Дневной свет побеждал темноту, хотя солнце было еще затеряно в тумане и низколетящих облаках. Он уныло размышлял, ждать ли ему ночи, чтобы пересечь открытое пространство, или проделать это сейчас. Немного погодя он бросился вперед. Никто не попался на пути безобидного на первый взгляд странника. Кроме того, попытка пересечь реку ночью могла обернуться для него концом. В своей беспомощности он не был уверен, что сможет переправиться днем.
Полумертвый конь тащился, шатаясь. На его спине сгорбился Эохайд. Ему было так холодно, словно ветер продувал его до костей. Слева вдали он увидел жилище. Там, за своими рогами с элем, сидели в тепле и сытости люди, но он войти не мог, а должен был пробраться мимо. Мало-помалу беглецу стало казаться, будто он понимает, что его сюда привело. Вон там находился тот, кто разрушил его жизнь.
— Будь ты проклят, Тигернах Мак-Лагини, — проворчал он. — Желаю тебе красный камень в горло. Чтоб ты исчез, как речная пена. — Проклятия были жалкими и ничтожными, как у простолюдинов. Он и сам был жалок и ничтожен. Он нагнулся вперед.
— Эй! Эй, ты! Будь добр, остановись!
Зов прозвучал как во сне. Эохайд повернул понурую голову. Он услышал скрип собственной шеи. Пронзительно завывал ветер. К нему спешил пеший человек. Разноцветный плащ раздувался, под ним было видно одеяние и штаны из дорогой ткани, золотой торк, усыпанный янтарем пояс. Человек не был вооружен, сбоку — посох. Невдалеке, из-под деревьев, окружавших строения, показались другие.
Лошадь под седлом Эохайда качнулась вперед.
— Остановитесь! — прокричал мужчина. — Ради моей чести! Я хочу дать вам приют!
Что-то было в голосе, что Эохайд уже слышал. Что именно, он вспомнить не мог. До него лишь смутно доходило, что любой быстро идущий, даже не бегущий, а просто идущий, догонит ту развалину, на которой он ехал верхом. Может, ему обратить внимание. Он натянул поводья. Конь заржал и остановился, с поникшей головой и безжизненно висящим хвостом.
Человек рассмеялся…
— Так-то лучше, — произнес он, подходя ближе. Я бродил здесь, сочинял стихи и увидел вас. Было бы позором, если путник в нужде достиг бы дома Лейдхенна…
Он приостановился и изучающе посмотрел.
— Но ведь ты — Эохайд! — воскликнул он.
За его спиной Эохайд увидел лицо Тигернаха, сатирика, испортившего его собственное лицо. Те люди, что к нему направлялись возьмут его под стражу и вернут обратно в конуру.
Он соскользнул с коня. В левой руке у него был меч. Беря его в правую, он стряхнул с него тряпки. Чей это был удар, его или Силы? Удар был несильным, как и его изнуренное тело, но меч острый. Тигернах упал, из шеи струей била кровь.
Ропот ужаса пронесся среди приближающихся людей. Эохайд бросил меч и побежал. Им овладела Сила. И хоть он был лишь шелухой, но бежал быстрее ласки. Не сразу сообразив, Что произошло, а затем задержавшись, чтобы позаботиться о сыне хозяина, люди замешкались в преследовании. Эохайд исчез в камышах, что росли вдоль берега. Но как ни били по ним до самого наступления ночи все мужчины семейства, они его не нашли.
V
Перед своей смертью Тигернах успел вымолвить имя своего убийцы.
После всего этого в темноте Эохайд перебрался через Руиртех. Незаметно, крадучись, переползая или без движения лежа под водой, над которой выступал лишь его нос, он обнаружил бревно, плывущее к берегу. На нем он переплыл через реку. На той стороне он каким-то образом брел, пока не вышел на хижину пастуха. Семья там жила нищая, но они впустили беглеца и поделились молоком и кашей, что у них были: ведь богам это по душе. Эохайд подхватил лихорадку и несколько дней проспал.
