По сторонам намеченной
жертвы виднелись еще люди, медленно расхаживающие вперед и назад.
Я скользнул за пень, находившийся почти точно на пути часового. Ждал.
Он приблизился и я прыгнул. Успел увидеть глаза и зубы, блестевшие на
бородатом лице, услышал его вскрик, уловил исходившую от него струю
страха... А затем мы столкнулись. Он опрокинулся, отбиваясь. Я щелкнул
зубами, целясь в глотку. Челюсти сомкнулись на его руке, и я почувствовал
горячий соленый вкус крови.
Он завизжал. Я понял, что крик услышан на линии охраны. Два ближайших
сарацина мчались на помощь. Я разорвал первому глотку и сжался в ком,
чтобы прыгнуть на второго.
Он выстрелил. Пуля пронзила тело, оставив зазубрину острой боли. Я
зашатался. Но он не знал, как ему следует обращаться с оборотнем. Ему бы
упасть на колено и стрелять безостановочно, пока не настанет черед
серебряной пули. В случае необходимости ему следовало отбиваться от меня -
пусть даже штыком - и продолжать стрелять. А этот... Он бежал ко мне,
взывая к аллаху своей еретической секты.
Мои мышцы сжались, и я рывком бросился на него. Проскользнув под
штыком, под дулом, я ударил сарацина так, что выбил оружие. Но
недостаточно сильно, чтобы свалить его. Он устоял, вцепился в мое тело и
повис.
Я полукругом занес левую заднюю лапу за его щиколотку и толкнул. Он
упал, я оказался сверху. Позиция, к которой всегда должен стремиться
ввязавшийся в рукопашную оборотень. Я мотнул головой и, оставив на его
руке глубокую рану, вырвался из захвата.
Но прежде, чем я успел расставить все точки над "и", навалились еще
трое. Их саперные лопатки заходили взад-вперед, вонзались мне в ребра
снова и снова. Обучали их вшиво. Я прогрыз себе дорогу из этой "кучи малы"
(к тому времени их накопилось уже с полдюжины) и вырвался на свободу.
Сквозь запах пота и крови я уловил еле слышное дуновение духов
"Шанель N 5". Про себя я рассмеялся. Вирджиния, оседлав метлу, в футе над
землей на скорости обогнула свалку и была уже в Тролльбурге. Теперь моя
задача - унести ноги и увести погоню. И при этом не словить серебряную
пулю.
Я завыл, чтобы поиздеваться над теми, кто высыпал из стоящих вдали
зданий. И прежде, чем припустить через поле, дал хорошенько рассмотреть
себя. Я бежал не спеша, так, чтобы они не потеряли меня, делая зигзаги,
чтобы в меня не попали. Спотыкаясь и вопя, они мчались следом.
Все, что могли они знать - совершен налет десантников. Их патрули
перегруппировались, весь гарнизон был поднят по тревоге. Но наверняка
никто, за исключением нескольких отобранных офицеров, не знает об ифрите.
И никто из этих офицеров не осведомлен, что мы получили о нем сведения.
Так что догадаться, что мы задумали, невозможно. Может быть, нам удастся
осуществить эту труднейшую операцию...
Что-то внезапно устремилось на меня сверху. Один из проклятых ковров.
Он пикировал, словно ястреб, винтовки выплевывали огонь. Я кинулся по
ближайшей ведущей к лесу тропинке.
Под деревья! Дайте мне хотя бы пол-елочки, тогда я...
Не дали. Я услышал звук прыжков за спиной, учуял едкий запах. И
захотелось скулить. Тигр-оборотень способен мчаться так же быстро, как и
я.
На мгновение вспомнился старик-проводник, который был у меня на
Аляске. Если бы в мгновение ока он оказался здесь! Он был
оборотень-медведь кодьяк. Затем я развернулся и встретил тигра раньше, чем
он успел наброситься на меня.
Это был огромный тигр, фунтов 500, не меньше. В глазах его тлел
огонь, клыки были просто громадные, он занес когтистую лапу, способную
переломить мне хребет. Я кинулся вперед, укусил его и отскочил, прежде чем
он успел ударить. Частью своего сознания я слышал, как враги ломились
через подлесок, пытаясь отыскать меня. Тигр прыгнул. Я уклонился и
бросился к ближайшим зарослям. Возможно, я сумею пробраться там, где он не
сумеет. Он несся между деревьями за мной, бушевал и ревел.
