Голос у нее и раньше был красивый, но теперь он стал еще более звучным и густым, и она владела им так, словно играла на хорошо настроенном инструменте. Наверное, даже злые слова в ее устах будут звучать не так обидно.
– У меня было достаточно времени, чтобы освоить все навыки, – сказала Дида, переводя взгляд на Эйлан. – Кажется, будто я полжизни провела вдали от родных мест.
Эйлан кивнула. Она и сама чувствовала себя постаревшей на целый век по сравнению с той девочкой, которую Лианнон назвала своей преемницей пять лет назад. Но губы у Диды были обиженно сжаты. Неужели она все еще сердится за то, что ее вынудили уехать?
– Да, ты долго отсутствовала. За это время в обитель пришли пять или шесть новых послушниц, – ровным голосом проговорила Эйлан. – Хорошие девушки. Думаю, почти все они в скором времени согласятся дать обет.
Дида взглянула на нее.
– А мне что ты можешь предложить?
– Научи этих девушек всему, что сама знаешь и умеешь! – Эйлан подалась вперед. – Научи их красиво петь, чтобы они украшали своими голосами наши праздничные церемонии. И не только этому. Я хочу, чтобы ты посвятила их в учение древних, поведала им знания богов и легендарных героев.
– Жрецам это не понравится.
– Они не посмеют возражать, – ответила Эйлан. Дида изумленно уставилась на нее. – Теперь британские вожди нанимают для своих сыновей учителей латинского языка, которые учат их читать Вергилия и прививают вкус к итальянским винам. Они стараются превратить наших мужчин в римлян, но до женщин им дела нет. Вернеметон, наверное, последнее прибежище, где еще проповедуется мудрость древних, и я не позволю, чтобы эти знания были утрачены и забыты!
– Действительно, многое изменилось за время моего отсутствия. – Дида впервые улыбнулась. Вдруг взгляд ее застыл на чем-то позади Эйлан; улыбка исчезла с лица.
К ним бежал Гауэн; кормилица торопливо шла следом, пытаясь поймать его. Эйлан зарылась руками в складки вуали, с трудом подавив желание прижать к себе сына.
– Владычица Луны! Владычица Луны! – выкрикнул мальчик и остановился, пристально вглядываясь в лицо Диды. – Ты не Владычица Луны! – неодобрительно проговорил он.
– Уже нет, – ответила Дида, криво улыбнувшись.
– Это наша родственница Дида, – одеревеневшими губами произнесла Эйлан. – Она поет столь же прекрасно, как птицы.
Несколько мгновений малыш, хмурясь, смотрел на женщин, переводя взгляд с одной на другую. Глаза у Гауэна были, как у Эйлан, – орехового цвета и такие же переменчивые; а вот волосы – как у отца, темные и волнистые, и, когда он вырастет, лоб у него будет такой же широкий и большой.
– Прости, моя госпожа, – задыхаясь, проговорила Лия. Она взяла малыша за руку. – Он убежал от меня!
Нижняя губа у Гауэна задрожала, и Эйлан, понимая, что он вот-вот расплачется, жестом приказала няньке отпустить ребенка. «Мы балуем его, – думала она, – но ведь он еще такой маленький, и совсем скоро его заберут отсюда!»
– Ты хотел видеть меня, сердце мое? – ласково спросила Эйлан. – Сейчас я не могу с тобой играть. Приходи на закате, и мы пойдем с тобой к Священному источнику кормить рыб. Договорились?
Гауэн торжественно кивнул. Она протянула руку и коснулась щеки сына. Мальчик широко улыбнулся, на подбородке у него выступила ямочка. У Эйлан перехватило дыхание. Затем, так же быстро, как он появился перед ними, малыш побежал к няньке, позволяя ей увести себя. С его уходом все вокруг словно потемнело.
