И дела у компании пошли не совсем так, как он рассчитывал. Это тоже не разожгло его энтузиазм. И кому-то надо было всем заниматься.
– И это была ты.
Она пожала плечами.
– Выборы?…
– Ага. Компания принадлежит нескольким людям. Я состою в ней, но я не совладелец.
– А куда подевался твой отец?
– О… травка-цветочки… – Она пыталась говорить небрежным тоном, и это ей почти удалось.
– Это, должно быть, было непросто – вся эта ответственность…
– Нет, по правде говоря, теперь это проще. По крайней мере, сейчас у меня есть какая-то власть, кроме ответственности. А то, что он ушел, не явилось таким уж сюрпризом. Кроме того, он подождал, пока мне не исполнилось восемнадцать, прежде чем исчез. Ему, наверное, тоже было непросто, – быть связанным, все эти годы.
Ей неплохо удавалось скрывать свою боль. Или, может, она действительно
не чувствовала себя покинутой отцом. Может, Джим позволил своим собственным чувствам окрасить восприятие ее чувств.
– И не слишком-то все изменилось, – сказала Линди. – И все, в конце концов, перестали думать обо мне как о ребенке.
– Он должен был хоть что-нибудь тебе сказать, прежде чем исчезнуть.
– Может, он боялся, что мне тогда придется делать выбор между ним и компанией. Может, он знал, что я выберу. – Она подтянула колени и устроила обе ноги на ограждении, не обращая внимания на опасность своего положения. – Я люблю компанию, Джим. Я люблю всех, кто в ней. Актеры не похожи ни на что другое в мире. Они могут делать вещи, которые никто больше не может сделать. Когда мы даем представление, мы делаем людей счастливыми. И я думаю… –нет, я знаю! – что, если мы сможем продержаться так долго, чтобы получить известность, то и настоящий успех скоро придет!
– Я бы не хотел поменяться с тобой местами, – сказал Джим. – Было бы странным отдать приказ и потом созывать общекомандное собрание, чтобы мой приказ одобрили.
Линди улыбнулась.
– Да, такое случается. Но не всегда ведь. Артисты любят, когда
организацией занимается кто-нибудь – за них. Они не любят, когда им говорят, что делать, но любят, когда о них заботятся.
– А почему ты решила пойти в волшебники?
– Потому же, почему стала менеджером – из-за папы. Джим, он просто
мастер! Вот бы ты на него поглядел. Он может делать такие фокусы – не поверишь! – Она засмеялась. – То есть, я хочу сказать – люди, которые приходят на это посмотреть – верят, но те, кто хоть что-то знают о том, как делаются сценические фокусы, не верят, что такое возможно. Даже после того, как сами все посмотрят. С половиной его иллюзий я до сих пор не здорово справляюсь.
– Похоже, неординарный человек, – сказал Джим.
– Да, это про него. Если бы ты мог с ним познакомится… – Она замолкла
и устроила подбородок на коленях. – Нет, беру слова назад. Я не уверена, что хочу, чтобы вы познакомились. Не знаю, смогли бы вы иметь дело друг с другом.
– Почему ты так говоришь?
– Ну, он бывает… сложным.
– А я?
Она улыбнулась.
– И ты тоже можешь быть сложным.
– Думаю, это правда, – сказал Джим. – Влияние профессии.
Афина, которой надоели протеиновые галеты, вернулась и принялась шарить по Линди носом в поисках морковки. Линди сотворила одну.
– А откуда вообще взялась идея компании? – спросил Джим. – Возродить трехсотлетней давности представление, – такое не каждому может прийти в голову.
– Самое смешное то, что многие выступают в этом стиле. У некоторых из нас это началось с хобби. Некоторые номера были просто адаптированы к современности: Марцеллин изучал искусство мимов на драматическом отделении в университете Монэш в Австралии. На свете есть клубы иллюзионистов и клубы чечеточников. И многие люди жонглируют.
– Да-а, это я уже для себя открыл, – сказал Джим.
