейлин.
Поразмыслив немного, Эйлан поняла, что, если бы Лианнон была по характеру более властной и жесткой женщиной, ее, наверное, сурово наказали бы и даже высекли. Хоть Кейлин и говорит, что решение Верховной Жрицы ее ничуть не расстроило, ей придется расплачиваться за проступок Эйлан. Девушка чувствовала себя виноватой перед жрицей, но отнюдь не раскаивалась в том, что согласилась встретиться с Гаем. Жаль только, что беседа длилась так недолго. Ей нужно было многое сказать ему, хотя она точно и не знала, что именно.
Кейлин оставила на время Лесную обитель. Эйлан заметила, что мало кто из женщин опечален отсутствием жрицы. По-видимому, она не пользовалась большой любовью у обитательниц святилища. Похоже, только Миллин и Эйлид искренне любили Кейлин, ну и, конечно, Лианнон.
Лето шло на убыль, погода менялась. С началом осени зарядили дожди. Однажды, сидя вечером возле очага в кругу других послушниц, Эйлан неожиданно для себя задумалась о Кейлин. Как она там одна? Не течет ли крыша? Не устала ли она от одиночества и тишины леса?
Девушки коротали время, загадывая друг другу загадки. Наконец им это наскучило, и они попросили Диду спеть или рассказать какую-нибудь историю.
– Что же вы хотите услышать? – неохотно поинтересовалась Дида.
– Расскажи нам предание о потустороннем мире, – предложила Миллин. – Про Брана, сына Фебала, про его путешествие в западные земли. Все барды знают это сказание.
И Дида протяжным голосом, нараспев, поведала девушкам о Бране, о том, как он встретился с морским богом Мананнаном – повелителем мира призраков. Он превращал море в зеленый лес, заколдовывал рыб, и они становились птицами и летали по небу. Волны по его приказу застывали, преображаясь в цветущие кусты, а обитатели морских глубин оборачивались овцами и плавали среди деревьев. И когда Мананнан выпал из лодки, волны вспучились, выбросив его на берег, а все люди утонули.
Дида закончила свой рассказ, и девушки, словно малые дети, зачарованные волшебством фантастического мира, попросили ее рассказать еще какое-нибудь предание.
– Расскажи о Царе и трех ведьмах, – предложила одна из послушниц.
– Давным-давно, – вновь заговорила Дида, начав свое повествование со слов, которыми начинаются все сказки, – в добрые времена, гораздо лучше нынешних, для людей, живущих на этой земле, в мир иной было открыто много дверей, и если бы я тоже жила тогда, то теперь меня не было бы с вами… Так вот, в далекие времена, о которых не помнят даже самые древние из наших старцев, в доме, стоявшем у входа в подземный мир, жили царь с царицей… В канун праздника Самейн ворота в мир иной открывались. И вот в один из таких дней, на распутье времен, когда полночь уже отметила конец старого года, а рассвет нового еще не наступил, к воротам подошли три ведьмы. У одной вместо носа был пятачок, как у свиньи, а нижняя губа свисала аж до самых колен, так что невозможно было разглядеть ее наряд. У второй обе губы были скошены набок, а борода отросла чуть ли не до пояса, скрывая грудь. А третья ведьма – еще более мерзкое существо, однорукое и одноногое. Под мышкой она несла свинью, которая была гораздо симпатичнее, чем она сама. По сравнению с этой ведьмой свинья была просто принцессой.
Все девушки уже громко смеялись, а Дида, улыбаясь, продолжала:
– Три ведьмы вошли в дом и сели у очага, не оставив места для хозяев, так что царь с царицей вынуждены были примоститься на свободной скамейке у двери.
Затем первая из них, с длинной губой, сказала: «Я проголодалась. Что вы мне предложите поесть?» Царь с царицей поспешно сварили большой горшок овсяной каши. Ведьма, проглотив все, что было в горшке, – а этого хватило бы, чтобы накормить целую дюжину мужчин, – закричала: «Ах вы скряги, я не наелась».