– Так это и есть твой ребенок? – нарушила тишину Дида, когда Лия и Гауэн скрылись из виду. Эйлан молча кивнула. Голубые глаза Диды запылали яростью. – Как ты смеешь держать его здесь? Сумасшедшая! Если станет известно, кто он такой, мы все погибли! Выходит, я четыре года томилась в ссылке только ради того, чтобы ты имела возможность наслаждаться материнским счастьем, в то же время пользуясь почестями, которыми окружена Верховная Жрица?
– Он не знает, что я его мать, – прерывисто прошептала Эйлан.
– Но ты видишься с ним! Они не убили ни его, ни тебя! Этим ты обязана мне, святая Владычица Вернеметона! – Дида принялась вышагивать вдоль скамьи, дрожа от ярости, словно натянутая струна арфы, на которой она играла.
– Будь же хоть немного милосердна, Дида, – сердито вмешалась Кейлин. – Через год-два малыша отдадут на воспитание в какую-нибудь семью, и никто ни о чем не узнает.
– Ну, и кого же считают матерью этого ребенка? – зло проговорила Дида, не оборачиваясь. – Бедняжку Маири или, может быть, меня? – Взглянув на Кейлин и Эйлан, она все поняла. – Так. Мне пришлось по твоей милости отбывать ссылку, а вернувшись, я еще должна и прятать глаза от стыда за твой грех. Что же, надеюсь, мне перестанут приписывать материнство, когда увидят мое отношение к этому мальчику. Ибо, предупреждаю тебя, я не люблю детей!
– Но ведь ты останешься здесь и будешь хранить молчание? – прямо спросила Кейлин.
– Да, – чуть помедлив, ответила Дида, – потому что я верю в дело, которому вы служите. Но запомни, Эйлан, хотя я уже однажды говорила тебе об этом, соглашаясь на обман, – если ты предашь наш народ, берегись, я позабочусь о том, чтобы тебе воздали по заслугам!
Молодая луна стояла высоко в сумеречном небе, серебряным светом отражаясь в молочных водах Священного источника. Лососи приплыли на приманку и стали лакомиться пирожком чуть ли не из рук Гауэна. Эйлан дождалась, когда в вечерней тиши смолкнет его лепет, затем опустила на лицо вуаль и направилась по тропинке к небольшому храму, который соорудили вокруг питавшего озеро ключа.
У ключа постоянно дежурила одна из священнослужительниц, помогая людям, которые приходили в Лесную обитель за советом. Эйлан тоже принимала участие в этих дежурствах, что помощницы Верховной Жрицы расценивали как величайшую милость с ее стороны. Для Эйлан это было не тяжкое бремя: очень часто ей просто приходилось с сочувствием выслушивать горести прихожан, а тех, кто просил о более конкретной помощи, она отправляла к знахаркам или заклинательницам. Но с тех пор, как ей стало известно о планах Синрика поднять восстание, она, каждый раз взбираясь по тропинке, испытывала неприятную дрожь, с ужасом думая о том, что в одну из ночей встретит у ключа человека, который станет говорить ей о Воронах и о мятеже.
В святилище было свежо. Эйлан плотнее укуталась в накидку, прислушиваясь к убаюкивающему журчанию воды, которая струилась из расщелины в камне, рассыпая брызги, стекала в канаву и по нему бежала в родник и в сам Священный источник. Над камнем в нише вырисовывалась вылитая из свинца фигура Владычицы.
«Источник жизни… – молилась Эйлан. Наклонившись, она зачерпнула в ладони ледяную воду, чтобы омыть губы и лоб. – Твои священные воды неиссякаемы. Помоги обрести мне безмятежность и покой». Она зажгла лампу, стоявшую у подножия статуи, и стала ждать.
Луна уже сияла высоко в небе, когда Эйлан услышала, что кто-то бредет по тропинке, с трудом переставляя ноги. Очевидно, этот человек был болен или очень утомлен дорогой. В проеме двери появилась темная фигура, и у Эйлан пересохло в горле. Она разглядела мужчину в плаще из грубой шерсти. По одежде его можно было бы принять за земледельца, но на штанах засохли пятна крови. Увидев жрицу, он испытал явное облегчение и глубоко вздохнул.