– Просто долго никому не приходила в голову мысль, что можно собрать всех этих любителей вместе и основать вот такую компанию. Когда папе, Марцеллину и Ньюланду пришла в голов эта идея…
– Ньюланд? Ты имеешь в виду мистера Рифта, того, со «щеночками»?
– Да.
– Никак бы не подумал, что у него хватит… – Тут Джим приостановился.
Он явно начал говорить, не подумав. – Ну, то есть, мне не показалось, что у него предпринимательский склад ума, – неубедительно поправился он.
– Да у нас ни одного настоящего предпринимателя, – сказала Линди. –
Даже папа им не был. Это одна их наших проблем. Но Ньюланд… он самый верный и надежный и самый отзывчивый в нашей компании. Он ведет себя глупо, только когда речь о его собаках, – он это и сам признает. На его счет очень легко ошибиться.
– Да уж, вижу, – сказал Джим.
– … но мы бы никогда не продвинулись так далеко без него. Он и подбил
меня стать менеджером. Он бы сам мог занять это место, если бы хотел. Он сказал, что, с его и Филомелой детьми, и с его собаками, он ну никак не сможет выкроить на это время. Но я думаю, что он просто не хотел соревноваться за место со мной, потому, что он знал, что победит.
– Филомела, – сказал Джим. – Я познакомился с ней тогда за ужином, да?
– Да. Наша певица, помнишь? Ньюланд ее муж.
– Конечно, не следует судить по внешности, – сказал Джим. – Может, когда речь идет о моей собственной расе, мне все есть чему поучиться.
– Он производит впечатление, да? Думаю, ему это нравится – производить впечатление. И это здорово для компании.
– Он – тот, на кого похож?…
– Угу. Его семья – канадско-японская. Традиционалисты сперва не вполне понимали, как реагировать на рыжеволосого борца сумо, но, после того, как он принимал участие в соревнованиях несколько лет подряд, он и их покорил. Он больше не соревнуется, но по-прежнему занимается медитациями. Он очень… духовная персона.
Джим покачал головой.
– Ничего себе у вас труппа.
– Нужно быть не совсем обычным человеком, чтобы выбрать профессию, которой никто вокруг не понимает. Они очень преданы своему делу – иногда одиноки. И уникальны. Вот почему я осталась с компанией, Джим, даже при том, что я понимала, что мой папа вот-вот ее оставит. Я люблю ее, и всех, кто в ней работает… Ну, почти всех.
– Почти всех?
Она вспыхнула.
– Я не должна была это говорить.
– Можно, я угадаю? – сказал он, дразня ее.
– Не думаю, что тебе придется гадать, – сказала она. – Ты с ним поспорил о политике вчера вечером.
– Чисто из нездорового любопытства – где вы подцепили мистера Кокспера?
– Его нашел папа.
– Ну, если он хорош… многое можно вынести от того, кто знает, что делает.
– Хорош! – Линди рассмеялась. – «Хороший» и «нео-шекспировский» – взаимоисключающие качества.
– Что за «неошекспировский»?
– Ну, это «интерпретация» Шекспира для современной аудитории. Мистер Кокспер сам делает переводы.
– И насколько все плохо?
– Подожди и увидишь, – зловеще сказала она.
Каким-то образом, два часа прошли для Джима совсем незаметно. Он
нашел, что с Линди невероятно легко общаться, приятно говорить и слушать ее. Он чуть не заговорил с ней о Кэрол Маркус, но передумал – сам толком не понимая – почему. Его чувства спутались в какой-то клубок. Его так влекло к Линди, и он думал, что он ей тоже нравится, но он все робел заговорить с ней открыто.
Он рассказал ей немного о Сэме и Виноне, рассказал о своем отце, рассказал о Гари. И вдруг понял, что рассказывает ей о Гиоге.
