..
Наверху что-то заверещало и хрупнуло. Холст на стене затрепетал.
Гостеприимец Аннувата возмущенно затряс головой. Хозяин, любовно кутавший
расписной чайник, побелел, осторожно поставил чайник на полку и бросился
вверх по лестнице.
Господин Нишен озадаченно вздрогнул.
- Да вы совсем ничего не ели, - ласково сказал Шаваш.
Нишен улыбнулся.
- Да за разговором, понимаете ли...
- Вполне понимаю, - кивнул Шаваш, - даже поговорка такая есть: отбило
аппетит, как волчьей метелкой...
Нишен нервно обернулся. По лестнице спускался Снет. Один из спутников
придерживал его, несильно закрутив толстую, как ошейник, золотую цепочку с
талисманом. Кружевной воротник был оторван и заляпан красным; на мякоти
подбородка проступил старый розовый шов. Снет увидел обернувшегося Нишена.
Губы его мелко задрожали, глаза закатились, - и, потеряв сознание, он
обвис на руках внимательных спутников.
Нишен сидел не шевелясь, что-то обдумывая.
- Благодарю вас за прекрасный обед и поучительную беседу, - сказал
Шаваш и откланялся.
Шаваш глазом не моргнул, узнав о судьбе Кархтара, хотя, выплыви эта
история наружу, его карьера бы кончилась вместе с карьерой Нана, с треском
и бесповоротно, А шансов выплыть у нее было не так уж мало.
Найденная у Снета записка гласила: "Берегитесь столичного инспектора
- ни намека о наших планах и встречах. Отложите все. Не держите, умоляю,
при себе его подарков и не говорите о важных вещах в комнатах, где он
был".
От кого она - было ясно. Только что минула годовщина того, как Снета
помиловал желтый монах, и Снет навещал отца Лиида, хотя монастырь в эти
дни почти недоступен мирянам.
А дочь убитого торговца и арестовывать не было надобности.
Весь квартал маслодельцев наслушался пьяных исповедей бывшей казенной
проститутки, которой предложили спасти хорошего человека. Ну какое, в
самом деле, доброе сердце откажется порадеть о справедливости, заступиться
за оклеветанного?
Господин Снет, заново обвиненный в убийстве, бился в истерике и падал
на колени, кричал, что не перенесет тюрьмы во второй раз, что не надо
палок, что подпишет он все, что угодно, но он же не убивал.
- Не убивал, не убивал, - спросите у аравана Нарая...
- А девица?
- Я защищался ложным оправданием от ложного обвинения.
- И кто же хотел тебя извести?..
- Господин Айцар.
- Почему?
- Мы... соперничали.
- Соперничали в чем? В любви, что ли? Или в незаконном обогащении?
- Незаконным было обогащение Айцара! Я же следил, чтобы в городе не
появлялось незаконных торговцев маслом, и чтоб цена не опускалась ниже
справедливой цены. А господин Айцар, нажившись на ограблении крестьян, и
не без колдовства к тому же, ставил маслобойки и брал за масло дешевле. Я
так и говорил, что масло это заколдовано и воспрещал им торговать.
Нан скривился.
- Но ведь теперь ты сам торгуешь маслом?
- Да! Меня не восстановили в чине и навек опозорили. И я дал себе
слово сквитаться с Айцаром. Я сделал вид, что мне неизвестно, кто меня
погубил. Я нажил состояние, но с одной целью - войти в доверие к другим
богачам. В Харайне все не так, как в столице, господин инспектор. В
столице имущие сидят тихо, как мыши, и ждут, кто первый до них доберется:
ночной вор или судья. А в Харайне имущие хотят отложиться от столицы и
взять власть в свои руки, чтоб им никто не мешал грабить народ! Оттого-то
Айцар и прикармливает людей.
- Кормит, значит, народ, чтоб потом прирезать, - уточнил Нан.
- Как свинью к празднику!
- Кто участвует в заговоре?
- Господин Лич, господин Нишак, господин Нахшаник, господин Весен...
- заторопился Снет.
- Что именно хотят заговорщики?
Шалый весенний шмель метался по кабинету, да слегка поскрипывал
грифель: Шаваш притянул к себе лист и начал писать. Сквозь имена
заговорщиков на гербовой бумаге проступила бледная казенная печать. Имена
пахли миллионами и казнями.
А рассказывал Снет вещи необыкновенные.
