Нам материал все равно надо сдавать. А потом вернемся с товаром.
— Что-то не верится, что вы сюда еще вернетесь.
Глава 22
Утром, когда разведчики уехали в Грозный сопровождать какого-то генерала, в вагон заглянул незнакомый офицер:
— Ты журналист?
Я кивнул.
— Из Москвы?
Я снова кивнул.
— Там твои коллеги из Москвы на аэродром прилетели. Если поспешишь, успеешь с ними поговорить.
До взлетной полосы — километров пять. Я бежал что есть сил. В душе слабенькая надежда — вдруг прилетел Сашка Колчин? Я обязательно заберу его к разведчикам.
Весь в мыле, выскочил на взлетку и увидел уходящий в сторону Моздока чистенький и опрятный вертолет. По его виду даже дурак определил бы, что именно на нем прилетало высокое армейское начальство в сопровождении журналистов.
— А ну стой!
Я обернулся.
Ко мне шли трое патрульных:
— Кто?
Я достал документы:
— Журналист.
Они переглянулись. И наставили на меня автоматы:
— Откуда взялся?
Меня достал этот глупый вопрос. На километры вокруг все военные уже давно знают, что у разведчиков сидят двое журналистов из Москвы!
— Мы у разведчиков стоим.
— А ну-ка! — Старший патруля шевельнул автоматом. Хотел еще что-то жестко добавить, но не успел.
Из-за его спины неожиданно выглянул человек в форме, но без знаков различия. Впрочем, и различать особенно ничего не надо. У этого типа вдоль всего лба тянулась незримая надпись «военная контрразведка».
— Алексей Николаевич? — осведомилось лицо официальным тоном.
Патрульные притихли.
— Да.
— Вас куда определили?
Тут патрульные опустили оружие и в почтительном молчании куда-то тихо исчезли.
— К разведчикам.
— Вот и шкандыбай туда, Леша, не хрен по аэродрому шляться! — отбросил контрразведчик всякую официальность. — Еще раз увижу — арестую и посажу в зиндан.
Ага, зиндан. Это такая глубокая яма для содержания пленных и арестованных подозрительных типов. И оказывается, меня тут прекрасно знают! Просто я налетел на тупоголовых патрульных. То есть спроси я контрразведчика про Николь Кидман или Шона Коннери — он бы хрен вспомнил, кто это. А меня увидел — и сразу: «Алексей Николаич! Добро пожаловать в боевые войска!»
Вот она, слава и популярность! Ведь этот контрразведчик даже в документы мои не смотрел, а уже издалека определил, кто я и откуда. Есть чем гордиться! Мне.
— А кто прилетал на вертолете? — спросил я.
Контрик (именно так их называют в войсках) скорчил мину, почесал нос и нехотя ответил:
— Журналисты с генералами.
— А был там такой — Александр Колчин?
— Нет. Такой фамилии не значилось.
Я вздохнул.
— Дуй домой, Леша! — ласково посоветовал контрик.
На этой доброй ноте мы и расстались.
Забавно, он сказал «домой». Надеется, что я в этом вагоне пропишусь, что ли?
Однако оказалось, он не только контрразведчик, но и пророк. Все последующие годы я приезжал в Москву, как в командировку. Чуток отдыхал, писал материалы, брал деньги и снова ехал в Грозный. Порой казалось, что я родился в этой республике. И с детства ничего кроме войны не видел. И была у меня только одна забота все это время — выжить.
Вот так мимолетная встреча с контрразведкой ломает людям жизнь.
На следующий день мы с Шаховым решили вернуться в Моздок. Пора передавать материал в газету. Самый быстрый способ попасть к телефону — это сесть на вертолет. Благо они сновали тут десятками. И почти все по маршруту Моздок — Северный.
Каждый день на военный аэродром прибывали все новые подразделения войск.. Обратно шли вертушки с ранеными. На аэродроме в Моздоке их перегружали на самолеты и отправляли по городам: Москву, Питер, Ростов, Волгоград и далее везде.