Это сыграло ему на руку. Военный отряд пришел с севера и рыскал в поисках. Они не наткнулись на лачугу и, очевидно, ушли назад, когда соседи собрали против них воинов. Преследователи думали, что убийца утонул, и это было для него как нельзя лучше.
Со временем Эохайд смог продолжить свой причиняющий боль путь в Дун Алинни. Вести летели впереди него.
— Тебе нельзя здесь оставаться, тебе, который осквернил дом поэта, — сказал его отец, король Эндэ. — Вся Мида и Кондахт придут вслед за тобой, едва прослышат, а мои подданные сами доставят тебя к ним, — он всхлипнул. — Но ты все еще мой сын. Даже если мне придется от тебя отречься, я тебя не брошу.
И он дал Эохайду галеру типа саксонской и огласил, что разыскиваются люди, согласные искать счастья за морем. Таких было немало, тех кого разорила война или кто отчаялся в завтрашнем дне, да попросту неугомонных и полных рвения, которые не обошли вниманием поступок Эохайда и решили испытать любую неудачу, что за этим последует, потому что помнили, каким несравненным он был предводителем. В результате он отчалил с полной командой и несколькими большими рыбачьими лодками позади.
Они плыли к югу вдоль берегов Британии, совершая где можно налеты. Это случалось нечасто, и добыча была скудной. Экспедиционные силы Стилихона в последнее время отступили, предварительно изгнав скоттов, которые заселили побережье. Хотя это противоречило римскому закону, ордовики и деметы теперь были достаточно хорошо вооружены, чтобы себя защитить, а силуры и думнонии могли призвать легион, располагавшийся неподалеку. Эохайд со своими людьми на зиму поселился на острове, как имели обыкновение многие другие морские странники.
Когда распустила свои чары весна, он направил лодки обратно, разузнать, что произошло за то время. Разведчики вернулись с плохими новостями.
Лейдхенн прибыл домой незадолго до убийства. Он находился внутри дома, когда его люди принесли скорбную весть и тело его сына. Громким было оплакивание; но поэт все время молчал, до тех пор пока не досочинил элегию, которую прочел на поминках. На следующий день он вышел в одиночку. Взобрался на сырую землю кургана, повернулся лицом к югу и вынул арфу из ларца. Резкий ветер ранней осени за его спиной относил слова к реке. Над головой кружили черные птицы. Когда он закончил, они тоже улетели в том направлении. Несколько крестьян, и те не могли его не услышать. Они содрогались.
Пою вам, лагини,
Трусливым воронам —
Даю вам свободу!
Летите, но знайте:
Я к небу взываю,
Смельчак вас разыщет,
А старцы желать лишь
Беспомощно могут,
Не встретить вас боле!
Вас утро разбудит
И стадом послушным,
Подобно захваченным в битве врагами,
На вечную скорбь поведет вас, убийцы!
Безрадостна жатва,
Коль сев бесполезен:
Щетинится пашня
Кустами сухими
Колючего, знойного чертополоха.
Не слышно мычания сытой скотины,
Нет тучных телят на равнинах бескрайних.
А залы? Безмолвны —
Ни смеха, ни песен…
Как быстро вы стали бессильны лагини…
И с тех пор целый год ученый поэт каждый день взбирался на могилу сына, чтобы осмеять страну, ее короля и ее народ. И за весь год там не выросло ни зернышка, ни травинки. На бесплодных полях и в засохших лесах голодали стада, а люди — в домах, где было шаром покати. Когда, наконец, Лейдхенн Мак-Бархедо счел, что его месть свершилась, когда начались голод и болезни. Пятерым вождям из Эриу долго пришлось восстанавливать свои силы. А по берегам тем временем бесчинствовали пираты, налетчики и мятежники в глубине страны.
Такой была история, и будто над огнем прошлых обид душа Эохайда закалилась ножом против Ниалла.