Год назад, по словам Снета, в городе Харайне завелся кружок, и все
состоятельные люди города навещали кружок и слушали там отца Лиида. Был
этот кружок устроен весьма хитро. Собирались и толковали, что, мол, цена
товара должна зависеть не от справедливости чиновника, а от глупости
покупателя, которую в этом кружке именовали "рыночным спросом". И что
хорошо бы отменить справедливые цены и переделы земли, чтобы чиновник не
имел силы над хозяйством, а прибыльщики скупили бы земли и людей в
рабство: ведь чем продажа труда отличается от продажи свободы?
Рассуждали, что человек станет хозяином самого себя не раньше, чем
станет хозяином своему имуществу, и тогда во всем Хаврайне будет столько
же каменных зданий, сколько в остальной империи, а штанов шить и руды
добывать будут втрое больше. А зачем, спрашивается, человеку втрое больше
штанов? Он что, втрое счастливее от этого станет?
- Этот отец Лиид, - продолжал Снет, - был у Айцара вроде наживки,
потому что многие заметили, что люди кружка имеют между собой доверие и
самые выгодные сделки, и все потянулись в кружок, потому что мешок желания
не имеет дна. А когда человек увязал в этих разговорах, тут уже начиналась
другая беседа, для четырех глаз и двух ртов: о том, что надоело платить
столице налоги, что законная династия пресеклась со смертью Харсомы, и что
надо отделиться от империи и устроить в Харайне правительство богачей. И
вот, когда Айцар заводил такой разговор, собеседнику было уже некуда
податься, потому что давно и его жизнь, и его доходы зависели от кружка.
Во-первых, уклончивого быстро разоряли, а имущество, знаете ли, дороже чем
жизнь. А во-вторых, у Айцара к тому времени было множество страшных бумаг
про собеседника, так что все было устроено очень толково. Люди и
пожаловаться боялись - а вдруг наскочишь на заговорщика?
- Думаю, - прибавил Снет, - что покойному судье-таки пожаловались.
Из-за этого его и убили.
- И я должен поверить, - задумчиво сказал Нан, - что всю эту
фантастическую программу выдумал такой трезвый человек, как господин
Айцар, а остальные деловые люди его поддержали. И предпочли тюрьме за
незаконное обогащение - виселицу за государственную измену?
Голос Снета стал торжествующим.
- В том-то и дело! Делал заговор - Айцар, а устроено все так хитро,
что в случае чего главным лицом окажется желтый монах, отец Лиид - он у
них заместо попугая.
- С каких пор желтые монахи мешаются в мирские дела?
Снет потер руки.
- А вот с тех пор, как все в империи пошло кувырком, и мешаются. И
очень глупо делают! И у вас, господин инспектор, есть доказательство -
записка от отца Лиида к Айцару. Хорошенькая записка, а?
- Почему эта записка оказалась у тебя? Значит, тебе настолько
доверяли?
Снет замялся на миг.
- Это отец Лиид встретился мне на смертном пути и спас меня; ровно
восемь лет назад. Я и отправился третьего дня на богомолье. Отец Лиид и
подумать не мог, что я не передам записки, а больше ему было не с кем,
монастырь-то закрыт.
- И почему же ты ослушался святого отца?
- Это, конечно, грех. Но это был мой единственный шанс отомстить. Кто
может поверить без доказательств в измену Айцара и заговор желтого монаха?
- И что же ты сделал - для мести?
Снет вздохнул и сказал совершенно убитым голосом:
- Я сначала потребовал назад все то, что у меня было конфисковано.
Нан расхохотался.
- Иными словами, ты решил отомстить не Айцару, а его мошне? Знаешь,
как называется такая месть в судебных книгах?
- Я... я все равно собирался представить записку властям! И лишь
хотел, чтоб доказательства вины Айцара были еще наглядней!
Инспектор спросил:
- И почему же люди имущие слушали отца Лиида? Он, что, мыслил
практичнее их?
Снет сделал круглые глаза и почти зашептал:
- На кого опереться человеку имущему? Бедняк ненавидит его, чиновник
обирает его. Отец Лиид обещал мятежникам, что сын Ира будет на их стороне.
Инспектор заворочался в кресле.
- А кочевники? - спросил Нан. - Что кочевники?
- Были у Айцара связи с кочевниками?
- Конечно!
- Какие именно?
- Э-э... не знаю.
- А другое - знаешь?
Снет забегал глазами.