В сопровождении майкопцев мы прикатили на аэродром. (Пусть теперь попробует какой-нибудь патруль подойти — замочим сразу.) Как ни парадоксально, нам повстречался все тот же генерал! Опять под шофе! Обрадовался, как старым друзьям:
— Ну что?! Посмотрели смерти в глаза?
— Да уж!
— Вот и славно! — Он обнял нас по-отечески. — Пишите там правду.
Вертушку на Моздок штурмовала толпа военных. Летчики в проходе буквально ногами отбивались от настойчивых пассажиров.
Мы остановились в недоумении. Куда лезть? Если они военных вышибают, то с гражданскими вообще церемониться не станут.
Но и тут генерал нам подсобил. Всех растолкал нашими телами, крича: «Генерала пропустите!» — подтащил нас к двери и гаркнул пилотам:
— Приказываю этих людей взять с собой!
Летчики козырнули.
— Это люди смотрели смерти в глаза! — добавил генерал свою любимую присказку.
Бьюсь об заклад, летчики только-только прилетели в зону боев. Как только генерал ввернул свое козырное «смерти в глаза», на лицах пилотов выразился ужас и почтение одновременно. Кажется, они решили, что мы не совсем обычные гражданские и натворили тут массу подвигов, раз о нас заботится сам генерал-лейтенант.
Вертушка все-таки домахалась своими винтами, и ее засосало в небо. Через полчаса мы очутились в Моздоке.
На военной базе все по-прежнему куда-то спешили, бежали, ехали. Мы с трудом нашли пресс-центр. Для журналистов там поставили прямой московский телефон.
Я набрал редакцию. На том конце провода телефонистки обрадовались, услышав нас, и принялись записывать под диктовку. Уловив несколько фраз из моего репортажа, какой-то офицер по работе с прессой бросился к столу и нажал рычаг телефона, обрывая связь.
— В чем дело? — раздраженно спросил я.
— Вы кто? По какому праву звоните? — Он вырвал трубку из моих рук.
— Мы журналисты, — я показал удостоверение.
— Откуда? Почему я вас не видел раньше?
— Был бы в Грозном — увидел бы! — вскипел я.
— А кто вам разрешил посещать Грозный? Это запрещено.
— Дайте телефон!
— Не дам! — Военный заграбастал со стола аппарат и прижал к груди. — Вы не имели права ездить в Грозный! Это строжайше запрещено!
Вокруг собралась толпа любопытствующих журналистов. Но в спор никто не вмешивался.
— Дайте телефон. Мне надо позвонить!
— Не дам! Это мой телефон.
Я развернулся и пошел к выходу.
Военный из пресс-службы догнал меня уже в коридоре:
— Что там в Грозном? Как вы там оказались? Кто вас пропустил?
Вот сучара! Хочет узнать о нашей лазейке и прикрыть ее.
— Пошел ты на х…й, военный! — сказал я, не оборачиваясь.
Мы долго плутали по Моздоку в поисках телефона. Нашли какой-то дом, где располагались офисы и конторы. Потом ходили по коридорам, дергая двери. Везде закрыто. Поднялись на следующий этаж. Наконец одна из дверей подалась, и мы попали в просторный кабинет. На нас удивленно уставились две пары глаз. Осетин и русский. Вид у нас был ужасный. Грязные, заросшие щетиной, воспаленные глаза. Я извинился за вторжение и попросил позвонить в Москву. Они на всякий случай разрешили.
— Я дам вам денег, — сказал я. — Серега, засеки, сколько я буду разговаривать. Потом подсчитаем.
Они согласно кивнули.
Первым делом я начитал приготовленный текст. Потом трубку взял Павлов:
— Леша! Как у тебя там?
— Нормально. Вот материал надиктовал.
— Да, я уже успел почитать. Тут есть некоторые сомнения.
— Чего-чего? Какие сомнения?
— В достоверности…
Владельцы кабинета внимательно слушали разговор, потом о чем-то тихонько переговорили, и один исчез.