Я увидел узкую щель между двумя гигантскими дубами. Слишком маленькую
для него щель, и кинулся туда. Но она оказалась маловатой и для меня. За
те полсекунды, что я протискивался, он догнал меня. В голове у меня
взорвались и потухли огни.

4
Я находился вне времени и пространства. Само мое тело отделилось от
меня, а может, это я отделился от тела.
Как мог я осознать бесконечную вечность темноты и холода, этой
пустоты, коль скоро у меня не было соответствующих понятий? Как я мог
испытать отчаяние, коль скоро был ни что иное, как точка, затерявшаяся в
пространстве или во времени?.. Нет, даже не так. Ибо здесь не было ничего.
Ничего, что можно было бы осознать, ничего, что можно было бы любить,
ненавидеть или бояться. Ничего, о чем можно было бы хоть как-то поведать
словами. Мертвец ощущал бы себя менее одиноким, ибо единственное, что
существовало во всей вселенной - был я.
Отчаяние.
Но в то же время, а может, на квадриллион лет позже, или и то, и
другое вместе, ко мне пришло сознание еще чего-то.
На меня глядел солипсист. Беспомощный, практически ничего не
осознающий, я мог лишь прикоснуться к его сознанию. Такому бесконечному,
что не оставалось места даже надежде. Я вращался в бурных течениях его
мыслей, слишком чужих, слишком огромных и непонятных, чтобы надеяться на
спасение. Будто слышал урывками рев ледовитого океана. В котором тонул...
...опасность. Этот и те двое. Определенно, они могут быть ужасно
опасны... Не в данный момент, когда они всего лишь способствуют
уничтожению плана, и без того обреченного на уничтожение, нет, позднее,
когда созреет следующий план. Великий план, в котором эта война - всего
лишь первая страница... Что-то в них предостерегает, пусть и слабо, об
опасности...
Если бы только я мог более ясно видеть во времени устранить,
уничтожить... что-то нужно сделать до того, как возникнет и возрастет их
потенциальная возможность... но сейчас я еще не могу ничего... может быть,
как это случается на войне, их убьют... если нет, мне следует запомнить
их, и попробовать сделать что-то позднее... сейчас у меня слишком много
иных дел, я должен сохранить семена, посаженные мною в этом мире...
Вражеские птицы летят во множестве на мои поля... голодные стаи... И орлы,
охраняющие их... (со все возрастающей дикой яростью). Вы попадетесь еще,
птицы, в мои ловушки... и тот, кто выпустил вас!
Так велика была под конец сила его ярости, что я оказался выброшенным
на свободу.

5
Я открыл глаза. И какое-то время чувствовал лишь ужас. Меня спасла
физическая боль, прогнав мысли об уже полученных кошмарах. Прогнав их
туда, где обитают эти кошмары. Их сменила мысль, что после удара я
какое-то время пробыл в бреду.
Человекозверь в своей звериной ипостаси не настолько неуязвим, как
полагает большинство. Кроме таких штучек, как серебро, которое является
биохимическим ядом для процессов метаболизма, осуществляющегося в
измененном, так сказать, полутекучем теле, кроме этого, повреждение
жизненно важного органа может повлечь за собой смерть. Это - как
непрерывная ампутация, если только поблизости не окажется хирурга, который
пришьет вам ампутированное обратно - до того, как отомрут клетки. Мы,
однако, крепкая порода. Я, вероятно, получил удар, который сломал мне шею.
Мой спинной мозг не был безвозвратно поврежден, все заживало с обычной для
зверя скоростью. Беда была в том, что они взяли и тут же превратили меня в
человека - до того, как зажили соответствующие повреждения. Моя голова
упала, меня вырвало.
- Вставай! - чей-то сапог воткнулся мне в ребра. Шатаясь, я поднялся.
Все мое снаряжение тут же убрали подальше. В том числе и фонарик.
Несколько человек держали меня под прицелом своих ружей. Рядом стоял
человек-тигр. В своем человеческом обличьи он достигал почти семи футов
роста и был чудовищно толст. Кося от головной боли, я разглядел на нем
знаки различия эмира. В те времена это было скорее воинское звание, чем
титул, но, как бы то ни было, он был весьма важной персоной.
- Пойдемте, - сказал он и пошел вперед, а я, подталкиваемый, следом.
Я увидел ковры в небе, услышал вой их оборотней, рыщущих в поисках
других американцев. Но меня слишком шатало, чтобы заботиться еще и об
этом.