- Вот сейчас, - сказал Нан, - мне был изложен некий проект. В основе
этого проекта была - скажем так - священность и неприкосновенность частной
собственности. И вот вопрос: многое ли после горцев останется
неприкосновенной собственности - частной ли, государственной ли? Ведь
звать горцев, чтоб осуществить такое дело - это все равно, что выдумать
новую маслобойку, а вместо клещевины засыпать в нее железную руду. И уж
если Айцару помогают горцы, то ему никак не нужен сын Ира, а если ему
поможет сын Ира, то горцы ему только помеха. Что ж ты врешь, собака?
Снет повесил голову и заерзал на скамье.
- Ах, господин инспектор, - сказал он. - Айцар стоит шесть миллионов,
столько, сколько все подати Харайна за три года. Даже если часть отдать в
казну, все равно многое останется тем, кто его арестует. И я так понимаю,
что вам хотелось бы его арестовать и хотелось бы доложить, что судью убили
от Айцара. Так отчего же вы мной недовольны и что же вы хотите?
- Я хочу, - загремел Нан, и по лицу его пошли красные пятна, -
изобличить твое вранье! Как человек, погубленный Айцаром, мог войти в его
доверие? Как тебе могло стать известно о заговоре? Либо ты был одним из
главных изменников, либо ты все сочинил. Такие, как Айцар, существуют лишь
потому, что не покушаются на власть - а ты рассказываешь басни о мятеже! И
чтоб подкрепить их, припутываешь то желтых монахов, то кочевников, что
вообще исключает друг друга! Да ты, дрянь, понимаешь ли, что если б желтый
монах участвовал в заговоре против императора - то это было б большим
потрясением основ, чем сам заговор?
Что ты тычешь мне в нос запиской, которая ни в одном архиве значиться
не может и не будет! Увести его! - махнул рукой Нан, - и пусть хорошенько
подумает, о чем ему говорить завтра.
Снета вывели, а инспектор откинулся в кресле и закрыл руками лицо.
- Ну, - наконец спросил он своего секретаря, - что вы об этом
думаете?
- Снет видел меня с господином Нишеном и решил, что мы действуем по
приказу аравана. Я думаю, что он наврал половину, только не знаю, какую:
про монастырь или про горцев.
- Про горцев, - ответил инспектор, вынимая из рукава бумагу. -
Сегодня утром Айцар передал мне список военачальников, ждущих лишь приказа
Вашхога, чтобы присоединиться к горцам.
Шаваш кивнул. После распоряжения накормить солдат Айцара снотворным
он как раз и ждал вещей в таком роде.
- Легко и приятно, - сказал Нан, - иметь общие интересы с господином
Айцаром. Потому что если бы Айцар не затеял переворота, то, узнав об
измене племянника, он сделал бы из нее великое предприятие. А теперь
победа горцев для него страшнее, чем арест. Отправляйтесь к Айцару да
поторопите обещанный им отряд Канасии. О Снете Айцару, естественно, не
рассказывать.
- А чем объяснить Айцару, что вы не пожаловали сами?
- Скажите, что меня потребовал вечером в монастырь настоятель.
Шаваш искоса взглянул на Нана. Отчего это Нан уверен, что настоятель
или отец Лиид захочет его слушать? И даже если вы слушает, что тогда?
Иметь законы, карающие желтого монаха за преступление, было так же
нелепо, как иметь законы, воспрещающие красть солнце и плавать по каналам
в телегах. Нан сказал Снету правду: если заговор действительно был, то
упоминание о нем причинило бы существующему порядку больше вреда, нежели
сам заговор. Шаваш вдруг с беспокойством подумал, что империя защищена от
желтых монахов не более, чем от землетрясений или эпидемий; а между тем
времена наступают столь смутные, что даже желтый монах прельстился
размышлять о мироустройстве: и да же не один, судя по смущению господина
Нишена.
Нан хотел спросить что-то еще, но потом молча поклонился недвижному,
вырезанному из белой, как бараний жир, яшмы, небесному судье Бужве, и
направился к выходу. У самого порога Нан все-таки обернулся.
- Слушайте, Шаваш, а вы как относитесь к изложенной программе?
Шаваш пожал плечами.
- Я сегодня начитался про то, как при справедливом мироустройстве на
душу населения должно быть в сто раз больше зерна. А теперь услышал, что
при справедливом мироустройстве на душу населения должно выплавляться в
сто раз больше меди. Признаться, - усмехнулся Шаваш, - первый идеал народу
как-то понятней.
Роджерс не удивился и волнения не выказал, увидев в покоях Келли
господина Нана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Наверху что-то заверещало и хрупнуло. Холст на стене затрепетал.