— Мы только что из Грозного, — напомнил я Павлову. — Все видели своими глазами. Либо разговаривали с очевидцами, которые сидят на передовой. Я им верю. То, что здесь творится, это не война. Это массовое убийство при отягчающих.
— Ладно, — Павлов замялся, — потом поговорим… По нашим данным, боевики покидают Грозный.
Вернулся один из хозяев кабинета, с огромными пакетами в руках.
— Надеюсь, вы не хотите и это на меня свалить?
— Не в том дело, — не понял шутки Иван Тимофеевич. — Надо перебраться к ним. Пойти с ними в горы. Можно потом классный материал написать. Где они живут? Что делают?
Мне стало не по себе от такого задания. Я огляделся. На столике уже стояли бутылки с водкой и хорошая закуска. Хозяева кабинета даже шашлык где-то раздобыли.
— Постараюсь, — сказал я Павлову.
Тут трубку взял Колчин:
— Леха! Привет! Ну, как там?! Все нормально? Ты в Грозном был?
— Да. Только что оттуда.
— Тут хреновое дело такое, Леха… Твои материалы вообще не хотят публиковать.
— Как это? — У меня все опустилось внутри.
— Главный говорит: ты пьешь водку в Моздоке, возле штаба, и сочиняешь всякую чернуху.
— Он что, сдурел?
— Понятия не имею. Похоже, он тебя после того случая с «огнями» невзлюбил. Ты когда возвращаешься?
— Как можно скорее, — ответил я упавшим голосом. — Спасибо, Саш. Кстати об «огнях». Никто не знает о них. Их здесь нет. До встречи в Москве.
— Не натвори там глупостей. Жду тебя.
Я пью водку. Да, правда. И никогда этого не скрывал. Тем более от родной редакции. Но пью я с одним «но»… Возле штаба действительно сидело в те дни множество журналистов. Они, как и полагается, пили водку. Сочиняли со слов раненых и со слов солдатских матерей статьи. Но только нас с Серегой среди этих журналистов не было! Мы пили в Грозном.
Я надеялся, что, попав на фронт, мы получим полный эксклюзив. Оценим обстановку и возьмем информацию из первых рук. Так оно и вышло. Мы сработали лучше всех. Мы были не просто корреспонденты, мы были супер! Мы прошли туда, куда никого из гражданских не пускали. Мы общались с офицерами и солдатами, которых генералы из Министерства обороны никогда даже близко не подпустят к микрофонам. Мы все видели своими глазами, знали обстановку в войсках, знали, что делается в городе и куда все катится. У нас уникальные, страшные фотокадры, а на пленке — масса интервью. Мы легко могли доказать, что обстановка в Грозном совершенно отличается от официальной пропаганды. Это настоящий журналистский успех! И — такой пинок от собственного главного редактора! Это чересчур. Это нечестно, в конце концов.
Опять же, забегая вперед, скажу: когда я прощался с редакцией, заместитель главного редактора, подписывая мое заявление об уходе, сказал: «Ну, что? Дописался?» — «Я писал правду!» — «И кому нужна твоя правда?» Тут-то я и понял — правда главным редакторам из старой плеяды абсолютно не нужна.
А теперь представьте. Идет война. Посылает командир дивизии разведчиков выяснить: что за противник им противостоит? Приходят они и честно докладывают: столько-то танков, столько-то пехоты. Стоят тут и там. Видели своими глазами, подсчитали. Языка взяли и допросили. Противник перед нами — мощный и сильный. А командир дивизии выгоняет их из кабинета со словами «не верю!». Типа нет перед нами никакого противника. Пили где-то, а теперь мне сказки рассказываете!.. А начальник штаба дивизии добавляет ошарашенным разведчикам: «Кому нужна эта ваша правда? Командир не хочет ее знать!»
Эх! В любом деле, в любом месте — незнание ситуации ведет к катастрофе.