Глава четвертая
I
В пору глубокой зимы людям приходится вставать за несколько часов до рассвета, чтобы успеть справиться с делами. Для большинства было еще слишком рано, когда Мальти, служанка королевы Фенналис, вошла в комнату, где спала Дахут, и нежно к ней прикоснулась.
— Принцесса, по-моему, уже пора. Просыпайтесь. Девочка села. Лампа в руках у женщины бросала блики на растрепанные волосы, белую шелковую рубашку, раздваивающиеся на возвышении груди. Дахут нахмурилась. Она почти огрызнулась:
— Ты осмелилась! Ты пробудила меня ото сна, от священного сна.
— Прошу прощения, моя госпожа, но вы сами велели мне вчера вечером — вы должны быть сегодня в храме…
Дахут немного успокоилась.
— Все равно это ужасно, когда тебя будят именно тогда, когда… Как моя ванна, готова?
— Разумеется, принцесса, а я приготовлю ваше одеяние. Можно пожелать вам доброго утра?
Уныние скользнуло по выгнутой брови, по мягким губам. Взамен пришли серьезность и сосредоточенность.
— Лучше бы я не уходила без завтрака! — Дахут выплыла из постели. — Слава богам! — Перед образом Белисамы она произнесла молитву. В завершение девушка прошептала: — Ведь ты придешь ко мне снова, да ведь?
Мальти засветила ей свечу. В коридоре было не так темно, как она ожидала. Соседняя дверь была открыта, и впереди разливалось желтое сияние.
Дахут заглянула туда. Фенналис лежала в постели, опираясь на гнездо подушек, но уже проснулась, поверх шерстяных одеял лежали сшитые из папируса простыни.
— Ну, здравствуй, мама, — сказала Дахут с улыбкой. Старой королеве нравилось такое обращение. — Какая же вы непослушная. Вы должны еще спать и спать несколько часов, восстанавливать силы.
Фенналис вздохнула.
— Мне не спалось. В результате позвала Мальти, чтобы она все устроила. — Она нагнула белую голову на подушках, на столе стоял канделябр с бронзовыми ответвлениями, под рукой книга. — У меня есть чем занять время. К тому же это помогает мне отвлечься от… Впрочем, неважно.
Дахут вошла.
— Боль? — спросила она, в ее голосе звучало беспокойство.
Фенналис пожала плечами.
— Давай не будем говорить о восстановлении моих сил. Их не осталось.
Дахут поставила свечу и внимательно посмотрела на верховную жрицу. В последнее время ее приземистое тело быстро теряло свою полноту. На курносом носу и ослабевших руках обвисла кожа. Она стала желтовато-коричневой. И тем не менее ее живот образовывал выпуклость над одеялами.
— О, мамочка, дорогая…
— Нет, не надо хныкать. Пришло мне время уйти, и я к этому готова. Вроде путешествия к потустороннему миру. Я начинаю различать его берега.
Глаза у Дахут расширились.
— Во сне? — вздохнула она.
— Порой я не различаю, во сне ли являются мне мимолетные видения, или нет. — Фенналис пристально посмотрела на пришедшую. — А тебе что-нибудь приснилось?
Дахут сглотнула, поколебалась и кивнула.
— Сядь, если хочешь рассказать. — пригласила королева.
Дахут опустилась на край кровати. Фенналис неуверенно подтянулась, чтобы погладить ее по щеке.
— Какая ты прелестная, — пробормотала королева. — И какая странная. Что тебе приснилось?
Дахут уставилась в темноту, навалившуюся па оконное стекло.
— Он был не один, — низким голосом произнесла она. — Они начали мне сниться… думаю, года два назад, когда… меня оставил мой тюлень. Я не могу быть уверена, потому что поначалу они, казалось бы, мало отличались от остальных снов, но эти я запомнила все. Я стояла на берегу моря. Воды под серым небом были темны и неспокойны. В воздухе ни ветерка. Не летали птицы. Я была одна, совсем одна. Хоть мне и не было страшно. Я знала, что эти берег и морс — мои.