Гостеприимец Аннувата возмущенно затряс головой. Хозяин, любовно кутавший
расписной чайник, побелел, осторожно поставил чайник на полку и бросился
вверх по лестнице.
Господин Нишен озадаченно вздрогнул.
- Да вы совсем ничего не ели, - ласково сказал Шаваш.
Нишен улыбнулся.
- Да за разговором, понимаете ли...
- Вполне понимаю, - кивнул Шаваш, - даже поговорка такая есть: отбило
аппетит, как волчьей метелкой...
Нишен нервно обернулся. По лестнице спускался Снет. Один из спутников
придерживал его, несильно закрутив толстую, как ошейник, золотую цепочку с
талисманом. Кружевной воротник был оторван и заляпан красным; на мякоти
подбородка проступил старый розовый шов. Снет увидел обернувшегося Нишена.
Губы его мелко задрожали, глаза закатились, - и, потеряв сознание, он
обвис на руках внимательных спутников.
Нишен сидел не шевелясь, что-то обдумывая.
- Благодарю вас за прекрасный обед и поучительную беседу, - сказал
Шаваш и откланялся.
Шаваш глазом не моргнул, узнав о судьбе Кархтара, хотя, выплыви эта
история наружу, его карьера бы кончилась вместе с карьерой Нана, с треском
и бесповоротно, А шансов выплыть у нее было не так уж мало.
Найденная у Снета записка гласила: "Берегитесь столичного инспектора
- ни намека о наших планах и встречах. Отложите все. Не держите, умоляю,
при себе его подарков и не говорите о важных вещах в комнатах, где он
был".
От кого она - было ясно. Только что минула годовщина того, как Снета
помиловал желтый монах, и Снет навещал отца Лиида, хотя монастырь в эти
дни почти недоступен мирянам.
А дочь убитого торговца и арестовывать не было надобности.
Весь квартал маслодельцев наслушался пьяных исповедей бывшей казенной
проститутки, которой предложили спасти хорошего человека. Ну какое, в
самом деле, доброе сердце откажется порадеть о справедливости, заступиться
за оклеветанного?
Господин Снет, заново обвиненный в убийстве, бился в истерике и падал
на колени, кричал, что не перенесет тюрьмы во второй раз, что не надо
палок, что подпишет он все, что угодно, но он же не убивал.
- Не убивал, не убивал, - спросите у аравана Нарая...
- А девица?
- Я защищался ложным оправданием от ложного обвинения.
- И кто же хотел тебя извести?..
- Господин Айцар.
- Почему?
- Мы... соперничали.
- Соперничали в чем? В любви, что ли? Или в незаконном обогащении?
- Незаконным было обогащение Айцара! Я же следил, чтобы в городе не
появлялось незаконных торговцев маслом, и чтоб цена не опускалась ниже
справедливой цены. А господин Айцар, нажившись на ограблении крестьян, и
не без колдовства к тому же, ставил маслобойки и брал за масло дешевле. Я
так и говорил, что масло это заколдовано и воспрещал им торговать.
Нан скривился.
- Но ведь теперь ты сам торгуешь маслом?
- Да! Меня не восстановили в чине и навек опозорили. И я дал себе
слово сквитаться с Айцаром. Я сделал вид, что мне неизвестно, кто меня
погубил. Я нажил состояние, но с одной целью - войти в доверие к другим
богачам. В Харайне все не так, как в столице, господин инспектор. В
столице имущие сидят тихо, как мыши, и ждут, кто первый до них доберется:
ночной вор или судья. А в Харайне имущие хотят отложиться от столицы и
взять власть в свои руки, чтоб им никто не мешал грабить народ! Оттого-то
Айцар и прикармливает людей.
- Кормит, значит, народ, чтоб потом прирезать, - уточнил Нан.
- Как свинью к празднику!
- Кто участвует в заговоре?
- Господин Лич, господин Нишак, господин Нахшаник, господин Весен...
- заторопился Снет.
- Что именно хотят заговорщики?
Шалый весенний шмель метался по кабинету, да слегка поскрипывал
грифель: Шаваш притянул к себе лист и начал писать. Сквозь имена
заговорщиков на гербовой бумаге проступила бледная казенная печать. Имена
пахли миллионами и казнями.
А рассказывал Снет вещи необыкновенные.