А в такую ночь гостям нельзя отказывать ни в одной просьбе. Поэтому царица, призвав на помощь всех своих служанок, опять принялась варить гостям овсяную кашу и вдобавок напекла в очаге овсяных лепешек. Но сколько она ни кормила гостью, та по-прежнему требовательно рычала: «Есть хочу».
Потом вторая ведьма, та, что с бородой, начала жаловаться: «Хочу пить». Перед ней поставили бочку с пивом, она осушила ее одним махом и опять заныла, что ее мучает жажда. Царь с царицей испугались, что ведьмы съедят все запасы, заготовленные на зиму. Они вышли из дома и стали держать совет, как им избавиться от прожорливых гостей. Вдруг из-за холма к ним явилась фея и поприветствовала царицу: «Да хранят тебя боги, добрая женщина. Почему ты плачешь?» Царица объяснила свои страхи, сказав, что у них гостят три ведьмы, которые, очевидно, намереваются сначала съесть все их запасы и дом, а потом уже и самих хозяев. И тогда фея дала им совет.
Царица вернулась в дом и села вязать. Наконец одна из старух поинтересовалась: «Что вяжешь, бабуся?» «Саван, дорогая тетушка,» – ответила царица.
А вторая ведьма, бородатая, спрашивает: «А для кого саван-то, бабуся?» «О, это для какого-нибудь бездомного, если я случайно встречу его этой ночью, дорогая тетушка».
А через некоторое время третья ведьма, поцеловав свою свинью, спросила: «И когда же будет готов саван, бабуся?» Тут неожиданно в дом с криком вбегает царь: «Черная гора и небо над ней охвачены огнем!»
Услышав это, ведьмы завопили: «О горе нам, горе, наш батюшка умер» – и кинулись к двери. С тех пор в этой стране их больше не видели, а если кто-то и видел, мне об этом неизвестно.
Дида умолкла. Девушки долго сидели в тишине. Со двора доносилось громкое завывание ветра.
– Очень похожее предание когда-то рассказывала мне Кейлин, – вымолвила Миллин. – Ты эту сказку узнала от нее?
– Нет, – ответила Дида. – Я услышала это предание от отца; он рассказывал его однажды, когда я была еще совсем ребенком.
– Наверное, это очень древнее предание, – сказала Миллин. – А твой дедушка, бесспорно, один из величайших бардов. И ты рассказала не хуже любого друида. И ты, и Кейлин могли бы руководить школой бардов вместо Арданоса.
– Конечно, – усмехнулась Дида. – Мы и судьями можем быть.
«А почему бы и нет?» – подумала Эйлан. Кейлин нашла бы, что ответить на этот вопрос, но Кейлин здесь не было.
Глава 13
Как только Гаю удалось убедить Валерия, что его племянницу не следует забирать из Лесной обители, где о ней заботится Эйлан, он решил, что самому ему нужно поскорей уехать из лагеря, пока отец вновь не начал изводить его разговорами о женитьбе. Встреча с Эйлан укрепила его решимость не жениться на римлянке, которую он и в глаза-то не видел. С тех пор как умер император Тит и к власти пришел Домициан, в империи царила неспокойная обстановка. Гай понимал, что его отец ищет надежных союзников.
Спустя некоторое время молодой римлянин отправился в город. Утро выдалось теплым, удушливым, но с запада надвигались тяжелые тучи, холодный ветер трепал волосы. Один старый центурион как-то сказал ему, что в Британии погоду определяют очень просто: если холмы видны, значит, скоро начнется дождь, а если нет – значит, дождь уже идет. Говоря это, бывалый солдат вздохнул, с тоской вспоминая чистое голубое небо Италии, но Гай сейчас с удовольствием вдыхал влажный воздух. Землю окропили первые капли дождя, и римляне поспешили укрыться кто где. Лишь один человек никуда не побежал. Он недвижно стоял посреди улицы, обратив лицо к небу.
Гай не очень удивился, узнав в нем Синрика.
– Пойдем выпьем по чаше вина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83