– Я знал, что все покинули корабль, но еще я знал, что потерял его. И еще
я злился на себя, что не могу идти – я был серьезно ранен. Я не мог видеть, потому что кровь заливала мне глаза. И я кричал… то есть, думаю, что кричал, на самом деле не мог этого делать, потому что я едва мог дышать – на корабль, на чертову кашу вокруг… на себя – «давай, черт, ты должен справиться!» Потом появился Гари. И обругал меня за то, что мне слишком плохо, чтобы я мог двигаться. Я еще помню, он сказал мне, что пришел, надеясь на мою помощь, а я, чертов сопляк, свалил все на него. – Джим попытался улыбнуться, он пытался выглядеть закаленным ветераном, рассказывающим захватывающие дух истории новичкам. Но Гиога все еще была слишком свежей, слишком болезненной раной, и он потерял там слишком многое. От Гиоги не захватывало дух. Она была страшной, она была ужасным несчастьем. И к тому же все это было впустую.
– Гари вытащил меня из контрольного отсека, – тихо сказал Джим. – Мы
были последние оставшиеся на борту… последние живые. Корабль – «Лидия Сазерленд» – это был такой прекрасный маленький крейсер – он начал разваливаться на куски вокруг нас. Гари уронил меня на пол эвакуационной шлюпки, свалился сам рядом и мы оторвались от корабля. У него остановилось кровотечение… – Джим, не замечая того, дотронулся до шрама на лбу. – Я думал, с ним все в порядке. У него просто был порез под ребрами. И выглядел – ничего особенного. Но потом… – Он глубоко вдохнул, смущенный, что его так захватили воспоминания. Он хотел остановиться, но не мог. – Его задело змейкой. Это оружие террористов. Сначала это выглядит… незначительным. Оно проникает под кожу, углубляется внутрь, находит сердце, или спинной мозг, или головной. И взрывается. – Он вспомнил этот тихий, спокойный, маленький взрыв. Гари выглядел только слегка удивленным, когда он рухнул на пол.
– Он истекал кровью… Я разорвал на нем рубашку… Странно. Змейка
такого с ним наделала, но она даже не разорвала рубашку. – Джим вспомнил теплую кровь Гари на своих руках. – Кровь выглядит так странно в невесомости, Линди… Она не собирается в лужи. И ничего не заливает. Я мог видеть сердце Гари, – прошептал Джим. – Каждый раз, как оно сокращалось, оно выбрасывало кровь из раны сбоку. Я не знал, что делать – я только знал, что так не должно выглядеть. Я… я взял его сердце обеими руками.
– Это позади, – сказала Линди. Она дотронулась до его руки, – мягкий, успокаивающий жест. – Джим, это уже позади.
– Я знаю. – Он снова провел кончиками пальцев по шраму на лбу. – Боунз
все время мне клянется, что это пройдет. – Он снова попытался улыбнуться. – Гари повезло, знаешь? Если бы это была радиационная змейка, врачи не смогли бы запустить регенерацию. Если бы это случилось…
Ему хотелось, чтобы Линди снова до него дотронулась. Ему понравилось,
как она это сделала. Ему нравился цвет ее глаз, и их глубина; ему нравилось, как ее волосы обрамляют ее лицо переливающимися прядями, – они были в основном черными, но местами едва различимо отблескивали глубоким багровым, и золотым, и зеленым. Затем он вдруг осознал, что ее глаза наполнены слезами, – слезами, которым он был виною, слезами ужаса и неверия, – нет, не неверия, – не-хотения-верить.
– Мне так жаль, что это случилось с тобой, – сказала она. – С тобой, с твоим другом…
– Линди… я не должен был ничего говорить тебе о Гиоге. Прости. Тебе не следовало бы обо всем этом слушать…
– Но тебе нужно было об этом рассказать, – просто сказала она.
– В другом конце коридора отворилась и снова закрылась дверь.
– Линди, эй! – позвал Стивен.
Джим почувствовал разочарование и в то же время – облегчение. Сила его
влечения к Линди удивила его самого, хотя он не думал, что сможет снова допустить, чтобы произошло что-то похожее на то, что было у него с Кэрол. Помимо этого, ему еще показалось, что Линди тоже почувствовала облегчение при появлении Стивена.