– Отдохни, испей воды. Я дарую тебе благословение Владычицы… – тихо проговорила Эйлан. Мужчина упал на колени и зачерпнул из канавы воду, пытаясь взять себя в руки.
– Я недавно участвовал в сражении… Над полем боя летали вороны, – прошептал он, глядя на нее.
– Вороны и по ночам летают, – ответила Эйлан. – Что ты пришел сказать мне?
– Восстание… было назначено на середину лета. Красные Плащи каким-то образом узнали об этом и напали на нас… – Он потер глаза. – Позапрошлой ночью.
– Где Синрик? – быстро спросила Эйлан. Ее голос прозвучал едва слышно. Жив ли ее молочный брат? – Что ему нужно от нас?
Мужчина безнадежно пожал плечами.
– Синрик? Скорее всего, где-нибудь в бегах. Сюда, возможно, скоро начнет прибывать много таких, как я. Чтобы залечить раны.
Эйлан кивнула.
– За кухней ты увидишь тропинку, убегающую в лес. Она ведет к хижине, где наши женщины иногда уединяются, чтобы поразмышлять в тишине. Иди туда. Там ты можешь спать спокойно. Поесть тебе принесут. – Мужчина понуро сгорбился, и Эйлан засомневалась, что у него хватит сил добрести до лесного домика.
– Да хранят тебя боги за твою доброту. – Он тяжело поднялся с колен, поклонился образу Владычицы и затем тихо, почти беззвучно, удалился.
После его ухода Эйлан долго сидела у ключа, прислушиваясь к плеску воды и наблюдая за мерцанием светильника, отбрасывавшего на стены причудливые блики.
«Великая Богиня, – молилась она, – пожалей изгнанников; прояви к нам милосердие! Через месяц праздник летнего солнцестояния. Арданос будет настаивать, чтобы я посоветовала людям смириться, покорно принять и этот удар. А отец хочет, чтобы они восстали и отомстили за Воронов огнем и кровью. Что мне сказать народу? Научи, как принести мир на эту землю?»
Эйлан казалось, что она сидит у ключа целую вечность, но ответом ей был только плеск неустанно вырывавшейся из расщелины воды, которая, сбегая по канаве, струилась вниз по холму.
Гай сидел у себя в комнате в Агриппиновой Колонии и писал письмо, прислушиваясь к шуму дождя. Климат в центральных областях Германии, конечно, менее влажный, чем в Британии, но эта весна выдалась дождливой. Его походная жизнь длилась уже два года: сначала он прошагал по землям, расположенным к северу и западу от Италии, затем приехал сюда, где широкие воды Ренуса сливались в узкое русло и извилистым потоком устремлялись по равнинным болотам к Северному морю. Иногда Гаю казалось, что он уехал из Лондиния всего лишь несколько недель назад, но сегодня его одолела тягостная тоска по дому; он ощущал себя вечным странником.
Гай обмакнул перо в чернила и начал выводить буквы следующего предложения – он писал письмо Лицинию. За два года регулярной переписки он научился владеть пером столь же свободно, как и его секретарь-раб, криво усмехнулся про себя Гай. Поначалу ему с трудом удавалось сочинить текст письма, но со временем он оценил пользу, которую приносило ему ведение личной переписки.
«…свершился суд над последними из тех легионеров, которые год назад поддержали мятеж Сатурнина; почти все они разосланы по разным легионам, – аккуратно выводил Гай. – Согласно приказу императора теперь в каждом лагере должен стоять лишь один легион, и в результате этого возникают всякого рода трудности, да и инженерным частям прибавилось работы. Не знаю, удастся ли таким образом предотвратить заговоры, но то, что наши силы будут равномерно размещены вдоль всей границы, – это неплохо. Выполняется ли этот приказ в Британии?»