Вначале сны были очень разрозненными, и я придавала им мало значения, когда в моей жизни столько всего происходило. Кто-то медленно появлялся из-за горизонта. Они приближались ко мне по волнам. Всякий раз они подходили все ближе. Наконец я смогла разобрать, что их было, трое: мужчина, женщина и… еще что-то, некое присутствие, тень, но я чувствовала энергию внутри нее… Сны являлись ко мне все чаще и чаще. Теперь я различаю, что мужчина несет молоток и одет в красную мантию, на ней королевская эмблема, колесо. Женщина одета в синее с белым, наподобие одной из вас, галликен. У третьего — кажется, три ноги и один-единственный громадный глаз.
Дахут перевела дух, приближаясь к завершению рассказа.
— Этим утром, как раз перед тем как меня разбудила служанка, они подошли так близко, что я, наверное, смогла бы разобрать их лица. Мне показалось, что мужчина — это мой отец, а женщина моя мать — так я себе ее представляю.
Ее речь стала протяжной и плавной. Она сидела, смотря в ночь.
— Женщиной можешь быть ты сама, — сказала Фенналис.
Дахут обернулась и уставилась на нее.
— Что? Ты, ты можешь его для меня прочесть? Я никогда не думала, что ты…
— Предсказание, волшебство, прикосновение потустороннего, все чудеса проходили мимо меня. Это не для человека. Говорю, я не завидовала Форсквилис. А что касается тебя, дорогая моя, я желаю лишь одного, — женщина еще раз вздохнула. — Нет, я еще слишком далеко от мира колдовства, чтобы понять. Умоляю тебя, будь очень, очень осторожна.
Дахут выпрямилась.
— Спасибо, но почему я должна опасаться за свою судьбу?
— Я знаю, что это.
— Я знаю, что это моя судьба. — Дахут поднялась. Взгляд ее упал на книгу. — Я не видела ее раньше. — Склонившись и следя кончиком пальца, она громко прочла: «Блаженны нищие духом: ибо наследуют …»
Она отпрыгнула, словно папирус ее обжег.
— Фенналис! — закричала она. — Это христианская проповедь! Я видела имя Иисуса!
На женщину снизошло спокойствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Полумертвый конь тащился, шатаясь. На его спине сгорбился Эохайд. Ему было так холодно, словно ветер продувал его до костей. Слева вдали он увидел жилище. Там, за своими рогами с элем, сидели в тепле и сытости люди, но он войти не мог, а должен был пробраться мимо. Мало-помалу беглецу стало казаться, будто он понимает, что его сюда привело. Вон там находился тот, кто разрушил его жизнь.
— Будь ты проклят, Тигернах Мак-Лагини, — проворчал он. — Желаю тебе красный камень в горло. Чтоб ты исчез, как речная пена. — Проклятия были жалкими и ничтожными, как у простолюдинов. Он и сам был жалок и ничтожен. Он нагнулся вперед.
— Эй! Эй, ты! Будь добр, остановись!
Зов прозвучал как во сне. Эохайд повернул понурую голову. Он услышал скрип собственной шеи. Пронзительно завывал ветер. К нему спешил пеший человек. Разноцветный плащ раздувался, под ним было видно одеяние и штаны из дорогой ткани, золотой торк, усыпанный янтарем пояс. Человек не был вооружен, сбоку — посох. Невдалеке, из-под деревьев, окружавших строения, показались другие.
Лошадь под седлом Эохайда качнулась вперед.
— Остановитесь! — прокричал мужчина. — Ради моей чести! Я хочу дать вам приют!
Что-то было в голосе, что Эохайд уже слышал. Что именно, он вспомнить не мог. До него лишь смутно доходило, что любой быстро идущий, даже не бегущий, а просто идущий, догонит ту развалину, на которой он ехал верхом. Может, ему обратить внимание. Он натянул поводья. Конь заржал и остановился, с поникшей головой и безжизненно висящим хвостом.