Я не должен был рассказывать ей о Гиоге, подумал Джим. Нет, не должен был. Вот дурак.
Стивен подошел к ним. Илья балансировал него правом плече, – вполне успешно, несмотря на ненадежную опору.
– Похоже, все почти готово, – сказал Стивен.
Линди улыбнулась ему и взяла поданную руку.
Джим вызвал мостик. Ухура доложила, что давление на палубе восстановлено, температура почти нормальная.
– Я могу ее выпустить? – спросила Линди.
– В любое время.
Линди соскользнула с ограждения в бокс Афины. Экираптор
почувствовал ее радость и возбуждение. Он задрожал, напряг каждый мускул, его крылья затрепетали. Линди положила одну руку ему на нос, другую – на основание шеи.
– Ладно, – сказала она. – Открывайте дверь.
И Линди выпустила Афину на засыпанную грунтом палубу. Афина пошла опасливо, осторожно ставя каждую ногу, расправив крылья; она шла как канатоходец. Под ее копытами заскрипел мелкомолотая кометная порода. Афина фыркнула.
– Так лучше, правда, моя сладкая? – сказала Линди. Положив одну руку на гриву, она принудила Афину перейти на мелкую рысь. Затем провела ее обратно по ее же следу, чтобы выяснить, не слишком ли мал слой грунта, чтобы сбить его до палубы.
– Сейчас или никогда, – Она выпустила гриву Афины и отступила в сторону.
Афина какой-то миг стояла на месте, подняв голову и поставив уши
торчком. Она расправила крылья, сложила, снова расправила; Джим отчетливо слышал шелест маховых перьев. Затем она распустила крылья по бокам и прыгнула вперед.
Она поскакала настолько быстрым галопом, что Джим испугался, что она врежется в переборку. Но в последнюю секунду она затормозила всеми четырьмя ногами, разбрасывая грунт и расправив крылья, словно шла на приземление. Затем она взвизгнула, крутанулась и поскакала в другом направлении, прямо на Линди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– И это была ты.
Она пожала плечами.
– Выборы?…
– Ага. Компания принадлежит нескольким людям. Я состою в ней, но я не совладелец.
– А куда подевался твой отец?
– О… травка-цветочки… – Она пыталась говорить небрежным тоном, и это ей почти удалось.
– Это, должно быть, было непросто – вся эта ответственность…
– Нет, по правде говоря, теперь это проще. По крайней мере, сейчас у меня есть какая-то власть, кроме ответственности. А то, что он ушел, не явилось таким уж сюрпризом. Кроме того, он подождал, пока мне не исполнилось восемнадцать, прежде чем исчез. Ему, наверное, тоже было непросто, – быть связанным, все эти годы.
Ей неплохо удавалось скрывать свою боль. Или, может, она действительно
не чувствовала себя покинутой отцом. Может, Джим позволил своим собственным чувствам окрасить восприятие ее чувств.
– И не слишком-то все изменилось, – сказала Линди. – И все, в конце концов, перестали думать обо мне как о ребенке.
– Он должен был хоть что-нибудь тебе сказать, прежде чем исчезнуть.
– Может, он боялся, что мне тогда придется делать выбор между ним и компанией. Может, он знал, что я выберу. – Она подтянула колени и устроила обе ноги на ограждении, не обращая внимания на опасность своего положения. – Я люблю компанию, Джим. Я люблю всех, кто в ней. Актеры не похожи ни на что другое в мире. Они могут делать вещи, которые никто больше не может сделать. Когда мы даем представление, мы делаем людей счастливыми. И я думаю… –нет, я знаю! – что, если мы сможем продержаться так долго, чтобы получить известность, то и настоящий успех скоро придет!
– Я бы не хотел поменяться с тобой местами, – сказал Джим. – Было бы странным отдать приказ и потом созывать общекомандное собрание, чтобы мой приказ одобрили.
Линди улыбнулась.