На мгновение он оторвался от письма, прислушиваясь к размеренной поступи часового; подбитые гвоздями сандалии гулко впечатывались в камень. Часовой прошел мимо, и Гай снова погрузился в работу.
«До нас дошли слухи о том, что в рядах маркоманов и квадов вновь возникли волнения и Домициану пришлось приостановить поход против Дакии, чтобы усмирить их. Я посоветовал бы заключить союз с царем Децебалом – если это возможно, и – пусть даки сами разбираются с маркоманами. Однако я пока еще не советник императора, поэтому трудно предположить, что он предпримет».
Гай улыбнулся: Лициний непременно оценит его юмор. Еще до того, как Гая из Дании, где он служил в составе 11 легиона, перевели в Германию командовать отрядом конницы, ему случалось несколько раз видеть императора вблизи, но он был уверен, что Домициан даже не подозревает о его существовании.
«Занятия, которые я провожу с вверенным мне отрядом конницы, проходят успешно. Бриганты – бесстрашные наездники, и они искренне рады тому, что ими командует человек, который общается с ними на их родном языке. Эти бедняги, должно быть, как и я, очень тоскуют по дому. Поцелуй за меня Юлию и детей, передай, что я люблю их. Селла, наверное, стала совсем взрослой. Даже не верится, что Секунде уже пошел второй год.
Здесь, на краю Германии, Британия представляется мне тихой, мирной страной, но это, конечно же, иллюзия. Недавно но мне в отряд прислали пополнение. Я слышал, как один из новых солдат говорил о Воронах, и я сразу подумал о том тайном обществе – несколько лет назад нам нередко приходилось слышать о нем…»
Внезапно Гаем овладела непонятная тревога. Он вновь положил перо, убеждая себя, что причиной его настроения является дождливая погода. Но закончить письма ему не удалось. В дверь постучали. Его хотел видеть легат. Гай натянул плащ и, теряясь в догадках, направился к командующему.
– Тебе пришло новое назначение, трибун, – объяснил легат. – И, признаться, мне жаль расставаться с тобой. Ты – хороший солдат и прекрасно справляешься со своими обязанностями…
– Мой отряд переводят в другое место?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– У меня было достаточно времени, чтобы освоить все навыки, – сказала Дида, переводя взгляд на Эйлан. – Кажется, будто я полжизни провела вдали от родных мест.
Эйлан кивнула. Она и сама чувствовала себя постаревшей на целый век по сравнению с той девочкой, которую Лианнон назвала своей преемницей пять лет назад. Но губы у Диды были обиженно сжаты. Неужели она все еще сердится за то, что ее вынудили уехать?
– Да, ты долго отсутствовала. За это время в обитель пришли пять или шесть новых послушниц, – ровным голосом проговорила Эйлан. – Хорошие девушки. Думаю, почти все они в скором времени согласятся дать обет.
Дида взглянула на нее.
– А мне что ты можешь предложить?
– Научи этих девушек всему, что сама знаешь и умеешь! – Эйлан подалась вперед. – Научи их красиво петь, чтобы они украшали своими голосами наши праздничные церемонии. И не только этому. Я хочу, чтобы ты посвятила их в учение древних, поведала им знания богов и легендарных героев.
– Жрецам это не понравится.
– Они не посмеют возражать, – ответила Эйлан. Дида изумленно уставилась на нее. – Теперь британские вожди нанимают для своих сыновей учителей латинского языка, которые учат их читать Вергилия и прививают вкус к итальянским винам. Они стараются превратить наших мужчин в римлян, но до женщин им дела нет. Вернеметон, наверное, последнее прибежище, где еще проповедуется мудрость древних, и я не позволю, чтобы эти знания были утрачены и забыты!
– Действительно, многое изменилось за время моего отсутствия. – Дида впервые улыбнулась. Вдруг взгляд ее застыл на чем-то позади Эйлан; улыбка исчезла с лица.
К ним бежал Гауэн; кормилица торопливо шла следом, пытаясь поймать его. Эйлан зарылась руками в складки вуали, с трудом подавив желание прижать к себе сына.
