припухшие, детские еще губы, пушок над ними, огромные
голубые глаза. Лицо принадлежало молодому горному инспектору,
направленному только что в Семельский уезд. Инспектор стоял, расправив
плечи, под большой сосной у края обрыва; внизу, как кротовые холмики,
лежали отвалы породы из Бархатного рудника; инспектор, брезгливо щурясь,
глядел на почтительно склонившемся Айцара и ровным голосом объяснял ему,
что на эти рудники тот не имеет никакого права, что он украл их у
государства, и что все произведенное им - кража.
Государство начало разрабатывать Семельские рудники двести пятьдесят
лет назад: двадцать тысяч крестьян соскребли с полей и швырнули под землю,
как мертвецов. Негодная вентиляция; частые обвалы; масса бесполезных шахт;
узкие штольни, которые теперь Айцар использовал, как вентиляционные
отверстия; забои, где человек сидел, как гвоздь в дырке; вода по колено,
бездарные водоотливные установки, впустую переводившие человеческий труд;
ручной вынос руды - надо же было чиновникам отчитаться за использование
женщин и детей!
Айцару было дешевле поставить подъемный винт для руды, нежели
упрятать под землю лишнюю сотню людей; двести пятьдесят лет назад было
наоборот. Мудрено ли, что люди Семелы сразу же присоединились к мятежнику
Ацхаку, потом - к мятежнику Инану, а потом - к небесному основателю
династии Аттахидов? Лучшие шахты были забиты чиновниками и их детишками,
долго потом шепотом рассказывали легенды о водоотливных колесах, которые
сами по ночам качали из шахт - кровь...
Не в последнюю очередь из-за памяти о мятежах Айцар устраивал рабочим
сносные условия; он гордился, что его работники предпочитали заработок
горняков даровой похлебке монастырей; гордился, что рядом нет разбойников,
что чем больше норовили "длинные хлебы" говорить от имени горняков, тем
меньше их горняки слушали.
Когда в империи воцарился мир, крестьяне постарались забыть о
рудниках, а власти решили не вспоминать: двести лет стояло проклятое место
пустым, и столько же бы еще простояло - без Айцара... Но безусый мальчишка
говорил с Айцаром, как с государственным преступником, потому что Айцар и
был таковым... Айцар перевидал много таких инспекторов и слышал много
таких слов; все прочие хотели денег, этот - справедливости. Он обвинял
Айцара в воровстве не затем, чтобы воровать самому, в его глазах блестела
сумасшедшая решимость, за ним стоял закон нравственный и государственный,
он был героем, сражающимся с тленом и гнилью; гнилью был он, Айцар.
Через два дня Айцар проехал со своей обычной свитой на лошади через
Голубое ущелье; накануне неопытный мальчишка-инспектор сорвался с каменной
осыпи, и, оставляя на острых камнях клочья одежды и брызги мозга, расшибся
до смерти; протекавший по дну ущелья ручей лениво трепал ему волосы, смыв
с них всю кровь, мертвые голубые глаза глянули в глаза Айцаровы...
Крики толпы за воротами стали еще громче и радостней, - это начали
раздавать бесплатное угощение. Столичный инспектор, улыбаясь, стал
задергивать занавеску.
Айцар выстроил свое благополучие по кирпичику, по камешку; кормил
огромную орду чиновников, прожорливых и вредных, как саранча, посадил на
верх провинции своего племянника; но все было напрасно при этой системе;
твердь разверзалась под ногами волчьей ямой; и люди, за всю свою жизнь не
заработавшие ни гроша, считали его вором за одно то, что он умел
зарабатывать. И вот тут-то отец Лиид смутил и увлек душу словами о великом
Ире.
И теперь Айцар не знал, что делать. Решимость его за ту неделю, когда
он не мог встречаться с желтым монахом, странно ослабела. Вашхог и Нарай
отныне не угрожали ему. Но зато - зато он был на вершине популярности;
народ бы поддержал переворот - тот народ, который при других
обстоятельствах в лучшем случае перевороту бы не противился:
правительственные войска нечаянно оказались в руках Айцара, и Ханалай,
бывший разбойник, скорее согласился бы оборонять его, нежели служить
императору. Теперь - или никогда!
Но рудники, Великий Вей, Чахарские рудники! Это же миллионы! Упустить
миллионы из-за восстания?