Мы вошли в город. Его тротуары глухо звучали под нашими сапогами. Мы
шли к центру. Тролльбург не был большим городом. Возможно, некогда в нем
насчитывалось тысяч пять населения. Улицы в большинстве были пусты. Я
увидел несколько отрядов сарацин, палящих в небо из противовоздушных
орудий. Мимо тяжело и неуклюже прополз дракон. Повсюду располагались
бронебойные пушки. Ни следа гражданского населения, но я знал, что с ним
случилось. Привлекательные молодые женщины угодили в офицерские гаремы.
Остальные мертвы, либо сидят под землей, ожидая отправления на невольничьи
рынки.
Когда мы добрались до отеля, где располагался вражеский штаб,
головная боль поутихла. Мозг снова стал ясным. При данных обстоятельствах
это было сомнительным везением. Меня провели по лестнице в номер-люкс и
приказали встать перед столом. Эмир сел за стол, рядом расположился
юнец-паша из разведки. С полдюжины охранников выстроились вдоль стен.
Эмир повернул свое огромное лицо к Паше, сказав ему что-то (как я
предположил, следующее: "Вести допрос буду я, вы наблюдайте").
- Итак, - сказал он на хорошем английском языке. - У нас есть
несколько вопросов. Пожалуйста, назовите себя.
Я механически заявил ему, что меня зовут Шерринфорд Майкрофт, капитан
армии США, и назвал свой номер.
- Это не настоящее имя, не так ли? - спросил он.
- Разумеется, нет, - ответил я. - Мне известна женевская конвенция.
Вам не удастся околдовать меня с помощью моего же имени. "Шерринфорд
Майкрофт" - это мое "Джон Смит".
- Халифат не подписывал женевскую конвенцию, - спокойно сказал эмир.
- Джихад требует использования крайних мер. В чем состояла цель вашей
вылазки?
- Не стоит требовать моего ответа, - сказал я. Можно было бы
помолчать, все равно это давало выигрыш во времени Вирджинии. Но все же
молчать было хуже.
- Возможно, вас удастся уговорить, - заявил он.
Происходи дело в кино, я бы ответил, что вышел на луг собирать
маргаритки. И безостановочно острил бы, пока они плющили в тисках мои
пальцы. Но в реальной действительности их методы были более реальны.
- Ладно, - сказал я. - Меня послали в разведку.
- В одиночку?
- Нет. Нас было несколько. Надеюсь, они удрали.
Возможно, это займет его ребятишек на какое-то время, пусть порыщут.
- Лжете, - бесстрастно сказал он.
- Коль вы мне не верите, ничем не могу помочь, - пожал я плечами.
Его глаза сузились.
- Скоро я выясню, говорите ли вы правду, - сказал он. - Если нет, то
пусть тогда вас милует иблис.
Я не мог с собой справиться, вздрогнул, жемчужины пота выступили на
моей коже. Эмир рассмеялся. Это был неприятный смех - какой-то рык с
завыванием, ворочающийся в его жирной глотке. Как у тигра, забавляющегося
с добычей.
- Обдумайте свое решение, - посоветовал он и углубился в изучение
разложенных на столе бумаг.
В комнате сделалось совсем тихо. Стражники замерли, словно отлитые из
бронзы. Сонная физиономия юнца в тюрбане. За спиной эмира в окно глядела
тьма ночи. Только и слышно было, что громко тикающие часы и шорох бумаги.
И, казалось, это только усугубляло тишину.
Я вымотался, голова болела, в пересохшем рту - мерзостный привкус. Я
не имел права упасть, и от усилия моя крайняя физическая измотанность
усугубилась еще больше. Мне пришло на ум, что эмир, должно быть, боится
нас, если прилагает столько усилий, чтобы захватить одного-единственного
пленника. Честь и слава американца... Но меня это мало утешало.
Мои глаза изучали обстановку. Эмир загромоздил свой стол множеством
всякой всячины, круглый кристалл (бесполезный, потому что мы тоже
создавали помехи), прекрасной работы алмазная ваза (выкраденная из
чьего-то дома), набор премилых хрустальных рюмок, коробка для сигар из
кварцевого стекла, графин, наполненный чем-то, что выглядело хорошим
шотландским виски. Я решил, что эмиру просто нравится все хрустальное и
прозрачное.
Он захотел попотчевать себя сигарой, мановением руки открыл
сигарницу, и "Гавана" вплыла ему в рот и самовоспламенилась. Одна за
другой тащились минуты. Пепельница время от времени воспаряла вверх, чтобы
получить очередную порцию пепла. Я догадался, что все, что ему сейчас
нужно, это вот так медленно и лениво поднимать и опускать пепельницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42