— Тогда пойдем ко мне в комнату, — предложил он, — я пошлю за едой.
— Мой капитан слишком добр. — Она держалась так, чтобы его тело всегда находилось между ней и еще кем-то.
В спальне, за чашами тушеного мяса и кружками эля они строили планы на завтра. Наконец Ганнунг со смешком кашлянул, пристально на нее посмотрел и сказал:
— Ты не сделала для меня одну вещь, Галит. Ты обещала найти мне женщину.
Окно наполнялось ночью. К противному животному зловонию свеч примешивалось тепло и близость жаровни.
— Час уже поздний, — притворно застенчиво ответила Дахут. — Девушки внизу наверняка уже в основном разобраны. Ты хочешь идти спотыкаться по улицам?
— А мне придется?
Вместо ответа она опустила глаза и руки на свой пояс, медленно его развязала. Он воскликнул и поднялся, рывком прижал ее к себе. Она подалась вперед, и та же искренность исходила от нее.
Первый раз он овладел ею не с буйной изобретательностью, как Томмалтах, не с благоговением, как Карса. Когда он снял с нее одежду и бросил на кровать, а сам бросился ей между бедер, у нее застучали зубы. Хотя он и не был груб, и в последующие разы, которые с ее поощрением быстро последовали один за другим, Дахут было хорошо. Она кричала, стонала и говорила, что он великолепен.
Наконец, они заснули. Когда за окном забрезжил серый рассвет, он поднялся, поискал кувшин для умывания, вернулся и начал ее ласкать. Она села.
— Теперь, любимый, ты должен узнать, кто я, — сказала она.
Он хлопал глазами.
— Ты Галит…
Она покачала головой и отвела спутанные косы от красного серпа.
— Ты это заметил?
— Да, шрам, но это не значит, что ты неискренна.
— Это знак Богини, Ганнунг. Этой ночью она избрала тебя следующим королем Иса.
II
Снег падал маленькими сухими хлопьями. Во время ходьбы Корентин видел, как стены и крыши исчезали в нескольких ярдах, затерянные во всеобъятной влажной серости. Воздух был почти теплый и пронзительно тихий, если не считать звука его сандалий по мостовой и неясного биения моря.
Будик находился в охране дворцовых ворот. Когда в поле зрения появился святой отец, он потерял военную выправку. Корентин остановился перед ним и пристально вгляделся из-под косматых бровей. Глаза Будика забегали туда-сюда, словно звери в западне.
— Последнее время мы на молитвах тебя не видели, — сказал Корентин.
— У меня были… проблемы, — пробормотал Будик.
— Можешь мне довериться?
— Н-не сейчас. Я молюсь. Поверьте, я молюсь.
— Перестань. Сын мой, ты находишься в большей опасности, чем на поле боя.
— Я не сделал ничего плохого! — яростно произнес Будик. — Я даже не видал… ну и близко не подходил к соблазнам многие дни. И меня к ним не тянуло.
— Он был как наседка, — сказал Гвентий, другой легионер, что при разговоре присутствовал.
— Оставьте меня в покое! — выкрикнул Будик. Плечи Корентина слегка обвисли. В словах мелькнула усталость.
— Хватит. Мне надо повидать короля.
— Откуда вы знаете, что он здесь? — изумился Гвентий. — Он так много ходит, восстанавливая силы, после того, как у него срослись кости.
— Знаю, — ответил Корентин. — Дай мне пройти.
Один из исанских моряков, говоривший на латыни, произнес с оттенком благоговения в голосе.
— Вы правы. Наверняка он вас примет. Высокий человек большими шагами прошел внутрь и направился вверх по лестнице. Слуга впустил его и взял припорошенную снегом пенулу. Посох он оставил, словно это был знак авторитета. Второй слуга поспешно вышел сообщить Грациллонию, который сразу пришел, произнося:
— Добро пожаловать. Рад тебя видеть, — помедлил, взглянул и добавил: — А может и нет.
— Нам надо поговорить наедине, — заявил епископ.
Грациллоний кивнул и повел его на второй этаж, где у него располагался зал совещания. Слуга принес лампу, осветить его мрак и вышел, закрывая за собой дверь.
— Присаживайся, — произнес Грациллоний.
— Я постою, — отвечал Корентин. Повелитель поступил так же.
— Что у тебя? — спросил Грациллоний.
— Плохие новости, сын мой. До меня дошли некоторые слухи. (Грациллоний снова кивнул. Несмотря на звание и воздержанность, Корентин больше других знал о том, что происходило в Исе, и зачастую даже раньше.) — Я порицал тех, кто их нашептывал, велел им прекратить распространять злонамеренные сплетни, наверняка лживые. Тем не менее, расспрашивая, в дальнейшем я выяснил, что они имеют под собой основание — ничего, что подтверждало бы преступление, но много чего неизвестного и необъяснимого. И вот я помолился о знамении, не из любопытства, а из страха за наш любимый Ис. Прошлой ночью оно явилось ко мне во сне.