Айцар дорого бы дал, чтобы заранее узнать, как отнесется чиновник из
столицы к его затее. Что-то подсказывало ему, что человек, отправившийся в
одиночку к ветхам, достаточно безумен, чтоб согласиться стать одним из
правителей Харайна.
- Я обещал Вашхогу отпустить его сына, если вернусь живым от горцев,
- наконец заговорил инспектор, отходя от окна и усаживаясь в широкое
кресло напротив хозяина. - Вы не возражаете?
Айцар глядел на бумаги, которые гость взял в руки. Очень многое
зависит от того, подпишет их гость или нет. Если инспектор их не подпишет,
это будет не очень-то вежливо с его стороны, потому что эта дарственная на
поместье в Архадане. А если подпишет - можно будет попросить его
задержаться, свозить в Архадан, познакомить с отцом Лиидом...
- Нисколько, - мгновенье поколебавшись, ответил Айцар. - А что вы
собираетесь делать с самим наместником?
- Заберу его с собой в столицу.
Айцар задумчиво забарабанил пальцами по столу. "Как он боится, -
подумал Нан. - И правильно боится, - с Вашхога станется клеветать на
дядюшку просто так...
- Это же сумасшедший, - дернувшись, проговорил Айцар, - он даже под
пыткой может понести околесицу.
Инспектор еще раз перечел дарственную. Ах, какое поместье! Каждый
урожай - в три годовых жалованья!
- На вашем месте, - мягко сказал инспектор, - я бы просил у меня
смерти другого человека - господина Снета.
Айцар очень внимательно посмотрел в глаза инспектору, потом перевел
взгляд на его белые, холеные руки, исполосованные синяками от недавних
веревок. Плохо гнущимися пальцами гость вытащил показания Снета и бумаги,
хранившиеся у Роджерса, и протянул их хозяину. Айцар медленно листал
протокол. Он испытывал то же чувство, что когда-то у Бархатного рудника
рядом с горным инспектором. Только этот инспектор не упадет с кручи. Айцар
сложил бумаги и протянул их обратно.
- Вы хороший следователь, Нан, - сказал он. - Изо всех встретившихся
вам на пути вы помиловали только разбойников.
Но Нан бумаг не взял.
- Вы не поняли, - сказал он. - Это для вашего личного пользования. В
единственном экземпляре.
Айцар смотрел рассеянно. Нан осторожно взял бумаги и опустил уголком
в светильник, стоявший на столе. Листы затрепыхались и нехотя начали
обугливаться.
"А другие документы? - подумал Айцар - Этот человек принес меньше
половины!"
- Господин Снет даст новые показания, - продолжал Нан. - Я не могу
впутывать в дело о государственной измене желтого монаха и не желаю
впутывать в него людей, которые, по моему мнению, должны быть опорой
государства. Но я хочу, чтоб вы знали: завтра, как и всегда, сын Ира будет
благословлять нищих, а не богатых; существующее, а не грядущее;
действительность, а не проекты.
Я хочу, чтобы вы поняли: кроме Ира, вам не на кого опереться, а
великий Ир не вмешивается в историю.
Айцар закрыл и открыл глаза. Хорошо, господин Нан отыскал у желтого
монаха бумаги, но что он знает о том, как завтра будет себя вести сын Ира?
- Великий Ир не вмешивается в историю Веи, - упорно повторил Нан, -
потому что если он это делает, то он делает это на стороне... скажем,
господина аравана.
- А вы - на стороне отца Лиида? - быстро спросил Айцар.
- Я на вашей стороне.
- Это одно и то же.
- Нет. Я удивлен, как вы нашли с ним общий язык. Разве можно ввести
частную собственность с помощью бунта? Если пробить дыру в водяных часах,
разве время пойдет быстрей? Это не ваше дело, господин Айцар, устраивать
революции: пусть их делают те, у кого ничего нет, кроме идей.
- Чего же вы хотите, господин инспектор? - тихо спросил Айцар. -
Всего лишь - не трогать существующие порядки? Но ведь они рассыпаются
сами!
- Вот этого-то я и хочу, - ответил Нан, - пусть рассыпятся сами.
Нан встал, отдергивая плотные занавеси. Гомон толпы стал опять
громче. В саду негромко хлопнула и распустилась зелеными цветами ракета -
еще одна давно и хорошо знакомая игрушка Веи. Айцару всегда казалось, что
и эту игрушку, наподобие часовой пружинке, можно употребить с пользой.
Начинался праздничный фейерверк в честь победы над горцами, настоящей
победы: и на этот раз вниз по реке поплывут настоящие горские головы.