Более того, Сашка Колчин сказал мне при разговоре, что прилетавший на пять минут на аэродром «Северный» журналист уже все описал. Как он ездил с генералами по Грозному. Как пули свистели у него над головой. Как он прорывался с подразделениями к своим. И все в таком духе. Даже эксклюзивное интервью с генералами опубликовал. (Они потом долго плевались и открещивались: ни о чем подобном с этим журналистом не говорили!.. Тому, понятно, ничего потом за это не было. И сегодня он работает в Администрации президента. Там, видимо, тоже не хотят знать правду.)
Повесив трубку, я закурил и уставился в окно. Пытаясь поскорее совладать с гневом и успокоиться.
Все молчаливо ждали.
Наконец я пришел в себя, повернулся и как можно более спокойным голосом представился. Но на лице все равно было написано, что все хреново.
— Вы из Грозного, да? — спросил меня хозяин кабинета (Батик — так он назвался).
Я кивнул.
— Ладно, говори, что случилось, — сказал Серега.
Я выложил все подчистую.
Мой напарник пригорюнился. Наши новые знакомые слушали, выпучив глаза.
— Слушай, — не выдержал Батик. — У вас там, в Москве, одни подонки живут, да? Солдат бросают в чистом поле зимой, не кормят. Мы тут им пожрать готовили. Сегодня одна улица варит, завтра другая. Так их и снабжали. Дрова привозили, чтобы они в палатках не позамерзали. Медикаменты давали, в баню водили. Белье давали, теплые вещи. О чем эти в Москве думают? Я вот тебя слушал — мороз по коже. Солдат посылают на убой! Что творится, а? Теперь ты мне говоришь, что тебя кинули! Плюй ты на этих скотов. Езжай домой и увольняйся. Оно тебе надо — помирать неизвестно за что? Не хотят ничего знать — хрен с ними!
От такого живого участия у меня даже на душе полегчало. И я окончательно утвердился в мысли, что я прав. Интересно, как они мне в Москве в глаза смотреть будут? Заранее, что называется, обосрали, но у меня есть доказательства, что я был на фронте.
— Вы, ребята, еще не знаете, — добил я. — Редактор отдела сказал, чтобы я переходил линию фронта и вместе с боевиками шел в горы. Сейчас, мол, всем интересно, куда они уходят, сколько их там человек, где эти базы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Что-то не верится, что вы сюда еще вернетесь.
Глава 22
Утром, когда разведчики уехали в Грозный сопровождать какого-то генерала, в вагон заглянул незнакомый офицер:
— Ты журналист?
Я кивнул.
— Из Москвы?
Я снова кивнул.
— Там твои коллеги из Москвы на аэродром прилетели. Если поспешишь, успеешь с ними поговорить.
До взлетной полосы — километров пять. Я бежал что есть сил. В душе слабенькая надежда — вдруг прилетел Сашка Колчин? Я обязательно заберу его к разведчикам.
Весь в мыле, выскочил на взлетку и увидел уходящий в сторону Моздока чистенький и опрятный вертолет. По его виду даже дурак определил бы, что именно на нем прилетало высокое армейское начальство в сопровождении журналистов.
— А ну стой!
Я обернулся.
Ко мне шли трое патрульных:
— Кто?
Я достал документы:
— Журналист.
Они переглянулись. И наставили на меня автоматы:
— Откуда взялся?
Меня достал этот глупый вопрос. На километры вокруг все военные уже давно знают, что у разведчиков сидят двое журналистов из Москвы!
— Мы у разведчиков стоим.
— А ну-ка! — Старший патруля шевельнул автоматом. Хотел еще что-то жестко добавить, но не успел.
Из-за его спины неожиданно выглянул человек в форме, но без знаков различия. Впрочем, и различать особенно ничего не надо. У этого типа вдоль всего лба тянулась незримая надпись «военная контрразведка».
— Алексей Николаевич? — осведомилось лицо официальным тоном.
Патрульные притихли.
— Да.
— Вас куда определили?
Тут патрульные опустили оружие и в почтительном молчании куда-то тихо исчезли.
— К разведчикам.
— Вот и шкандыбай туда, Леша, не хрен по аэродрому шляться! — отбросил контрразведчик всякую официальность. — Еще раз увижу — арестую и посажу в зиндан.