Человек рассмеялся…
— Так-то лучше, — произнес он, подходя ближе. Я бродил здесь, сочинял стихи и увидел вас. Было бы позором, если путник в нужде достиг бы дома Лейдхенна…
Он приостановился и изучающе посмотрел.
— Но ведь ты — Эохайд! — воскликнул он.
За его спиной Эохайд увидел лицо Тигернаха, сатирика, испортившего его собственное лицо. Те люди, что к нему направлялись возьмут его под стражу и вернут обратно в конуру.
Он соскользнул с коня. В левой руке у него был меч. Беря его в правую, он стряхнул с него тряпки. Чей это был удар, его или Силы? Удар был несильным, как и его изнуренное тело, но меч острый. Тигернах упал, из шеи струей била кровь.
Ропот ужаса пронесся среди приближающихся людей. Эохайд бросил меч и побежал. Им овладела Сила. И хоть он был лишь шелухой, но бежал быстрее ласки. Не сразу сообразив, Что произошло, а затем задержавшись, чтобы позаботиться о сыне хозяина, люди замешкались в преследовании. Эохайд исчез в камышах, что росли вдоль берега. Но как ни били по ним до самого наступления ночи все мужчины семейства, они его не нашли.
V
Перед своей смертью Тигернах успел вымолвить имя своего убийцы.
После всего этого в темноте Эохайд перебрался через Руиртех. Незаметно, крадучись, переползая или без движения лежа под водой, над которой выступал лишь его нос, он обнаружил бревно, плывущее к берегу. На нем он переплыл через реку. На той стороне он каким-то образом брел, пока не вышел на хижину пастуха. Семья там жила нищая, но они впустили беглеца и поделились молоком и кашей, что у них были: ведь богам это по душе. Эохайд подхватил лихорадку и несколько дней проспал.
Это сыграло ему на руку. Военный отряд пришел с севера и рыскал в поисках. Они не наткнулись на лачугу и, очевидно, ушли назад, когда соседи собрали против них воинов. Преследователи думали, что убийца утонул, и это было для него как нельзя лучше.
Со временем Эохайд смог продолжить свой причиняющий боль путь в Дун Алинни. Вести летели впереди него.
— Тебе нельзя здесь оставаться, тебе, который осквернил дом поэта, — сказал его отец, король Эндэ. — Вся Мида и Кондахт придут вслед за тобой, едва прослышат, а мои подданные сами доставят тебя к ним, — он всхлипнул. — Но ты все еще мой сын. Даже если мне придется от тебя отречься, я тебя не брошу.
И он дал Эохайду галеру типа саксонской и огласил, что разыскиваются люди, согласные искать счастья за морем. Таких было немало, тех кого разорила война или кто отчаялся в завтрашнем дне, да попросту неугомонных и полных рвения, которые не обошли вниманием поступок Эохайда и решили испытать любую неудачу, что за этим последует, потому что помнили, каким несравненным он был предводителем. В результате он отчалил с полной командой и несколькими большими рыбачьими лодками позади.
Они плыли к югу вдоль берегов Британии, совершая где можно налеты. Это случалось нечасто, и добыча была скудной. Экспедиционные силы Стилихона в последнее время отступили, предварительно изгнав скоттов, которые заселили побережье. Хотя это противоречило римскому закону, ордовики и деметы теперь были достаточно хорошо вооружены, чтобы себя защитить, а силуры и думнонии могли призвать легион, располагавшийся неподалеку. Эохайд со своими людьми на зиму поселился на острове, как имели обыкновение многие другие морские странники.
Когда распустила свои чары весна, он направил лодки обратно, разузнать, что произошло за то время. Разведчики вернулись с плохими новостями.