– Владычица Луны! Владычица Луны! – выкрикнул мальчик и остановился, пристально вглядываясь в лицо Диды. – Ты не Владычица Луны! – неодобрительно проговорил он.
– Уже нет, – ответила Дида, криво улыбнувшись.
– Это наша родственница Дида, – одеревеневшими губами произнесла Эйлан. – Она поет столь же прекрасно, как птицы.
Несколько мгновений малыш, хмурясь, смотрел на женщин, переводя взгляд с одной на другую. Глаза у Гауэна были, как у Эйлан, – орехового цвета и такие же переменчивые; а вот волосы – как у отца, темные и волнистые, и, когда он вырастет, лоб у него будет такой же широкий и большой.
– Прости, моя госпожа, – задыхаясь, проговорила Лия. Она взяла малыша за руку. – Он убежал от меня!
Нижняя губа у Гауэна задрожала, и Эйлан, понимая, что он вот-вот расплачется, жестом приказала няньке отпустить ребенка. «Мы балуем его, – думала она, – но ведь он еще такой маленький, и совсем скоро его заберут отсюда!»
– Ты хотел видеть меня, сердце мое? – ласково спросила Эйлан. – Сейчас я не могу с тобой играть. Приходи на закате, и мы пойдем с тобой к Священному источнику кормить рыб. Договорились?
Гауэн торжественно кивнул. Она протянула руку и коснулась щеки сына. Мальчик широко улыбнулся, на подбородке у него выступила ямочка. У Эйлан перехватило дыхание. Затем, так же быстро, как он появился перед ними, малыш побежал к няньке, позволяя ей увести себя. С его уходом все вокруг словно потемнело.
– Так это и есть твой ребенок? – нарушила тишину Дида, когда Лия и Гауэн скрылись из виду. Эйлан молча кивнула. Голубые глаза Диды запылали яростью. – Как ты смеешь держать его здесь? Сумасшедшая! Если станет известно, кто он такой, мы все погибли! Выходит, я четыре года томилась в ссылке только ради того, чтобы ты имела возможность наслаждаться материнским счастьем, в то же время пользуясь почестями, которыми окружена Верховная Жрица?
– Он не знает, что я его мать, – прерывисто прошептала Эйлан.
– Но ты видишься с ним! Они не убили ни его, ни тебя! Этим ты обязана мне, святая Владычица Вернеметона! – Дида принялась вышагивать вдоль скамьи, дрожа от ярости, словно натянутая струна арфы, на которой она играла.
– Будь же хоть немного милосердна, Дида, – сердито вмешалась Кейлин. – Через год-два малыша отдадут на воспитание в какую-нибудь семью, и никто ни о чем не узнает.
– Ну, и кого же считают матерью этого ребенка? – зло проговорила Дида, не оборачиваясь. – Бедняжку Маири или, может быть, меня? – Взглянув на Кейлин и Эйлан, она все поняла. – Так. Мне пришлось по твоей милости отбывать ссылку, а вернувшись, я еще должна и прятать глаза от стыда за твой грех. Что же, надеюсь, мне перестанут приписывать материнство, когда увидят мое отношение к этому мальчику. Ибо, предупреждаю тебя, я не люблю детей!
– Но ведь ты останешься здесь и будешь хранить молчание? – прямо спросила Кейлин.
– Да, – чуть помедлив, ответила Дида, – потому что я верю в дело, которому вы служите. Но запомни, Эйлан, хотя я уже однажды говорила тебе об этом, соглашаясь на обман, – если ты предашь наш народ, берегись, я позабочусь о том, чтобы тебе воздали по заслугам!
Молодая луна стояла высоко в сумеречном небе, серебряным светом отражаясь в молочных водах Священного источника. Лососи приплыли на приманку и стали лакомиться пирожком чуть ли не из рук Гауэна. Эйлан дождалась, когда в вечерней тиши смолкнет его лепет, затем опустила на лицо вуаль и направилась по тропинке к небольшому храму, который соорудили вокруг питавшего озеро ключа.