— Разве можно верить снам? — засомневался Грациллоний.
— Обычно нет. Однако я знаю, когда до меня пытается достучаться правда; и ты должен признать, что это случалось и раньше. И то не просто сплетня, которую я необдуманно и неохотно говорю старому другу.
Грациллоний приготовился.
— Ну и?..
— Твоя дочь Дахут готовит против тебя заговор. Грациллоний пошатнулся. В свете лампы было видно, что у него побелели даже губы.
— Нет!
— Не веришь мне, так проверь хотя бы факты, вызвавшие эти шепоты, — с безжалостностью хирурга произнес Корентин. — Она без конца исчезает на целые часы, порой на ночь. Все меньше и меньше она говорит правду, утверждая, что идет покататься верхом или побродить. Она страстно воображает, будто боги избрали ее на роль новой Бреннилис; она едва берется за религиозные обязанности, либо оставляет их вообще без внимания, словно для нее существует нечто, куда более важное. Что это может быть, кроме как цель стать одной из Девяти? И если ты не сделаешь ее королевой, ей придется найти себе на эту роль другого мужчину, — чтоб он стал ее королем. Грациллоний вздрогнул.
— Прекрати, — выпалил он. — Замолчи.
— За последние дней десять ее видели меньше обычного, — продолжал Корентин. — Как и огромного северянина, который как раз столько времени назад привез сюда свою команду. Они жалуются, что уже прокутили весь навар со своей торговли, и он должен увезти их назад в Британию. Почему он не везет? Был бы в распоряжении твой человек Руфиний, он бы давно выследил, что происходит. Сам пошли шпионов следить за этими двумя, король, пока еще не слишком поздно.
— Ты клевещешь на ребенка Дахилис? — закричал Грациллоний. — Ты, старая, вонючая свинья! Вон!
— Ради тебя, ради Иса, — упрашивал Корентин. — Если ты выяснишь, что я ошибался, какой будет нанесен вред? Я сам пред тобой унижусь. Но ты должен открыть глаза.
Кулак Грациллония метнулся вперед. Корентин увернулся с неутраченной проворностью. Удар только задел его в левую скулу. Но нанесен он был с достаточной силой. Из разодранной плоти хлынула кровь. Корентин потерял устойчивость. Он восстановил равновесие, вскинул посох в оборонительное положение, опустил его.
— Христос дал мне сил сохранить мир, — прорычал священник.
— Следить за моей дочерью? — рассвирепел Грациллоний. — О, я вышлю шпионов — присматривать за тобой — и если ты и дальше будешь гадить своей ложью, если как сейчас, узришь хоть малейшую каплю грязи на ней, тогда я сгною твою голову в свинарнике. А теперь иди, пока я не вытащил меч!
— Ты бредишь, — сказал Корентин. — Рим…
Грациллоний пришел в себя.
— Я придумаю, что сказать Риму, — ответил он. — Будешь вести себя как следует, сможешь жить. Ты в самом деле не стоишь тех проблем, которые повлечет за собой твое убийство. Но это лишь в том случае, если ты будешь держать рот на замке. Убирайся. И не возвращайся.
— Я говорил как друг.
— Ты мне больше не друг. В следующий раз я буду с тобой разговаривать, когда ты приползешь ко мне на коленях и признаешь, что этот ангел, или кем бы там ни был посланный Христа, лжец. А теперь пожелаешь остаться на ногах или чтобы тебя вымели как прочий мусор?
— Ты не оградишь меня от того, чтобы я молился за тебя, за Дахут и за Ис, — сказал Корентин. Он повернулся, зашаркал к двери, открыл ее и вышел.
Грациллоний остался позади. Он расхаживал, потом бросился на стул, снова вскочил и снова стал ходить. Он бил кулаком по стене до тех пор, пока на фресках не появились трещины. Неожиданно возник слуга и осмелился объявить:
— Пришла королева Тамбилис, господин.
— Что? Ах, да. — Мгновение Грациллоний стоял в напряжении, как боксер перед атакой. Он ждал ее где-то час, когда она сходит на осмотр к женскому врачу, по поводу чего-то, а чего не сказала. — Отправьте ее ко мне, — решил он.
Королева вошла сияющая, увидела его и заботливо прикрыла дверь.
— Что стряслось, дорогой? — прошептала она. Стоя там, где был, в нескольких словах он пересказал ей всю историю.
— Но ведь это же ужасно. — Она подошла к нему. Они крепко обняли друг друга.