- Как я устал, - пробормотал Айцар, закрывая лицо руками; - Великий
Вей, как я устал бояться...
А господин Нан пододвинул к себе тушечницу на яшмовой ножке и стал
подписывать дарственную на Архаданское поместье.
В Иров день все равны, и даже чиновник девятого ранга получил пару
тычков, следуя за сыном Ира. Толпа ревела, солнце плясало в каждой
дорожной песчинке, воздух пропах потом и благовониями. Ллевелин играл роль
старательно и с успехом: профессиональный психолог, он знал, как себя
вести. Успокоенный Нан вернулся в управу, а Шаваш весь день ходил с
процессией. Секретный доклад императору, составленный им накануне под
диктовку инспектора, гласил, что Ир пропал, сопровождая душу умершего.
Шавашу казалось, что доклад нуждается в существенных исправлениях.
- Шестнадцать исцелений, по моим подсчетам, - насмешливо сообщил
Шаваш вечером, усаживаясь на табурет возле Нана и вытягивая уставшие ноги.
- Народ во что положено, в то и верит; есть должность сына Ира - значит, и
чудеса при ней будут.
Нан молча шелестел бумагами.
- Я всегда, Нан, считал, что не уверую в чудо до тех пор, пока не
увижу его собственными глазами, - неторопливо продолжал Шаваш. - Но я,
наверное, неисправим: вижу чудо - и не верю в него!
- Немудрено, - рассеянно пожал плечами Нан, - если знаешь его
подноготную.
Шаваш устроился поудобнее.
- Да я не о сегодняшних исцелениях говорю, - тихо и вкрадчиво сказал
Шаваш. - Чудеса совершаются, по моим наблюдениям, бесцельно и громогласно.
А сейчас я впервые встретил чудеса незаметные и целесообразные. В этом
деле, Нан, есть много странных обстоятельств, которые для удобства можно
отнести к двум категориям.
К первой категории относятся как раз все мелкие и деловые чудеса. Как
это монахи нашли закопанный самострел? Чудом? Вот и они говорят, что
чудом... Как это они подслушали беседу аравана и судьи? Чудом? Вот и
араван посчитал, что чудом: он ведь не варвар и не кухарка, чтоб дать себя
подслушивать ни попадя где. И как же это монахи перечислили всех, кому
вздумалось в ту ночь бродить по монастырю? Хорошо, допустим, они наблюдали
за гостевым домом и видели, кто из него вы ходил. Но почему это они были
уверены, что больше никто гостевого дома не покидал?
Ну, хорошо, - продолжал Шаваш, - я готов поверить в ясновидение. Я,
признаюсь, видал ясновидцев, которые называли имена убийц: но я не видал
ясновидцев, которые называли факты. Вы согласны со мной, Нан?
- Нет. Вы напрасно считаете, Шаваш, что ясновидение подчиняется
логическим законам.
- Но оно подчиняется логическому закону, - в данном случае! И этот
логический закон гласит: дать следствию ровно столько фактов, чтоб
заставить его держаться подальше от монастыря! Пусть инспектор Нан
прыгает, как блоха на сковородке: благо поводов для этого более чем
достаточно. И здесь мы приходим ко второй категории чудес. Не много ли
всего свалилось на Харайн в этом году? В сущности, заговоры проваливались
только потому, что были слишком многочисленны. Горцы, разбойники,
предательство наместника, заговор Айцара... особенно заговор Айцара. С
каких пор желтые монахи вмешиваются в дела государства? С каких пор самая
смирная из социальных особей Харайна - теневой делец - пытается захватить
власть?
- Я понимаю, к чему вы клоните, Шаваш, - сказал Нан, - но Ир не
вмешивается в историю.
- И это мне говорит человек, который сам, своей рукой, уничтожил
показания об участии желтом монаха в заговоре? А откуда мы знаем, сколько
уже раз такие показания уничтожались? "И Ир был с ним", - разве это не
каноническая фраза об основателе империи, Иршахчане? Почему мы считаем,
что это только метафора? И почему эту метафору столь часто прилагают к
другим основателям династий? Все знают, что Ир вносит смуту в умы мирских
людей, оказавшихся с ним рядом. А почему, время от времени, скажем, раз в
сотни лет, не может он вносить смуту в умы всех провинций? Или смуту в умы
монахов? Отец Лиид рассуждает слишком странно для вейца, Нан, как будто
кто-то извне внушил ему эти мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
голубые глаза. Лицо принадлежало молодому горному инспектору,
направленному только что в Семельский уезд. Инспектор стоял, расправив
плечи, под большой сосной у края обрыва; внизу, как кротовые холмики,
лежали отвалы породы из Бархатного рудника; инспектор, брезгливо щурясь,
глядел на почтительно склонившемся Айцара и ровным голосом объяснял ему,
что на эти рудники тот не имеет никакого права, что он украл их у
государства, и что все произведенное им - кража.