У ключа постоянно дежурила одна из священнослужительниц, помогая людям, которые приходили в Лесную обитель за советом. Эйлан тоже принимала участие в этих дежурствах, что помощницы Верховной Жрицы расценивали как величайшую милость с ее стороны. Для Эйлан это было не тяжкое бремя: очень часто ей просто приходилось с сочувствием выслушивать горести прихожан, а тех, кто просил о более конкретной помощи, она отправляла к знахаркам или заклинательницам. Но с тех пор, как ей стало известно о планах Синрика поднять восстание, она, каждый раз взбираясь по тропинке, испытывала неприятную дрожь, с ужасом думая о том, что в одну из ночей встретит у ключа человека, который станет говорить ей о Воронах и о мятеже.
В святилище было свежо. Эйлан плотнее укуталась в накидку, прислушиваясь к убаюкивающему журчанию воды, которая струилась из расщелины в камне, рассыпая брызги, стекала в канаву и по нему бежала в родник и в сам Священный источник. Над камнем в нише вырисовывалась вылитая из свинца фигура Владычицы.
«Источник жизни… – молилась Эйлан. Наклонившись, она зачерпнула в ладони ледяную воду, чтобы омыть губы и лоб. – Твои священные воды неиссякаемы. Помоги обрести мне безмятежность и покой». Она зажгла лампу, стоявшую у подножия статуи, и стала ждать.
Луна уже сияла высоко в небе, когда Эйлан услышала, что кто-то бредет по тропинке, с трудом переставляя ноги. Очевидно, этот человек был болен или очень утомлен дорогой. В проеме двери появилась темная фигура, и у Эйлан пересохло в горле. Она разглядела мужчину в плаще из грубой шерсти. По одежде его можно было бы принять за земледельца, но на штанах засохли пятна крови. Увидев жрицу, он испытал явное облегчение и глубоко вздохнул.
– Отдохни, испей воды. Я дарую тебе благословение Владычицы… – тихо проговорила Эйлан. Мужчина упал на колени и зачерпнул из канавы воду, пытаясь взять себя в руки.
– Я недавно участвовал в сражении… Над полем боя летали вороны, – прошептал он, глядя на нее.
– Вороны и по ночам летают, – ответила Эйлан. – Что ты пришел сказать мне?
– Восстание… было назначено на середину лета. Красные Плащи каким-то образом узнали об этом и напали на нас… – Он потер глаза. – Позапрошлой ночью.
– Где Синрик? – быстро спросила Эйлан. Ее голос прозвучал едва слышно. Жив ли ее молочный брат? – Что ему нужно от нас?
Мужчина безнадежно пожал плечами.
– Синрик? Скорее всего, где-нибудь в бегах. Сюда, возможно, скоро начнет прибывать много таких, как я. Чтобы залечить раны.
Эйлан кивнула.
– За кухней ты увидишь тропинку, убегающую в лес. Она ведет к хижине, где наши женщины иногда уединяются, чтобы поразмышлять в тишине. Иди туда. Там ты можешь спать спокойно. Поесть тебе принесут. – Мужчина понуро сгорбился, и Эйлан засомневалась, что у него хватит сил добрести до лесного домика.
– Да хранят тебя боги за твою доброту. – Он тяжело поднялся с колен, поклонился образу Владычицы и затем тихо, почти беззвучно, удалился.
После его ухода Эйлан долго сидела у ключа, прислушиваясь к плеску воды и наблюдая за мерцанием светильника, отбрасывавшего на стены причудливые блики.
«Великая Богиня, – молилась она, – пожалей изгнанников; прояви к нам милосердие! Через месяц праздник летнего солнцестояния. Арданос будет настаивать, чтобы я посоветовала людям смириться, покорно принять и этот удар. А отец хочет, чтобы они восстали и отомстили за Воронов огнем и кровью. Что мне сказать народу? Научи, как принести мир на эту землю?»