Лейдхенн прибыл домой незадолго до убийства. Он находился внутри дома, когда его люди принесли скорбную весть и тело его сына. Громким было оплакивание; но поэт все время молчал, до тех пор пока не досочинил элегию, которую прочел на поминках. На следующий день он вышел в одиночку. Взобрался на сырую землю кургана, повернулся лицом к югу и вынул арфу из ларца. Резкий ветер ранней осени за его спиной относил слова к реке. Над головой кружили черные птицы. Когда он закончил, они тоже улетели в том направлении. Несколько крестьян, и те не могли его не услышать. Они содрогались.
Пою вам, лагини,
Трусливым воронам —
Даю вам свободу!
Летите, но знайте:
Я к небу взываю,
Смельчак вас разыщет,
А старцы желать лишь
Беспомощно могут,
Не встретить вас боле!
Вас утро разбудит
И стадом послушным,
Подобно захваченным в битве врагами,
На вечную скорбь поведет вас, убийцы!
Безрадостна жатва,
Коль сев бесполезен:
Щетинится пашня
Кустами сухими
Колючего, знойного чертополоха.
Не слышно мычания сытой скотины,
Нет тучных телят на равнинах бескрайних.
А залы? Безмолвны —
Ни смеха, ни песен…
Как быстро вы стали бессильны лагини…
И с тех пор целый год ученый поэт каждый день взбирался на могилу сына, чтобы осмеять страну, ее короля и ее народ. И за весь год там не выросло ни зернышка, ни травинки. На бесплодных полях и в засохших лесах голодали стада, а люди — в домах, где было шаром покати. Когда, наконец, Лейдхенн Мак-Бархедо счел, что его месть свершилась, когда начались голод и болезни. Пятерым вождям из Эриу долго пришлось восстанавливать свои силы. А по берегам тем временем бесчинствовали пираты, налетчики и мятежники в глубине страны.
Такой была история, и будто над огнем прошлых обид душа Эохайда закалилась ножом против Ниалла.
Глава четвертая
I
В пору глубокой зимы людям приходится вставать за несколько часов до рассвета, чтобы успеть справиться с делами. Для большинства было еще слишком рано, когда Мальти, служанка королевы Фенналис, вошла в комнату, где спала Дахут, и нежно к ней прикоснулась.
— Принцесса, по-моему, уже пора. Просыпайтесь. Девочка села. Лампа в руках у женщины бросала блики на растрепанные волосы, белую шелковую рубашку, раздваивающиеся на возвышении груди. Дахут нахмурилась. Она почти огрызнулась:
— Ты осмелилась! Ты пробудила меня ото сна, от священного сна.
— Прошу прощения, моя госпожа, но вы сами велели мне вчера вечером — вы должны быть сегодня в храме…
Дахут немного успокоилась.
— Все равно это ужасно, когда тебя будят именно тогда, когда… Как моя ванна, готова?
— Разумеется, принцесса, а я приготовлю ваше одеяние. Можно пожелать вам доброго утра?
Уныние скользнуло по выгнутой брови, по мягким губам. Взамен пришли серьезность и сосредоточенность.
— Лучше бы я не уходила без завтрака! — Дахут выплыла из постели. — Слава богам! — Перед образом Белисамы она произнесла молитву. В завершение девушка прошептала: — Ведь ты придешь ко мне снова, да ведь?
Мальти засветила ей свечу. В коридоре было не так темно, как она ожидала. Соседняя дверь была открыта, и впереди разливалось желтое сияние.
Дахут заглянула туда. Фенналис лежала в постели, опираясь на гнездо подушек, но уже проснулась, поверх шерстяных одеял лежали сшитые из папируса простыни.
— Ну, здравствуй, мама, — сказала Дахут с улыбкой. Старой королеве нравилось такое обращение. — Какая же вы непослушная. Вы должны еще спать и спать несколько часов, восстанавливать силы.
Фенналис вздохнула.
— Мне не спалось. В результате позвала Мальти, чтобы она все устроила. — Она нагнула белую голову на подушках, на столе стоял канделябр с бронзовыми ответвлениями, под рукой книга. — У меня есть чем занять время. К тому же это помогает мне отвлечься от… Впрочем, неважно.
Дахут вошла.