Государство начало разрабатывать Семельские рудники двести пятьдесят
лет назад: двадцать тысяч крестьян соскребли с полей и швырнули под землю,
как мертвецов. Негодная вентиляция; частые обвалы; масса бесполезных шахт;
узкие штольни, которые теперь Айцар использовал, как вентиляционные
отверстия; забои, где человек сидел, как гвоздь в дырке; вода по колено,
бездарные водоотливные установки, впустую переводившие человеческий труд;
ручной вынос руды - надо же было чиновникам отчитаться за использование
женщин и детей!
Айцару было дешевле поставить подъемный винт для руды, нежели
упрятать под землю лишнюю сотню людей; двести пятьдесят лет назад было
наоборот. Мудрено ли, что люди Семелы сразу же присоединились к мятежнику
Ацхаку, потом - к мятежнику Инану, а потом - к небесному основателю
династии Аттахидов? Лучшие шахты были забиты чиновниками и их детишками,
долго потом шепотом рассказывали легенды о водоотливных колесах, которые
сами по ночам качали из шахт - кровь...
Не в последнюю очередь из-за памяти о мятежах Айцар устраивал рабочим
сносные условия; он гордился, что его работники предпочитали заработок
горняков даровой похлебке монастырей; гордился, что рядом нет разбойников,
что чем больше норовили "длинные хлебы" говорить от имени горняков, тем
меньше их горняки слушали.
Когда в империи воцарился мир, крестьяне постарались забыть о
рудниках, а власти решили не вспоминать: двести лет стояло проклятое место
пустым, и столько же бы еще простояло - без Айцара... Но безусый мальчишка
говорил с Айцаром, как с государственным преступником, потому что Айцар и
был таковым... Айцар перевидал много таких инспекторов и слышал много
таких слов; все прочие хотели денег, этот - справедливости. Он обвинял
Айцара в воровстве не затем, чтобы воровать самому, в его глазах блестела
сумасшедшая решимость, за ним стоял закон нравственный и государственный,
он был героем, сражающимся с тленом и гнилью; гнилью был он, Айцар.
Через два дня Айцар проехал со своей обычной свитой на лошади через
Голубое ущелье; накануне неопытный мальчишка-инспектор сорвался с каменной
осыпи, и, оставляя на острых камнях клочья одежды и брызги мозга, расшибся
до смерти; протекавший по дну ущелья ручей лениво трепал ему волосы, смыв
с них всю кровь, мертвые голубые глаза глянули в глаза Айцаровы...
Крики толпы за воротами стали еще громче и радостней, - это начали
раздавать бесплатное угощение. Столичный инспектор, улыбаясь, стал
задергивать занавеску.
Айцар выстроил свое благополучие по кирпичику, по камешку; кормил
огромную орду чиновников, прожорливых и вредных, как саранча, посадил на
верх провинции своего племянника; но все было напрасно при этой системе;
твердь разверзалась под ногами волчьей ямой; и люди, за всю свою жизнь не
заработавшие ни гроша, считали его вором за одно то, что он умел
зарабатывать. И вот тут-то отец Лиид смутил и увлек душу словами о великом
Ире.
И теперь Айцар не знал, что делать. Решимость его за ту неделю, когда
он не мог встречаться с желтым монахом, странно ослабела. Вашхог и Нарай
отныне не угрожали ему. Но зато - зато он был на вершине популярности;
народ бы поддержал переворот - тот народ, который при других
обстоятельствах в лучшем случае перевороту бы не противился:
правительственные войска нечаянно оказались в руках Айцара, и Ханалай,
бывший разбойник, скорее согласился бы оборонять его, нежели служить
императору. Теперь - или никогда!
Но рудники, Великий Вей, Чахарские рудники! Это же миллионы! Упустить
миллионы из-за восстания?
Айцар дорого бы дал, чтобы заранее узнать, как отнесется чиновник из
столицы к его затее. Что-то подсказывало ему, что человек, отправившийся в
одиночку к ветхам, достаточно безумен, чтоб согласиться стать одним из
правителей Харайна.