Год назад, по словам Снета, в городе Харайне завелся кружок, и все
состоятельные люди города навещали кружок и слушали там отца Лиида. Был
этот кружок устроен весьма хитро. Собирались и толковали, что, мол, цена
товара должна зависеть не от справедливости чиновника, а от глупости
покупателя, которую в этом кружке именовали "рыночным спросом". И что
хорошо бы отменить справедливые цены и переделы земли, чтобы чиновник не
имел силы над хозяйством, а прибыльщики скупили бы земли и людей в
рабство: ведь чем продажа труда отличается от продажи свободы?
Рассуждали, что человек станет хозяином самого себя не раньше, чем
станет хозяином своему имуществу, и тогда во всем Хаврайне будет столько
же каменных зданий, сколько в остальной империи, а штанов шить и руды
добывать будут втрое больше. А зачем, спрашивается, человеку втрое больше
штанов? Он что, втрое счастливее от этого станет?
- Этот отец Лиид, - продолжал Снет, - был у Айцара вроде наживки,
потому что многие заметили, что люди кружка имеют между собой доверие и
самые выгодные сделки, и все потянулись в кружок, потому что мешок желания
не имеет дна. А когда человек увязал в этих разговорах, тут уже начиналась
другая беседа, для четырех глаз и двух ртов: о том, что надоело платить
столице налоги, что законная династия пресеклась со смертью Харсомы, и что
надо отделиться от империи и устроить в Харайне правительство богачей. И
вот, когда Айцар заводил такой разговор, собеседнику было уже некуда
податься, потому что давно и его жизнь, и его доходы зависели от кружка.
Во-первых, уклончивого быстро разоряли, а имущество, знаете ли, дороже чем
жизнь. А во-вторых, у Айцара к тому времени было множество страшных бумаг
про собеседника, так что все было устроено очень толково. Люди и
пожаловаться боялись - а вдруг наскочишь на заговорщика?
- Думаю, - прибавил Снет, - что покойному судье-таки пожаловались.
Из-за этого его и убили.
- И я должен поверить, - задумчиво сказал Нан, - что всю эту
фантастическую программу выдумал такой трезвый человек, как господин
Айцар, а остальные деловые люди его поддержали. И предпочли тюрьме за
незаконное обогащение - виселицу за государственную измену?
Голос Снета стал торжествующим.
- В том-то и дело! Делал заговор - Айцар, а устроено все так хитро,
что в случае чего главным лицом окажется желтый монах, отец Лиид - он у
них заместо попугая.
- С каких пор желтые монахи мешаются в мирские дела?
Снет потер руки.
- А вот с тех пор, как все в империи пошло кувырком, и мешаются. И
очень глупо делают! И у вас, господин инспектор, есть доказательство -
записка от отца Лиида к Айцару. Хорошенькая записка, а?
- Почему эта записка оказалась у тебя? Значит, тебе настолько
доверяли?
Снет замялся на миг.
- Это отец Лиид встретился мне на смертном пути и спас меня; ровно
восемь лет назад. Я и отправился третьего дня на богомолье. Отец Лиид и
подумать не мог, что я не передам записки, а больше ему было не с кем,
монастырь-то закрыт.
- И почему же ты ослушался святого отца?
- Это, конечно, грех. Но это был мой единственный шанс отомстить. Кто
может поверить без доказательств в измену Айцара и заговор желтого монаха?
- И что же ты сделал - для мести?
Снет вздохнул и сказал совершенно убитым голосом:
- Я сначала потребовал назад все то, что у меня было конфисковано.
Нан расхохотался.
- Иными словами, ты решил отомстить не Айцару, а его мошне? Знаешь,
как называется такая месть в судебных книгах?
- Я... я все равно собирался представить записку властям! И лишь
хотел, чтоб доказательства вины Айцара были еще наглядней!
Инспектор спросил:
- И почему же люди имущие слушали отца Лиида? Он, что, мыслил
практичнее их?
Снет сделал круглые глаза и почти зашептал:
- На кого опереться человеку имущему? Бедняк ненавидит его, чиновник
обирает его. Отец Лиид обещал мятежникам, что сын Ира будет на их стороне.
Инспектор заворочался в кресле.
- А кочевники? - спросил Нан. - Что кочевники?
- Были у Айцара связи с кочевниками?
- Конечно!
- Какие именно?
- Э-э... не знаю.
- А другое - знаешь?
Снет забегал глазами.