— Боль? — спросила она, в ее голосе звучало беспокойство.
Фенналис пожала плечами.
— Давай не будем говорить о восстановлении моих сил. Их не осталось.
Дахут поставила свечу и внимательно посмотрела на верховную жрицу. В последнее время ее приземистое тело быстро теряло свою полноту. На курносом носу и ослабевших руках обвисла кожа. Она стала желтовато-коричневой. И тем не менее ее живот образовывал выпуклость над одеялами.
— О, мамочка, дорогая…
— Нет, не надо хныкать. Пришло мне время уйти, и я к этому готова. Вроде путешествия к потустороннему миру. Я начинаю различать его берега.
Глаза у Дахут расширились.
— Во сне? — вздохнула она.
— Порой я не различаю, во сне ли являются мне мимолетные видения, или нет. — Фенналис пристально посмотрела на пришедшую. — А тебе что-нибудь приснилось?
Дахут сглотнула, поколебалась и кивнула.
— Сядь, если хочешь рассказать. — пригласила королева.
Дахут опустилась на край кровати. Фенналис неуверенно подтянулась, чтобы погладить ее по щеке.
— Какая ты прелестная, — пробормотала королева. — И какая странная. Что тебе приснилось?
Дахут уставилась в темноту, навалившуюся па оконное стекло.
— Он был не один, — низким голосом произнесла она. — Они начали мне сниться… думаю, года два назад, когда… меня оставил мой тюлень. Я не могу быть уверена, потому что поначалу они, казалось бы, мало отличались от остальных снов, но эти я запомнила все. Я стояла на берегу моря. Воды под серым небом были темны и неспокойны. В воздухе ни ветерка. Не летали птицы. Я была одна, совсем одна. Хоть мне и не было страшно. Я знала, что эти берег и морс — мои.
Вначале сны были очень разрозненными, и я придавала им мало значения, когда в моей жизни столько всего происходило. Кто-то медленно появлялся из-за горизонта. Они приближались ко мне по волнам. Всякий раз они подходили все ближе. Наконец я смогла разобрать, что их было, трое: мужчина, женщина и… еще что-то, некое присутствие, тень, но я чувствовала энергию внутри нее… Сны являлись ко мне все чаще и чаще. Теперь я различаю, что мужчина несет молоток и одет в красную мантию, на ней королевская эмблема, колесо. Женщина одета в синее с белым, наподобие одной из вас, галликен. У третьего — кажется, три ноги и один-единственный громадный глаз.
Дахут перевела дух, приближаясь к завершению рассказа.
— Этим утром, как раз перед тем как меня разбудила служанка, они подошли так близко, что я, наверное, смогла бы разобрать их лица. Мне показалось, что мужчина — это мой отец, а женщина моя мать — так я себе ее представляю.
Ее речь стала протяжной и плавной. Она сидела, смотря в ночь.
— Женщиной можешь быть ты сама, — сказала Фенналис.
Дахут обернулась и уставилась на нее.
— Что? Ты, ты можешь его для меня прочесть? Я никогда не думала, что ты…
— Предсказание, волшебство, прикосновение потустороннего, все чудеса проходили мимо меня. Это не для человека. Говорю, я не завидовала Форсквилис. А что касается тебя, дорогая моя, я желаю лишь одного, — женщина еще раз вздохнула. — Нет, я еще слишком далеко от мира колдовства, чтобы понять. Умоляю тебя, будь очень, очень осторожна.
Дахут выпрямилась.
— Спасибо, но почему я должна опасаться за свою судьбу?
— Я знаю, что это.
— Я знаю, что это моя судьба. — Дахут поднялась. Взгляд ее упал на книгу. — Я не видела ее раньше. — Склонившись и следя кончиком пальца, она громко прочла: «Блаженны нищие духом: ибо наследуют …»
Она отпрыгнула, словно папирус ее обжег.
— Фенналис! — закричала она. — Это христианская проповедь! Я видела имя Иисуса!
На женщину снизошло спокойствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60