- Я обещал Вашхогу отпустить его сына, если вернусь живым от горцев,
- наконец заговорил инспектор, отходя от окна и усаживаясь в широкое
кресло напротив хозяина. - Вы не возражаете?
Айцар глядел на бумаги, которые гость взял в руки. Очень многое
зависит от того, подпишет их гость или нет. Если инспектор их не подпишет,
это будет не очень-то вежливо с его стороны, потому что эта дарственная на
поместье в Архадане. А если подпишет - можно будет попросить его
задержаться, свозить в Архадан, познакомить с отцом Лиидом...
- Нисколько, - мгновенье поколебавшись, ответил Айцар. - А что вы
собираетесь делать с самим наместником?
- Заберу его с собой в столицу.
Айцар задумчиво забарабанил пальцами по столу. "Как он боится, -
подумал Нан. - И правильно боится, - с Вашхога станется клеветать на
дядюшку просто так...
- Это же сумасшедший, - дернувшись, проговорил Айцар, - он даже под
пыткой может понести околесицу.
Инспектор еще раз перечел дарственную. Ах, какое поместье! Каждый
урожай - в три годовых жалованья!
- На вашем месте, - мягко сказал инспектор, - я бы просил у меня
смерти другого человека - господина Снета.
Айцар очень внимательно посмотрел в глаза инспектору, потом перевел
взгляд на его белые, холеные руки, исполосованные синяками от недавних
веревок. Плохо гнущимися пальцами гость вытащил показания Снета и бумаги,
хранившиеся у Роджерса, и протянул их хозяину. Айцар медленно листал
протокол. Он испытывал то же чувство, что когда-то у Бархатного рудника
рядом с горным инспектором. Только этот инспектор не упадет с кручи. Айцар
сложил бумаги и протянул их обратно.
- Вы хороший следователь, Нан, - сказал он. - Изо всех встретившихся
вам на пути вы помиловали только разбойников.
Но Нан бумаг не взял.
- Вы не поняли, - сказал он. - Это для вашего личного пользования. В
единственном экземпляре.
Айцар смотрел рассеянно. Нан осторожно взял бумаги и опустил уголком
в светильник, стоявший на столе. Листы затрепыхались и нехотя начали
обугливаться.
"А другие документы? - подумал Айцар - Этот человек принес меньше
половины!"
- Господин Снет даст новые показания, - продолжал Нан. - Я не могу
впутывать в дело о государственной измене желтого монаха и не желаю
впутывать в него людей, которые, по моему мнению, должны быть опорой
государства. Но я хочу, чтоб вы знали: завтра, как и всегда, сын Ира будет
благословлять нищих, а не богатых; существующее, а не грядущее;
действительность, а не проекты.
Я хочу, чтобы вы поняли: кроме Ира, вам не на кого опереться, а
великий Ир не вмешивается в историю.
Айцар закрыл и открыл глаза. Хорошо, господин Нан отыскал у желтого
монаха бумаги, но что он знает о том, как завтра будет себя вести сын Ира?
- Великий Ир не вмешивается в историю Веи, - упорно повторил Нан, -
потому что если он это делает, то он делает это на стороне... скажем,
господина аравана.
- А вы - на стороне отца Лиида? - быстро спросил Айцар.
- Я на вашей стороне.
- Это одно и то же.
- Нет. Я удивлен, как вы нашли с ним общий язык. Разве можно ввести
частную собственность с помощью бунта? Если пробить дыру в водяных часах,
разве время пойдет быстрей? Это не ваше дело, господин Айцар, устраивать
революции: пусть их делают те, у кого ничего нет, кроме идей.
- Чего же вы хотите, господин инспектор? - тихо спросил Айцар. -
Всего лишь - не трогать существующие порядки? Но ведь они рассыпаются
сами!
- Вот этого-то я и хочу, - ответил Нан, - пусть рассыпятся сами.
Нан встал, отдергивая плотные занавеси. Гомон толпы стал опять
громче. В саду негромко хлопнула и распустилась зелеными цветами ракета -
еще одна давно и хорошо знакомая игрушка Веи. Айцару всегда казалось, что
и эту игрушку, наподобие часовой пружинке, можно употребить с пользой.
Начинался праздничный фейерверк в честь победы над горцами, настоящей
победы: и на этот раз вниз по реке поплывут настоящие горские головы.