- Вот сейчас, - сказал Нан, - мне был изложен некий проект. В основе
этого проекта была - скажем так - священность и неприкосновенность частной
собственности. И вот вопрос: многое ли после горцев останется
неприкосновенной собственности - частной ли, государственной ли? Ведь
звать горцев, чтоб осуществить такое дело - это все равно, что выдумать
новую маслобойку, а вместо клещевины засыпать в нее железную руду. И уж
если Айцару помогают горцы, то ему никак не нужен сын Ира, а если ему
поможет сын Ира, то горцы ему только помеха. Что ж ты врешь, собака?
Снет повесил голову и заерзал на скамье.
- Ах, господин инспектор, - сказал он. - Айцар стоит шесть миллионов,
столько, сколько все подати Харайна за три года. Даже если часть отдать в
казну, все равно многое останется тем, кто его арестует. И я так понимаю,
что вам хотелось бы его арестовать и хотелось бы доложить, что судью убили
от Айцара. Так отчего же вы мной недовольны и что же вы хотите?
- Я хочу, - загремел Нан, и по лицу его пошли красные пятна, -
изобличить твое вранье! Как человек, погубленный Айцаром, мог войти в его
доверие? Как тебе могло стать известно о заговоре? Либо ты был одним из
главных изменников, либо ты все сочинил. Такие, как Айцар, существуют лишь
потому, что не покушаются на власть - а ты рассказываешь басни о мятеже! И
чтоб подкрепить их, припутываешь то желтых монахов, то кочевников, что
вообще исключает друг друга! Да ты, дрянь, понимаешь ли, что если б желтый
монах участвовал в заговоре против императора - то это было б большим
потрясением основ, чем сам заговор?
Что ты тычешь мне в нос запиской, которая ни в одном архиве значиться
не может и не будет! Увести его! - махнул рукой Нан, - и пусть хорошенько
подумает, о чем ему говорить завтра.
Снета вывели, а инспектор откинулся в кресле и закрыл руками лицо.
- Ну, - наконец спросил он своего секретаря, - что вы об этом
думаете?
- Снет видел меня с господином Нишеном и решил, что мы действуем по
приказу аравана. Я думаю, что он наврал половину, только не знаю, какую:
про монастырь или про горцев.
- Про горцев, - ответил инспектор, вынимая из рукава бумагу. -
Сегодня утром Айцар передал мне список военачальников, ждущих лишь приказа
Вашхога, чтобы присоединиться к горцам.
Шаваш кивнул. После распоряжения накормить солдат Айцара снотворным
он как раз и ждал вещей в таком роде.
- Легко и приятно, - сказал Нан, - иметь общие интересы с господином
Айцаром. Потому что если бы Айцар не затеял переворота, то, узнав об
измене племянника, он сделал бы из нее великое предприятие. А теперь
победа горцев для него страшнее, чем арест. Отправляйтесь к Айцару да
поторопите обещанный им отряд Канасии. О Снете Айцару, естественно, не
рассказывать.
- А чем объяснить Айцару, что вы не пожаловали сами?
- Скажите, что меня потребовал вечером в монастырь настоятель.
Шаваш искоса взглянул на Нана. Отчего это Нан уверен, что настоятель
или отец Лиид захочет его слушать? И даже если вы слушает, что тогда?
Иметь законы, карающие желтого монаха за преступление, было так же
нелепо, как иметь законы, воспрещающие красть солнце и плавать по каналам
в телегах. Нан сказал Снету правду: если заговор действительно был, то
упоминание о нем причинило бы существующему порядку больше вреда, нежели
сам заговор. Шаваш вдруг с беспокойством подумал, что империя защищена от
желтых монахов не более, чем от землетрясений или эпидемий; а между тем
времена наступают столь смутные, что даже желтый монах прельстился
размышлять о мироустройстве: и да же не один, судя по смущению господина
Нишена.
Нан хотел спросить что-то еще, но потом молча поклонился недвижному,
вырезанному из белой, как бараний жир, яшмы, небесному судье Бужве, и
направился к выходу. У самого порога Нан все-таки обернулся.
- Слушайте, Шаваш, а вы как относитесь к изложенной программе?
Шаваш пожал плечами.
- Я сегодня начитался про то, как при справедливом мироустройстве на
душу населения должно быть в сто раз больше зерна. А теперь услышал, что
при справедливом мироустройстве на душу населения должно выплавляться в
сто раз больше меди. Признаться, - усмехнулся Шаваш, - первый идеал народу
как-то понятней.
Роджерс не удивился и волнения не выказал, увидев в покоях Келли
господина Нана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38