– Да, такое случается. Но не всегда ведь. Артисты любят, когда
организацией занимается кто-нибудь – за них. Они не любят, когда им говорят, что делать, но любят, когда о них заботятся.
– А почему ты решила пойти в волшебники?
– Потому же, почему стала менеджером – из-за папы. Джим, он просто
мастер! Вот бы ты на него поглядел. Он может делать такие фокусы – не поверишь! – Она засмеялась. – То есть, я хочу сказать – люди, которые приходят на это посмотреть – верят, но те, кто хоть что-то знают о том, как делаются сценические фокусы, не верят, что такое возможно. Даже после того, как сами все посмотрят. С половиной его иллюзий я до сих пор не здорово справляюсь.
– Похоже, неординарный человек, – сказал Джим.
– Да, это про него. Если бы ты мог с ним познакомится… – Она замолкла
и устроила подбородок на коленях. – Нет, беру слова назад. Я не уверена, что хочу, чтобы вы познакомились. Не знаю, смогли бы вы иметь дело друг с другом.
– Почему ты так говоришь?
– Ну, он бывает… сложным.
– А я?
Она улыбнулась.
– И ты тоже можешь быть сложным.
– Думаю, это правда, – сказал Джим. – Влияние профессии.
Афина, которой надоели протеиновые галеты, вернулась и принялась шарить по Линди носом в поисках морковки. Линди сотворила одну.
– А откуда вообще взялась идея компании? – спросил Джим. – Возродить трехсотлетней давности представление, – такое не каждому может прийти в голову.
– Самое смешное то, что многие выступают в этом стиле. У некоторых из нас это началось с хобби. Некоторые номера были просто адаптированы к современности: Марцеллин изучал искусство мимов на драматическом отделении в университете Монэш в Австралии. На свете есть клубы иллюзионистов и клубы чечеточников. И многие люди жонглируют.
– Да-а, это я уже для себя открыл, – сказал Джим.
– Просто долго никому не приходила в голову мысль, что можно собрать всех этих любителей вместе и основать вот такую компанию. Когда папе, Марцеллину и Ньюланду пришла в голов эта идея…
– Ньюланд? Ты имеешь в виду мистера Рифта, того, со «щеночками»?
– Да.
– Никак бы не подумал, что у него хватит… – Тут Джим приостановился.
Он явно начал говорить, не подумав. – Ну, то есть, мне не показалось, что у него предпринимательский склад ума, – неубедительно поправился он.
– Да у нас ни одного настоящего предпринимателя, – сказала Линди. –
Даже папа им не был. Это одна их наших проблем. Но Ньюланд… он самый верный и надежный и самый отзывчивый в нашей компании. Он ведет себя глупо, только когда речь о его собаках, – он это и сам признает. На его счет очень легко ошибиться.
– Да уж, вижу, – сказал Джим.
– … но мы бы никогда не продвинулись так далеко без него. Он и подбил
меня стать менеджером. Он бы сам мог занять это место, если бы хотел. Он сказал, что, с его и Филомелой детьми, и с его собаками, он ну никак не сможет выкроить на это время. Но я думаю, что он просто не хотел соревноваться за место со мной, потому, что он знал, что победит.
– Филомела, – сказал Джим. – Я познакомился с ней тогда за ужином, да?
– Да. Наша певица, помнишь? Ньюланд ее муж.
– Конечно, не следует судить по внешности, – сказал Джим. – Может, когда речь идет о моей собственной расе, мне все есть чему поучиться.
– Он производит впечатление, да? Думаю, ему это нравится – производить впечатление. И это здорово для компании.
– Он – тот, на кого похож?…
– Угу. Его семья – канадско-японская. Традиционалисты сперва не вполне понимали, как реагировать на рыжеволосого борца сумо, но, после того, как он принимал участие в соревнованиях несколько лет подряд, он и их покорил. Он больше не соревнуется, но по-прежнему занимается медитациями. Он очень… духовная персона.
Джим покачал головой.
– Ничего себе у вас труппа.