- Как я устал, - пробормотал Айцар, закрывая лицо руками; - Великий
Вей, как я устал бояться...
А господин Нан пододвинул к себе тушечницу на яшмовой ножке и стал
подписывать дарственную на Архаданское поместье.
В Иров день все равны, и даже чиновник девятого ранга получил пару
тычков, следуя за сыном Ира. Толпа ревела, солнце плясало в каждой
дорожной песчинке, воздух пропах потом и благовониями. Ллевелин играл роль
старательно и с успехом: профессиональный психолог, он знал, как себя
вести. Успокоенный Нан вернулся в управу, а Шаваш весь день ходил с
процессией. Секретный доклад императору, составленный им накануне под
диктовку инспектора, гласил, что Ир пропал, сопровождая душу умершего.
Шавашу казалось, что доклад нуждается в существенных исправлениях.
- Шестнадцать исцелений, по моим подсчетам, - насмешливо сообщил
Шаваш вечером, усаживаясь на табурет возле Нана и вытягивая уставшие ноги.
- Народ во что положено, в то и верит; есть должность сына Ира - значит, и
чудеса при ней будут.
Нан молча шелестел бумагами.
- Я всегда, Нан, считал, что не уверую в чудо до тех пор, пока не
увижу его собственными глазами, - неторопливо продолжал Шаваш. - Но я,
наверное, неисправим: вижу чудо - и не верю в него!
- Немудрено, - рассеянно пожал плечами Нан, - если знаешь его
подноготную.
Шаваш устроился поудобнее.
- Да я не о сегодняшних исцелениях говорю, - тихо и вкрадчиво сказал
Шаваш. - Чудеса совершаются, по моим наблюдениям, бесцельно и громогласно.
А сейчас я впервые встретил чудеса незаметные и целесообразные. В этом
деле, Нан, есть много странных обстоятельств, которые для удобства можно
отнести к двум категориям.
К первой категории относятся как раз все мелкие и деловые чудеса. Как
это монахи нашли закопанный самострел? Чудом? Вот и они говорят, что
чудом... Как это они подслушали беседу аравана и судьи? Чудом? Вот и
араван посчитал, что чудом: он ведь не варвар и не кухарка, чтоб дать себя
подслушивать ни попадя где. И как же это монахи перечислили всех, кому
вздумалось в ту ночь бродить по монастырю? Хорошо, допустим, они наблюдали
за гостевым домом и видели, кто из него вы ходил. Но почему это они были
уверены, что больше никто гостевого дома не покидал?
Ну, хорошо, - продолжал Шаваш, - я готов поверить в ясновидение. Я,
признаюсь, видал ясновидцев, которые называли имена убийц: но я не видал
ясновидцев, которые называли факты. Вы согласны со мной, Нан?
- Нет. Вы напрасно считаете, Шаваш, что ясновидение подчиняется
логическим законам.
- Но оно подчиняется логическому закону, - в данном случае! И этот
логический закон гласит: дать следствию ровно столько фактов, чтоб
заставить его держаться подальше от монастыря! Пусть инспектор Нан
прыгает, как блоха на сковородке: благо поводов для этого более чем
достаточно. И здесь мы приходим ко второй категории чудес. Не много ли
всего свалилось на Харайн в этом году? В сущности, заговоры проваливались
только потому, что были слишком многочисленны. Горцы, разбойники,
предательство наместника, заговор Айцара... особенно заговор Айцара. С
каких пор желтые монахи вмешиваются в дела государства? С каких пор самая
смирная из социальных особей Харайна - теневой делец - пытается захватить
власть?
- Я понимаю, к чему вы клоните, Шаваш, - сказал Нан, - но Ир не
вмешивается в историю.
- И это мне говорит человек, который сам, своей рукой, уничтожил
показания об участии желтом монаха в заговоре? А откуда мы знаем, сколько
уже раз такие показания уничтожались? "И Ир был с ним", - разве это не
каноническая фраза об основателе империи, Иршахчане? Почему мы считаем,
что это только метафора? И почему эту метафору столь часто прилагают к
другим основателям династий? Все знают, что Ир вносит смуту в умы мирских
людей, оказавшихся с ним рядом. А почему, время от времени, скажем, раз в
сотни лет, не может он вносить смуту в умы всех провинций? Или смуту в умы
монахов? Отец Лиид рассуждает слишком странно для вейца, Нан, как будто
кто-то извне внушил ему эти мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38