Ага, зиндан. Это такая глубокая яма для содержания пленных и арестованных подозрительных типов. И оказывается, меня тут прекрасно знают! Просто я налетел на тупоголовых патрульных. То есть спроси я контрразведчика про Николь Кидман или Шона Коннери — он бы хрен вспомнил, кто это. А меня увидел — и сразу: «Алексей Николаич! Добро пожаловать в боевые войска!»
Вот она, слава и популярность! Ведь этот контрразведчик даже в документы мои не смотрел, а уже издалека определил, кто я и откуда. Есть чем гордиться! Мне.
— А кто прилетал на вертолете? — спросил я.
Контрик (именно так их называют в войсках) скорчил мину, почесал нос и нехотя ответил:
— Журналисты с генералами.
— А был там такой — Александр Колчин?
— Нет. Такой фамилии не значилось.
Я вздохнул.
— Дуй домой, Леша! — ласково посоветовал контрик.
На этой доброй ноте мы и расстались.
Забавно, он сказал «домой». Надеется, что я в этом вагоне пропишусь, что ли?
Однако оказалось, он не только контрразведчик, но и пророк. Все последующие годы я приезжал в Москву, как в командировку. Чуток отдыхал, писал материалы, брал деньги и снова ехал в Грозный. Порой казалось, что я родился в этой республике. И с детства ничего кроме войны не видел. И была у меня только одна забота все это время — выжить.
Вот так мимолетная встреча с контрразведкой ломает людям жизнь.
На следующий день мы с Шаховым решили вернуться в Моздок. Пора передавать материал в газету. Самый быстрый способ попасть к телефону — это сесть на вертолет. Благо они сновали тут десятками. И почти все по маршруту Моздок — Северный.
Каждый день на военный аэродром прибывали все новые подразделения войск.. Обратно шли вертушки с ранеными. На аэродроме в Моздоке их перегружали на самолеты и отправляли по городам: Москву, Питер, Ростов, Волгоград и далее везде.
В сопровождении майкопцев мы прикатили на аэродром. (Пусть теперь попробует какой-нибудь патруль подойти — замочим сразу.) Как ни парадоксально, нам повстречался все тот же генерал! Опять под шофе! Обрадовался, как старым друзьям:
— Ну что?! Посмотрели смерти в глаза?
— Да уж!
— Вот и славно! — Он обнял нас по-отечески. — Пишите там правду.
Вертушку на Моздок штурмовала толпа военных. Летчики в проходе буквально ногами отбивались от настойчивых пассажиров.
Мы остановились в недоумении. Куда лезть? Если они военных вышибают, то с гражданскими вообще церемониться не станут.
Но и тут генерал нам подсобил. Всех растолкал нашими телами, крича: «Генерала пропустите!» — подтащил нас к двери и гаркнул пилотам:
— Приказываю этих людей взять с собой!
Летчики козырнули.
— Это люди смотрели смерти в глаза! — добавил генерал свою любимую присказку.
Бьюсь об заклад, летчики только-только прилетели в зону боев. Как только генерал ввернул свое козырное «смерти в глаза», на лицах пилотов выразился ужас и почтение одновременно. Кажется, они решили, что мы не совсем обычные гражданские и натворили тут массу подвигов, раз о нас заботится сам генерал-лейтенант.
Вертушка все-таки домахалась своими винтами, и ее засосало в небо. Через полчаса мы очутились в Моздоке.
На военной базе все по-прежнему куда-то спешили, бежали, ехали. Мы с трудом нашли пресс-центр. Для журналистов там поставили прямой московский телефон.
Я набрал редакцию. На том конце провода телефонистки обрадовались, услышав нас, и принялись записывать под диктовку. Уловив несколько фраз из моего репортажа, какой-то офицер по работе с прессой бросился к столу и нажал рычаг телефона, обрывая связь.
— В чем дело? — раздраженно спросил я.
— Вы кто? По какому праву звоните? — Он вырвал трубку из моих рук.
— Мы журналисты, — я показал удостоверение.
— Откуда? Почему я вас не видел раньше?