Эйлан казалось, что она сидит у ключа целую вечность, но ответом ей был только плеск неустанно вырывавшейся из расщелины воды, которая, сбегая по канаве, струилась вниз по холму.
Гай сидел у себя в комнате в Агриппиновой Колонии и писал письмо, прислушиваясь к шуму дождя. Климат в центральных областях Германии, конечно, менее влажный, чем в Британии, но эта весна выдалась дождливой. Его походная жизнь длилась уже два года: сначала он прошагал по землям, расположенным к северу и западу от Италии, затем приехал сюда, где широкие воды Ренуса сливались в узкое русло и извилистым потоком устремлялись по равнинным болотам к Северному морю. Иногда Гаю казалось, что он уехал из Лондиния всего лишь несколько недель назад, но сегодня его одолела тягостная тоска по дому; он ощущал себя вечным странником.
Гай обмакнул перо в чернила и начал выводить буквы следующего предложения – он писал письмо Лицинию. За два года регулярной переписки он научился владеть пером столь же свободно, как и его секретарь-раб, криво усмехнулся про себя Гай. Поначалу ему с трудом удавалось сочинить текст письма, но со временем он оценил пользу, которую приносило ему ведение личной переписки.
«…свершился суд над последними из тех легионеров, которые год назад поддержали мятеж Сатурнина; почти все они разосланы по разным легионам, – аккуратно выводил Гай. – Согласно приказу императора теперь в каждом лагере должен стоять лишь один легион, и в результате этого возникают всякого рода трудности, да и инженерным частям прибавилось работы. Не знаю, удастся ли таким образом предотвратить заговоры, но то, что наши силы будут равномерно размещены вдоль всей границы, – это неплохо. Выполняется ли этот приказ в Британии?»
На мгновение он оторвался от письма, прислушиваясь к размеренной поступи часового; подбитые гвоздями сандалии гулко впечатывались в камень. Часовой прошел мимо, и Гай снова погрузился в работу.
«До нас дошли слухи о том, что в рядах маркоманов и квадов вновь возникли волнения и Домициану пришлось приостановить поход против Дакии, чтобы усмирить их. Я посоветовал бы заключить союз с царем Децебалом – если это возможно, и – пусть даки сами разбираются с маркоманами. Однако я пока еще не советник императора, поэтому трудно предположить, что он предпримет».
Гай улыбнулся: Лициний непременно оценит его юмор. Еще до того, как Гая из Дании, где он служил в составе 11 легиона, перевели в Германию командовать отрядом конницы, ему случалось несколько раз видеть императора вблизи, но он был уверен, что Домициан даже не подозревает о его существовании.
«Занятия, которые я провожу с вверенным мне отрядом конницы, проходят успешно. Бриганты – бесстрашные наездники, и они искренне рады тому, что ими командует человек, который общается с ними на их родном языке. Эти бедняги, должно быть, как и я, очень тоскуют по дому. Поцелуй за меня Юлию и детей, передай, что я люблю их. Селла, наверное, стала совсем взрослой. Даже не верится, что Секунде уже пошел второй год.
Здесь, на краю Германии, Британия представляется мне тихой, мирной страной, но это, конечно же, иллюзия. Недавно но мне в отряд прислали пополнение. Я слышал, как один из новых солдат говорил о Воронах, и я сразу подумал о том тайном обществе – несколько лет назад нам нередко приходилось слышать о нем…»
Внезапно Гаем овладела непонятная тревога. Он вновь положил перо, убеждая себя, что причиной его настроения является дождливая погода. Но закончить письма ему не удалось. В дверь постучали. Его хотел видеть легат. Гай натянул плащ и, теряясь в догадках, направился к командующему.
– Тебе пришло новое назначение, трибун, – объяснил легат. – И, признаться, мне жаль расставаться с тобой. Ты – хороший солдат и прекрасно справляешься со своими обязанностями…
– Мой отряд переводят в другое место?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83