— Что нам делать? — в отчаянии спросил он.
Тамбилис отошла.
— Ты можешь поговорить с Дахут?
— Нет. Не думаю. Но она мне говорила, что… все еще обо мне беспокоится.
— Конечно беспокоится. Ну что же, я отведу ее в сторонку и, как сестра сестру предупрежу ее быть поосторожнее. — Тамбилис собрала все свое мужество в кулак. — Это недопустимо, чтобы ты провел расследование? Это без вопросов установит ее невиновность.
— Это и так без вопросов, — выкрикнул он. — Я не стану посылать подглядывать за ней маленьких фискалов с грязными мыслишками. Они подумают, что я сомневаюсь, и будут хихикать, перешептываться тайком, что запятнает Дахут куда больше, нежели несколько предположений чокнутого мямли.
— Можешь счесть мои слова неразумными, — тихо сказала она, — но мне кажется, сегодня эту тему лучше не продолжать.
— Да. — Он прочистил горло. — Что обнаружил врач?
Счастье просветилось сквозь печаль, как новая ветреница весенней порой через последний снег.
— То, на что я и надеялась, — ответила Тамбилис. — Я снова беременна, твоей новой дочерью, Граллон.
— Что? Я и не знал…
— Нет, пока еще я не уверена, как бы не обмануть твоих ожиданий. Пусть это будет нашим знаком надежды, нашим военным стягом, который я подниму для того, кто для меня дороже всех на свете.
III
Погода резко стала холодной и ясной. Когда Дахут вошла в дом вдовца, тьма почти ослепила ее. Взбираясь по лестнице, она вновь начала различать предметы. Соседняя от ее комнаты дверь была открыта. Оттуда вышла растрепанная женщина в грязной рубашке, вырез которой спустился до самых сосков.
— Привет, милый, — сказала соседка с хитрым взглядом.
Дахут едва знала ее имя и положение: Мохта, озисмийка, превратившаяся в дешевую шлюху.
— Я не твой любовник, — холодно ответила она.
— А, я уловила речь скотта, — засмеялась женщина. Дахут нахмурилась и закусила губу. Она была поглощена мыслями.
— Я учусь, — сказала она с верной интонацией. — Что тебе от меня?
— О, ничего, ничего. Уверена, что ты не станешь меня нанимать. Хотя ты можешь быть благодарен за мою помощь.
Дахут уронила руку на нож.
— Ты о чем?
— Ну, раз ты слишком надменен, чтобы болтать с людьми вроде твоих соседей, ты и не знаешь, что они о тебе говорят. Этот большой человек, который проводит с тобой так много времени, — в Исе не любят голубых. Были жалобы к хозяину, были. Он бы выкинул тебя и попросил бы, чтобы тех варваров убрали подальше из города. Но Мохта видит, что скрыто под одеждой, или улавливает через дверь шум, чтобы выяснить, что происходит. Я сказала ему, что ты не парень. Теперь они лишь смеются.
Дахут затряслась на месте.
— Зачем тебе такие проблемы? — насмехалась шлюха, оскаливаясь. — Знатная госпожа, никому не скажу я, хочет, чтобы ее любовники оставались в тайне. И оба красивые мужчины, насколько я заметила. Пусть их будет сколько угодно, но мне нужна плата. И хотя ты мне создаешь конкуренцию, я настолько добра, что сделала тебе это одолжение. Ты конечно же будешь мне благодарна? — захныкала она.
Дахут порылась в кошельке, бросила на пол золотую монету и повернулась спиной, вкладывая ключ в замок.
— Ах, как хорошо, — ликовала Мохта. — Ты, должно быть очень, очень знатная госпожа. Кто? Мне не пристало произносить твое имя, каким бы оно ни было, но девушке не может не быть любопытно, так ведь? Если тебе еще понадобится моя помощь, я тут.
Дахут вошла и с треском захлопнула дверь. Одна в тусклом свете она завыла от бешенства и рванула завязки на одежде. Когда она скинула ее, к ней вернулось самообладание. Она постепенно перенесла в это место свои роскошные женские наряды и сложила их в сундуке. Чтобы согреться, женщина выбрала толстое платье из шелкового гобелена и меховые комнатные туфли. Волосы она распустила, и мерцающими волнами встряхнула по плечам.
В дверь глухо постучали. Она впустила Ганнунга. Он попытался ее схватить, но она увернулась и скользнула назад.
— Не так быстро, — сказала она.
— Почему? — нахмурился он. — Я два дня остужаю свои пятки и зевоту, ожидая, пока ты сообщишь, что мы можем встретиться. — Связь осуществлял ее главный раб, для которого доверенные ею зашифрованные фразы ничего не значили. В некоторых случаях он выполнял роль ее охранника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60