— Был бы в Грозном — увидел бы! — вскипел я.
— А кто вам разрешил посещать Грозный? Это запрещено.
— Дайте телефон!
— Не дам! — Военный заграбастал со стола аппарат и прижал к груди. — Вы не имели права ездить в Грозный! Это строжайше запрещено!
Вокруг собралась толпа любопытствующих журналистов. Но в спор никто не вмешивался.
— Дайте телефон. Мне надо позвонить!
— Не дам! Это мой телефон.
Я развернулся и пошел к выходу.
Военный из пресс-службы догнал меня уже в коридоре:
— Что там в Грозном? Как вы там оказались? Кто вас пропустил?
Вот сучара! Хочет узнать о нашей лазейке и прикрыть ее.
— Пошел ты на х…й, военный! — сказал я, не оборачиваясь.
Мы долго плутали по Моздоку в поисках телефона. Нашли какой-то дом, где располагались офисы и конторы. Потом ходили по коридорам, дергая двери. Везде закрыто. Поднялись на следующий этаж. Наконец одна из дверей подалась, и мы попали в просторный кабинет. На нас удивленно уставились две пары глаз. Осетин и русский. Вид у нас был ужасный. Грязные, заросшие щетиной, воспаленные глаза. Я извинился за вторжение и попросил позвонить в Москву. Они на всякий случай разрешили.
— Я дам вам денег, — сказал я. — Серега, засеки, сколько я буду разговаривать. Потом подсчитаем.
Они согласно кивнули.
Первым делом я начитал приготовленный текст. Потом трубку взял Павлов:
— Леша! Как у тебя там?
— Нормально. Вот материал надиктовал.
— Да, я уже успел почитать. Тут есть некоторые сомнения.
— Чего-чего? Какие сомнения?
— В достоверности…
Владельцы кабинета внимательно слушали разговор, потом о чем-то тихонько переговорили, и один исчез.
— Мы только что из Грозного, — напомнил я Павлову. — Все видели своими глазами. Либо разговаривали с очевидцами, которые сидят на передовой. Я им верю. То, что здесь творится, это не война. Это массовое убийство при отягчающих.
— Ладно, — Павлов замялся, — потом поговорим… По нашим данным, боевики покидают Грозный.
Вернулся один из хозяев кабинета, с огромными пакетами в руках.
— Надеюсь, вы не хотите и это на меня свалить?
— Не в том дело, — не понял шутки Иван Тимофеевич. — Надо перебраться к ним. Пойти с ними в горы. Можно потом классный материал написать. Где они живут? Что делают?
Мне стало не по себе от такого задания. Я огляделся. На столике уже стояли бутылки с водкой и хорошая закуска. Хозяева кабинета даже шашлык где-то раздобыли.
— Постараюсь, — сказал я Павлову.
Тут трубку взял Колчин:
— Леха! Привет! Ну, как там?! Все нормально? Ты в Грозном был?
— Да. Только что оттуда.
— Тут хреновое дело такое, Леха… Твои материалы вообще не хотят публиковать.
— Как это? — У меня все опустилось внутри.
— Главный говорит: ты пьешь водку в Моздоке, возле штаба, и сочиняешь всякую чернуху.
— Он что, сдурел?
— Понятия не имею. Похоже, он тебя после того случая с «огнями» невзлюбил. Ты когда возвращаешься?
— Как можно скорее, — ответил я упавшим голосом. — Спасибо, Саш. Кстати об «огнях». Никто не знает о них. Их здесь нет. До встречи в Москве.
— Не натвори там глупостей. Жду тебя.
Я пью водку. Да, правда. И никогда этого не скрывал. Тем более от родной редакции. Но пью я с одним «но»… Возле штаба действительно сидело в те дни множество журналистов. Они, как и полагается, пили водку. Сочиняли со слов раненых и со слов солдатских матерей статьи. Но только нас с Серегой среди этих журналистов не было! Мы пили в Грозном.