– Нужно быть не совсем обычным человеком, чтобы выбрать профессию, которой никто вокруг не понимает. Они очень преданы своему делу – иногда одиноки. И уникальны. Вот почему я осталась с компанией, Джим, даже при том, что я понимала, что мой папа вот-вот ее оставит. Я люблю ее, и всех, кто в ней работает… Ну, почти всех.
– Почти всех?
Она вспыхнула.
– Я не должна была это говорить.
– Можно, я угадаю? – сказал он, дразня ее.
– Не думаю, что тебе придется гадать, – сказала она. – Ты с ним поспорил о политике вчера вечером.
– Чисто из нездорового любопытства – где вы подцепили мистера Кокспера?
– Его нашел папа.
– Ну, если он хорош… многое можно вынести от того, кто знает, что делает.
– Хорош! – Линди рассмеялась. – «Хороший» и «нео-шекспировский» – взаимоисключающие качества.
– Что за «неошекспировский»?
– Ну, это «интерпретация» Шекспира для современной аудитории. Мистер Кокспер сам делает переводы.
– И насколько все плохо?
– Подожди и увидишь, – зловеще сказала она.
Каким-то образом, два часа прошли для Джима совсем незаметно. Он
нашел, что с Линди невероятно легко общаться, приятно говорить и слушать ее. Он чуть не заговорил с ней о Кэрол Маркус, но передумал – сам толком не понимая – почему. Его чувства спутались в какой-то клубок. Его так влекло к Линди, и он думал, что он ей тоже нравится, но он все робел заговорить с ней открыто.
Он рассказал ей немного о Сэме и Виноне, рассказал о своем отце, рассказал о Гари. И вдруг понял, что рассказывает ей о Гиоге.
– Я знал, что все покинули корабль, но еще я знал, что потерял его. И еще
я злился на себя, что не могу идти – я был серьезно ранен. Я не мог видеть, потому что кровь заливала мне глаза. И я кричал… то есть, думаю, что кричал, на самом деле не мог этого делать, потому что я едва мог дышать – на корабль, на чертову кашу вокруг… на себя – «давай, черт, ты должен справиться!» Потом появился Гари. И обругал меня за то, что мне слишком плохо, чтобы я мог двигаться. Я еще помню, он сказал мне, что пришел, надеясь на мою помощь, а я, чертов сопляк, свалил все на него. – Джим попытался улыбнуться, он пытался выглядеть закаленным ветераном, рассказывающим захватывающие дух истории новичкам. Но Гиога все еще была слишком свежей, слишком болезненной раной, и он потерял там слишком многое. От Гиоги не захватывало дух. Она была страшной, она была ужасным несчастьем. И к тому же все это было впустую.
– Гари вытащил меня из контрольного отсека, – тихо сказал Джим. – Мы
были последние оставшиеся на борту… последние живые. Корабль – «Лидия Сазерленд» – это был такой прекрасный маленький крейсер – он начал разваливаться на куски вокруг нас. Гари уронил меня на пол эвакуационной шлюпки, свалился сам рядом и мы оторвались от корабля. У него остановилось кровотечение… – Джим, не замечая того, дотронулся до шрама на лбу. – Я думал, с ним все в порядке. У него просто был порез под ребрами. И выглядел – ничего особенного. Но потом… – Он глубоко вдохнул, смущенный, что его так захватили воспоминания. Он хотел остановиться, но не мог. – Его задело змейкой. Это оружие террористов. Сначала это выглядит… незначительным. Оно проникает под кожу, углубляется внутрь, находит сердце, или спинной мозг, или головной. И взрывается. – Он вспомнил этот тихий, спокойный, маленький взрыв. Гари выглядел только слегка удивленным, когда он рухнул на пол.
– Он истекал кровью… Я разорвал на нем рубашку… Странно. Змейка
такого с ним наделала, но она даже не разорвала рубашку. – Джим вспомнил теплую кровь Гари на своих руках. – Кровь выглядит так странно в невесомости, Линди… Она не собирается в лужи. И ничего не заливает. Я мог видеть сердце Гари, – прошептал Джим. – Каждый раз, как оно сокращалось, оно выбрасывало кровь из раны сбоку. Я не знал, что делать – я только знал, что так не должно выглядеть. Я… я взял его сердце обеими руками.
– Это позади, – сказала Линди. Она дотронулась до его руки, – мягкий, успокаивающий жест. – Джим, это уже позади.
– Я знаю. – Он снова провел кончиками пальцев по шраму на лбу. – Боунз
все время мне клянется, что это пройдет. – Он снова попытался улыбнуться. – Гари повезло, знаешь? Если бы это была радиационная змейка, врачи не смогли бы запустить регенерацию. Если бы это случилось…
Ему хотелось, чтобы Линди снова до него дотронулась. Ему понравилось,
как она это сделала. Ему нравился цвет ее глаз, и их глубина; ему нравилось, как ее волосы обрамляют ее лицо переливающимися прядями, – они были в основном черными, но местами едва различимо отблескивали глубоким багровым, и золотым, и зеленым. Затем он вдруг осознал, что ее глаза наполнены слезами, – слезами, которым он был виною, слезами ужаса и неверия, – нет, не неверия, – не-хотения-верить.
– Мне так жаль, что это случилось с тобой, – сказала она. – С тобой, с твоим другом…
– Линди… я не должен был ничего говорить тебе о Гиоге. Прости. Тебе не следовало бы обо всем этом слушать…
– Но тебе нужно было об этом рассказать, – просто сказала она.
– В другом конце коридора отворилась и снова закрылась дверь.
– Линди, эй! – позвал Стивен.
Джим почувствовал разочарование и в то же время – облегчение. Сила его
влечения к Линди удивила его самого, хотя он не думал, что сможет снова допустить, чтобы произошло что-то похожее на то, что было у него с Кэрол. Помимо этого, ему еще показалось, что Линди тоже почувствовала облегчение при появлении Стивена.
Я не должен был рассказывать ей о Гиоге, подумал Джим. Нет, не должен был. Вот дурак.
Стивен подошел к ним. Илья балансировал него правом плече, – вполне успешно, несмотря на ненадежную опору.
– Похоже, все почти готово, – сказал Стивен.
Линди улыбнулась ему и взяла поданную руку.
Джим вызвал мостик. Ухура доложила, что давление на палубе восстановлено, температура почти нормальная.
– Я могу ее выпустить? – спросила Линди.
– В любое время.
Линди соскользнула с ограждения в бокс Афины. Экираптор
почувствовал ее радость и возбуждение. Он задрожал, напряг каждый мускул, его крылья затрепетали. Линди положила одну руку ему на нос, другую – на основание шеи.
– Ладно, – сказала она. – Открывайте дверь.
И Линди выпустила Афину на засыпанную грунтом палубу. Афина пошла опасливо, осторожно ставя каждую ногу, расправив крылья; она шла как канатоходец. Под ее копытами заскрипел мелкомолотая кометная порода. Афина фыркнула.
– Так лучше, правда, моя сладкая? – сказала Линди. Положив одну руку на гриву, она принудила Афину перейти на мелкую рысь. Затем провела ее обратно по ее же следу, чтобы выяснить, не слишком ли мал слой грунта, чтобы сбить его до палубы.
– Сейчас или никогда, – Она выпустила гриву Афины и отступила в сторону.
Афина какой-то миг стояла на месте, подняв голову и поставив уши
торчком. Она расправила крылья, сложила, снова расправила; Джим отчетливо слышал шелест маховых перьев. Затем она распустила крылья по бокам и прыгнула вперед.
Она поскакала настолько быстрым галопом, что Джим испугался, что она врежется в переборку. Но в последнюю секунду она затормозила всеми четырьмя ногами, разбрасывая грунт и расправив крылья, словно шла на приземление. Затем она взвизгнула, крутанулась и поскакала в другом направлении, прямо на Линди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59