Я надеялся, что, попав на фронт, мы получим полный эксклюзив. Оценим обстановку и возьмем информацию из первых рук. Так оно и вышло. Мы сработали лучше всех. Мы были не просто корреспонденты, мы были супер! Мы прошли туда, куда никого из гражданских не пускали. Мы общались с офицерами и солдатами, которых генералы из Министерства обороны никогда даже близко не подпустят к микрофонам. Мы все видели своими глазами, знали обстановку в войсках, знали, что делается в городе и куда все катится. У нас уникальные, страшные фотокадры, а на пленке — масса интервью. Мы легко могли доказать, что обстановка в Грозном совершенно отличается от официальной пропаганды. Это настоящий журналистский успех! И — такой пинок от собственного главного редактора! Это чересчур. Это нечестно, в конце концов.
Опять же, забегая вперед, скажу: когда я прощался с редакцией, заместитель главного редактора, подписывая мое заявление об уходе, сказал: «Ну, что? Дописался?» — «Я писал правду!» — «И кому нужна твоя правда?» Тут-то я и понял — правда главным редакторам из старой плеяды абсолютно не нужна.
А теперь представьте. Идет война. Посылает командир дивизии разведчиков выяснить: что за противник им противостоит? Приходят они и честно докладывают: столько-то танков, столько-то пехоты. Стоят тут и там. Видели своими глазами, подсчитали. Языка взяли и допросили. Противник перед нами — мощный и сильный. А командир дивизии выгоняет их из кабинета со словами «не верю!». Типа нет перед нами никакого противника. Пили где-то, а теперь мне сказки рассказываете!.. А начальник штаба дивизии добавляет ошарашенным разведчикам: «Кому нужна эта ваша правда? Командир не хочет ее знать!»
Эх! В любом деле, в любом месте — незнание ситуации ведет к катастрофе.
Более того, Сашка Колчин сказал мне при разговоре, что прилетавший на пять минут на аэродром «Северный» журналист уже все описал. Как он ездил с генералами по Грозному. Как пули свистели у него над головой. Как он прорывался с подразделениями к своим. И все в таком духе. Даже эксклюзивное интервью с генералами опубликовал. (Они потом долго плевались и открещивались: ни о чем подобном с этим журналистом не говорили!.. Тому, понятно, ничего потом за это не было. И сегодня он работает в Администрации президента. Там, видимо, тоже не хотят знать правду.)
Повесив трубку, я закурил и уставился в окно. Пытаясь поскорее совладать с гневом и успокоиться.
Все молчаливо ждали.
Наконец я пришел в себя, повернулся и как можно более спокойным голосом представился. Но на лице все равно было написано, что все хреново.
— Вы из Грозного, да? — спросил меня хозяин кабинета (Батик — так он назвался).
Я кивнул.
— Ладно, говори, что случилось, — сказал Серега.
Я выложил все подчистую.
Мой напарник пригорюнился. Наши новые знакомые слушали, выпучив глаза.
— Слушай, — не выдержал Батик. — У вас там, в Москве, одни подонки живут, да? Солдат бросают в чистом поле зимой, не кормят. Мы тут им пожрать готовили. Сегодня одна улица варит, завтра другая. Так их и снабжали. Дрова привозили, чтобы они в палатках не позамерзали. Медикаменты давали, в баню водили. Белье давали, теплые вещи. О чем эти в Москве думают? Я вот тебя слушал — мороз по коже. Солдат посылают на убой! Что творится, а? Теперь ты мне говоришь, что тебя кинули! Плюй ты на этих скотов. Езжай домой и увольняйся. Оно тебе надо — помирать неизвестно за что? Не хотят ничего знать — хрен с ними!
От такого живого участия у меня даже на душе полегчало. И я окончательно утвердился в мысли, что я прав. Интересно, как они мне в Москве в глаза смотреть будут? Заранее, что называется, обосрали, но у меня есть доказательства, что я был на фронте.
— Вы, ребята, еще не знаете, — добил я. — Редактор отдела сказал, чтобы я переходил линию фронта и вместе с боевиками шел в горы. Сейчас, мол, всем интересно, куда они уходят, сколько их там человек, где эти базы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43